Ao no Exorcist AU: Transcendentis. Ueber Gestaltqualitaeten

Иногда приходишь к выводу, что самое жестокое, чего может добиться человек, — равнодушие. И нет, не столько важно, как он реагирует на террористические взрывы, уносящие тысячи жизней, а… именно к себе. Холодное, съедающее отчуждение. Из-за него приходится действовать по утвержденным другими принципам, пытаясь доказать хотя бы так, что жив. Это похоже на то, если бы вам чего-то очень хотелось, например, дочитать безумно интересную историю, которая успела затянуть, но… отказаться от удовольствия дочитать ее. Без истерик или проблем этот человек может отказаться от самого желанного ему. Хорошо, еще пример. Представьте: каждый день вы ходите мимо витрины кондитерской и каждый раз цепляетесь взглядом за красивое пирожное. Вы хотите его, чертовски хотите вонзить в него зубы и почувствовать на губах крем. Проглотить первый кусок. Это пирожное преследует вас в мыслях, и вы не выдерживаете, заходите в помещение, подходите к прилавку, заказываете. Чувствуете проступающую слюну во рту, когда берете его в руки, и внезапно — вас зовут. Отвлекают, или просто это зашедший некстати знакомый, смотрящий голодными глазами. Он не хочет именно это пирожное, он не желал его неделями, но что-то внутри опускает ваши руки, и вы безразлично отдаете его в чужие и уходите. Кажется, что изнутри проломили желание. Жизнь. На автомате двигаетесь, потому что положено. Человек пытается установить в себе какую-то сумасшедшую по перфекционизму директиву и, когда, естественно, не выходит — отказывается от всего. Такой человек может исчезнуть из вашей жизни навсегда. И не потому что Вы ему не дороги. Скорей всего, где-то под слоем черной бездны он будет скучать и тянуться… К вам, но больше — к теплу. К хрупкой иллюзии жизни, полной друзей, важных дел, ответственности; к вечеринкам, желаниям и хотелкам, пикантным или обыденным. Больше всего он хочет распахнуть от всего этого глаза и почувствовать воздух. Свежий, свободный… и чтобы кто-то любил. Ждал. Грел. А пока… в его жизни два слова. Всегда и никогда. Всегда один и никогда не исполнится. Смириться легко. Так же, как и отказываться от желаний. Но под слоем туманного биополя вокруг, в котором пустота и леденящее одиночество. Там, где вянут подснежники. Хрустящая и въевшаяся тонкая боль. Как бритва, которую сначала из-за шока не ощущаешь в ране, но тут — привычка. Покорное принятие. Перфекциональные директивы не возникают с пустого места просто так: кажется, что если дотянешься и выполнишь цель — станет легче. Отрапортуешь об успехе задания, и в этот раз — все изменится. Освободишься, забыв, что арктика под кожей. Многовековые нарощенные льды, от которых не избавиться. А ведь… хочется. Жить. Человек не может не хотеть. От того слепо тычешься носом в новых знакомых, старых, которые знали «другим»… отчаянно ищешь тепло и отзывчивость. Люди эгоистичны, и стоит почувствовать твою слабость — продавливают. Заставляют забывать о желаниях и глупо подчиняться, все еще грея слабую надежду тепла. Так повторяется круг. Снова и снова, подводя к краю… А там еще страшней. Темно, и впервые не хочется. До дрожи и трясучки в пальцах. Лучше отказаться: шаг назад, в душащее ватное биополе. Отступить, сбежать, трусливо поджимая руки. Снова вспоминать, чувствовать жалящий холод и искать, искать… Даже если уйдет вся жизнь. Но… Представьте… на секунду, если он найдет. Нашел. Льды со шкворкающим звуком начнут тончать и медленно исчезать. От чужого беспокойства, волнения, даримого уюта, безопасности… от плавящей теплоты. Сколько по-собачьи абсолютной преданности, веры и желания прыгнуть выше возможного. Лишь бы удержать и сохранить, отогреться, наконец. Тут будет неважно, сколько раз посмотрят или обратятся с чем-то, не будет важно количество встреч или… Он умеет с таким справляться: равнодушие и аскетичность в желаниях выжжена семьей под кожей на нервных окончаниях, но… Идеальный верный раб, пешка, кто угодно. Готовый на все ради одного присутствия, вздоха одним воздухом, улыбки, теплого взгляда… В ледниках человек не будет выбирать, как ему сохранить и поддержать тепло. Абсолютная беспомощная покорность, зависимость. Вот, что это будет. Верно, любовь — она такая. С одной стороны держат за эфес, когда с другой добровольно вспарывают себе желудок. Даже если вы потеряетесь — он найдет и дождется. Если поссоритесь — придет первым. Потому что нужен, необходим, как воздух. Это больная зависимость — посчастливившись найти ее, не избавишься и за все десятки лет жизни. Поэтому О Сехун — дурак. Он тихо выскальзывает из кровати и чужой комнаты, кидая взгляд на темную макушку. Внутри непривычно жарко так, будто под желудком развели адское пламя. Дрожащими пальцами обхватывает себя, убеждая, что сможет. Пишет записку, кусая раздразненные губы. Мечется по углам, боясь подойти: ведь сдастся и останется. Рвано выдохнув, прокусывает губу, пуская по прозрачным дорожкам слез цвет заката, и, одев обратно катагину камисимо*, он уходит из квартиры, тихо прикрывая дверь, в последний раз прислушиваясь к сопениям теплых людей и одного, теплого до невозможности. Обжигающего каждый раз, как в первый. Сехун выходит на улицу, дрожащую в слабых лучах утреннего света, пробивающихся через копошащийся сонм адских тварей. За последние сутки он все обдумал, взвесил, и теперь уверен, что поступает правильно. Потому что нужен. Он станет его самураем, идущим на все ради своего господина. Сехун не питает иллюзий насчет своих возможностей. Он силен. Настолько, что в своем возрасте занял место заместителя главы тайных расследований, настолько, что где-то пылится красная корка выпускника, настолько, что стал десятым, кто имеет доступ к Архиву Сивиллы... но не настолько, чтобы справиться в одиночку. Однако он в силах помочь, и, может, тогда... Он оставил на секретере письмо. О деталях ведомого дела ему распространяться запрещено, но необходимость предупредить превышает болезненную. Чонин поймет, что Сехун имеет в виду, и он надеется, что тот… сможет это принять. Под десятком неаккуратных, местами расплывшихся строчек извинений, объяснения мотивов и… все же чуть-чуть — выводов его расследования, чернеет зигзагообразная приписка.

Мое задание — Ким Чен Чонде. Расследование его прошлого для принятия решения относительно его инаугурации в Палладина. Драгун Ким.

Сехун уверен. Имея Чанеля и второе, кодовое, имя, Ким успеет и сможет узнать. Сехун надеется, что он успеет узнать все. Стоя перед парадной нунцинатуры, Сехун вызывает голубя, всовывает в клюв документ с отчетом и отправляет в Министерство. Глупо будет думать, что Чонде не подстрахуется, но все же так О становится капельку легче. Вдох-выдох, и он делает шаг под безразличным взглядом отца. *** Повседневная одежда самураев. http://iwakiri.sengoku.ru/clandoc/kamishimo.htm