Novus ordo seclorum

Прежде чем открыть глаза, Гермиона начала чувствовать. Сильные руки, скользящие по плавным изгибам бедер. Гибкое горячее тело, плотно прижатое к ее. И ошеломляющее возбуждение, которое она не испытывала очень и очень давно. Геллерт покрывал медленными, влажными поцелуями ее плечи, шею, подбородок, двигаясь все выше, пока не прикусил мочку уха, тут же зализывая место укуса языком. Он почувствовал ее пробуждение и одним коротким: «Не двигайся» — остановил попытку повернуться к нему лицом. От него пахло тонким, едва уловимым ароматом цитруса. За несколько проведенных в палатке дней Гермиона успела так от него отвыкнуть, что сейчас он все еще казался слишком резким на фоне привычных лекарств и ее мыла. — Доброе утро, meine Liebe, — промурлыкал Геллерт, прижимаясь горячими губами к шелковистой коже на скуле и потираясь о ее ягодицы пульсирующим членом. — Утренний секс самый сладкий, ты знала? Он нетерпеливо поерзал, скользя кончиками пальцев по коже живота. Его ласки становились тверже, порывистее, он поглаживал ее ягодицы, дразнил затвердевшие соски, мял внутреннюю сторону бедер, вынуждая ее двигаться в такт с ним, но не касаясь уже насквозь влажного белья, словно ждал от нее ответных действий. — Мы же не будем отказывать себе в этом удовольствии? Она судорожно вздохнула, когда горячая ладонь скользнула по гладкой ткани, легкими касаниями, словно невзначай, задевая возбужденную плоть. — Действительно, — Гермиона приподнялась, помогая ему раздеть себя. — Кто мы такие, чтобы себе в этом отказывать? Геллерт тихо рассмеялся и, не прекращая покрывать поцелуями каждый дюйм бархатной кожи, мягко завел ее ногу себе за бедро, заставляя чувствовать себя открытой и уязвимой, пока его умелые ласки пронзали ее тело волнами удовольствия. — Ты так возбуждена, — прошептал он, коснувшись языком прохладной кожи плеча, и обвел кончиком пальца набухший клитор. — Что тебе снилось? — О, мне снился Альбус, — она всхлипнула, когда его палец на мгновение вошел в нее и тут же вернулся к поглаживаниям чувствительной точки. — Альбус, значит, — снова тихий смех. — Тогда я пошлю ему цветы за то, что даже во сне он так тебя возбудил. Он дышал тяжело и хрипло, ритмично лаская ее промежность, и низ живота свело от острого предвкушения, когда его ладонь легла на поясницу, заставляя прогнуться вперед, и он с протяжным стоном скользнул головкой по влажным складкам, проникая внутрь на всю длину. Хотелось остановиться, насладиться ощущениями и хотя бы ненадолго задержать растекающееся по коже тепло. — Геллерт, не так быстро, — выдохнула Гермиона, когда он ускорился, но Геллерт словно не услышал ее, продолжая двигаться в том же ритме, еще и еще, сильно, глубоко, заставляя ее вскрикивать при каждом толчке. — Не так быстро, значит? — она охнула, когда острые зубы впились ей в плечо. Хрипло прошептав что-то на немецком, Геллерт сжал ее бедра, рывком тела перевернулся на спину, усаживая Гермиону сверху, и, подтянув за ягодицы, резко насадил на член, проникая глубоко, до упора, задевая чувствительное место внутри нее. Острое удовольствие зажглось внизу живота, растекаясь по телу волной чистого наслаждения от кончиков пальцев до напряженных сосков, которые она накрыла ладонями, усиливая собственные ощущения. Дыхание сбилось, порывисто наполняя легкие густым воздухом, запахами пота и их обоюдного возбуждения. Хотелось повернуть голову, чтобы посмотреть на него, увидеть желание в его глазах, проникающее ей под кожу, как самый сладкий яд, но он не позволил. Надавил на плечи, заставляя лечь спиной на его грудь, и снова коснулся клитора, поглаживая, похлопывая, лаская его медленными круговыми движениями и не прекращая поступательных толчков бедрами. — Тебе нравится? — горячий шепот коснулся ее ушной раковины. — Я думаю, что тебе понравится еще больше, если я сделаю вот так. И длинные пальцы плавно обхватили ее горло. Она не могла, не хотела протестовать, растворяясь в ощущении его власти над ее телом. Влажные шлепки, быстрое, судорожное дыхание, нехватка кислорода, как медленная и мучительная пытка, и ритмичное движение члена внутри разжигали внизу живота густое пламя удовольствия. Пульсация в груди становилась невыносимой, и Гермиона судорожно хватала губами воздух, ощущая, как давление на ее горло усиливается, вспыхивая разноцветными пятнами в уголках глаз. Движения Геллерта становились быстрее, и звуки похоти смешались с короткими мужскими стонами и несвязным шепотом, который хотелось слушать до бесконечности. Ослепительный оргазм обрушился на нее неожиданно и мощно, выгибая тело дугой и заставляя содрогаться в конвульсиях, таких сильных, что Геллерту пришлось обхватить ее рукой, чтобы удержать на себе, не прекращая грубых, быстрых толчков. И в следующее мгновение он вздрогнул, болезненно сжимая ребра, и хрипло застонал, наполняя ее горячей спермой. Гермиона судорожно вдохнула воздух и закашлялась, когда его пальцы наконец разжались. Горло саднило, и она подозревала, что останутся синяки. Все тело ныло, особенно в тех местах, где Геллерт к ней прикасался, но чувство сладкого, блаженного удовлетворения сполна перекрывало эти мелочи. Он не позволил ей встать, еще несколько секунд поглаживая подтянутый живот, грудь, влажную промежность, и хрипло вдыхая и выдыхая воздух. — Вот так должно начинаться утро, — прошептал он, оставляя неожиданно нежный поцелуй на ее плече. Позже, стоя в душе и наблюдая, как капли воды струились по ее телу, Гермиона задумчиво рассматривала в отражении зеркала следы, оставленные его пальцами на ее шее. Такие же, как и внутри нее. Борозды его широкого росчерка под вспышкой их короткого, ослепительно яркого чувства. Впрочем, мысли о природе этого чувства отдавали разочарованием, и Гермиона не смогла бы сказать, в чем именно. Наверное, все как и всегда: не тогда, не с тем и не так. Еще в Вене она поняла, что Геллерт ее привлекает больше, чем следовало бы, и некоторое время старательно боролась с этим чувством. Такое случалось с ней и прежде, как это случалось практически с каждым. Внезапно появлялся мужчина, присутствие которого ощущалось особенно остро. Так было с Эваном. Она наблюдала за тем, как он занимается своими делами, переговаривается с коллегами, рассматривала широкие плечи, любовалась рельефом мышц и густотой каштановых волос. Влюбленность. Неизбежное зло среди коллег, которым часто приходится сутками находиться вместе, защищая и оберегая друг друга. Неудивительно, что романтические чувства вспыхивали, словно спички. В лучшем случае это приводило к коротким, бурным романам, ярко полыхающим в течение нескольких месяцев, а затем сходящим на нет. В худшем — кому-то приходилось искать новую работу. Кроме Эвана были и другие, но Гермионе хватило здравого смысла не поддаваться. Через некоторое время тяга ослабевала, мужчина терял свое волшебное очарование и занимал привычное место в ее жизни. Исключением из правил был Рон. Гермиона тщательно вытерлась пушистым полотенцем, натягивая вещи, чтобы вернуться в комнату и найти Геллерта спящим. У него были длинные ресницы с чуть загнутыми краями. Они слегка подрагивали, словно ему снилось что-то неприятное, но твердая линия рта вдруг расслабилась, уголки тронула усмешка, и нижняя губа изогнулась, придавая ему совершенно невинный вид. Грудная клетка вздымалась от глубокого размеренного дыхания, и Гермиона залюбовалась плавной линией мускулов, частично прикрытых простыней. У нее почти зудели пальцы от желания погладить твердую линию подбородка, дотронуться до светлых волос и осторожно убрать их со лба. — Черт возьми! — она тихо выругалась и вышла из палатки, вдыхая свежий утренний воздух. Милый Рон. Она считала, что происходящее между ними и есть любовь. Адреналиновая, обжигающая, которая из жаркого летнего полдня очень быстро превратилась в холодное зимнее утро. Некоторое время они жили по инерции. Привычно целовали друг друга перед сном и оставляли глупые записки на холодильнике, но все чаще Гермиона замечала, что необходимость возвращаться к нему домой вызывала в груди глухое раздражение, и просто старалась не думать. Пока он не решил за них двоих. Геллерт же занимал все ее мысли. Осознание, что это не просто увлечение, пришло внезапно. Где-то в перерыве между поисками ромашки для целебного зелья и разглядыванием белых лепестков, плавающих на поверхности котелка. Днем она поймала себя на том, что снова сидит в палатке у кипящего зелья и тупо пялится на пузырящийся состав, размышляя о цвете его глаз. Неприятно удивляло то, как быстро она отгородилась от прошлого, как только ей нашлось, чем занять голову. Возвращение в будущее, как первоначальная цель, истерлось, превратилось в мелкое крошево под прессом чего-то, что казалось сейчас более важным. Будто до этого она жила лишь подобием настоящей жизни. Вот чего ей стоили эти чувства, которые она испытывала к Геллерту, — ощущения, что ее жизнь не имела до него никакого смысла. Испытывал ли Геллерт нечто подобное? Она никогда не будет в этом уверена, даже если он скажет ей об этом открыто. За себя она сказала в тот момент, когда вонзила лезвие кинжала Пернеллы в металлическое плетение черного сердца Мары, хотя могла отдать ей волшебника и выжить. Он тоже это понимал, не мог не понять. Она знала, что нужно встряхнуться, отбросить все и подумать, что делать дальше, потому что через пару дней им придется снова двинуться в путь и финал не обещал быть приятным… — Черт возьми, — снова выругалась Гермиона, возвращаясь к нарезке маринованного растопырника. Она привыкла к себе другой: сдержанной, хладнокровной и полагающейся на факты, а не на эмоции, и эта новая Гермиона, неспособная даже порезать ингредиенты для зелья без мыслей о Геллерте, раздражала ее до зубного скрежета. Сколько ей потребуется времени, чтобы забыть о нем? Месяцы? Годы? Что, если она не сможет после него нормально жить и любое упоминание его имени будет отзываться глухой тоской где-то под ребрами? Даже если так, все это, безусловно, проходит. Рано или поздно. Спустя пять-десять лет? Ха… Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что если ей придется прилагать столько усилий, то, возможно, лучше и не уезжать никуда, но она предпочла затолкать ее поглубже. В конце концов, кто сказал, что, если она останется здесь, это будет лучшим решением? История хороша, когда заканчивается на счастливом моменте. Что будет, когда он захочет развязать войну, а ее убьют как его пособницу? Почему-то она была уверена, что в связке «Геллерт» и «захочет развязать войну» было именно «когда», а не «если». — Чтоб удачным вышел рейд — примени Обливиэйт, — прошептала девушка, постукивая кончиком ножа по доске. Мракоборцы не всегда доставали информацию честными путями, и как-то после особо удачного допроса целитель их отряда Ричи выдал этот коротенький стишок, ставший едва ли не их лозунгом. — Нет, это было бы глупо, — снова прошептала она, скорее размышляя, чем серьезно обдумывая этот вопрос. — Что было бы глупо? — раздалось за ее спиной, и она вскрикнула от неожиданности, моментально взвиваясь на ноги и выставляя перед собой нож. — Черт побери, Геллерт! — Тише, тише, — рассмеялся он, двумя пальцами взяв лезвие и уложив его на доску. — Тебе нужно быть осторожнее с этим… Гермиона медленно выдохнула, скрещивая на груди руки. Геллерт улыбнулся, но его глаза пристально изучали девушку без единого намека на веселье. — Что-то не так? — в итоге не выдержала она, снова отворачиваясь и помешивая зелье. Жест скорее автоматический, чем несущий какую-то пользу, потому что оно уже было готово. — Мне не нравится, что ты редко используешь невербальную магию, — Геллерт неторопливо отодвинул стул и сел напротив. — Тебя учили ей в Хогвартсе или Министерстве? Гермиона стиснула зубы. Мало ли что ему не нравится. Она неплохо справлялась без палочки, но не так хорошо, как хотелось бы. Она бросила короткий взгляд на него, отмечая все еще болезненную бледность и заметно посветлевшие пряди, и ответила: — Хочешь что-то посоветовать? Он кивнул. — И что же? Несколько секунд прошли в молчании, пока он не выставил перед собой руку ладонью вверх. Крохотный огонек заплясал в дюйме над ней, разрастаясь, закручиваясь причудливыми узорами, пока не вспыхнул голубым пламенем, превратившись в искрящийся цветок лилии. — Красиво, — Гермиона завороженно наблюдала, как по тонким прожилкам течет жидкий огонь, как вдруг Геллерт подался к ней, накрывая ее ладонь своей и осторожно опуская в нее цветок. Гермиона ожидала почувствовать жар, но ничего не произошло, и, коснувшись ее руки, лилия тут же погасла. — Тебе не хватает концентрации, — тихо сказал Геллерт, все еще держа ее руку и поглаживая ее пальцами. — Сосредоточенность — самая важная часть магии. Ты можешь знать сотни заклинаний, но все они будут бесполезны, если ты не можешь собраться. Гермиона фыркнула. — Я это знаю, Геллерт. — Знать и уметь — разные вещи. И он был прав, хоть и неприятно было это признавать. Быть сосредоточенной в достаточной степени, чтобы работать в аврорате, и быть способной противостоять Геллерту во владении магическими навыками — совсем разные вещи. Сейчас она напомнила себе канцелярскую крысу, которую отряхнули от пыли и вывели в свет, в очередной раз показав, что он более объемный, чем страницы ее любимых книг. — В таком случае, ты научишь меня правильной концентрации, раз ты в этом такой спец? — она улыбнулась, одаривая его смешливым взглядом. Геллерт хмыкнул. — Ты же понимаешь, что мои уроки не бесплатны? Гермиона мягко достала свою ладонь из его пальцев, чтобы откинуться на спинку и вновь скрестить руки на груди. — Возьму это в качестве платы за то, что вытащила тебя из болота. Учти, за тобой еще приличный долг за услуги сиделки, убийцы нечисти и твоего частного колдомедика. — Это все, что леди посчитала нужным включить в счет? — На данный момент, — уклончиво ответила Гермиона. — Что ж, тогда, полагаю, я в тупике, и у меня нет иного выхода, кроме как обучить тебя, настырная ведьма, — хмыкнул Геллерт, вызывая у Гермионы невыносимое желание его пнуть. — Что ты помнишь о палочке? Для чего она нужна? — Это магический концентратор, — затараторила Гермиона, — который преобразует магическую формулу в энергию превращения. — Очень энциклопедично, пять баллов твоему факультету, милая. И огромный минус всей системе магического образования. Ты ведь знаешь эту историю с тем, что темное заклинание не будет иметь силы, если у тебя нет намерения навредить? — Ну да, — кивнула Гермиона, — поэтому гораздо чаще я использую обыкновенные заклинания, просто потому что мои враги не всегда те, кому я искренне хочу навредить. — Прекрасная ремарка для другого урока, но вернемся к теме. Гермиона недовольно поморщилась. — Когда я говорю, что тебе необходимо собраться, я подразумеваю концентрацию на магии. Иными словами, твоя ладонь должна стать живым воплощением палочки. Волшебник вновь создал на ладони цветок, который подплыл к Гермионе, застыв на уровне ее глаз. — Когда ты создаешь цветок при помощи палочки, знаешь ли ты, каким он получится? — Обычно, я это чувствую. Хотя у меня и нет точного представления, — ответила Гермиона, немного подумав. — Но у тебя есть намерение, а также ты знаешь, как устроено растение, которое ты желаешь создать. — Могу ли я в качестве примера использовать заклинание «авис»? — спросила Гермиона, выпуская стайку желтых птиц. — Для того, чтобы создать их, я должна была, как и при трансфигурации, разобрать живое существо на составные части, чтобы знать точно, что именно я хочу получить. После этого нужно было воссоздать птицу в воображении, собирая ее как конструктор, а затем — произнести заклинание. — Да, в целом, это верно иллюстрирует то, что я хотел донести. Какую роль в этом, по твоему, играет палочка? Гермиона задумалась. — Первая версия — палочка играет самое непосредственное значение, так как, по сути, дает фантазии ожить. — Не совсем. — Прервал ее мысль Геллерт. — Еще догадки? Я бы попросил тебя не приписывать палочке все заслуги в создании колдовства. В детстве ты вполне справлялась без нее. — Окей, — протянула Гермиона, — допустим, я сама оживляю эту магию. Тогда, вероятно, палочка позволяет ускорить этот процесс, концентрируя мои магические силы. — Ты на верном пути, милая, — поддержал ее Геллерт, — и зачем еще она нужна? Пауза продлилась немного дольше, прежде чем Гермиона хлопнула ладонью по столу, озвучивая свою догадку: — Ускорение. Оно касается не только концентрации, но и обработки результатов. — Раскрой свою мысль, — попросил Геллерт, удовлетворенный ходом ее размышлений. — Представить строение существа — это еще не все. Оживить его — значит задать функции органам, движение крыльям и много чего еще. Палочка благодаря заклинаниям автоматизирует этот процесс. Гермиона услышала легкие аплодисменты. — Мне нравится, что ты довольно быстро подметила такие нюансы: они зачастую кажутся магам настолько несущественными и отработанными, что те не видят смысла копаться в таких вещах, а возврат к ним считают шагом назад. — Но ведь это действительно очень сложно: держать в голове столько компонентов магии, еще и задавать ей определенные свойства, — засомневалась Гермиона. — И это значительно замедлит процесс обучения. — Так и есть. Но любой навык оттачивается до автоматизма, а цена этому — владение древним знанием и возможность вершить легендарное волшебство. И я считаю, что талантливые ученики просто обязаны иметь ключи к высокому искусству магии, — ответил Геллерт, проводя ладонью по воздуху. Следом за ней в атмосфере возникали алые огненные цветы, которые невероятно быстро воспламенялись, поспешно скрываясь в синие бутоны, и гасли, растворяясь в пространстве. — Чтобы владеть такой магией, ты должна представить свое творение, как многомерный чертеж. И кроме того, ты должна точно рассчитать количество магии, которое сможет поддерживать в нем жизнь, а также иметь полное представление об эффекте от магического воздействия своего заклинания. Геллерт протянул Гермионе цветок, и она вдруг почувствовала отчетливый запах розы, такой дурманяще сочный, что она потянулась ближе, чтобы вдохнуть его весь. Вместо этого ее ноздри наполнил смрад протухшей рыбы. — Фу, — она отпихнула руку волшебника, но запах лишь только усилился, — прекрати, черт возьми! Геллерт расхохотался, и цветок растаял в воздухе, развеивая неприятный аромат. — Ты все испортил. — Всего лишь проиллюстрировал, — довольно улыбнулся волшебник своей шалости. Гермиона невольно посочувствовала его друзьям и тому, что им посчастливилось столкнуться с его дурацкими шутками. Но в то же время, ее в который раз впечатлили амбиции Геллерта. Она была поражена самим фактом того, что он задумался о принципе работы магии, и это волшебство было не просто невербальным — оно становилось истинным воплощением его воли. Без его подсказок она бы никогда не полезла копаться в заклинаниях так глубоко. Особенно, когда все и так отлично работало само по себе. Было досадно от того, что Гермиона пока плохо представляла себе, как воспользоваться полученной информацией. В ее уме это складывалось в несколько долгих дней, проведенных в регулярных тренировках, пока она не придумает способ покорить эту беспалочковую магию. Затем она задумалась о зонах влияния и о том, как воля творить магию может быстро трансформироваться в волю управлять другими. Потому что, когда владеешь подобной мощью, особенно в молодом возрасте, легко поверить в собственное могущество и безнаказанность. Вновь вспомнилась Анна, и вопрос слетел с ее губ до того, как она успела хорошо его обдумать: — Для чего тебе нужен был эксперимент с Анной? Геллерт не ожидал подобного вопроса, но решил ответить. — Империус оставляет след, как и многие другие заклинания. Но кто сможет доказать мою причастность к тому или иному происшествию, если человек сделал все сам? По своему собственному желанию? Гермиона кивнула своим мыслям. — Почему тебе вдруг стало это интересно? Потому что, пока он учил ее концентрации, она все пыталась доподлинно изучить его? — Почему же «вдруг». Мне было интересно целых несколько дней. Не признаваться же тебе, что я мало что понимаю без практики. Геллерт улыбнулся, вновь обнимая ее ладони своими. — Птицы — более сложное заклинание, но я так понял, оно нравится тебе больше? Гермиона кивнула. — Предлагаю тебе встать, — Геллерт поднялся и протянул ей руку, но вместо того, чтобы ее принять, Гермиона осторожно отставила свой стул и прислонилась к краю стола. — Закрыть глаза, так проще делать это впервые. И не подглядывать, мисс Грейнджер. Ее смех стал причиной его улыбки, когда он продолжил говорить: — Представь птицу. — Значит, великий Геллерт Гриндевальд все-таки будет меня учить? Волшебник закусил губу, широко ухмыляясь. — Считаешь меня великим? — Если собрался меня учить, то не отвлекайся. — Отрезала Гермиона, возвращая себе серьезное выражение лица. — Я тут представляю птицу, кстати, всего одну? Геллерт покачал головой, забавляясь тем, как недовольно морщится ее носик. — Всего одну. — Есть, — кивнула Гермиона. — А теперь внимательно всмотрись в нее. Ты должна точно понимать ее размеры, сколько сил ей необходимо, чтобы махнуть крыльями, издает ли она звуки, как крепко должны цепляться за ветку ее лапки, чтобы она не упала. Ты должна прочувствовать ее дыхание и сердцебиение. Возможно, в какой-то момент, ты и сама ощутишь себя этой птицей, и, когда этот момент настанет, ты обязана сказать мне. Впервые за долгое время между ними воцарилось молчание. Геллерт задумчиво рассматривал девушку, которую вдруг так захотелось оставить себе. Как невероятно редкий артефакт в своем детстве. Она хмурилась и недовольно сопела, затем складки на ее лбу разглаживались, и дыхание становилось более спокойным. Все это периодически повторялось, прежде чем Геллерт услышал тихое: — Есть, — довольно повторила Гермиона. — Так скоро? — удивился волшебник. Но, заметив, как желтоватые перышки начали прорастать сквозь кромку ее волос, кивнул, убеждаясь в ее правоте. — Что ж, тогда пора переходить ко второму этапу. Возьми образ этой птицы и постарайся отделить его от себя, наполняя той магической энергией, которую вложила в его формирование. Это как отделить шарик теста от общей массы, задержав его на своей ладони. Результатом должно стать оформившееся волшебство. Гермиона нахмурилась. — Быстро не получается. Погоди. — Быстро и не нужно. Не спеши, — утешил ее Геллерт, наблюдая, как несколько перьев растворяются в ее волосах, в то время как на ладони завихрился крохотный пушистый комок. — У тебя начинает получаться, — прошептал волшебник, не желая отвлекать ее. Для Гермионы это стало настоящей пыткой, и она поняла, как давно не практиковалась в новой магии. — Смотри! — восторженно прошептал Геллерт, удовлетворенный ее успехом. И это было потрясающе, потому что, когда она открыла глаза, на ее руке сидела ярко-желтая канарейка, которая с любопытством разглядывала Гермиону. — Невероятно, — перешла на шепот волшебница, будто боялась спугнуть ее. Она совсем забыла, как это — быть исследователем, учиться новому и чувствовать настоящее волшебство. — Теперь тебе осталось освоить третий этап, — продолжил Геллерт, — и он называется «миссия». Когда создаешь заклинание, оно всегда реализует определенные цели. Ты должна понять, что ты хочешь, чтобы делала твоя магия, воплощенная, в данном случае, в птицу. На этом этапе важнейшая задача — рассчитать силы. Когда будешь готова, сформируй свое намерение и вложи его в птицу. — Вложить? То есть… — Направить, передать, как послание для Патронуса. Гермиона кивнула, невольно отмечая, каким Гриндевальд мог бы стать потрясающим учителем, и сосредоточилась на своей задаче. Она старательно и долго просчитывала каждый шаг, не желая допустить оплошность, но, услышав, как Геллерт прочищает горло, Гермиона почему-то восприняла это как сигнал к действию. Она не только отпустила импульс намерения чуть раньше, чем это было необходимо, но и вложила в это чуть больше сил, чем планировала. Поэтому все пошло не по плану. Канарейка моментально взвилась в воздух, неистово чирикая, с невероятной скоростью сделала круг над их головами, а затем, совершив сумасшедший кульбит, что было силы врезалась Геллерту в плечо, сплющиваясь гармошкой, и только маленький хвостик и вертикально торчащие лапки напоминали двум волшебникам о ее существовании. Геллерт поморщился и расхохотался, обнимая смущенную Гермиону, утешительно поглаживая ее по спине. — Поэтому я и предпочитал эксперименты с цветами. Девушка испепелила остатки канарейки, стряхивая пепел с его плеча, угрюмо глядя куда-то Геллерту за спину. — Определенно, мне понадобится больше практики. — Намного больше, — улыбнулся Геллерт, отстраняясь, чтобы полюбоваться волшебницей. — Но должен признать, это была талантливая попытка. Гермиона расхохоталась. — Мерлин, у меня перед глазами до сих пор стоят эти несчастные лапки и хвостик. — Лучше бы ты посочувствовала моему плечу, оно вообще-то пострадало, — усмехнулся волшебник. — А если серьезно, то с постоянной практикой ты сможешь творить любую магию, обходясь без палочки, передавать ее мне, удерживать. Я думаю, что сейчас у тебя бы вышло. — Что вышло? — задумавшись о судьбе канарейки, переспросила Гермиона. — Удержать цветок, — улыбнулся Геллерт. — Ты только что разложил на простейшие звенья сложнейшую магию, — прошептала Гермиона, задумчиво разглядывая волшебника. — Потому что больше всего на свете я люблю вещи сложные делать простыми и понятными для себя, Гермиона. — И ты не боишься мне все это рассказывать? — губы сами растянулись в усмешке, когда в его глазах зажегся заинтересованный огонек. — Вдруг я захочу воспользоваться этими знаниями, скажем… не по назначению? — Например? Гермиона понимала, что до того, как этот момент настанет, пройдут годы, но хотелось поддразнить Геллерта. — Например, — она повела плечом, — я могу использовать их против тебя. Сердце пропустило удар, когда Геллерт в пару шагов сократил разделяющее их расстояние и резко прижал ее к краю стола, опираясь на столешницу по обе стороны ее тела. — Даже с этими знаниями ты никогда не сможешь победить меня, Гермиона. Хочешь, можем проверить. Она едва заметно скривилась, подаваясь назад. — Как грубо. Я не поведусь на провокацию, Геллерт. — Кто говорит о провокации? — картинно удивился он. — Я готов предоставить тебе всего себя для отрабатывания новых заклинаний. — Ох, — не удержалась Гермиона, — какая неслыханная щедрость. — Я всего лишь хочу показать тебе широту моей бескорыстной души, — Геллерт рассмеялся и слегка отстранился, но лишь для того, чтобы обхватить пальцами ее подбородок. — Скажи, тебе ведь это нравится? — Что? — Чувствовать силу, контроль, — хрипло шепнул он, проводя большим пальцем по ее губам. — Знать, что ты умеешь больше других, — надавил сильнее, заставляя ее приоткрыть рот, и от этого ощущение его горячего, напряженного тела стало острее. — Так почему бы тебе не попробовать свои силы на мне? Черт, именно рядом с ним она переставала себя контролировать. Он словно заполнял собой все вокруг, умело препарируя ее сознание, и она не могла, не находила в себе причин отстраниться, поддаваясь его странной игре. И неожиданно для самой себя обхватила палец губами и скользнула по нему языком, наблюдая, как темнеет взгляд напротив. — Не искушай, — медленно выдохнул Геллерт, с упоением рассматривая девушку. — И что же ты мне сделаешь? Его ладонь медленно опустилась ниже, обхватывая ее горло. — Я уложу тебя на лопатки прямо здесь. Сердце забилось в каком-то бешеном ритме, и она буквально задохнулась то ли от желания, то ли от резкой нехватки кислорода, когда его пальцы слегка сжались и острые зубы прикусили ее нижнюю губу. — Или ты боишься, что я окажусь прав? Геллерт прижался к ней плотнее, потираясь твердым пахом о ее бедро, и она вдруг расплылась в улыбке, скользнув языком по его губам. — Вы бросаете мне вызов, мистер Гриндевальд? Он отстранился и нехорошо сощурился, продолжая поглаживать пальцами ее шею. Склонил голову набок, словно рассуждая над ее словами, и обманчиво спокойно улыбнулся: — Дуэль, мисс Грейнджер. Здесь и сейчас. — Нет, Геллерт, — она тряхнула головой в попытке сбросить его руку, но безуспешно. — Сейчас не время и не место для этого. Его улыбка стала шире, и он подцепил ее локон, наматывая его на палец. Ласково очертил взглядом ее лицо, замирая на губах. — Ты так напряжена. Тебе нужно расслабиться. Он наклонился к ней совсем близко, зарываясь пальцами в густые волосы, и от низкого, гудящего тона что-то внутри сладко заныло. — Впрочем, есть другой способ, — мягкие губы коснулись мочки уха, — не менее приятный. — О, даже не знаю, — протянула Гермиона, касаясь к его груди и слегка отталкивая. Обвела пальчиком ключицу, облизнулась, чувствуя, как ритм его дыхания сбивается, и нарочито медленно скользнула ниже по твердым мышцам живота, едва ощутимо царапая ногтями кожу. — Мне как-то не понравилось в прошлый раз. Геллерт, закусив губу, усмехнулся и перехватил ее запястье, не давая двинуться дальше. — И почему я тебе не верю? — бархатный голос был обманчиво-спокоен, но Гермионе показалось, что она ступила на слишком опасную дорожку в попытке задеть его самолюбие. — Маленькая обманщица… Или ты боишься привыкнуть? — его ладонь слегка сжалась на горле, прежде чем скользнуть ниже, обхватывая ее грудь и поглаживая большим пальцем затвердевший сосок. — Ха! Привыкнуть, — дернула плечом Гермиона, и его рука скользнула по ребрам ниже, сминая мягкую ткань футболки. Ее щеки вспыхнули, когда Геллерт накрыл руками ягодицы, слегка приподнимая и усаживая ее на стол. — К тебе невозможно привыкнуть. — У тебя на это может быть целая жизнь, — промурлыкал Геллерт, разводя ее колени шире и прижимаясь плотнее. — Только представь, ты и я… — Вместе навсегда? — Гермиона неловко усмехнулась, поднимая на него взгляд. — «Навсегда» — это слишком долго, Гермиона, — он вмиг стал серьезным. — Как насчет до самой смерти? Гермиона на мгновение окаменела. Она не была готова к такому, да и как вообще можно было к этому подготовиться? Что это? Завуалированное признание? Просьба? Настроение испарилось, как воздушный змей, подхваченный порывом ветра, и она будто со стороны наблюдала, как исчезает его разноцветный хвост среди клубящихся грозовых туч. А он рассматривал ее с легкой усмешкой, таящейся в уголках серебристых глаз, и ждал, что она ответит. Может, это просто очередная игра? Проверка, насколько далеко она готова зайти теперь, когда он все знает? В горле пересохло так, что язык прилип к небу. — Ты хотел дуэль? — она сосредоточенно разглядывала прорезь в пологе, за которым чернела ночь. — Я согласна. Он не сопротивлялся, когда она выскользнула из кольца его рук, и не остановил, когда она, не оборачиваясь, вышла из палатки. С этими разговорами Гермиона даже не заметила, как стемнело, и единственным источником освещения остался матовый диск луны, заливающий пространство призрачным светом. Прохладный воздух обжег пылающие щеки, и она прижала к ним ладони, раздираемая совершенно противоречивыми чувствами. Остаться здесь? С ним? Создать собственное «долго и счастливо»? А получится? Нет. Она просто знала это. С ним так не будет. Геллерт — адское пламя во плоти, и она сгорит в нем. Он сам сгорит. Она горько усмехнулась, направляясь к центру полянки. Геллерт вышел следом, на ходу натягивая футболку, и Гермиона закусила губу, сосредотачиваясь на мерцающем защитном круге, лишь бы не смотреть на него. Ее злило, что он так просто может разбрасываться подобными предложениями. Что для него «остаться»? «Быть полезной» и ждать, пока он решит избавиться от нее, как от ненужной вещи, чтобы продолжить упиваться своей силой и властью в окружении более достойных людей? Она хотела союза двух сильных, ценных в равной степени магов. Но его предложение — чистая монархия. А она в этом союзе не более, чем верный советник, и ее это не устраивало. Она была уверена, что он станет прислушиваться к ней ровно в той степени, в которой посчитает нужным, у нее нет влияния его переубедить и нет могущества повлиять. И это и раздражало, и разочаровывало одновременно. За несколько секунд, пока Геллерт шел до круга, Гермиона успела себя так накрутить, что готова была обрушить на него все знакомые ей заклинания. И эта злость, разгоряченная и жаждущая выплеснуться наружу, заставила ее переступить черту, замирая в ожидании противника. — До двух побед? Геллерт кивнул, ступая внутрь. — Ты без палочки, — заметила она. — Удивительно, не правда ли? — его губы дрогнули в едва сдерживаемой усмешке. — Можешь считать, что преимущество на твоей стороне. В этот раз я позволю тебе испытать на мне чистую, концентрированную магию, и тебе за это даже ничего не будет. Он лениво повел плечом, и улыбка оформилась в какой-то недобрый оскал. — Но сначала я хочу предложить пари. — Геллерт, я не хочу с тобой спорить, — Гермиона устало вздохнула. — У меня есть определенные правила насчет споров и азартных игр. Его лицо исказила страдальческая гримаса. — Пари, мисс Грейнджер, пари. Интеллигентные люди заключают пари. — Это не меняет сути. Я не хочу ни спорить с тобой, ни заключать пари. — А если я скажу, что в случае выигрыша ты можешь потребовать у меня любую вещь, которую тебе захочется, — он на мгновение замер, и Гермиона поняла, что Геллерт сейчас в том состоянии, когда его действия становятся откровенно провокационными. Им движет любопытство. Желание играть и выигрывать. Неужели он разозлился из-за того, что она не отреагировала на его своеобразное предложение? — Даже Бузинную палочку? — с вызовом спросила Гермиона, закусив губу и наблюдая, как в его глазах вспыхивает знакомый огонек. — Даже Бузинную палочку, — сказал Геллерт, резко став серьезным. Ее брови взлетели вверх, и она рассмеялась: — Надо же. Боюсь спрашивать, что будет в случае моего проигрыша. — О, все просто, — ответил он. — Ты должна мне будешь три желания. — Одно. Геллерт прицокнул. — Три, мисс Грейнджер. Если уж я ставлю на кон один из Даров Смерти, то должен быть уверен в равноценности ставок. Впрочем, я все же дам тебе шанс признать поражение, — его голос был расслабленным, но тем не менее Гермиона видела, как напряглись его мышцы. Она хмыкнула и протянула ему руку для заключений магического договора. Глупость? Стопроцентная. Их ладони соприкоснулись, на мгновение вспыхнув золотистыми искрами, и пути назад больше не было. — Хорошо, — прошептала Гермиона, делая несколько шагов назад. — Вперед, мистер Гриндевальд! И ударила первой. Несколько молниеносных заклинаний должны были отправить его далеко за пределы круга. Она делала это уже сотни раз, сражаясь на импровизированных дуэлях в аврорате, но Геллерт сделал одно движение. Практически незаметное, настолько выверенное и почти нечеловечески быстрое, что она буквально не успела на него отреагировать. Ударная волна смела ее как щепку, вышвыривая за черту и протаскивая еще несколько футов по гладкой траве. — Du bist tot, meine Liebe, — протянул Геллерт, являя собой воплощение невозмутимости. — Еще разок? Гермиона рывком поднялась. Даже после ранения и без палочки он был чертовски опасен, и тактику нужно было менять. В этот раз она медлила, позволяя Геллерту напасть первым. — Осторожничаешь? — волшебник улыбнулся и в то же мгновение хлопнул в ладони. Пространство купола разорвал оглушающий треск, отвлекая внимание, и Гермиона едва успела увернуться от летящего в нее красного луча, отзеркаливая его щитом и посылая вслед оглушающее проклятие. Перед Геллертом вспыхнуло серебристое марево, поглощая магию и трансформируясь в огромного ястреба, стрелой метнувшегося к ней. Гермиона запустила в него огненными чарами, и секунду они наблюдали, как охваченная пламенем иллюзия крутится в воздухе, опаляя жаром дуэлянтов. Несколько стремительных движений накалили воздух внутри круга, смешиваясь в ярких слепящих вспышках. Гермиона зашипела, когда острая режущая боль пронзила плечо, и прижала к нему ладонь, с мрачным удовлетворением замечая, что Геллерт припадает на одну ногу. Когда очередное заклинание просвистело мимо ее уха, она покачнулась в обманном маневре и, уловив тень торжества на лице противника, запустила в него банальным депульсо. Геллерта отбросило за границы круга, и Гермиона мстительно усмехнулась. — Ты убит, мой дорогой, — протянула она, наслаждаясь победой. — Еще разок? Девушка не расслышала его ответ, но была уверена, что он ей не понравится. Геллерт встал на ноги и, ругаясь сквозь зубы, вернулся под купол. — Неплохо, — Гермиона уловила нотки одобрения в его голосе. — Посмотрим, на что ты еще способна. — Я еще даже не начинала, — ответила она с улыбкой. Серебристые нити опутали ее пальцы, превращаясь в искрящуюся плеть, и Гермиона замахнулась, направляя ее в Геллерта. Магия рванула вперед стремительно и хлестко, электризуя воздух до такой степени, что волосы на макушке встали дыбом. Гермиона уже фактически видела, как плеть опутывает ноги Геллерта, заставляя повалиться навзничь, но что-то пошло не так. Его ладонь на мгновение застыла, а затем резко перехватила искрящийся хвост, точными и плавными движениями наматывая его на запястье. Он усмехнулся, наблюдая, как замешательство на ее лице постепенно превращается в панику, и с силой рванул плеть на себя. Не ожидавшая этого Гермиона взвизгнула, так и не успев разжать пальцы, и через мгновение врезалась в Геллерта, повалив на траву. Извернувшись, она перекатилась на него сверху, упираясь в грудь ладонями. — Сдавайся, — на рваном выдохе потребовала она, утопая в ледяном серебре его глаз. — Ни за что, — хрипло прошептал он, зарываясь пальцами в ее волосы и притягивая ближе. Мягкие губы накрыли ее рот в требовательном поцелуе, и она тихо застонала, прижимаясь плотнее. — Но я же победила! — ее возражение утонуло в хохоте, и Геллерт рывком перевернулся, подминая Гермиону под себя, целуя жадно, жарко, впиваясь пальцами в ее бедра. — Вовсе нет, — прорычал он, припадая губами к ее шее, слегка царапая кожу зубами и снова касаясь рта скользящим поцелуем. Ее хриплый стон был едва слышен, взрывая разум и полностью отключая его, оставляя лишь жгучее желание обладать ею прямо сейчас. Адреналин смешался с кровью, ускоряя пульс до немыслимой скорости. Он стер все неприятные ощущения от разговора в палатке, оставляя лишь вскружившее голову ликование. Гермиона животом ощущала напряженный член Геллерта и почти болезненное желание почувствовать его внутри. Вкус его губ, рваные телодвижения и одуряющий запах прожигали ее до кончиков пальцев, сливаясь в сладостный жар внизу живота. Она зарылась пальцами в его волосы, ощущая, как пряди шелковой волной скользят по коже, и слегка сжала, одновременно прикусывая его нижнюю губу. — Чер-рт, — Геллерт хрипло выдохнул, отстраняясь и обхватывая пальцами ее подбородок. — Дразнишься? Гермиона невинно покачала головой, улыбаясь одними уголками губ, и медленно облизнулась, напрочь стирая этим движением его самообладание. У него не осталось ни единого шанса, когда ее пальчики скользнули по его животу к паху, расстегивая пуговицы на брюках, оттянули край белья и осторожно, почти робко коснулись нежной кожицы, размазывая выделяющиеся капли смазки по всей длине твердого члена. Гермиона даже не успела понять, каким образом он подхватил ее под ягодицы, избавив от лишней одежды. У нее не осталось ничего, кроме прерывистого дыхания и подсознательного стремления не двигаться, замереть, не моргая, чтобы насладиться моментом, растянуть его как можно дольше, когда горячая головка коснулась ее половых губ, проскальзывая глубже, и дрожащая волна тепла растеклась по телу, заполняя ее целиком. — Просто признай свое поражение, — вибрирующий тембр его голоса, мягкий, медовый, казалось, стекал по горлу, заставляя ее выгнуться навстречу плавным движениям его тела. — И не подумаю, — она захлебнулась собственным стоном, когда его острые зубы прикусили мочку уха, словно наказывая. Геллерт входил в нее неторопливо, наслаждаясь каждым движением и прикосновением, с умелой высокомерной щедростью разделяя собственное наслаждение с Гермионой. Он то замедлялся, то ускорялся: дразня ее, почти доводя до высшего пика блаженства, но не позволяя выплыть из сладкого раскаленного марева и требовательно заставляя отвечать ему. Она тонула в его жарком дыхании, хриплых полустонах и восхитительном ощущении наполненности им. Тугие мерные толчки внутри растекались по венам жидким серебристым пламенем, скручиваясь внизу живота жаркой, сладкой судорогой, и она коротко вскрикнула, царапая его плечи ногтями, и содрогнулась в накрывшем ее оргазме. И это стало для него последней каплей. Геллерт хрипло застонал, ускоряя темп и безжалостно вбиваясь в ее тело, впиваясь зубами в мягкую кожу на шее, ощущая, как электрический ток пронзает его от кончиков пальцев до напряженного члена, и в следующее мгновение выплескиваясь в ритмично пульсирующую влагу горячей струей спермы. Гермиона запрокинула голову на траву, наслаждаясь растекающимся внутри блаженством и сладким, тягучим опустошением в мыслях. Пальцы зарылись в пепельные, влажные от пота пряди, перебирая их с невесомой нежностью, и она улыбнулась сама себе, спрашивая: — Сдаешься? Геллерт приподнялся на руках, выскальзывая из нее и нагибаясь ниже, чтобы запечатлеть поцелуй на припухших зацелованных губах. — Ни за что.