Novus ordo seclorum

Телефон не замолкал. Переливчатая трель звонка острыми иглами пронзала воспаленный мозг, напрочь стирая все усилия колдомедика и прописанных им зелий от головной боли. Зачем вообще понадобился телефон, если звонить было некому? Прижав мокрое полотенце ко лбу, девушка сняла трубку и прислушалась. На другом конце провода молчали. Пожав плечами, она положила ее на станцию, и тут же снова раздался звонок. — Слушаю? — Надо было отключить этот чертов аппарат и выбросить его в мусорное ведро, а лучше уничтожить. Сжечь или утопить. Или отдать глуховатой соседке: этот звонок и мертвого разбудит. В трубке была та же тишина, изредка сопровождавшаяся потрескиванием, как при неполадках на линии. — Я вас слушаю, кто вы? — Она только собралась отключиться, как раздался тихий шепот: — Крошка Вилли-Винки кружится над нами, В шерстяных носочках и в большой пижаме… — Кто вы? Зачем вы мне звоните? — закричала Гермиона и отбросила полотенце в сторону. Детская колыбельная, которую перед сном пели родители, разозлила ее. — Если вы сейчас же не скажете кто вы, то я… — В трубке щелкнуло и раздался длинный гудок свободной линии. Нахмурившись, девушка медленно нажала кнопку набора предыдущего номера и прислушалась к гудкам. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем на другом конце ответили. — Немедленно скажите, кто вы! — потребовала Гермиона, не дожидаясь стандартного «алло». — Гермиона, это ты? — Рон? — голос друга ее удивил, — это ты мне только что звонил? Откуда у тебя этот номер? Откуда у тебя телефон? — Я теб… не… слы… — из-за громкого треска, будто кто-то ломал возле телефона хворост, Рона стало совсем не слышно, а потом снова наступила тишина. — Рон? — на всякий случай спросила девушка и услышала в ответ тихий смех: — Крошка Вилли-Винки… От резкой боли в висках она выронила телефон и упала на колени. Голос всё еще смеялся, напевая веселую песенку про Вилли-Винки, становясь всё громче и громче, переходя на визг, от которого закладывало уши. Скорчившись на полу, Гермиона сжала ладонями голову, умоляя, чтобы это всё прекратилось, как вдруг всё и правда прекратилось. Висящая на проводе бежевая пластмассовая трубка тихо бормотала мужскими голосами: — … ты должен помочь! — Я никому ничего не должен, особенно тебе! — Послушай же меня, с каких пор ты стал таким бессердечным? Ей нужно помочь, я чувствую это! — Нет! — громко закричал голос, и Гермиона зажмурилась от еще одной вспышки боли, медленно падая в темноту. — Какого Мерлина ты ее притащил сюда?! С чего ты взял, что я буду помогать очередной министерской ищейке?! — За дверью оживленно спорили мужчины. Перед глазами двоилось, расплываясь в неясные очертания, а попытка приподняться на мягком диване вызывала приступ тошноты. Охнув, девушка легла обратно. — Я прошу тебя просто поговорить с ней, — умоляюще просил первый голос, — ей явно нужна помощь, а наша семья никогда не отказывала нуждающимся! — Ты, — выпалил второй голос, — ты никогда не отказывал! — Она повторяла ТВОЕ имя, Альбус! Ты ей нужен! Напомни-ка мне, как часто у нас на пороге появляются сотрудники Министерства без сознания, повторяющие в бреду твое имя? — Не нужно меня впутывать в очередную авантюру, Аберфорт. Хоть ты и мой брат, я без сожалений отправлю тебя в Мунго, если ты продолжишь нести бред. Пусть выметается! — Альбус, подожди! — Дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену, и в проеме возник юноша. О, как долго его черты снились Гермионе в ночных кошмарах. Невольно по спине пробежал холодок: не таким она представляла его в молодости, от образа благодушного старика — любителя лимонных долек — не осталось и следа. Злой цепкий взгляд бегло осмотрел гостью, лишь на мгновение зацепившись за министерский значок. За ним влетел Аберфорт, еще совсем мальчишка, с мягкими, слегка девичьими чертами лица и растрепанными волосами. Сейчас он походил больше на маленького нашкодившего щенка, которого злой хозяин ткнул носом в лужу. — Итак, мой брат утверждает, что вам нужна помощь. — Альбус сделал пасс волшебной палочкой, прибавляя в комнате света. — Еще он утверждает, что вам нужен непременно я и никто другой. Но ситуация вот какая, — он сел в кресло напротив, — мой брат не отличается особым умом и любит тащить в дом всякий сброд. Не в обиду вам, но на приличного работника Министерства вы уж никак не похожи. Тем более, там не так много женщин, и я их всех знаю. — Видимо, не всех, — от Гермионы не могло укрыться, как презрительно дернулись его губы, — и, похоже, мне придется постараться, чтобы убедить вас в том, что мне действительно нужна помощь. — Начинайте, — почти приказал Альбус, скрещивая руки на груди. — У вас есть пятнадцать минут, после чего я вызываю сотрудников Министерства. Хорошо, Гермиона, с чего бы начать? Она смотрела на юношу, который в будущем стал великим волшебником, которого почитали во всем магическом мире, которого любили и ненавидели с одинаковой силой, который мог помочь ей, а мог и навредить. И она не знала, что ему сказать. Мысли ускользали от нее, заменяя себя деталями интерьера, которые выхватывал пытливый взгляд. Вон там в углу свалены кучей книги, даже видно "Чудовищную книгу о чудовищах", придавленную тяжелым канделябром. Судя по тому, что фолиант продолжал трепыхаться, кто-то читал его совсем недавно. А на кофейном столике была ваза с ароматными цветами. Такие росли в саду у ее бабушки. Кажется, их называют флоксы. Над камином красовался портрет маленькой девочки в нежном голубом платье, который не раз их выручал, благодаря Аберфорту. Именно портрет Арианы и подтолкнул Гермиону к решению: — Я не могу вам рассказать. — Альбус усмехнулся, и на его лице возникло выражение мрачного торжества. — Но я могу вам показать. Он удивленно вскинул брови: — Интересно, каким образом? — Легилименция. Если мне не изменяет память, вы неплохо ей владеете. С ее помощью я могу показать вам, что со мной случилось, и вы подумаете, стоит ли мне помогать. — Что случилось? — он рассмеялся. — Я и так могу рассказать, что с вами случилось. Министерству в очередной раз понадобилась моя помощь, и они отправили вас. Я не знаю вашей должности, но могу предположить, что вы работали, — юноша бегло окинул ее взглядом, — в библиотеке. Видите, даже легилименция не понадобилась. Далее… — Знаете, — резко перебила его девушка, — я не буду вас в чем-то переубеждать или что-то доказывать. Ваше право. Я хочу показать вам то, что не смогу рассказать. Не потому что не хочу, а потому что вы не поймете. Да-да, — ответила Гермиона на немое возмущение Альбуса, — великий Альбус Дамблдор может чего-то не понять. Мне нужна ваша помощь. Не Министерству, не Британии, мне. Альбус задумался. Странная незнакомка раздражала, злила, но вызывала неподдельный интерес. Его взгляд блуждал по ее бледному лицу в попытках отыскать хоть одну причину помочь ей. И не находил. В любом другом случае он бы не задавая вопросов сделал всё, чтобы оказать необходимую помощь и поддержку, но, завидев министерский значок, разозлился. Еще бы, после всего, что они сделали с Хогвартсом, после всех указов, ограничивающих права магов, после… — Хорошо, — юноша кивнул, отмечая, что Аберфорт расслабленно выдохнул. С начала диалога он старался слиться с интерьером. Небезуспешно. — Я постараюсь показать вам самые важные моменты, которые могут дать вам понимание ситуации, — Гермиона села поудобнее и внимательно посмотрела на Альбуса, — некоторые вещи вас могут удивить. Некоторые напугать. Но… — Поскольку ваши пятнадцать минут подходят к концу, я советовал бы не затягивать с монологом. Легилименс! Память раскололась на миллионы осколков, каждый из которых кричал, смеялся, плакал, шептал голосами давно позабытых людей. Вон на том маленькая девочка Гермиона Грейнджер сидит в огромном зале в окружении сотен детей. Она еще не знает, что через несколько лет половина из них будут мертвы. Сейчас она счастлива. А вон нежным светло-розовым цветом переливается первый поцелуй с Роном. А там папа… Папа, который ее не помнит. Папа, который даже не знает, что у него есть дочь. Но это не то, не то… Вот он, черный матовый осколок, сияющий изумрудным светом. Огромный призрачный череп, витающий над замком, изрыгает из пасти уродливую извивающуюся змею. Трупы, сотни лежащих на каменном полу мертвых магов, отдавших свою жизнь за то, чтобы жили другие. Ниточка за ниточкой она цеплялась за воспоминания, поддевая и подсекая их, словно рыбак удочкой. Девушка чувствовала, как текут слезы, как ужас холодной липкой паутиной опутывает тело, как ее сознание снова погружается во мрак, и вдруг среди гула голосов она увидела его. Воспоминание тянулось черными извивающимися щупальцами, оглушительно визжа каждым отростком, словно само искало жертву. Жаждало, чтобы его увидели. Будто огромный спрут оно опутало сознание Альбуса, погружая его в пучину жутких видений и мутных образов. — Не может быть… — прошептал Альбус, обхватывая голову руками. — Мерлин, этого просто не может быть… Гермиона уже не слышала, как хлопнула входная дверь. Сознание в очередной раз подарило ей несколько минут отдыха, и когда она открыла глаза, увидела лишь встревоженного Аберфорта с чашкой в трясущихся руках: — Чаю? Когда входная дверь хлопнула во второй раз, было уже совсем темно. Увиденное ошарашило Альбуса, и, что самое неприятное, он совершенно не знал, что с этим делать. Его брат со странной незнакомкой, которая теперь, к тому же, пугала его, сидели на кухне и о чем-то беседовали. Из обрывка стало понятно, что разговор велся на любимую тему Аберфорта — магические животные. Альбусу была непонятна эта страсть к разного рода тварям, но сейчас его заботило совсем другое: — Гермиона, вас ведь так зовут? — Девушка кивнула, чуть не подавившись чаем. — Мне нужно с вами поговорить. Давайте вернемся в гостиную. Они долго разговаривали. Альбус попросил рассказать всё с самого начала, живо интересуясь машиной мистера Уизли и принципом ее работы. Он избегал любых вопросов, связанных непосредственно с будущим, мотивируя это тем, что будущее знать никому не дано и информация о нем может слишком сильно повлиять на ход времени и повлечь за собой разрушительные последствия. Когда наконец вопросы у него закончились, в комнате воцарилась тишина, которую нарушил Аберфорт: — Ты понимаешь, что вернуть Гермиону домой невозможно? Альбус сидел в кресле, задумчиво постукивая пальцами по подлокотнику. — В мире нет ничего невозможного, мой дорогой брат. Если мисс Грейнджер — прошу прощения, если неправильно произнес вашу фамилию, — он усмехнулся, — всё правильно пересказала, то эта так называемая машина времени работала с помощью остатка маховика — колбы с песком. Но знаете ли вы, откуда этот песок? Девушка отрицательно мотнула головой. Все ее познания о маховиках времени ограничивались тем, что нельзя было встречаться с самой собой. Вся информация о них была скрыта и даже ее уровень доступа не позволял получить пропуск в ту секцию архива. — Я тоже не знаю, — Альбус разочарованно вздохнул. — Но есть один человек, мой старый добрый друг, — он скривился, — который очень интересовался этой темой. Аберфорт подался вперед: — Какой друг? Ты же не… — Геллерт Гриндевальд, — сухо сказал Альбус. — Нет! — взревел Аберфорт. — Не смей произносить его имя в этом доме! Он убийца, а не твой друг! — Сядь, — жестко приказал Альбус брату, моментально поменявшись в лице. — Это не то, что я буду обсуждать с тобой. Ты и так тогда дел натворил. — Конечно. Конечно, я натворил, — затараторил юноша, — а, может, кто-то просто ничего не сделал? — Достаточно, Аберфорт! — Надеюсь, он сгнил в какой-нибудь канаве. — Успокойся, я тебе сказал! — рявкнул Альбус. — А лучше пойди принеси еще чай, пользы больше будет. — Аберфорт что-то пробормотал, но схватил поднос и отправился на кухню, принявшись там громко звенеть посудой. Альбус снова вздохнул и, заметив непонимающий взгляд девушки, сказал: — Прошу прощения за моего брата, но, наверное, нам стоит продолжить утром. Скажу одно: где Геллерт, мне неизвестно. И я сомневаюсь, что он согласился бы помочь. — Он виновато посмотрел на Гермиону. — Я приготовлю вам комнату. Вы, верно, устали и хотели бы отдохнуть. — Девушка кивнула, поднялась с дивана и, засмотревшись на Альбуса, застыла, словно не решаясь заговорить. Он порывисто вздохнул в ожидании каких-то действий с ее стороны, но в следующий миг до его слуха долетели слова, перевернувшие мир с ног на голову: — Геллерт не убивал Ариану. — Позади послышался звон битого стекла и капли кипятка попали на кожу, оставляя крохотные болезненные ожоги. Две пары глаз внимательно смотрели на гостью в ожидании объяснений, с которыми она непозволительно медлила. — Что вы несете? — еле слышно просипел младший Дамблдор. Его юное лицо окрасилось алыми пятнами, а широкие крылья носа возбужденно раздувались. — Я объясню, если вы будете сохранять самообладание. — А вы бы смогли? Сохранить. Если бы убили кого-то из вашей семьи? — Но он не убивал… — Ну конечно, святой Геллерт Гриндевальд ее не убивал, — с издевкой выплюнул Аберфорт. — Может, это сделал мой дорогой братец или я сам? Круцио я тоже сам себя угостил? Почему бы не обвинить во всем меня? Это так удобно, ведь вам нужна помощь этого ублюдка! — Вы идиот, Аберфорт, — устало резюмировала девушка, потирая переносицу. — Геллерт не убивал Ариану просто потому, что она убила себя сама. В тишине казалось, что аромат флоксов стал ярче. Дурманяще-приторный. И мелкая мушка противно жужжала, нарезая размашистые круги вокруг цветов. Силы были на исходе, а Гермиона теряла терпение. Она не знала, сколько времени понадобится братьям, чтобы успеть примириться с правдой. Ей нужно было как-то объяснить, что произошло на самом деле, и, пожалуй, она могла это сделать. Безжалостно, четко, сухие факты. Так будет проще для нее, да и для всех. — Ариана была обскуром, — голос звучал сухо и отрывисто. Таким голосом она зачитывала отчеты о деятельности Пожирателей в суде. — Ребенком, вынужденным подавлять свои силы, из-за чего внутри нее образовалось что-то вроде паразитической темной энергии. — Стоило бы говорить помягче, но она давно отвыкла. — Теряя контроль, обскур принимает форму обскури — сгусток сознания, обладающий разрушительной силой. Из-за обскури и погибла ваша мать, Альбус, внесшая свою лепту в ухудшение состояния Арианы, кстати говоря. — Вы лжете… Моя мать… Никогда не была… — Аберфорт густо покраснел. — Ни в чем… Она не виновата! — словно маленький мальчик он сжал кулаки и почти кричал на нее. Ей должно было быть жаль его, но она сказала правду, не более. Она вообще не обязана была говорить всего этого, но когда-нибудь молодой волшебник примет ее слова и они помогут ему смириться с произошедшим. — Мне нет смысла лгать. В Министерстве исследовали это явление и пока не удалось излечить ни одного ребенка. Вероятность того, что дитя-обскур доживет хотя бы до десяти лет, крайне мала. Вашей сестре повезло. Рядом были близкие люди, которых она любила. Ее не бросили умирать в одиночестве, как остальных. Четырнадцать лет это дар богов в ее положении. — Нет, вы лжете! — Аберфорт всхлипнул и пулей вылетел за дверь. Гермиона понимала его состояние. Принять правду порой очень сложно. Следовало бы проявить больше сочувствия, попытаться заговорить, но сейчас она была вымотана и разбита. Казалось, даже встретиться взглядом с Альбусом было выше ее сил. Она разворошила старые саднящие раны и теперь ей было страшно увидеть, что творилось в душе у Дамблдора. Но… он улыбался. Слезы стекали по длинному носу, и на долю секунды Гермионе показалось, будто он испытывает облегчение. Так и было. Альбус чувствовал, как тяжкие оковы пали, освобождая его душу от невыносимого бремени. Призрачный судья звучно ударил молотком по подставке с криком: «Невиновен!» — и звук его голоса вибрировал в черепной коробке, сминая годы самобичевания и ненависти. Ей было неуютно рядом с ним. Альбус напоминал безумца. Губы его шептали имена неизвестных людей, тонкие пальцы подрагивали и слезы, не прекращаясь, капали на них, стекая на ковер. В какой-то момент он закрыл глаза и порывисто выдохнул. Ему было непросто смириться с новообретенной свободой, но Гермиона дала ему столько времени, сколько смогла. Пошатнувшись, она схватилась за голову. Проскочила мысль, что если сейчас она вернется домой, пускай и на сотню лет старше, ее путешествие будет не напрасным. Колени предательски подогнулись, и она бы упала, если бы не заботливые руки, успевшие ее подхватить. Даже для нее, с такой изнурительной работой, нынешнее путешествие было слишком утомительным приключением. Альбус держал гостью как невесомую пушинку. Золото, попавшее в руки бедняку. Он нес ее к одной из гостевых комнат, из окна которой открывался очаровательный вид на их крохотный городок. Убедившись, что она в силах самостоятельно добраться до кровати, он пожелал ей спокойной ночи и, замешкавшись, попросил прощения за эмоции, с которыми не смог совладать. На прикроватной тумбочке Гермиону уже ждал поднос с едой, чаем и ароматной выпечкой. Геллерт Гриндевальд с удовольствием наблюдал, как погас свет в доме напротив. Без сомнения, его заклятый друг сейчас заваривает себе чашку чая, берет сладкую булочку, нет, не булочку — лимонный мармелад, его любимый, — Геллерт улыбнулся, — идет в кабинет, где вершились, как им тогда казалось, судьбы мира, и садится за письменный стол. «Что ты сейчас читаешь, Альбус? Наверняка очередную байку Барда Бидля, хотя каждую из них ты знаешь наизусть. Ах, Альбус, если бы не то досадное недоразумение, мы бы сейчас путешествовали по миру, искали Дары Смерти, веселились дни напролёт, а по вечерам ты, как и прежде, декламировал бы мне Шекспира», — он медленно выпустил тонкую струйку дыма, который тут же причудливо закружился, рисуя замысловатый узор в ночном воздухе. — «Но ты, мой милый друг, избрал иной путь. Мне бы хотелось рассказать тебе о многом, расспросить тебя обо всем на свете, поделиться своими мыслями, планами, но ты… ты навсегда останешься для меня лишь тонким шрамом на ладони». Он с сожалением посмотрел на угасающий красный уголек. Бесспорно, тетушка была права — эта привычка погубит его, но сейчас ему совершенно не хотелось об этом думать. Сейчас ему хотелось смотреть на звезды и размышлять о своих будущих свершениях. Юноша ловко соскочил с каменного забора и, слегка покачиваясь, направился вглубь Годриковой Впадины, нарушая тишину негромким посвистыванием надоедливой детской колыбельной: — Он в окно стучится и в трубе гудит: «Кто еще смеется, кто еще не спит?»