Незрячий II

      В который раз прижимаюсь к стене, отчаянно желая стать её частью. Было невыносимо горько на душе от встречи с родителями. Я до безумия любила своего брата, до помешательства желала похвалы отца, до сумасшествия желала, чтобы меня обняла родная мать и утешила, как это было в детстве. В далёком детстве, когда разревевшись из-за разбитых коленок, я могла почувствовать тепло маминых рук. Горько от того, что не смотря на то, что они предали меня, я все ещё любила их. Это чертовски дрянное чувство преданного до мозга костей пса, которого избивают хозяева, но он продолжает смотреть в их глаза и вилять хвостом.       Дверь открывается, заставляя меня подобраться. Выравниваю спину, поднимаю голову.       — Гости ушли, — произносит Даи, взглядом анализируя моё состояние.       — Ну что ж…       — Я слышал крик, — обрывает мужчина меня на полуслове.       Передергиваю плечами раздраженно. Я знаю, что повела себя, как сопливая девчонка, сорвавшись. Знаю, что моё поведение достойно порицания. Сбежала с застолья, нахамила аники. Я ведь не хотела выдавать своей слабости!       Перехватываю его взгляд своим, предупреждая «Я не хочу говорить об этом».       — Я беспокоюсь, — он опускается ко мне, игнорируя или не понимая красноречивость моего взгляда, протягивает свои руки для объятий.       — Прости, — отзываюсь, уклоняясь от прикосновений, — это больше не повторится.       Его руки замирают в воздухе, сжимаются в кулак и падают вниз.       — Мне тоже трудно. Но не нужно выносить мусор из дома. Хорошо?       Игра на публику. Ну как же без неё? Закатываю глаза.       — Саске-тян, — его пальцы касаются моей щеки, и мне стоит огромных усилий прикинутся каменной статуей, — ты ещё привыкнешь ко мне. У нас есть время. Я подожду.       Такой мягкий, такой заботливый, такой до тошноты прилежный. И от этого ещё более невыносимый. Ведь даже оттолкнуть его не за что! Хоть бы он наорал на меня, хоть бы поднял руку, чтобы я могла ударить его в ответ. Чтобы могла выместить свою злость на его миловидной мордашке. Но нет, он все так же смотрит на меня, как на драгоценное сокровище, и выражает вселенскую терпимость. Опускаю взгляд в пол, чтобы не выдать своей жажды крови.       — С понедельника я буду работать в больнице, — забирает руки, переходя на деловой тон, — мои исследования не могут ждать. Надеюсь, отмена медового месяца не огорчит тебя.       Поднимаются глаза, не веря собственным ушам. Неужели этот чертов месяц отменен?       — Огорчена? Нет. Я рада! — вырывается из меня.       — Саске, — протяжно, с упреком, — могла бы и притвориться, что это тебя не радует.       Едва сдерживаю себя от восклицания: «Да это самая радостная новость за последние полгода! Да за всю мою жизнь!»       — Прости, — пристыжено опускаю взгляд.

***

      — Поздравляю, — сильная рука Тсунаде выбивает из меня весь воздух, — ты сдал! С сегодняшнего дня ты квалифицированный В-ранговый ирьенин!       Джирайя по-дружески хлопает меня по плечу, улыбаясь во все тридцать два. И шепотом добавляет:       — С меня выпивка и девчонки.       — Джирайя, — протяжно отзывается Кушина, угрожающе сжимая кулаки.       Санин поспешно поднимает руки в капитуляции и, улыбаясь невинным ягненком, тайком подмигивает мне.       Это выглядит так забавно, что я не могу удержать смешка. Тявкаю по лисьи, тут же закрываю рот рукой. Смущенно улыбаюсь, пытаясь скрыть собственный тявкающий смех. И это смешит Минато.       Успокоившись, отец подходит ко мне переполненный гордостью.       — Молодец, — ерошит мои волосы, заставляя что-то глубоко внутри меня вздрогнуть. — Завтра же отправлю тебя на миссию А ранга! — 'радует' меня. И хотя миссии не были моей целью, я не обижался на Намикадзе за то, что он думал, будто меня, как и Хидики радуют высоко ранговые задания.       — Спасибо, — как можно мягче начинаю свой отказ, — но я не хочу миссию.       — Э? — теряется отец, понимая, что перепутал сыновей, и это заставляет его чувствовать себя неловко. Все-таки он много времени проводит с моим непоседливым близнецом, куда больше чем со мной. Но это не задевает меня больше, ведь у меня хватает наставников. Отец меня любит, и мне хватает этого.       — Я хочу работать в больнице, — как можно дружелюбней улыбаюсь, сглаживая углы неловкости, — полевые работы – не моё.       Я не хотел больше убивать. И хотя работа ирьенина состояла в том, чтобы лечить раненых, в командных миссиях всегда есть шанс, что придётся вступить в бой. Да и помня мое 'приветствие', отец не дал бы мне слишком легкой чистой роботенки из уважения к моим талантам.       — Ты будешь работать, — кивает Минато, и я понимаю, что чего бы это не стоило, меня устроят в больницу. Хокаге решил - Хокаге сделал.       Кушина подходит к мужу, сияя от радости, и я поспешно ретируюсь к крестному.       — Что ты там говорил? — подмигиваю недвусмысленно Джирайе.       Сенджу упивается спиртным, и в то время, как супруги Узумаки-Намикадзе пытаются оттащить ее от игровых автоматов, Жабий Санин хватает меня за руку, и мы сваливаем под шумок. Прикупив по дороге в ларьке саке, заваливаемся на горячие источники.       Крестный травит свои пошлые байки, и я с горла выхлебываю треть литровой бутылки саке. Я не особо любитель выпить, в прошлой жизни я относился к нему с равнодушием, если не с отвращением. Ведь спиртное ослабляло бдительность и ухудшало координацию, а это могло повлиять на исход миссии. Да и в спокойные, без заданий дни особо не было ни поводов, ни собутыльников. Беловолосый открыл для меня спиртное. Но не нужно думать, что он меня спаивает, или, что я сам пристрастился к бухлу. Нет, я сполна осознаю, что пью, и когда стоит остановится. Просто бывают дни, когда хочется. Вот хочется выпить, хоть умри.       Алкоголь мгновенно ударяет в голову, и я погружаюсь в горячую воду по глаза. Смеюсь с рассказов санина, пуская пузырьки, позволяя себе расслабиться. Просто забыть обо всем. Смыть с себя напряженные недели экзаменов, месяцев напряженной подготовки и года тренировок на грани. Закрывают глаза и ныряю полностью, голос Джирайи остаётся над водой, и я оказываюсь в вакууме.       На задворках сознания слышно бурчание лиса, голос демона становится все чётче и чётче, и я внезапно открываю глаза в подсознании. Кьюби скалится, вырывая с глубин моих закрытых мыслей образ Учихи. Саске постает передо мной свежайшим последним воспоминанием. В день своей свадьбы она прижималась к моей груди. Рычу, бросаясь на фантом, и он рассыпается, до того как я прикасаюсь к нему. Лис заливается смехом.       — Наруто! — выдергивает меня из воды, из подсознания голос крестного.       Отплевываюсь, ощущая першение в носу. Едва не наглотался воды, ещё бы чуть, и утонул бы.       — Все в порядке, — отталкиваю мужчину, пытающегося удержать меня над водой. Снова окунаюсь, и прежде, чем стаю на ноги, еще раз хорошенько глотаю воды. Адски злой выбираюсь из бассейна.       Джирайя встревожено вскакивает следом. Хватая полотенце, беру себя в руки, понимая, что я не один, и стоит считаться с санином. Вдыхаю и очень медленно выдыхаю.       — Прости, — полным раскаянья голосом отзываюсь, — не знаю, что на меня нашло.       — Что случилось? — ни чуть не менее взволновано вставляет слово.       Прячу голову в полотенце, нервно вытираю волосы.       — Прости, что испортил вечер, — хватаю свою одежду и поспехом одеваюсь, — я лучше домой пойду. Мама наверняка волнуется.       Прежде чем он броситься за мной, ухожу с помощью ниндзюцу. Чеканя шаг, бреду по Конохе, пинаю все, что пинается.       Чертов лис! Благодарность? Признание? Нахуй тебя к Джашину! Ненавижу!       Ощущение гадкое на душе, будто меня выебали и выбросили. Ковырнул проклятый Кьюби рану. Подгадал, гад, момент! Да моего нецензурного словаря не хватит, чтобы выразить, какая он подлая сволочь! Проклиная его всеми возможными словами, бреду, куда ноги несут.       Просыпаюсь лишь оказавшись на шестьдесят шестом полигоне. Устало приваливаюсь к центральному столбу, ощущая, как остатки алкоголя выветриваются из мыслей. Сквозь шум крови пробивается пение цикад, ветер заставляет вздрогнуть от холода. Майка, как и шорты, одетая на мокрое тело мало грела, и в этот момент я был сконцентрирован только на этом факте. Мне было холодно. На душе было пусто. Злость ушла, оставив после себя звенящую в ушах тишину.       Почему именно это место? — думал я, иследуя полигон всеми возможными чувствами.       Никогда и ни при каких условиях, я бы не признался себе в том, что меня привела сюда надежда увидеть её снова. Но это было так.       Я понимал, что было довольно поздно, понимал, что в три ночи она уже наверняка спит. Спит. Рядом с другим мужчиной. Рядом с мужем. Но… Сидя посреди поляны, я вслушивался в стрекот цикад, желая услышать голос Саске. Мне нужно было её увидеть. Хоть краем глаза, хоть на мгновение. Услышать голос Учихи. Хоть краем уха, хотя бы одно единственное слово. Чтобы убедится в том, что решение было верным. Что я не ошибся, когда предал её.       Ведь, это был совершенно другой мир. В прошлой реальности я оставил её. Бросил. Ту Саске, которая столько вытерпела со мной и из-за меня, я оставил позади. Вместо того, чтобы изменить будущее, убежал в совершенно иную реальность. Именно это понимание резало меня и терзало, не давая уснуть ночами. Хотелось выть от этого. Я хотел сделать её счастливой. Это самое страстное моё желание. Но вместо этого… сделал все только хуже…       Был ли я пьяным? Не знаю. Но я явно был не в себе. Что-то вело меня в глубь, к тому месту, где я встретил её поющую.       И я вновь нашёл её!       Саске сидела, притулившись к дереву. Она никак не отреагировала на меня, хотя я подошёл достаточно близко, чтобы меня мог заметить среднестатистический чунин, а она, между прочем, была равна джонину по способностям. Это натолкнуло меня на мысль, что Саске уснула, но подойдя ближе, я убедился в обратном.       — Снова ты, — голос остановил меня в десяти шагах от неё. — Не ожидала тебя встретить.       Расслаблена, если не сказать, равнодушна.       — Не боишься? — из множества всех тех глупых вопросов, что роились в голове, из меня вырвался именно этот.       — Что мне боятся? — отзывается, — Я же кому угодно навалять могу. (?)       То ли её поза, то ли странная полувопросительная интонация, но Учиха совершенно не внушала уверенность. Зная, какой убедительной она может быть с пылающим шаринганом, я верил ей. Но что-то странное было с этой девчонкой. Что-то изменилось.       — Где твои алые глазки, Саске?       Она вздрагивает, и я понимаю что попал в точку.       Да, Учиха впервую очередь должна была задействовать своё додзюцу! Ещё при первом шорохе, подорваться и быть готовой к бою. Многие хотят присвоить себе эти глазки, другие же просто ненавидят сам клан. Сидя здесь, без охраны, Саске рисковала. Зная её, она бы ни за что не подпустила так близко человека к себе. Будь он врагом или другом, первая реакция — шаринган. Так где же он?       Она молчит, не желая признаваться. Гордая.       Вторгаюсь в её личное пространство, хватаю девичьи запястья. Исследую извилистые дорожки печати, лежащие поверх вен на тыльной стороне рук. Слишком точно, правильно, безукоризненно сделано для подделки. Сомнений не было, под моими пальцами искусный фуин, полностью запечатавший чакру Саске. Она просто не может активировать Шаринган.       — Красиво, правда? — спрашивает Учиха.       Для неё это ведь величайшая трагедия. Для шиноби нет ничего хуже. Это ведь не просто лишится чакры, это лишится всех достигнутых успехов, это гигантский шаг назад. Лишится самостоятельности и возможности постоять за себя. Но Саске улыбается. Моя маленькая девочка, все такая же сильная. С того или с этого мира — не важно, Саске есть Саске. То что с ней сделали…       — Это ужасно…       — Не будем, — отдергивают меня. — я едва примирилась с этим.       Примирилась… Отдергиваю себя.       — Это Кушина делала? — Ведь больше и не кому. — Я могу помочь тебе.       — Нет, — она толкает меня от себя, — прошу не надо так. — прикрывает лицо руками, — Не давай мне надежду. — хрипло от подступающих слез. — Не рви душу.       — Взгляни на меня, — хватаю её руки, не давая спрятаться. — Я – преемник Узумаки Кушины, наследник фуиндзюцу. В моих силах вернуть тебе чакру. Это - не обман, и не ложь.       Прижимаю к себе сотрясающуюся в рыданиях девушку. Пряча в объятиях своё драгоценное сокровище, вдыхаю её, одновременно такой родной и незнакомый, запах. Позволяю себе забыться. В этот миг она была моей вселенной, ничего более не существовало. Саске не смело обхватила меня руками, заставляя все внутри перевернуться. Я был, рад стать её платочком для слез, не отпускал, пока она полностью не успокоилась. К моему удовольствию, она не отстранялась, продолжая обнимать меня.       Я не думал в тот миг, почему, столь хладная Учиха, подпустила меня ближе. Мне было до лампочки, что она могла меня прогнать, но в место этого доверчиво прижимается, найдя во мне утешение. Ведь так было правильно. Так было естественно, держать её в руках. Обнимать. Вдыхать запах. Ощущать, как щекочут нос шелковистые волосы. Как атлас её юкаты обжигает руки нежной прохладой.       — Что ты делала здесь одна? — нарушил я тишину.       Шморгает носом, а затем слышен голос:       — Мне не спалось, решила прогуляться.       — Одна? — озабочено.       Учиха без чакры такой лакомый кусочек! И где муж? Почему девочка осталась одна среди ночи в чаще?       — Да, я живу тут в двух шагах, — отстраняется Саске, указывая рукой направление, и я начинаю жалеть, что задал это вопрос. — Эти заросли начинаются во дворе моего дома. Собственно, это все - моя территория. А вообще, что ты говорил о снятии печати?       Вновь беру её запястья, но на этот раз тщательно изучаю фуин.       — Это займет некоторое время. Мне понадобятся инструменты.       А еще стоило бы расспросить маму кое о чем.       — Значит? — недоверчиво.       — Встретимся завтра в полночь, на этом месте.       Мы распрощались при первых лучах рассвета. Саске уходила, и я впервые за много-много дней был уверен в следующей встрече. Это обнадёживало. Не хотелось думать к чему это приведёт. Но в конце концов я признал: я не могу без Саске.       Я добьюсь права присутствовать в её жизни.