Незрячий II

Наруто.Дом Хокаге       — Наруто, ты где пропадал? — бросается Кушина фурией на меня.       Зная характер своей матери, провожу манёвр, перенаправляя её внимание на другую тему.       — Я голоден.       — Ах, да! Ты же не завтракал! — она разворачивается на сто восемьдесят градусов, при этом захватив меня, и уносится на кухню.       Освободившись от стальной хватки Узумаки, найдя руками стул, располагаюсь за столом. Где-то с минуту в тишине наблюдаю за действиями Кушины, которая довольно быстро ставит предо мной еду.       — Сегодня я рамен сделала, — стук миски об стол доказывает её слова.       Кривлюсь от одного упоминания об этом блюде. Приелся до тошноты, за то время что жил самостоятельно, я его возненавидел. И хотя, я знал, что домашний рамен мамы куда лучше быстро завариваемой дешёвки с магазина, с трудом преодолевал желание отодвинуть миску в сторону.       — Открой ротик, — не теряет времени Узумаки, недвусмысленно поднося к моему рту палочки с вермишелью, собираясь меня кормить.       Первой эмоцией было возмущение. Затем мою душу начали охватывать гнев и отрицание. Я едва удерживал себя, пытаясь воздержаться от необдуманных поступков, вроде того же швыряния миски в лицо Кушины. К черту мне такая забота сдалась! Отколе я смог держать соску самостоятельно - меня прекратили кормить. Всё дальнейшее: от хождения и использования палочек для еды, до умения говорить - моя, и только моя заслуга. И нынешнее положение вещей было подобно насмешке судьбы…       — Я. Сам. — вырываю с рук палочки, подсовывая миску поближе. Спустя миг осознаю, что опять веду себя грубо и пытаюсь смягчить: — Спасибо за заботу, я её очень ценю. Но я уже достаточно взрослый, чтобы хотя бы есть самостоятельно.       — С чего такие перемены? — всё ещё удивленно, садится рядом мать.       Я ощущаю стыд за своё поведение. В конце концов она ведь не виновата в том, что я больше не тот сын, которым был раньше. Не стоит срываться на ней.       — Просто осознал, что нужно что-то делать в своей жизни. — Зачёрпываю из миски лапшу. — Хватит уже мне сидеть на твоей шее. Рано или поздно я окажусь один на один с трудностями…       — Я никогда тебя не покину! — обрывает меня Узумаки, вызывая ощущение почти забытой теплоты.       — Никто из нас не вечен… и, если ты не хочешь меня похоронить раньше времени... раньше, чем сама сляжешь в могилу, я останусь один.       Повисает тишина, и эту минуту покоя я использую для того, чтобы поглотить еду.       — Но… Хидики… — едва слышно отзывается она, спустя какое-то время.       — Я не буду портить жизнь брата, — отмахиваюсь. По правде говоря, меня приводила в ужас сама мысль о том, что я буду паразитировать на жизни братца. — Не хочу быть обузой, хватающимся за чью-либо юбку или штаны. У меня есть руки и ноги — что ещё нужно? Слепота не ставит границ и не является приговором, рамки устанавливают люди.       Могу сказать, что она даёт даже больше, чем отнимает. Сравнить только мои сенсорные возможности, когда у меня были глаза и когда их не было. Отсутствие зрения позволило мне развить слух и нюх (на счёт вкуса я не уверен, чужим языком-то не попробуешь), и ещё несколько куда более тонких чувств, на подобии того же распознавания чакры или ощущения эмоционального состояния. С появлением риннегана мои чувства притупились, и довольно сильно. Если бы мои глаза не были навороченным додзюцу, они едва ли принесли бы мне пользу.       Я закончил трапезу в молчании. Кушина переваривала мои слова еще как минимум час, за который я успел помыть посуду и переодеться.       — Наруто, — наконец отзывается она, заставив меня напрячься от неожиданности. — идем, сегодня ты должен мне помочь с печатями.       К моему удивлению мы отправились в кабинет Узумаки, он находился рядом с кабинетом Минато. Меня усадили за стол и, вручив в руки набор для письма, попросили написать десяток запечатывающих узоров. Я был по меньшей мере ошеломлён узнав, что в мои обязанности, по сути единственное, что я делал по дому, входит помощь матери в создании фуиндзюцу.       — Что не так? — отрывается женщина от свитков, замечая мою нерешительность.       Колеблюсь, откровенно не зная, что сказать.       — Я не знаю, что делать… — с трудом выдавливаю из себя признание.       Узумаки выпускает с рук кисточку, и та звонко звучит, при столкновении со столом.       — Как? Мы ведь только на прошлой неделе писали их! Ты не мог забыть!       — Но забыл… — опускаю плечи, сжимаясь, — забыл… Я стукнулся головой и всё в черепушке перемешалось…       — Я так и знала! Я так и знала! Они всё-таки что-то тебе сделали! Мииинааа-…       — Нет! Мама, нет! — Обхватываю женщину за талию, сжимая в объятиях, — это не то, о чем ты подумала!       Больше получаса уходит прежде, чем мне удается успокоить Кушину. Еще полчаса повторяю и повторяю придуманную на ходу историю.       — Я шел, споткнулся, упал и ударился головой. Я шел, споткнулся, упал и ударился головой. Я шел, споткнулся, упал и ударился головой… Я шел, споткнулся, упал… Я шел…       — Тебе нужно в больницу!       — Нет.       — А если это сотрясение?       — Нет у меня никакого сотрясения!       — Ты потерял память!       — Да все нормально, мам…       — В больницу!       Кто меня за язык тянул?

***

Саске.Квартал Учих       Слуга оставляет меня у моей комнаты, сам же отправляется доложить о моём возвращении домой. Захожу в свою комнату, прекрасно зная, что мне скажут, что делать, стоит только немного подождать.       На столе у кровати нашлась записка от брата.       «Я ушел на задание. Вернусь через месяц. Береги себя. Итачи.»       Он опять ушёл…       Дверь резко открывается, в комнату влетает мама.       — Саске, у нас гости! Собирайся, ты ведешь чайную церемонию! — воодушевленно отзывается она, хватая меня за руку.       С легкой подачи маминой руки началась пытка. Сначала была ванная, где с меня едва не содрали кожу. Затем мою бренную тушку мучили, очищая от лишних волос, каждый гребанный волосок выдирали по отдельности. И как будто этого было мало, меня нарядили в традиционный костюм, слой за слоем полный комплект, начиная от белой рубашки и заканчивая бантом на спине. И завершало всё это великолепие деревянные сандалии, что одним своим видом причиняли боль.       — Саске, ты у меня просто красавица, — хвалит меня мать, давая мне, наконец, свободу. — Не понимаю, почему ты не хочешь носить юкаты? Они тебе очень идут.       Да она издевается, да? Одно дело юкаты, а совсем другое вот эти наряды принцесс!       Вот причина, почему я так мало времени провожу с матерью. Она всё время пытается меня впихнуть в эти женственные и жутко неудобные вещички. Но это не моё. Предпочитаю практичные и удобные вещи, что не стесняют движений в бою. Я куноичи, и этим всё сказано. Ну не люблю я этого, как можно сражаться в столь неудобной одежде? Ещё и оружие взять с собой запретили, даже подсумок отобрали, я чувствую себя беззащитной.       — Идём, — зовёт меня мама, и я не могу не подчинится.       В стареньком чайном павильоне нас уже ожидают.       — А это моя любимая доченька, Саске-чан, — чересчур радушно объявляет о моем прибытии отец. — Это супруги Утанэ-сан, Аки[яп. Рожденная осенью] и Горо[яп. Пятый сын] и их сын Даи[яп. Великий], — представил он гостей.       Наши гости очередные дальние-дальние родственники. За свои неполные шестнадцать я повидала их всяких и разных. Довольно немолодые супруги, со своим единственным сыном. Старики ничем не примечательные, разве что в чертах лица угадывалась принадлежность к Учихам: белая кожа и довольно темный оттенок глаз, темно-каштановые волосы. Их сыну навскидку лет около тридцати, и он весьма симпатичен. Но руки слишком нежные, и весь он слишком… ухоженный. Сразу видно маминькин сыночек, за всю жизнь ему не приходилось делать ничего тяжелого.       — Здравствуйте, — как и подобает, вежливо кланяюсь.       Присаживаюсь по левую руку от отца. Обычно на этом месте сидит мама, а Итачи сидит слева от главы клана, как наследник, но сегодня Микото заняла место моего брата, и я оказалась на её месте. Весьма удручает то, что это место находится ровно напротив Даи.       — Саске-чан, нальешь нам чаю, — просит отец, а меня едва не тошнит от приторности и фальшивости этих интонаций.       Неспешно, по всем традициям начинаю чайную церемонию. Вскоре родители втягиваются в разговор, старая заезженная тема красоты в жизни. Но их жесты говорят больше, чем их слова, и эти красноречивые взгляды, но, сколько не пытаюсь, понять их не могу. Чувствую себя, мягко сказать, неуютно, под пристальным взглядом Даи. Как же мне всё это не нравится.       — А чем ты занимаешься? — неожиданно спрашивает этот маменькин сыночек.       — Саске-чан у нас увлекается музыкой, — вместо меня отзывается отец, и я едва не давлюсь чаем, а его глаза так и говорят: «посмей только сейчас произнести что-то не то». — Прекрасно поет и играет на сямисэ́н.       — Достойное занятие для юной девушки, — произносит Аки-сан.       И моя кровь вскипает, с губ само собой слетает признание:       — Я убийца.       — Саске! — вскрикивает мама.       — Саске, — вторит матери отец.       — Я не собираюсь обманывать столь достопочтенных людей, — сама не понимаю почему съязвила, но выкручиваться нужно было.       — Даже так, — задумчиво отзывается Горо-сан. И мне совсем не нравится улыбка на губах его сына. Такая… такая приветливая и радостная…       Гадкое, тревожное чувство подползало ко мне. Я уже не понимала, что происходит, но… догадывалась и эти догадки тревожили меня всё сильнее.       — Спой, дочь, — «просит» отец приказным тоном, — сыграй нам.       Слуги тут же вносят инструмент. Собираюсь с мыслями, выискивая в уме песню и ноты. Я достойная дочь великого главы клана Учих, моим рукам не позволено дрожать, не разрешено голосу срываться. Безупречно вывожу мелодию на струнах, голосом дополняя.       Отец с матерью самодовольно нахваливают мой талант, описывая какая я умница. Подобное происходит каждый раз, когда к нам заходят гости, но вот этот визит чем-то неуловимым отличается от предыдущих. Одной игрой не обошлось. Да и дом они не стали показывать, хотя обычно Микото могла часами говорить о каждом татами, вазах, или картинах. Одного взгляда на отца достаточно, чтобы понять — я экспонат дня. Сегодня решается моя судьба. И предчувствие у меня было не самым радостным.       Когда Горо-сан уходит с Фугаку в кабинет, позволяю себе немного расслабиться. Микото слишком занята Утанэ-сан, чтобы следить за моей осанкой.       — У тебя строгий отец, да? — подмечает слегка сгорбленную спину Даи.       — Угу, — односложно выдаю, не особо желая разговаривать. Бросаю взгляд в сторону матери, в надежде, что она заберёт внимание Даи на себя, но Микото была слишком увлечена беседой.       — У тебя чудесный голос, — не сдаётся, пытаясь втянуть в разговор, и мне приходится вновь выпрямить спину и, надев улыбку, вежливо поддерживать беседу.       Возвращение отца спасло меня от необходимости продолжать этот утомительный разговор. Вскакиваю на ноги, не задумываясь об этом.       — Ты выйдешь замуж за Даи-сана, — оглашает Фугаку.       Вздрагиваю как от удара плети, а затем ещё раз. Уголки губ недоверчиво дергаются вверх-вниз, не в силах понять смеяться забавной шутке или падать на колени, молить об расторжении сделки.       — Это уже решено, — добавляет он.       Микото счастливо хлопает в ладошки, обнимает Утанэ-сан. Мои губы таки расползаются в предательской улыбке, потому что моя мать была как никогда забавной. Только потому.       — Саске, — одёргивает меня отец, и на его лице я вижу облегчение.       — Это правда? — оборачиваюсь к Даи, всё ещё надеясь на шутку.       — Я счастлив, что моей женой станет такая прелестная юная леди, — он кланяется, счастливо улыбаясь.       Моргаю, чувствуя, как земля под моими ногами исчезает. Я падаю в бездну, что раскрыла свою пасть под мной. Понимаю, что ещё немного и не смогу удержать себя в руках.       — Простите, я… мне нужно побыть немного одной, — торопливо кланяюсь, и поспешно покидаю гостей.       Дверь закрывается за моей спиной, отрезая от реальности, закрывая в моей комнате. Только здесь я могу быть собой. Только в этой небольшой комнатке на шесть татами я могу позволить себе быть слабой.       …И мои ноги подкашиваются, сползаю по стене на пол. Беззвучные рыдания сотрясают тело.