Novus ordo seclorum

Она не помнила, как умудрилась затащить Геллерта в палатку и уложить его на кровать. Ткань футболки с треском лопнула, когда она рванула ее на себя. Затем бережно срезала окровавленные лоскуты. Обрабатывая рану остатками бадьяна скованными холодом пальцами, Гермиона испытывала легкое разочарование. Словно ее обманули и она ждала, что сейчас Геллерт выкрикнет что-то, чтобы напугать ее, а потом скажет: «Это невинная шутка, только и всего», «Не будь такой серьезной, зануда», «Купилась на драконью кровь». Ха-ха. Тогда бы она точно запустила в него авадой. Подушечки пальцев коснулись рваных краев раны, и ее замутило от запаха его крови. Конечно, он не очнулся. Она выругалась, до боли закусывая губу и в сотый раз прижимая пальцы к сонной артерии, чтобы снова убедиться, что он жив. Что ей не показалось вымученное биение его сердца и сейчас она не залечивала раны мертвому, словно безумная. Казалось, время остановилось специально, чтобы она могла получше рассмотреть лицо Геллерта. Тонкие черты, высеченные в мраморе. Такие чистые и прекрасные, пока в них едва теплилась жизнь. Она читала, что Геллерт был могущественным темным волшебником, и это было правдой. Что на его счету тысячи жизней, и уже сейчас она понимала, что он непременно мог их забрать. Смирение — вот что она чувствовала, понимая, что будет спасать его жизнь. Не из фальшивой признательности за собственное спасение, не для того, чтобы сделать его своим должником. Хотя эта мысль показалась ей весьма привлекательной. Она спасет его просто потому, что ей так хотелось. Потому что она не хочет больше терять тех, кто… Кто ей дорог. Гермиона моргнула, замечая, что бледность его кожи ярким пятном выбилась на ее сетчатке так, что, даже закрывая глаза, она продолжала различать знакомый профиль. Должно быть, она смотрела на него слишком долго, и все равно этого было недостаточно. Она удивилась, отметив, что раны на ее руках затягивались, запоздало понимая, что это из-за в спешке пролитых драгоценных капель бадьяна. Одежда была мокрой и грязной. Ткань неприятно липла к телу, вызывая саднящую боль, а кожа, которая так нуждалась в лечении, горела от холода. Она не знала, зачем вытаскивала Геллерта руками, как маггл. Просто что-то щелкнуло в голове, и она бросилась к волшебнику, не отдавая себе отчета в действиях. Возможно, виной были проклятая усталость, непрошенные чувства, дурацкие эмоции, тугим узлом застывшие в горле, и она передразнила себя, понимая, что затянула с размышлениями и жалостью к себе, когда так нужно было привести, наконец, себя в порядок. Наскоро высушив одежду и очистив себя от пота и грязи, она вышла из палатки, вновь направляясь к берегу. Поежилась, натягивая до самых ушей воротник куртки, до рези в глазах всматриваясь в ночную мглу. В долине вновь становилось ветрено, и она слышала, как ураган выл в скалистых вершинах, словно одинокий обезумевший зверь. Остров посреди озера — не лучшее место для ночевки. Маленькое любовное гнездышко, их персональная Атлантида, но палатка была не так плоха: она спасет их от ветра и стужи. Эти нехитрые выводы волочились в мыслях, отдавая привкусом стылой безысходности. Взгляд уперся в костер, что ярко горел под куполом магии, невольно давая слабую надежду на лучшее, потрескивая и разбрасываясь искрами. Было легко представить, что Геллерт ждал ее в палатке, читая книгу. Сейчас он выглянет, задумчиво, словно все еще вертит в уме последние прочитанные строки, а затем его взгляд прояснится, касаясь ее легко и насмешливо. Потянет за руку, чтобы упасть в заросли душистых трав, и они будут смотреть на далекие звезды, предаваясь своим мечтам. Нет, конечно, они не будут. А она размякла. От осознания этого ее губы сжались в тонкую полоску. Нужно было набрать ингредиентов, чтобы приготовить отвары, ведь на остатках ее зелий Геллерт долго не протянет. Она коснулась спелых ягод, пропуская наливные грозди между пальцами и прикрывая веки от приятного щекочущего ощущения. Пасс палочкой — и они оказываются в ее сумке, надежно запечатанные охлаждающими чарами. Представить бы лицо Снейпа, скажи она ему в школе, что будет варить зелья, будто друид. Впрочем, кто знает, может и ему доводилось не только закупоривать смерть, но и мягко баюкать ее ядами и отварами, отводя тихо, аккуратно в сторону. Древко рассекло воздух, охватывая морозными чарами пышные соцветия, погребая их в недрах плотного кожаного мешочка. У нее было множество учителей, и Фуду стал одним из них. Он просил звать его Черепаха, потому что так переводилось его имя. Он считал, что в значении имени скрывается предназначение, его суть, поэтому и хотел, чтобы люди знали, кто он «на самом деле». Темнокожий и тощий, словно койот, с ярко подведенными сурьмой глазами и черными узорами, местами сливающимися с телом — чистый безумец. Над ним часто подшучивали, видя, как он прячет в свой мешок всякую дрянь: кусочки грязи, мелкие ветки, мотки травы и листья, которые превращались в сухой порошок и закупоривались в склянки по пути в сумку. Заклинанием Гермиона содрала кору с тонких веток, а затем наклонилась к воде, зечерпывая пригоршню речного ила. Она тоже посмеивалась над Черепахой до операции на болотах. Два месяца их держали под антиаппарационным среди перекрестных обстрелов и болотных тварей. Дни тянулись один за другим, а зелья заканчивались, тогда как их отряд потрошили, вычеркивая из списка живых одного мракоборца за другим. Часть команды удалось спасти, буквально вытащить с того света: вот где чистая магия. Шутки закончились, когда Черепаха доверил ей свои секреты и научил готовить мази и отвары, которые медленно, но верно помогали людям держаться на ногах и выживать. Его мастерство простиралось далеко за пределы отваров: он научил её магии шаманов, помогая отыскать силы через верования в древних богов ее земель. — Как я могу творить эту магию, если не знаю твоих богов? — спрашивала она, смешивая разноцветные порошки в глиняной ступке. — Важны не боги, а их суть, дитя. Тогда она только хмыкнула в ответ, но уже в скором времени взывала к силам, которых прежде не ведала, чтобы приручить магию, о которой раньше не знала. Вместе им удалось уничтожить темных волшебников на болотах, спасти часть команды и покинуть тот кромешный ад, оставшись почти невредимыми. Фуду тогда сказал, что их благословили его боги. Она в это, конечно же, не поверила. Может, зря… Погрузившись в те воспоминания, Гермиона долго рыскала в свете палочки, собирая все необходимое. Согревающие чары, казалось, больше не спасали от пронизывающего ветра. Озерная вода билась о берег, орошая его ледяным бризом. Она погасила свет люмоса и, потирая напряженные мышцы шеи, распрямилась, пытаясь прогнать ноющую боль. Навскидку, собранного сырья должно было хватить на то количество отвара, которое поможет уничтожить инфекции и поддерживать силы. Она молилась, чтобы этого было достаточно. Повернувшись к палатке, Гермиона замешкалась. Неуловимое чувство, забившееся в грудной клетке, встревожило ее, словно птица, выпорхнувшая из тиши высоких зарослей. Страх приковал к месту давящей оторопью, заставляя замереть в предчувствии чужого немого присутствия. Казалось, чей-то взгляд — внимательный, пронзительно острый — блуждал по затылку. Она обернулась, резко, выставив на изготовку палочку, напряженно вглядываясь во мрак. Никого. Сердце вмиг разогнало пульс, наполняя дыхание дрожью. Крылья носа трепыхались, пропуская внутрь леденящий воздух, продирающий гортань до самых легких. Стало не по себе. Лишь ветер шумел в лесу, раскачивая стволы деревьев. От липкого ужаса начало знобить. Гермиона моргнула, крепко стиснув сумку, и подбежала к кромке воды, напряженно вглядываясь в очертания противоположного берега до рези в глазах. Она заметила ее не сразу. Возле широкой заводи стояла женщина. Белая рубаха обнимала тонкое жилистое тело. Смоль черных волос сплеталась дикими змеями и билась по лицу, путаясь и рассыпаясь тяжелыми локонами по тонким резным плечам. Гермиона крепко зажмурилась и тут же вновь распахнула глаза, всматриваясь в кромку леса, пока они не заслезились. Никого. Она завертелась, оглядываясь по сторонам так резко, что ее повело. Никого. Неужели снова ей чудилась Белла? Она чувствовала, что усталость играла с ней финальный раунд и она вот-вот выйдет из строя, поэтому попятилась к палатке, проверяя купол охранных заклинаний на прочность, и вновь выглянула, внимательно оглядывая берега, снова никого не заметив. Тепло костра было обжигающим, и это вмиг вернуло ее к реальности. Дрожь пронеслась по телу, заслышав очередной вой ветра, и Гермиона наложила заглушающие чары, радуясь блаженной тишине. О своих галлюцинациях она позаботится позже, сейчас главное — сосредоточиться на отварах. Вернувшись в палатку, она бросила взгляд на Геллерта и едва коснулась потеплевшей кожи. Все также без сознания. Подготовив ингредиенты, Гермиона извлекла из сумки тяжелый котел. Вода хлынула в чугунную посудину, и она поставила его на горелку, чтобы успеть измельчить кору в порошок до того, как закипит жидкость. Сок бурых ягод растекся по каменной поверхности ступки, напоминая кровавые разводы. Она бросила в огонь моток высушенной травы, магией направляя пепел в сторону котла, и аккуратно очистила ил, смешивая его с корой и соком, чтобы прикрыть им раны под тугими повязками. Натирая собственные порезы смесью ядов и глины и читая старинные кельтские заговоры, Гермиона наслаждалась ощущением забытой древней магии, чувствуя, как та высвобождается из составов, проникая глубоко под кожу. Действия, доведенные до автоматизма, смешивались с воспоминаниями, невольно нарушая данное себе обещание подумать обо всем позднее. Белла являлась ей не просто так. Это была ее терапия. Бесконечные победы над боггартами в обличии Лестрейндж, долгие сеансы легилименции, посвященные борьбе с ее образом. Ей было бы легче, если бы эту проклятую ведьму убила она сама. Не Молли, нет. Потому что, с тех пор как она выжила на полу Малфой-мэнора, это был ее личный незакрытый гештальт. Ей так хотелось избавиться от ощущения слабости и абсолютной незащищенности, что она, пожалуй, переусердствовала с победой над ней в собственной голове, и с тех пор вместо того, чтобы исчезнуть, Белла скрашивала ее безумие в моменты ужасной усталости. Потратив почти всю ночь, чтобы приготовить отвары и мази, Гермиона вышла из палатки, встречая холодные рассветные лучи над скальными разломами воспаленным от усталости взглядом. Казалось, посветлевшее небо состоит из тысячи сияющих точек, и Гермиона покачнулась, с трудом обретая равновесие. Тихий шелест позади пригласил ее медленно обернуться, и она застыла, плененная глубокой чернотой хищного взгляда, направленного прямо на нее. Вчера ей показалось, будто Лестрейндж вернулась с того света, чтобы досадить ей. Что она устала до такой степени, что ее вновь начали мучить галлюцинации, но сегодня она видела ее так ясно, как никогда. Это не была Белла. За ней пришла Мара. Гермиона хмыкнула, горько и криво улыбаясь своему палачу. Мара всегда чуяла смерть, — она была ее предзнаменованием — но в отличии от Гримма отбирала жизнь исключительно своими собственными руками. Женщина неподвижно стояла на камне, величественно взирая на Гермиону. Так, будто могла ее видеть сквозь купол защиты. Словно она чуяла свою добычу, точно зная, где она находится, а взгляд, вмиг переменивший угольный антрацит на лунный адуляр, обещал подарить самую долгую и болезненную казнь на свете. Она растянула чернеющие губы в жутком оскале, оголяя ряды острых жемчужных клыков, и Гермиона почувствовала, как по нутру растекается липкий, сводящий скулы ужас. Она устало кивнула в сторону рассветных лучей и сложила пальцы в подобие пистолета, наводя их на гостью. — Пуф! — только и проронила она губами, беззвучно представляя, как ошметки плоти украшают полевые цветы. Ей бы хотелось сейчас пристрелить эту волшебную тварь, иначе… Взгляд невольно коснулся угольно-черных пальцев, увенчанных острыми когтями. Мозг вяло перемалывал факты, наслаждаясь глупостью своей угрозы и поражаясь немыслимой красоте хищного создания. Луч солнца мазнул по перламутровым чешуйкам на высоких скулах, и Мара обратила безразличный взгляд молочно-белых глаз ввысь. Ее гибкое тело вытянулось в струну, напоминая древо, оплетенное мышцами и сухожилиями будто слоем коры. Плавным движением она раскинула руки и белоснежными мотыльками растворилась в речной дымке, уносясь прочь сизыми клубами тумана. Это была ее прелюдия. Кровавая печать на их смертном приговоре. Гермиона пошатнулась, оседая на землю. Она не станет себя обманывать. Только не теперь. Истинно, выжить должен только один из них, и, если она не станет уничтожать Геллерта, Мара выберет свою жертву сама. Глубокое медленное дыхание едва ли успокаивало болезненно отдававшийся в висках пульс. Гермиона откинулась на траву, погружаясь в безмолвное наблюдение светлеющего неба. Осознав, что окончательно обессилела, она поднялась и побрела в сторону палатки. Геллерт все еще спал, и она аккуратно прикоснулась губами к его коже. Он был теплым, и ее вымученная улыбка придала ей сил для нескольких невероятно трудных шагов на пути к постели. Пришлось пожертвовать зельем сна без сновидений, и ее, наконец, настигла блаженная чернота. Солнечный луч нагрел кожу так, что мир за пределами яркого света, лившегося сквозь оконное стекло, казался покрытым плотной синевой. Она очнулась после полудня, с трудом различая, где находится. Жар от горелки и пузырящегося на огне зелья, а еще духота забивали дыхание так, что перед глазами вновь плясали цветные точки. Сонно окликнув Геллерта, она запоздало поняла, что рассчитывать на его быстрое пробуждение не придется. Преодолев головокружение после резкого подъема, Гермиона прошла к волшебнику. Его лоб был горячим, а на повязках выступили следы крови. Чертыхаясь, она бережно снимала их, заменяя другими, пропитанными снадобьями. Все в нем было слишком: тварь, полоснувшая его слишком сильно и слишком глубоко, его увечья, которые выглядели сегодня слишком реальными. Возможно, это новый день придал ее мыслям четкости, но она с ужасом и любопытством будто бы заново рассматривала его тело. Рваная, безобразная рана протянулась от левого плеча до родинки под правым соском, которую Гермиона с удивлением обнаружила. Она несколько секунд смотрела на маленькое коричневое пятнышко и мазнула по нему пальцем в желании убрать его, стереть с безупречного полотна кожи, но в итоге просто скрыла под повязкой. За прошедший год она видела так много смертей, что не думала, будто еще одна может ее так подкосить. Даже не случившаяся. Благодаря ей или чертовому везению Гриндевальда, а может, и без богов здесь не обошлось, но суть была одна: Геллерт был жив. Нужно было радоваться, но почему-то не получалось. Наколдовав кресло, она завороженно слушала его хриплое дыхание, сидя на самом краю и выпрямившись как тугая напряженная струна. Пальцы теребили уголок книги о зельях, но мысли были далеки от написанного и даже от этой палатки. Она не знала, сколько времени провела возле волшебника, и скривилась, чувствуя, как воздух пропитался запахом крови с едким привкусом болотной гнили. Проход раскрылся, следуя молчаливому приказу ее палочки, чтобы запустить свежесть в их временное пристанище. Осмотрев себя, Гермиона направилась в душ, понимая, что пахнет и того хуже. Вода дарила блаженное тепло, наполняя тело ощущением расслабленности. Каштановые волосы покрылись густой пеной душистого средства для мытья головы, но, стоило ей стать под душ, как локоны обрушились вниз под напором тяжелой струи, перекрывая доступ кислороду. Панический приступ скрутил диафрагму, и Гермиона начала крутить вентили, случайно сделав воду невыносимо горячей. Она вскрикнула, выворачивая его в другую сторону, и заскулила под напором ледяной воды. Будто очнувшись, смыла остатки пены и, отрегулировав температуру, крепко зажмурилась, опираясь лбом о холодную кафельную поверхность. Теплые капли стекали вниз, и она застыла в попытке успокоить дыхание, наблюдая за тем, как мокрые дорожки плавно затягивает слив. Чертовски хотелось курить. Казалось, она находится за пределами реального мира. Ее приключение, ее слепое, бездумное геройство, Драугры, ранение Геллерта, Мара — все это было чересчур. Магглы говорят, что Господь не дает испытаний, которые человек не в состоянии вынести. Но что, если это и есть ее предел? Если не осталось больше никакой надежды? Когда она вышла из палатки, чтобы пополнить запасы ингредиентов, ей хотелось плакать от усталости. Понимая, что ночью к ней наведается сама смерть, она начала читать защитные заклинания по периметру острова. Когда Гермиона закончила, палатка находилась под двойной защитой магического купола, и это подарило ей временное облегчение. Пока она собирала ил, срезала кору, засушивала травяные мотки и срывала ягоды, аккуратно складывая все на дно своей сумки, начало вечереть, и некогда теплые солнечные лучи совсем нежно, еле-еле поглаживали кожу, заставляя ежиться от подступающей прохлады. Гермиона не верила в совпадения. Когда ушли эмоции, она вновь начала анализировать происходящее. Геллерт был при смерти, но в это время у нее появились пища и яркое солнце над головой, и она нашла его на острове, где было все необходимое, чтобы исцелиться. Конечно, если ты знаешь древнее целительство. И вот пришла Мара. Не нападала, просто смотрела, будто принимая какое-то решение. Хотела ли она, чтобы Гермиона отдала ей Геллерта, или приходила за ней? Должна ли она сама решить, что выбрать: жить самой или же дать выжить другому? Ее размышления были прерваны сдавленным стоном, раздавшимся из палатки. Гермиона рванула внутрь, с ужасом обнаружив, что волшебник бился в агонии лихорадки. Его раны вновь кровоточили, а на лбу выступил пот. Она больше не видела перед собой Геллерта — только жизнь, за которую нужно бороться, — и теперь это ее поле боя, где ошибаться запрещено. Его мускулы замерли в напряжении, под действием заклинания, и, даже не осознавая этого, она отметила, как совершенна была работа скульптора, который создавал человеческое тело. Чары охлаждения должны были сбить горячку, и она бросилась к своим вчерашним отварам. Повязки легко сползали по сочащимся ранам, и она заменяла их новыми, густо покрывая кожу серой болотистой мазью. Ей пришлось расколдовать его голову, чтобы трясущимися руками вливать в рот ягодный настой. Масса выплескивалась на дрожащие губы и растекалась по щекам, но большую ее часть удалось залить в горло. Гермиона знала, что ее вареву нужно было значительно больше времени, чтобы настояться и раскрыть свои свойства, но таковым она не располагала. У нее не было антибиотиков, не было зелий, не было ни единого нужного ингредиента, чтобы помочь волшебнику выжить. Время тянулось, словно каучук, а усталость замедляла движения. Как в тумане в ее руках мелькали зелья и отвары, позже выступавшие каплями пота на бледной коже; кровь то останавливалась, то вновь пропитывала раны, и Гермиона со слезами на глазах размазывала по его губам остатки кровевосстанавливающего. Казалось, еще немного — и она упадет без сил у его кровати, но его лоб стал прохладнее, а дыхание успокоилось, наделяя Гермиону призрачной надеждой. На трясущихся ногах она вышла на улицу, запоздало удивляясь непроглядной синеве ночного неба, в проталинах туч зиявшего ледяным звездным мерцанием. Сполоснув руки в речной воде, она устало опустилась на походный стул. Хотелось плакать от мысли, что ей удалось спасти Геллерта, но, если такие приступы будут повторяться, надолго ли его хватит. Или ее… Она возблагодарила Мерлина за то, что Гриндевальд был волшебником, и это давало ему преимущество перед магглами по части исцеления. Ее взгляд блуждал по кромке леса, пока мысли отчаянно искали решение. Ее отвары не сработают, ее зелья — ничто. Запустив пальцы в густую копну, Гермиона взвыла, почувствовав горячие дорожки слез на лице. Она не хотела его терять. Ей нужно было спасти его, чего бы ей это ни стоило… Дрожащая струйка мутного зеленоватого свечения на противоположном берегу заставила ее сощуриться. Видения, вызванные усталостью, — не то, что способно помочь им обоим, но, когда она открыла глаза, свечение никуда не делось. Оно пульсировало мерно, тихо, словно изумрудное сердце с крохотными алыми вкраплениями. Подобравшись ближе к воде, оказавшись у самой ее кромки, она всмотрелась в черноту ночи, чтобы различить очертания дерева, плоды которого могли спасти Геллерту жизнь. Она могла бы поклясться, что еще вчера его там не было. Могла поставить на это все свое состояние, но это бы не изменило того факта, что дерево Вигген мерно колыхало ветвями, озаряя тьму иссиня-зеленым блеском. Волшебная рябина спасет его, даже если она не станет варить зелья, а ее кора сможет надежно защитить их обоих от всех тварей этой проклятой долины. Мысли Гермионы были маниакально счастливыми; казалось, она вложила в них всю свою надежду. Нужно было действовать, и усталость вмиг уступила место решимости. Заклинанием она собрала волосы в высокий хвост, чтобы ей ничего не мешало, и, зажав в зубах палочку, начала примеряться для прыжка на ближайший камень, но ее отвлек болезненный стон, раздавшийся из палатки. Черт! Она поспешила обратно, вновь бросившись поить Геллерта своими отварами. Его губы дрожали, и Гермиона могла поклясться, что, когда отвернулась, чтобы приготовить новые повязки, услышала тихий шепот с его стороны. Она дернулась, пристально вглядываясь в бледное неподвижное лицо и мысленно ругая себя за глупость. Алебастровый лоб был покрыт бисеринками пота, а жилистые мускулы сковал озноб. Она села рядом, мягко касаясь его бинтов, снимая слой за слоем. Ее взгляд скользил по его ключицам, острому выпирающему кадыку, губам, алеющим от клюквенного настоя, и неестественной бледности кожи, тогда как его широко раскрытые глаза изучали ее так, словно видят впервые. — Убей, Гермиона, убей меня! — прохрипел волшебник, вперившись в нее яростным взглядом. — Ты же видишь, как мне больно, исцели меня раз и навсегда. Дернувшись, как от пощечины, Гермиона взвизгнула, крепко сжимая волшебную палочку и отползая к самой стене палатки. Тело Геллерта задрожало и перевернулось на пол. Бинты растрепались, обнажая кровоточащие рваные раны. — Мне так больно, — волшебник карабкался по полу в ее сторону; его глаза закатились, обнажая белки, испещренные сосудистой сеткой. Казалось, детали проплывали мимо нее, словно в замедленной съемке. Его черты, искаженные мукой боли, чернеющие вены, вздувшиеся так, словно сейчас лопнут, опустошая от крови его тело, неестественно вывернутое, сломленное, ползущее в ее сторону. Он не мог ползти к ней. Он был без сил, все это иллюзия, марево. Это чертова Мара! Гермиона выхватила палочку, создавая заклинание развоплощения, развеивая проклятье. В тот же миг Геллерт обмяк, его веки закрылись, а кожа в горячке озноба блестела от пота, переливаясь теплыми оттенками в оранжевом свете ламп. Оправившись от ужаса, она сменила его постель, а затем плавно опустила парящее тело, попутно скрывая его под новыми повязками. Эта сука теперь будет пытаться завладеть им, и ведь получилось… почти. Она понимала ее цель: Мара должна была убить одного из них. Что ж, у Гермионы было другое мнение. Она вышла из палатки, замирая у берега, но уже без прошлой решимости. Камни. Проклятые глыбы. Ей будет сложно преодолеть их. Мышцы болезненно ныли от напряжения, ей не хватало нормального сна, и она не могла не опасаться того, что сознание может подвести ее в любой момент. К тому же, она не успела отойти от падения со скал, а здесь придется скакать по камням, словно в дурацком мультфильме, с одной оговоркой — если она упадет в озеро, велика вероятность, что ей не хватит сил выбраться. Она тут же обругала себя, ведь каждая секунда была на счету. Пока она тратит время на жалость, Геллерт может умереть, и эта смерть будет на ее руках, ведь он погибнет от ее проклятого бездействия! Она наколдовала металлические кошки на своих ботинках. Было неудобно отталкиваться, но Гермиона прыгнула вперед, с облегчением чувствуя гладкую каменную поверхность, и крепко ухватилась за выступы. — Вот тебе и акулий плавник, — прошипела она, подтягиваясь вверх и, зацепившись кошками за скальные наросты, плавно сдвинулась к более пологому склону. Разочарование — вот что охватило ее, как только она посмотрела на следующую опору. Торчащий из воды камень был слишком далеко. Вчера она прыгнула в ловушку болотной твари, приняв ее за опору, но сейчас ей оставалось только нырять. Острая боль опалила затылок и саданула в плечо, выбивая сустав. Резкое столкновение с чем-то огромным, а затем Гермиона почувствовала обволакивающую ледяную массу, поглотившую в своих объятиях, прежде чем в глазах на миг потемнело. Ее челюсти разжались, выпуская пузырьки воздуха, палочка выскользнула, но она успела схватить ее вмиг заледеневшими пальцами. Хотелось вдохнуть, но она сдержалась, выныривая на поверхность. Бледный силуэт, словно летучая мышь, просвистел над водой. Мара. Гермиона нырнула, но существо выловило ее словно коршун, схвативший полевку. Когтистые пальцы на задних лапах впились в хрупкие плечи, выкидывая заледеневшее тело на сушу, оставляя на коже глубокие кровоточащие борозды. Гермиона дернулась, чтобы схватить палочку, но не успела. Сизый туман отбросил ее в сторону, ощерившись перед ней чернеющей пастью. Зарычав, она вернула плечо на место и дернулась, выкидывая вперед правую ногу. Острые кошки рванули по челюсти и располосовали яростную улыбку, заставив монстра оглушающе взвыть. Гермиона отпрянула, попытавшись вновь добраться до палочки, но ее пальцы лишь загребли комья грязи, когда тело скользнуло назад. Острые когти сжали ее ногу так, словно она была тряпичной. Крик — отчаянный, оглушительно звонкий — наполнил долину, и только спустя миг Гермиона поняла, что он принадлежит ей самой. Прозрачные глаза Мары наполнились хищным безумием; с наслаждением она разрывала кожу, задевая мышцы голени, и Гермиона завизжала, чувствуя, как ее ногу растерзывает чужая болезненная хватка. Стиснув зубы и оттолкнувшись, она вновь подалась вперед, налетая на монстра с кулаками. Она наносила яростные удары, стараясь попадать в самые уязвимые точки, но стальное плетение мышц делало чудовище неуязвимым. Черные когти мазнули в дюйме от лица волшебницы, и Гермиона, решившись на отчаянный шаг, укусила тварь за руку. От неожиданности существо дернулось назад, и это подарило волшебнице возможность вывернуться из захвата и рвануть в сторону дерева, но Мара легко обогнала ее и замерла, с нетерпением ожидая следующего шага. Гермиона понимала, что с ней играют как с добычей. Она избавилась от кошек, швырнув тех вперед, но тварь легко отбросила их в сторону, растягивая рваный рот в хищном оскале. Небо светлело, и девушка могла различать, как трепещут узкие ноздри, так освежавшие в ее памяти другого монстра из ее прошлого. Это создание было идеальным оружием для того, чтобы оставить финальный аккорд в ее истории. Ее смоляные волосы, так напоминавшие Гермионе локоны Беллатрикс, губы, чернеющие, словно годами хранили на себе отпечаток чужой запекшейся крови, тело, похожее на прут, и легкие перламутровые чешуйки, отражавшие изумрудно-зеленое свечение волшебной рябины. Гермиону ничего не спасет. Мышцы остались сломленными дрожью. Осознание, что никто не придет на помощь, странно успокаивало, в ботинке мерзко хлюпала кровь, и на миг ей пугающе отчетливо показалось, что таков ее конец. Губы дернулись в истеричной улыбке, а мускулы свело от резкого рывка. Пускай ей суждено погибнуть, но никогда Гермиона Джин Грейнджер не станет принимать судьбу, смиренно покорившись ей. Не зря же она, черт ее дери, гриффиндорка в прошлом. Прошмыгнув под ногами у Мары, она ловко увернулась от удара и заскочила ей на спину, вцепившись в густые черные лохмы. Всё, что она могла, — это отчаянно наматывать их на локоть, пока существо силилось выкрутиться, чтобы нанести решающий удар. Кисть обожгла холодная тяжесть, и Гермиона с удивлением обнаружила свой браслет. Все эти дни она носила его на руке, совсем забыв о своем драгоценном подарке, но во время битвы он словно молил ее о том, чтобы броситься в бой. Сорвав его, она моментально ощутила тяжесть стилета на своей ладони, и спустя миг он был нацелен жаждущим крови лезвием на чужое жилистое горло. Она приложила все силы, чтобы вогнать его в шею, делая глубокий смертоносный надрез, чертя кровавую полосу на коже от уха до уха. Черная бурлящая жижа брызнула на землю, покрывая ее пузырями. Словно обезумев, Гермиона замахнулась и следующим ударом вогнала блестящее острие между ребер, а затем оно безжалостно распороло бледную грудь с острыми костными прожилками, норовя дотянуться до сердца, чье биение Гермиона слышала так отчетливо явно, как свое собственное. Удар за ударом отбирал последние крупицы жизни, темной струйкой поглощаемой узким лезвием. Оно словно выпивало остатки живой сущности темного порождения мрачной и загадочной долины. Внезапное молчание чужой души стало оглушающим, и Гермиона ощутила, как вечность замирает в одном мгновении, чтобы взорваться тысячами белых мотыльков, закружив их сизым туманным вихрем над поляной. Она лежала на земле, крепко сжимая стилет, отчаянно вдыхая морозный утренний воздух. Тело подрагивало от адреналина, но сознание впервые за несколько дней было кристально ясным. Гермиона — один, Мара — ноль. Она победила. Тихий заливистый смех сотрясал грудную клетку и струился дорожками слез по щекам. Стилет мягкой змейкой обвился вокруг кисти. Она погладила ажурное плетение, с удивлением чувствуя его сытость. Так, словно он был живым существом, которое, к тому же, неплохо позавтракало. Прошептав тихое «спасибо», невольно воскресила в памяти образ той, кому он принадлежал, и тут же вскочила на ноги, с ужасом вспоминая о волшебнике в своей палатке. Теперь главной задачей стало спасти Геллерта. Простонав, Гермиона подтянула к себе ногу, стряхивая грязный ботинок. Кровь действительно залила его, но рана была не такой плачевной. Очистив ее заклинанием, она рванула футболку, оторвав от нее длинный кусок ткани, крепко перевязывая ранение. Засунув ногу обратно и потоптавшись на месте, поняла, что вполне способна дойти до дерева. Проковыляв в его, сторону Гермиона прерывисто вздохнула, внимательно разглядывая пышную крону. Обычно такие деревья охраняли лукотрусы, но именно это смиренно ожидало своей участи так, словно оно было даром победителю. Не теряя времени, она срезала ценные ингредиенты и обернулась к палатке. Ей показалось, словно что-то неуловимо изменилось в магии этого места. Молниеносно она взмахнула палочкой, раскалывая крупные каменные глыбы, которые мелкой крошкой осыпались в воду, разбивая озерную гладь. Нужное заклинание нашлось практически сразу, и, спустя одну ослепительную магическую вспышку, она стояла возле уродливого каменного мостика, который простирался до самого острова. — Надеюсь, ты еще не умер, Геллерт, — прошептала Гермиона, замирая у берега. — Иначе я спущусь за тобой в ад и убью тебя там сама.