бонусная глава от лица Лиама.
Я так хотел быть значимым для тебя. Мне нравилось сидеть с тобой на литературе, когда ты изредка смотрел мне в глаза (ты пересел теперь за парту, параллельную моей), улыбался и шептал о том, что хочешь закончить чёртово сочинение. Я понимал, что мы знакомы не так уж и много дней, я прекрасно понимал, но после той вечеринки... Чёрт, мне показалось, что я влюбился в тебя: в твои глаза; то, как ты пьяно спотыкался, хоть и пытался не показывать этого; как мы с тобой убежали вперёд, упали и лежали, смотря на небо... Как я поцеловал тебя, чувствуя твои мягкие губы на своих, а ты и не понял этого, не увидел, просто поддаваясь, а я потихоньку умирал, чувствуя твою слабость. Я влюбился в тот момент в тебя. Реально, кажется, влюбился. Но когда ты потянулся за поцелуем, я отпрянул, понимая, что ты мог догадаться. Догадаться, что тогда я целовал тебя. А потом ты отвлёкся на Гарри, который флиртует, чёрт возьми, со всеми. Ты показывал ему школу, Луи недовольно поджимал губы, а я лишь кидал на него удивлённые взгляды и мысленно усмехнулся, когда понял, в чём дело: этот Дьявол умеет привлекать к себе в сети свободные сердца. Хотя иногда я просто смотрел на тебя и чувствовал, что ты ощущаешь себя комфортно, но стоило мне вернуться к конспекту, ты прожигал во мне дыру. Реально прожигал. Я боялся взглянуть на тебя в столовой, потому что ты сразу же терял аппетит, а я опускал голову и садился с краю, вечно придвигаемый ближе Луи. Он ревновал Гарри к тебе, как и я. Я просто видел, как он смотрит на тебя (хотя, он смотрел так на всех, не считая меня и Луи (для Луи у него особенный взгляд)), а ты отвечал взаимностью, улыбался и немного усмехался, кусая нижнюю губу (а я вспоминал ту ночь). Ты бы знал, как это было тяжело. — Прожжёшь дыру, — проговорил Луи, присев рядом со мной. Ты стоял с Гарри, Томлинсон смотрел в вашу сторону и не сводил взгляд. Я слышал ваш разговор о том, что дело во мне и я не готов открыться. Но я готов, поэтому и сделал тогда то, что сделал: поцеловал того, кто мне стал симпатичен и как-то небезразличен. Но он не знал об этом, потому что был накурен и пьян до невозможности. — Ты тоже, — ответил, а Луи легко ударил меня по плечу, отпил из узкого горлышка бутылки и выдохнул сквозь стиснутые зубы. — Что это всё значит? — Зейн стал немного мудаком, ты немного мудак, Гарри почти мудак, а я родился мудаком, — качал Томмо головой из стороны в сторону, говоря всё это, а я не сдержал улыбки, когда он закончил. Я понимал, почему вы лучшие друзья. Потому что вы были одинаковы до одури и это пугало. — Но это не значит, что надо опускать руки. Зейн иногда бывает дебилом, как и я, но он адекватнее, чем кажется. Он спокойный, иногда бывает рассудительным... — С косяком в руке? — я усмехался, смотря на твоего лучшего друга, когда тот хихикал как-то по-глупому, а потом поднял голову, прикрывая глаза от слепящего солнца. Он улыбался, глядя в пол, когда Гарри окликнул меня, возвращая на землю на пару мгновений (я опять посмотрел на тебя, но не увидел твоего лица, ты развернулся, уходя). — Ладно, я пойду, у меня... — я нахмурился, Гарри смотрел на меня, показывая свой телефон, на что я кивнул, — литература сейчас. До встречи, парни. — Увидимся, Пейно, — улыбнулся странно Луи и увёл Гарри в противоположную сторону, оставляя меня там одного.***
Ты подошёл неожиданно: плюхнулся рядом, вытер пот, скатывающийся со лба, и, усмехнувшись, посмотрев на меня с издёвкой, проговорил: — Привет, Лиам, — смотрел мне в глаза, проводил языком по своим чертовым губам и усмехался (всё ещё). — Приходите завтра ко мне, родители уезжают, поиграем в приставку, — предложение звучало странно, — можете еду прихватить, Луи обжорлив. Я хотел уже отказаться, но ты настолько быстро сбежал вниз по ступенькам, что я не успел опомниться: Гарри уже сказал о том, что мы идёт сто процентов и это не обсуждается. Я не хотел, потому что мы были бы там всего лишь вчетвером, и чёрт только знал, что таится в голове у этого брюнета, который совершенно не тянет на главу всей школы. Потому что я видел в лицах других лишь непоколебимое обожание, достигнутое, скорее всего, благодаря футболу и его красивому лицу... Да, лицо у него было действительно красивым. И следующий день был пыткой для меня. Мы с Гарри пришли немного раньше, чем планировал я: признаться, то я попросту хотел прийти, часик потусоваться с ними и уйти, но Гарри пригрозил мне наручниками, которые валялись среди вещей его старшей сестры (я боюсь предположить, в каких местах эти наручники побывали, но не мог же я сказать это Стайлсу, верно?), поэтому я без лишних восклицаний ступил на порог дома Зейна, когда дверь распахнулась и я увидел полуголого Луи, который лишь притянул нас внутрь и сказал разуваться, да и вообще, вечеринка уже как две минуты в самом разгаре. Я лишь хмыкнул, когда Томлинсон повёл нас вниз, в подвал, где расположилась игровая комната: огромная плазма, приставка, бильярд, дальше была наглухо запертая дверь и соседняя, немного приоткрытая, позволила мне увидеть бассейн (водная гладь рябила, и я подумал, что там кто-то есть, но не подумал, что это ты). — Можешь присоединиться с нему, — подмигнул мне Луи, и, кажется, мои уши загорелись от его слов. Мне было неловко. Очень-очень неловко. Опустил голову, провёл пальцами по шее, когда Гарри и Луи пошли в сторону бассейна, кудрявый на ходу стягивал футболку, оголяя спину с россыпью незаметных родинок, а Луи провёл невесомо (могу поклясться, что это именно так) по его бедру рукой, мой друг лишь хихикнул в ответ и сказал, что это больше щекотно, чем возбуждающе, а моя рука, буквально, была готова срастись с головой, потому что Гарри остаётся собой даже в такой ситуации: неловкий, несуразный и до безумия смущенный. Ну, или мне просто казалось, что он такой. — Будешь смотреть на нас, Пейно? — Гарри вывел меня из собственных мыслей. — Не хочу лезть в бассейн, — проговорил ему в ответ, получил усмешку, и чьи-то мокрые руки коснулись моей спины. Если это не Луи или Гарри, то ты, потому что был единственным, кого я не видел сегодня, поэтому думаю, что это был ты. Развернулся, попытался оттолкнуть тебя, но твои глаза смотрели в мои, и, блин, я вспомнил ту ночь неделю назад. Руки так же были на моей спине, но сейчас была другая ситуация: мы были в твоём доме и, в общем-то, играли по твоим правилам. И ты, Зейн, был пьян (разило алкоголем). — Малыш Лиам боится воды? — проговорил ты, кусал собственную губу и улыбался слишком притягательно. — Ты пил, — это просто факт, который рвался наружу из моих уст. Я мог бы сказать какую-то гадость, но сказал именно это. Я дурак? Но именно я во второй раз отстранился от тебя, когда мы сидели на лавочке, и губы были близко к моим. Потому что в первый раз поцеловал тебя я, я тебя, а не ты меня, и чувствовал за собой маленькую победу. Стайлс и Томлинсон уже наплевали на нас, когда ты продолжал смотреть, губы были растянуты в глуповатой улыбке, и ты становился с каждым движением всё ближе: то ли тебя косило из-за алкоголя, то ли ты просто идиот, который хотел упасть и удариться головой. Я чувствовал запах алкоголя на своих губах, потому что ты был в миллиметре от меня, но отстранился, закашлял и убрал руки. Улыбнулся (пытался выдавить из себя это) и подтолкнул к бассейну, потому что он нереально бодрит, по твоим словам. — Я не буду тебя топить, хочу чего-нибудь холодного, тебе прихватить? — спросил ты, а я лишь попросил воды. И ты вновь почти поцеловал меня. Блять.***
Окончание вечера был смазано. Мы валялись на мягком ковре, играли в приставку (мы с тобой, простив Гарри и Луи), пили пиво и много смеялись (то, что смеялись, я помню точно). Ты громко ругался, но после выигрывал у Гарри, который лишь возмущенно сопел, а Луи касался губами его шеи. Я видел это, и мне становилось немного не по себе, потому что чувствовал себя лишним: словно ты одиночка среди кучи парочек. Ты был до жути пьян, когда наклонился ко мне, наваливаясь всем телом: — Хочешь, я буду делать так же? — и твоё двоемыслие выводило меня из ума. Потому что я хотел, чтобы ты делал так, потому что хотел чувствовать губы на своей шее. Потому что... — Забудь, малыш Лиам. И меня обдало холодом. Потому что, Зейн... — Я пойду, подышу воздух, — и ты ушёл, оставляя меня одного против них двоих. Кажется, не о нас эта сказка, Зейн. Не мы герои этой сладкой истории любви.