***
Наруто. Где-то на окраине Конохи. — Черт, — удар по камню, — черт! — удар, — ЧЕРТ! — кость щелкает. — Блять! — вскрикиваю, прижимая сломанную руку к груди. Срастить кость не составляет большого труда, и я продолжаю, чертыхаясь, бить все тот же камень представляя на его месте мордашку мужа Саске. Да как он посмел прикоснутся к ней? Как. Он. Посмел? Сама мысль об их первой брачной ночи заставляет сатанеть. Вот будь у меня сила бога — снес бы к чертям всю Коноху! Но нет, я всего лишь стою и долблю этот чертов камень, наплевав на укрепление тела чакрой. Потому что кому, нафиг, тут нужна техника безопасности? Ломаю свои собственные кости, пытаясь физической болью заглушить душевные страдания. Но в итоге сползаю на землю, прислонившись спиной к камню, выдавая жалкие, похожие на скулеж щенка, звуки. Не в силах избавиться от злости, задыхаюсь от застрявшего в груди комка боли. Я совсем даун, раз решил, что смогу обойтись без Саске. Но теперь, она еще недоступнее, и от того еще более желанна. Правую руку, именно ту, которой я посмел к ней прикоснутся, жгло огнем. Мне было просто физически больно от того, что я не могу прикоснутся к ней вновь. Почему я не сорвал свадьбу? Я ведь ушел тогда, покинул квартал Учих, чтобы не наворотить бед. Я ведь мог вызвать Гамабунту, это жабище не оставило бы от квартала камня на камне. Но. Я ушел. Саске в руках этого холенного двадцатисемилетнего мудака. Я знаю, я уточнял. Ох, как же я хотел вырвать его глаза. Медленно, очень медленно я снимал бы с него кожу. Затем наращивал и снова сдирал. Я бы сделал с его кожи гигантский ковер, чтобы устелить улицы Конохи. Чтобы по нему все топтались… От подобной приятной мысли меня отпустило. Я таки смог встать на ноги и отправиться домой. Меня ждут Тсунаде и Джирайя. Пришло время показать им мое Сендзюцу. Я пропою им Первобытную песнь. Фукасаку, старый мудрец горы Мьёбоку, радостно встретил мою весть о прекращении цирка. Ведь по сути, с жабами я уже виделся. Миры призывных животных, хоть и связаны с миром людей, все же идут по своей часовой орбите. Если по короче, то я путешествовал во времени, а вот Мьёбоку осталась на все том же месте, в нулевой отметке. Закрываю глаза, собирая чакру в полной не подвижности. Тело наполнялось энергией, принося с собой легкое чувство эйфории. Это просто невероятное ощущение, когда тебя от кончиков пальцев до последнего волоска на теле заплескивает окружающий мир. Невероятно волнующее чувство, навевающее ностальгию. Не позволяю эмоциям нарушить концентрацию, абстрагируюсь от телесной оболочки, проникая разумом куда глубже, за рамки собственного понимания. Когда я открыл веки, мои пустые глазницы видели куда больше, чем глаза обычного человека. Окружающий мир переливался природной энергией, и если до этого я чувствовал неясные силуэты людей, то сейчас они светились изнутри чакрой, я видел самые малые черточки их тел и лиц. Даже осознание того, что они были предо мной полностью открыты, не вызывала стеснения или дискомфорта. Я растворялся в забытом ощущении всеобнимания. Мое сознание касалось практически всего, начиная песком под ногами и заканчивая муравьями, копошащимися на деревьях. Но я все еще незрячий. Все еще слабый и ничего не решающий. Физическая сила не дает права обладания над Саске. Единственное, чего я желал больше жизни не мог добыть в сражении, а ведь сражаться это всё, что я умел. В один миг мне стало невероятно тоскливо. Настолько, что я сжался в маленькую раскаленную до бела точку. Эта точка билась в эпилептическом припадке, между стен судорожно сокращающегося сердца. Я, растеряв всю свою волю к жизни, падал камнем на дно кровавого водоворота. Оказавшись у прутьев клетки в подсознании, я уставился в горящие алым глаза лиса. Зверь был полностью обездвижен, цепи печати копьями впивались в его тело. Его хвосты были переплетены между собой в затейливом плетении, явно рук моей матери творение. Его пасть была заткнута кляпом. И хотя, он мог своим видом вызвать у меня лишь жалость, глаза зверя были куда красноречивей злобного рыка. Такое положение вещей было для меня по меньшей мере, необычным. Мне ничего не стоило поковыряться в печати, и освободить Кьюби от кляпа. Я ожидал потока ругани, которая смешала бы меня с дерьмом. Мне отчаянно хотелось, чтобы кто-то обругал меня самыми, что ни есть плохими словами, которые только есть в этом мире. Хотелось почувствовать себя еще более ничтожным. Я желал, как никогда, заявить лису: Я НЕ СЛОМАН! Я СИЛЬНЫЙ! ПОШЁЛ ТЫ НА ХРЕН, ЛИС, Я ЕЩЕ ПОКАЖУ ТЕБЕ! Так же всегда было. Когда мне было уже совсем невмоготу, зверь врывался в мой сон, в мой мозг, чтобы растоптать, заставить отдать жизнь. Но в итоге, лишь давал очередной заряд энергии чтобы подняться с колен и идти дальше. Но лис молчал. Слегка размяв язык, он оскалился. Заползаю в клетку, забив на инстинкт самосохранения. — Чего молчишь, лисенок? — замираю на против его глаза, на расстоянии вытянутой руки. — Наблюдаю за тобой, букашка, — снисходит до ответа он, — гадаю, сорвешь печать или пришел подохнуть. И судя по тому, что ты сейчас за прутьями клетки, ты таки хочешь умереть.***
Саске. Я смеялась. Обманывала себя, радуясь отсрочке. Он ушел, отправился по делам, оставив меня в одиночестве разбирать подарки. И с одной стороны, мне было уютно находится с ним в разных комнатах. Если хорошо постараться, можно было представить, что все эта свадьба - лишь плохой сон. Но с другой, я вновь была одна, и как бы не хотела себя обмануть, мои мысли душили меня, не находя других объектов для себя. Среди безвкусных украшений и дорогих тканей из кучи подарков, мне не раз попадались маленькие вещи для ребенка. Эти вещи обжигали мои руки ужасом. Мне было омерзительно понимание, что совершенно постороннего человека придется впустить внутрь себя. Позволить ему запачкать мое тело семенем, оставить частичку себя внутри меня. Перспектива родов пугала. Я ловила себя на мысли, что на задании, я куда бы проще рассталась со своей девственностью. Потому, что миссии я выбирала сама, это был только мой выбор. А в случае свадьбы у меня не было его, я ничего не решала. Сколько у меня будет времени? Месяц? Год? На сколько хватит его терпения? За обедом мы все также молчали. Даи глупо улыбался, порываясь начать разговор, но у него ничего не выходило. У меня пропал аппетит, и я отправилась в свою комнату. К ужину наш дом навестили родители. Нам выделили жилплощадь на окраине квартала, ровно на границе с пустошью, в которую превратились полигоны, на одном из них мне повстречался Наруто. Тем удивительнее было, что родственники так долго шли к нам. — Как у вас дела? — первой отозвалась мать, бросая недвусмысленные взгляды на моего мужа и меня. Мне было тошно смотреть на них, будь моя воля, я бы закрылась в своей комнате до конца ужина. Но я была вынуждена сидеть рядом с тремя предателями. Это было невероятно обидно, они пришли лишь ради того, чтобы мучить меня. Есть совершено не хотелось, как и смотреть на кого-либо. Вот и сидела, ковыряясь в рисе палочками, будто это - самое интересное занятие в мире. Даи присел рядом, все-таки оставив между нами расстояние, и вел беседу за двоих. — Саске, все в порядке? — соизволил обратиться ко мне на прямую брат, видя, что на обобщённое «вы» отзывался только мужчина. Вопрос брата был подобно удару по моему, и так шаткому, самообладанию. Сжимаю по крепче палочки в руках, одаривая его фальшивой улыбкой. А в голове представляю сладкую картину, в которой прогоняю непрошеных гостей. — Вон! — ногой опрокидываю стол на родителей, — Свалили к чертям из моего дома! — Саске! — вскрикивают одновременно четыре человека. — Да что вы заладили: Саске! Саске! Я знаю, как меня зовут! Моргаю и картинка исчезает. Стол все еще стоял на месте, и опрокинув его могла бы получить нечто посерьезней строго выговора. С минуту ловлю ртом воздух, всеми силами, не давая себе заорать на этих троих, что смотрят на меня с тревогой и непониманием. В конце концов топаю правой ногой, и обернувшись покидаю столовую. — Постой, — у самой двери моей комнаты меня настигает Итачи, хватая за руку. — Идем потренируемся? — Нет. — даже не задумываясь, пытаюсь освободится с его хватки, шипя и сдавленно ругаясь. — Тебе нужно выплеснуть эмоции, — все также спокойно выдает он, — идем подеремся. Ну вот как ему объяснить, что я больше никогда не смогу сражаться с ним? По его милости! Если бы он отменил свадьбу, или хотя бы поговорил с отцом, мою чакру не сковывали. И теперь он предлагает посостязаться? Да он издевается! — Да пошел ты, — шиплю. — Я не узнаю тебя, — его глаза смотрят на меня как на совершенно постороннего человека, — Саске, что с тобой? — он хватает обе мои руки, поднимает их вверх, оголяет локти. — Что это? — его пальцы проходятся по линиям чернил. — А ты типа не знаешь? Прекращай издеваться! Мне и так тошно! — вырываюсь с ослабших рук Итачи. — Только не говори, что… — он испуганно умолкает, — они ведь не могли сделать это? Сестренка, прошу, скажи, что это - все неправда… Он окончательно меня выбешивает, играя невинного ягненка. — Что неправда? Что меня лишили чакры? Что ты помог им в этом? Лицо Итачи, обычно безэмоциональное, перекашивает в совершенно пугающей маске, на миг заставляя меня усомнится в том, что он причастен к этому. — Я ведь не знал… Саске… я не знал… прости… я не хотел для тебя такого… — Вали к чертям, видеть тебя не хочу! — грубо толкаю его, незамедлительно закрываюсь в своей комнате. Прижимаюсь к стенке и сползаю по ней полностью опустошённая.***
— … ты пришел умереть, — пробасил лис. С минуту молча смотрю в его глаз, зависнув. Нет, я не хотел умереть. Я всегда выбирал выживание, всегда. Умерев, уже не будет шанса все изменить. Так почему я едва не забрался в лисью пасть? Разве я для этого совершал путешествие во времени? Разве для этого воскрес из мертвых? — С чего ты это взял? — С того, что ты стоишь передо мной сломанный, жалкий, ничтожный, — он все выплевывал и выплевывал ругательства, — ненавижу тебя. Да чтоб ты сдох, насекомое. Да чтоб у тебя мозг с желудком местами поменялись. Сорви печать или верни все так, как и было! Верни кляп, не надо надо мной потешатся! Мне не нужна твоя жалость, смертный! Под его горящим первобытной ненавистью взглядом я пал на колени. Я приклонился перед ним не из-за страха, или инстинкта человека перед высшим существом. Это было совершенно иное коленоприкладство, отличающиеся от всех падений до этого. Я давал ему дань уважения, за все те ругательства, что каждый раз заставляли меня двигаться дальше. — Вот, так бы и сразу! Преклоняйся мне! Подчинись! — Не перегибай палку, — отзываюсь я, — дурака что ли нашел? Я никогда не проиграю тебе, — уголки моих губ расплывались в ухмылке. — Ах ты ж ничтожество! — осклабился лис, выставив свои зубы и дёрнулся ко мне, желая разорвать. Рывком поднимаюсь на ноги и делаю несколько шагов назад, подальше от его пасти. Растворяюсь, возвращаясь в сознание. Вряд ли этот зверь понимал, что происходит. Я все еще был объектом его ненависти, все еще был его тюремщиком и главным врагом. И я испытывал к нему благодарность за то, что он был все такой же занозой в заднице. Сердце все еще болело, я все еще страдал от своей любви. Но теперь у меня была решимость. Я просто должен жить дальше. — Эй, Наруто, что случилось? — в голову врывается встревоженный голос Джирайи. — Я решил лису парочку оплеух дать. И мне это удалось, — расплываюсь в улыбке, и мужчина раслабленно переводит дух. — Ты молодец, парень, ты сделал это, — помогает подняться на ноги, и радостно хлопает меня по спине, — с меня бухло и бабы. Джирайя - такой Джирайя. И почему я так яростно отталкивал его раньше? В этом мире все так бесящее в нем, мне вдруг начало нравится. Он был тем ещё плутом и извращенцем, но ещё и мудрым наставником и хорошим собеседником. — Эй, старик, не смей совращать моего сына! — неслась к нам Кушина, посылая в мир лучи добра. Ну разве я мог покинуть их? Разве я могу оставить все как есть?