Novus ordo seclorum

Голова гудела так сильно, что, казалось, вот-вот и она развалится на части. Гермиона пришла в себя — удивительно. Жаль, оценить это она была не в состоянии. Воспоминания о сотне мертвецов, обступившей их со всех сторон, были такими отчетливыми, что казалось — протяни руку, и пальцы коснутся изъеденных временем почерневших костей. Они будто вновь были рядом, наступая на них, и ей вспомнилось то отчаяние, с которым она пыталась выжать из своей палочки хоть какое-то заклинание, чтобы спастись. Не вышло. Шум в ушах едва ли перекрывал вибрирующий в воспоминаниях голос Геллерта. Тот треск, с которым скалы покрывались разломами, разверзая пасть огромной чернеющей пропасти, и вот она уже проваливается в рокочущую мрачную бездну, одержимая всего одной мыслью: «Это конец». Но она очнулась. Она жива, это факт. Ведь, когда грудь сдавливает тисками и легкие жжет так сильно, и просто потому что мертвым не может быть так больно, она совершенно точно была жива. Если они обещали пропустить только одного, это значило… Значило ли это хоть что-то? Ее ум был тугим и мутным, как болото, заполненное вязкими топями. Казалось, именно туда проскальзывает ее сознание в моменты, когда очередная мысль растворялась в памяти, будто ее и не было. Гермиона с трудом разлепила веки, без надежды уставившись в густую бархатистую синеву неба, усыпанную сияющим узором звезд. Она осторожно ощупала лицо, нос, глаза. Все было в полном порядке, не считая левой скулы: липкой и практически нечувствительной. Затылок ныл, отзываясь тошнотой при повороте головы. Попытка привстать на локти отозвалось резкой болью, пронзившей правую половину тела. Слабость мгновенно расползлась по мышцам и сухожилиям, и она с рваным вздохом опустилась обратно, чувствуя, как острые камни впиваются в кожу. Чернильная темнота проникала внутрь удушливыми волнами паники, растекалась по венам холодом, скручиваясь в дрожащий под ребрами узел. Закусив губу, Гермиона настойчиво запрещала себе плакать, но горячие струйки уже стекали по щекам, и она всхлипнула, зло утирая непрошенные слезы. Нужно было подняться. Найти палочку. Если она ее не найдет — не сможет колдовать. Эта мысль отрезвляюще кольнула в затуманенное сознание, и Гермиона поняла, что ей придется встать. Иначе это действительно будет конец. И, если до сих пор никто не напал на нее, это не значило, что так будет всегда. Правило выживания номер шесть: не выпускать из рук палочку, и Гермиона следовала ему неукоснительно. Руки слепо шарили по камням, беспомощно загребая пыль и песок, пока наконец не наткнулись на гладкое древко. В любой другой ситуации она бы просто воспользовалась беспалочковой магией, но сейчас ее концентрации не хватало. Она поборола в себе желание зажечь свет, понимая, что во тьме может скрываться очередная тварь, и шепнула сканирующее заклинание. Ничего. — Люмос, — губы не слушались, во рту пересохло от жажды, но, несмотря на это, заостренный конец ярко засветился голубым огоньком. Сумочка оказалась под лопатками, и пришлось совершить немыслимое усилие, чтобы перевернуться на бок, призвать укрепляющий раствор и влить его в рот. Только после этого она смогла сесть, испытывая искреннюю благодарность Фламелю за такой ценный подарок. К сожалению, укрепляющий раствор не только придавал сил, но и отрезвлял рассудок. Видит Мерлин, лучше бы она оставалась в блаженном неведении. Казалось, каждый мускул ее тела был натянут до предела, наливаясь мерной пульсирующей болью в воспаленных тканях. Хорошая новость была в том, что в ее состоянии не было ничего нового. Все уже происходило в другой жизни, такой далекой, что хотелось заплакать от ощущения нереальности происходящего. Она зажмурилась так сильно, что под веками проступили клубящиеся калейдоскопные узоры из цветного стекла. Когда она только пришла в аврорат, у нее был наставник: человек с отличным чувством юмора и темномагическим проклятием, которое уже лет десять пыталось свести его в могилу. Они вместе прошли сквозь ад, но та операция в Ливерпуле… Она помнила, как сильные руки выхватили ее из лап адского пламени, вцепившись в окровавленную мантию. Как встряхнули, пуская в лицо струю обжигающе-ледяной воды, и запах жженого мяса, казалось, до сих пор преследовал ее, стоило только вспомнить об этом. Его голос, рычащий и впервые отчаянный: «Ты всегда успеешь сдохнуть, Грейнджер; боль проходит, но бороться нужно до конца». Она хотела сгореть тогда. Действительно хотела. Он слишком хорошо ее понимал. Именно поэтому его слова впитались в нее сильнее любого целительного зелья. Было больно отдирать от себя запекшиеся тряпки, больнее, чем сейчас, а значит, переживет, справится. Гермиона оттолкнулась от острых камней. Взвыла, теряясь во вспышке ослепляющей боли. Поднялась на ноги, чувствуя лихорадку, усилием сдерживая себя от дрожи, и сделала несколько осторожных шагов. Повело. Призрачный огонек заплясал перед глазами, затягиваясь темной дымкой, и она скользнула рукой по холодным скальным выступам, едва успевая зацепиться за один из них прежде, чем желудок скрутило судорогой, и ее стошнило. Привалившись к скале, она стояла, хватая ртом воздух, и пыталась собраться с силами. — Агуаменти, — фляга наполнилась водой, и она жадно припала к горлышку, чувствуя, как тошнота отступает. Быстрый осмотр сумочки показал, что бадьяна почти не осталось, и она решила не рисковать, капнув на рассеченную ногу кровоостанавливающим и плотно перебинтовав ее. К тому же неизвестно, что скрывается впереди, и зелья нужно было беречь. Гермиона почти убедила себя в том, что максимально безопасным вариантом будет заночевать здесь, окружив себя всевозможными защитными заклинаниями, и дождаться рассвета, но палочка уже изящно рассекала воздух, а губы шептали: «Люмос Максима» — и холодный свет озарил пространство, ложась тенями среди обломков скал. Могучие каменные стены взирали на нее с немым укором, и какая-то незримая сила тянула ее, звала в темноту. Острое ощущение опасности взорвалось в сознании, забившись в грудной клетке гулкими ударами, и она взмахнула палочкой, окружая себя щитом. Нет. Не стоит бродить в темноте, не зная дороги. Нужно дождаться рассвета, чтобы оценить обстановку, и только потом принимать какие-то решения. Охранные заклинания ложились светящимися линиями на скалы, и, когда последний купол золотом вспыхнул в темноте, Гермиона наконец почувствовала себя в безопасности. Она опустилась на землю, привалившись спиной к камням. Сон накатывал волнами, наливая веки свинцом, и несколько раз она едва не упала, решив, в конце концов, поспать нормально. Но ее сон не был спокойным. Не раз Гермионе пришлось обновлять согревающие чары, лежа в спальном мешке. Ветер гудел над скалами, беснуясь в высоте, отчего казалось, будто все кругом наполнялось тревожным воем. Ей чудились тени прошлого, переплетаясь с реальностью, краткой вспышкой, проникающей в сонные видения. Она видела Беллу: спокойную, мертвенно безразличную, разглядывающую ее словно кусок гнилого мяса, приподнимая уголки алеющих губ в немом презрении. Ее ладони блуждали вокруг невидимой преграды, нежно касаясь магического плетения. Внезапно что-то отвлекло ведьму: пронзительный крик где-то там, вдали. Зашипев и неестественно выгнувшись так, словно эхо принесло ей страдания, Белла растворилась во тьме, полоснув воздух длинными серыми когтями. Следующими были Геллерт и алая россыпь морошки на волосах цвета первого снега. Озерная вода омывала его белоснежный сюртук, а золотые пуговицы в обрамлении драгоценных камней поблескивали среди соцветий. Они оплетали его грудь, где раскрывались алые маки на обнаженных золоченых ребрах. Ей хотелось позвать, но шепотки подсказали не тревожить его, отпустить. Сквозь сонную пелену она помнила, как тянула руки к воде, но заросли жгучей травы ранили их, а крики, глубокие и отчаянные, терялись в звенящей тиши, переходя в сдавленные всхлипы, возвращая ее в реальность. Ее разбудил собственный крик. Гермиона вскочила с места, затравленно озираясь по сторонам. Скользнула ладонями по щекам, вытирая засохшие дорожки слез, и тут же взвилась на ноги, потому что раскинувшийся перед ней пейзаж совсем не походил на вчерашний. Предрассветная дымка окутывала берега змеистой реки, скрывая за спиной тянущиеся ввысь скалы. Ветер стих, уступая мерному стрекоту кузнечиков и осторожному пению ранних пташек, порхающих среди высоких деревьев и густых зарослей кустов. Некоторое время она разглядывала окружающее пространство, пока нарастающее внутри беспокойство не погнало ее вперед. Ослабевшее тело ныло, когда Гермиона собирала вещи. Хотелось есть, и она прогулялась к зеркальной речной глади, с удивлением разглядывая обилие рыбы у берегов. Опустившись на корточки, она зачерпнула немного воды и зашипела, как только льдистая влага коснулась скулы. Закусив губу и приказав себе терпеть, она постаралась отмыть лицо от запекшейся крови, накладывая охлаждающие и заживляющие заклинания. Еще раз взглянув на рыбу, она не смогла отказать себе в удовольствии, и ее завтрак превратился в божественное пиршество, когда жаренная на костре корочка захрустела на зубах, вскрывая сочную мякоть. Пополнив припасы, Гермиона приняла решение двигаться вдоль реки вплоть до развилки. Кто знает, вдруг Геллерту удалось уцелеть и они еще перекинутся парой ласковых, прежде чем это место упокоит их души в своих скальных разломах. Трагизм в ее мыслях казался ей чем-то смешным, как детские фантазии на тему собственных похорон и то, как все вокруг будут горько плакать, но она просто не могла не глумиться над собой, в очередной раз оказавшись в идиотских обстоятельствах. Она двигалась вдоль берега уже несколько часов, и ее путь был ужасно, омерзительно скучным. При этом Гермиона отчаянно пыталась не скатиться в глупое самобичевание, но получалось откровенно так себе. Приходилось делать частые привалы, уступая истощению, чтобы дать себе небольшую передышку. Мышцы ныли, наливаясь слабостью, а лоб покрывался холодным бисерным потом. Иногда казалось, у нее жар. Возможно, инфекция попала в раны, зашла слишком далеко, и ей осталось недолго, а, может, все это только усталость и необходимость как следует выспаться. Она согревала воду, настаивая в ней душистые травы, и ела найденные ягоды клюквы, чтобы справиться с жаром. Становилось легче, и тогда она вновь погружалась в скуку одинокого путешествия. Чтобы развлечь себя, Гермиона неустанно оживляла перед глазами знакомый образ волшебника, жадно затягивающегося сигаретным дымом, и такую знакомую ухмылку на чуть искривленных губах. Иногда она посмеивалась, вспоминая самые дурацкие моменты в их общении. Например, как он говорил с ней в баре — будто настоящий кретин. Она еще скажет ему об этом, ведь так? Гермиона закусила щеку, вглядываясь вдаль до рези в глазах, доставая из сумочки очередную пригоршню ягод. «Такие, как он, обычно живучие», — думала она, сдавливая спелые красные горошины губами, отчего кислый сок окрашивал их багрянцем, неприятно покалывая обветренную нежную кожу. «Такие, — думала она, — легенды, а легенды не погибают под грудой камней». Пальцы нервно сжимали кожаный узелок на завязках сумки, заталкивая его под ноготь, чувствуя неприятную ноющую боль, растекавшуюся по подушечке пальца. Ей нравилось это ощущение, и она надавливала на узелок, чтобы почувствовать его снова и снова. Казалось, это помогало ей переключиться. «Такие, как он, не заводят невест», — вторил ей голос, когда она сделала очередной привал, выдыхая густой пар изо рта, всматриваясь в игру солнечных лучей на речной глади. «А у него есть невеста», — думала Гермиона, посмеиваясь над собой. «Может, не такой уж он и необычный этот твой Геллерт, а?» — не к месту проснулся внутренний голос. Сок брызнул в глотку, и грудь моментально скрутило резким отрывистым кашлем. «Такие, как он, любуются только собой, им не нужен партнер», — думала она, пытаясь унять спазмы. Ни она, ни Мишель, ни Альбус. «Геллерту нужен только еще один Геллерт», — бежало в ее мыслях, пока она выкашливала остатки кислоты. «Такие ведь, — говорила ей тень, разливаясь болью усталости по всему телу, — заманивают таких, как ты, в свои лапы только для развлечения, или чтобы залезть в твою голову». Губы растянулись в ухмылке от понимания, что ему удалось и то, и другое. Гермиона опустилась на камень, прикрыв глаза, чтобы унять вспышки бликов, фонтанами цвета взрывающихся под веками, напоминая индийский праздник красок. Она устала, и неизвестно, сколько ей предстоит тащиться до развилки. Жаль, но лес быстро поглотит ее, если она решит свернуть. Все здесь было пропитано магией — это вызывало много вопросов. К примеру, был ли у Гермионы хоть какой-то выбор маршрута? Казалось, местность ведет за собой, складываясь в длинный коридор. Конечно, никаких сомкнутых стен, но и при большом желании сойти с пути практически нереально. Странное место. Несмотря на обилие магии, ее природа скорее жалила нервные окончания, стоило Гермионе сделать попытку впустить ее в себя, чтобы залечить раны. Видимо из-за этого действия зелий притуплялись так, что ее порезы и общее состояние до сих пор оставляли желать лучшего. В то же время ягоды исцеляли, и она пришла к выводу, что черпать силы можно, но только не напрямую: травы, рыба, те же ягоды — все это помогало ей и дарило облегчение. Недолгое, но и не похожее на действие зелий. Так, будто магия проникала внутрь мелкими порциями, но исцеляла глубоко, наполняя теплом солнечное сплетение. Происходящее напомнило ей о теории натуральной магии. Незадолго до своего вынужденного путешествия во времени, она читала, что существовали места естественной концентрации магической энергией, но из-за ее чистоты пользоваться ей напрямую было опасно. Когда в таких местах селились маги, энергия трансформировалась, и ей можно было безопасно подпитываться, а так оставалось довольствоваться лишь дарами природы. Гермиона хмыкнула, припоминая, что одним из таких мест считалась территория Хогвартса. Как бы ей хотелось ближе познакомиться с магией родного замка. Раньше она была так сосредоточена на учебе, что теперь завидовала Фреду и Джорджу, которые все время искали тайные ходы, скрытые лазы, зачарованные места и реликвии. Казалось, мысли блуждали, сталкиваясь друг о друга, и это походило на болезненную пульсацию. Попасть в такое место с чистой магией было огромной редкостью, из-за этого реальность больше напоминала сон. Она успела увидеть так много: жизнь, разорванную и закупоренную в амулеты, время, живущее по своим гибким законам, смерть, которая уступала жизни, духов, драконов, болезненные проклятия… Может, Геллерта никогда и не было, а увиденное — всего лишь бред сумасшедшей. Возможно, она до сих пор лежит разбитая, неестественно сломленная очередным сумасшедшим изобретением на полу сарая Уизли? Поверить этому было проще, чем в ее сумасбродные приключения и нахождение в одном из уголков подлинного магического мира. Древнего, как сама магия. «С другой стороны, — пыталась трезво рассуждать Гермиона, — для дурацкой фантазии в ее приключениях было слишком много логики». В памяти возникла цепочка из встречи с Альбусом, арестом в министерстве, Австрией, разговорами в квартире Геллерта, чертовой библиотекой. Ах, да, еще была его невеста и дурацкий орден. С другой стороны, во сне всегда действует своя логика, и то, что кажется спящему мозгу логичным и остроумным, в реальности может выглядеть как полный бред. Стало не по себе, и это состояние было хорошо ей знакомо. Картинка крошилась и сыпалась; казалось, будто пространство движется, покачиваясь из стороны в сторону. Пульс клокотал в ушах, и ноги могли вот-вот подогнуться. Как быстро это перерастет в истерику — вопрос времени. Гермиона зачерпнула воды и плеснула себе в лицо, чувствуя, как прохладные капли успокаивают, позволяя сосредоточиться и унять тревожное сердцебиение. Позади нее с треском хрустнула ветка, так, будто ее придавили тяжелым ботинком. Мысль о том, что рядом кто-то есть, заставила вскочить на ноги, оглядываясь по сторонам, прогоняя черных мошек, заплясавших перед глазами. — Кто здесь? — вскрикнула она, будто маленькая девочка, и тут же отругала себя за подобную беспечность. — Геллерт? — даже шепот показался слишком громким, и ее взгляд пробежался по кромке леса до самых скал. Тишина. Никого, ей просто почудилось. Все это усталость. Нехотя отвернувшись, Гермиона зашагала вперед, невольно ускорившись. Конечно, она устала. Огромное серое облако закрыло вечернее солнце, и долина окрасилась пепельно-розовым. Волнение, разлившееся в груди, сковывало дыхание, сжимая диафрагму в немом спазме. Нужно было поесть, но задерживаться на месте не хотелось. Она не понимала, оправдан ли ее страх, или она банально не могла справиться с накатывающими волнами одиночества и отчаяния. Уже давно Гермиона не чувствовала себя настолько уязвимой. Казалось, с нее сняли кожу и выбросили в пустыню, заставляя нутро гореть на раскаленных песках. Где-то там, по другую сторону скал, остался Геллерт. Она выжила только благодаря его магии, но что если она его не найдет? Вдруг он действительно умер? Горькая усмешка исказила ее черты, заставляя сердце болезненно сжаться. Он оставил ее, и ей было больно. Единственный человек в ее жизни, благодаря которому ей показалось, что она еще способна чувствовать. Он был потрясающим, талантливым магом, харизматичным и сильным лидером, ее фантазией, которая полностью завладела разумом. Она ненавидела его за то, что он проник в ее голову, но лучше всех понимала его мотивы. И, черт возьми, ей удалось отпустить прошлое благодаря ему. Он вдохнул в нее жизнь, заставил чувствовать, мечтать, хотеть чего-то. Казалось, он подвел кислород к ее телу, помогая сделать вдох спустя столько лет мучительной тюрьмы, в которую она сама себя заключила. Она бы могла назвать это благодарностью. Впервые за долгое время слезы стекали по ее щекам не из-за физической боли, не в страданиях от прошлого, а от жгучего, разрывающего ее желания разыскать Геллерта и вернуть его, даже если мертвецы утащили его прямо в ад. Оглушительный треск позади нее заставил Гермиону выхватить палочку и обернуться, чтобы увидеть, как вдали ломаются и падают высокие сосны. И птицы пускаются в небо, тревожными трелями оставляя на сердце борозды едкого страха. Казалось, сердце в ее груди стучало так громко, что этот звук гулкими ударами разносился по долине, отражаясь от острых скал. Нужно было убираться. Ноги понесли ее вперед, и она бежала, чувствуя, как во рту растекается металлический привкус. Лес трещал и ломался за ее спиной, словно подгоняя ее. В боку болело, капли пота стекали по вискам, спина промокла, и ткань белья плотно прилипла к коже. Оставалось совсем немного, и она методично повторяла себе эти слова, вглядываясь в лесистые проплешины. Она почти не врала, когда в последний раз обещала, что скоро ее путь окончится. Тошнота подкатывала к горлу, из последних сил она сделала шаг, еще шаг и, наконец, застыла, замирая в оглушительной тишине. Прямо перед ней раскинулась долина со сверкающим в свете заходящего солнца озером. Несильный ветер гонял мелкую рябь вокруг выглядывающих из воды каменных глыб, больше похожих на сломанные зубы, и небольшого островка, покрытого сочной зеленью. Чертова открытая местность. Оглядевшись по сторонам и не заметив слежки, Гермиона начала спускаться вниз, спотыкаясь и соскальзывая на гладкой траве, пока не достигла ровной поверхности. Отдышавшись, она направилась к воде и едва сдержала крик, оказавшись у самой кромки. Вместо этого из ее горла вырвался лишь сдавленный всхлип; холодный воздух разрывал легкие, а взгляд приковала мертвая тварь, располосованная от макушки до самого брюха. Преодолевая тошноту, Гермиона склонилась над монстром, внимательно осматривая края раны — четкие, словно резали скальпелем. Его кровь не успела запечься, а тело все еще не окаменело от холода. Смерть наступила от заклинания, не так давно, и эта мысль вселяла в нее предательскую надежду. Тревога подкатила к горлу, когда Гермиона осторожно обошла тварь и замерла, вглядываясь в очертания острова. Длинный кровавый след тянулся от него по камням, заканчиваясь у самой истерзанной туши. Тот, кто убил его, был сейчас там. Попытайся он уйти — наверняка оставил бы кровавые следы, хотя мог ведь и трансгрессировать. Черт. Она застыла, пытаясь разглядеть хоть что-то на берегу. Если предположить, что человек все же остался на острове, значило ли это, что тварь успела его прикончить? Она прыгнула на гладкую поверхность первого камня, с трудом удержав равновесие. Островок действительно был небольшим: пара деревьев, кустистые заросли на дальнем берегу, если там и был человек — то только мертвый. Камень, на котором она стояла, порос склизкой водорослью, и было сложно держать равновесие. Казалось, она окончательно ослабела, пытаясь сгруппировать все мышцы, чтобы сделать следующий шаг. Оттолкнувшись, Гермиона прыгнула и тут же сделала следующий прыжок, падая на колени, разбивая и пачкая их в кровавых разводах, оставленных монстром, на озерной воде. Тихо выругавшись от боли, она моргнула, чтобы прогнать снующие перед глазами разводы пульсирующих пятен. Раны неприятно саднили. Нет, она совсем не была уверена, что найдет на острове Геллерта, и совершенно не понимала, зачем так рискует. Видимо, гриффиндорская дурость и предчувствие, но потребность оказаться там казалась такой сильной, будто на этом чертовом острове она разыщет смысл всей своей жизни. С трудом поднявшись на ноги и покачиваясь, Гермиона примерялась к самому мелкому камню, почти полностью скрытому в озерной воде. Даже если на острове труп, она должна увидеть. Убедиться. Мысленно прикидывая путь, она хмурилась, понимая, что ей нужно будет сделать прыжок, оттолкнуться от камня и прыгнуть на крупный островерхий скальный выступ, выглядывающий из воды словно полированный акулий зуб. Еще раз: оттолкнуться от камня, зацепиться за выступ, аккуратно обойти его и сделать крохотный рывок вперед, касаясь твердой земли — все просто, но, чтобы преодолеть это расстояние, потребуются все ее силы. Камень был мелким и скользким, утопленным в воде — она моментально промочит ноги, стоит ей запрыгнуть на него. Черт! Взмах палочки всплеском бриллиантовых капель разлетелся по озерной глади, пуская легкую рябь. Она думала увеличить его, не подействовало. Тогда она призвала с острова ветку, с желанием трансфигурировать ее в подобие альпинистских кошек, но и это не сработало. Магия проходила насквозь, оставляя ветви ее первозданную форму. Выругавшись, Гермиона призвала Люмос, и яркий огонек осветил бледно-голубым заревом вечерние сумерки. Раздражало. Магия работала по собственным законам, и у нее не было сил и желания в них разбираться. Со злостью отброшенная ветка застыла на воде, пуская легкую рябь по озерной глади. Собравшись, Гермиона еще раз окинула взглядом камни, мысленно прикинув как нужно поставить ногу, чтобы не сорваться после того, как она оттолкнется от утопленной опоры. Вечер сгущал свои краски, в долине становилось по-настоящему холодно, и первые звезды зажглись яркими точками на небосводе. Разогрев негнущиеся пальцы теплым дыханием, она мотнула головой, слыша хруст позвонков, и оттолкнулась, запрыгнув на платформу, чувствуя, как вода наполняет обувь льдистым холодом, а затем ее ноги потянуло вниз. Икры и колени намокли, взгляд выхватил блики на острых каменных выступах. Ладони метнулись вперед, скользя по заостренным краям, мазнули по рваной поверхности скалы, позволяя сделать упор, чтобы оттолкнуться, изо всех сил цепляясь за гладкую каменную поверхность. Челюсти свело болезненной судорогой. Она жалась к камню всем телом, чувствуя глубокий стылый холод, пробиравший до костей. Но страх упасть, оказавшись пленницей чернеющей озерной глади, был сильнее. Она ошиблась: камень напоминал не зуб, скорее плавник. Ледяной, скользкий. Озноб выкручивал мышцы, пальцы саднило, кровь выступала на многочисленных порезах, пачкая гладкую скалу. Тело не слушалось, будто хотело утопить ее в этом проклятом озере, но она не могла себе этого позволить. Не тогда, как до берега оставалось совсем чуть-чуть. Подтянувшись, она крепче обхватила валун и начала аккуратно сдвигаться в сторону острова по его краю. Проклиная свое любопытство, выхватила палочку, быстро зажимая ее во рту, и наколдовала невербальный люмос, вглядываясь в воду. Идиотка, ей хотелось понять свою ошибку, и она ее разглядела — камень оказался ловушкой. Будь она внимательнее, поняла бы, что камень — крохотная заслонка, на крупном гнезде из водорослей. Вот как убийца озерного монстра повстречался с чудовищем… Судорожно сглатывая воздух, Гермиона продолжила двигаться, наконец поравнявшись с берегом. Зажмурившись и неестественно выгибая шею, чтобы вытереть холодный пот о собственное плечо, она замерла. Палочка все еще была зажата в зубах, освещая берег. Прежде чем прыгнуть, она выдохнула, с силой отталкиваясь, и приземлилась у самого побережья. Ноги подогнулись, и колени ударились об илистый берег вперемешку с камнями. Она взвыла от боли, пытаясь ползти вперед, чувствуя, как леденеет кожа. Выплюнув палочку, она с трудом сжала древко в собственных пальцах. Быстрое согревающее помогло не околеть, но движения были вялыми и заторможенными. Нужно было спасаться, иначе холод покончит с ней раньше. Ей бы не хотелось уходить отсюда со счетом «Гермиона — ноль, долина смерти — два». Она вытащила из сумки палатку, наскоро устанавливая ее между деревьями, сдвигаясь дальше от края воды. Будто в трансе она создавала купол из охранных чар, разводила костер и стояла у самого пламени, словно тающее ледяное изваяние. Кто знает, что помогло ей очнуться, но, пошатываясь на негнущихся от усталости ногах, Гермиона вспомнила, для чего преодолевала проклятый путь. Она шагнула навстречу ночному сумраку и зажгла люмос. Холодное сияние выхватило дальний край суши, скрытый в зарослях цветов и ягод. С трудом отрывая ноги от земли, она сделала несколько осторожных шагов, готовая взвыть от собственного разочарования, как вдруг что-то блеснуло в воде, привлекая к себе ее внимание. Гермиона повернула голову, так и застыв у берега. Пряди белых как снег волос колыхались на озерной глади, и россыпь морошки алела в кровавых разводах холодной черной воды. — Геллерт?..