Mad Dog

Путь до лаборатории Луханя, спрятанной в небольшом лесу у монолитной городской стены, занимает у них все утро. В дороге они оба хранят молчание, боясь лишним словом потревожить неприятный осадок вчерашнего разговора. Исин так глубоко погружается в свои невеселые думы, что напрочь забывает о ноге и далеком от комфортного сне, стараясь лишь не отставать от ловко передвигающегося скилоса. Он не уверен, что так уж хочет выяснить правду о намерениях Лу. Ифань тоже чувствует расстройство из-за вчерашнего. Вопреки ожиданиям, они так и не поговорили утром - просто собрали вещи и продолжили путь в сторону лаборатории. Не было сказано ни слова как по дороге, так и на месте назначения. Напряжение между ними можно ощутить физически, пространство разве что не темнеет, словно черный мутный дым. Но Исин явно не собирается заводить разговор первым, да и вообще не похоже, что ему это нужно. План стоило хотя бы обсудить, но нет, они сделали так, как того хотелось охотнику, и точка. Это не только задевает гордость скилоса, но еще и вселяет опасения по поводу безопасности. Как бы то ни было, он теперь в своей стихии, но отчего-то Исин продолжает решать все за двоих. Будто они все еще в городе - и без позволения нельзя даже вздохнуть. Обнаружить вход в тщательно замаскированное помещение оказывается непросто, но охотник справляется с этим на раз, легко разыскивая в якобы природной каменной кладке панель для ввода ключа и запросто подбирая необходимую комбинацию (имя Лу в двоичном коде). Кажется, эта лаборатория была спрятана не от него, раз уж попасть сюда оказалось столь легко... В узкий темный коридор они с Ифанем захотят с осторожностью, постоянно оглядываясь и прислушиваясь к звукам, доносящимся с проходящей недалеко дороги теосов. Но как только тяжелая дверь закрывается за их спинами, Син позволяет себе перевести дух. Укрытие теосов вселяет Фаню гораздо больше опасений, чем лесная чаща и чужая стая - знакомые угрозы гораздо лучше неизвестности. Все, что построено теосами, не вселяет доверия в пса. Он знает, как ориентироваться в лесу и как порвать на клочки противника, но справиться с технологиями гораздо сложней. Если бы не они, Ифань никогда не оказался бы в клетке. Даже если удалось оказаться на свободе, в памяти навсегда отпечатаются серые стены и ощущение металлического ошейника на коже. - Как я и говорил, здесь пусто, - бросает Син отрывисто, проходя глубже и сосредотачивая все свое внимание на взломе внутренней системы жизнеобеспечения. Эта база расположена практически под землей и полностью автономна, так что отследить, есть ли кто-то внутри, удается в два счета. Уровень потребления кислорода, источники тепла, даже потребление электричества - все эти показатели позволяют с легкостью определить, во-первых, количество присутствующих в лаборатории, а во-вторых, продолжительность и направление их работы. - Кажется, последний раз здесь пользовались операционной... - мысль тревожная, пробуждающая самые жуткие предположения, но Син справляется с собой и уверенно проходит дальше, по дороге зажигая повсюду свет. Ему никогда не было уютно в подобных местах. Слишком много науки - слишком мало души. Вокруг никого. Исин был прав, но когда тот озвучивает это вслух, пес только скрипит зубами от раздражения. Осадок остается, и довольно ощутимый. Липкое чувство тревоги подкрадывается незаметно, просачивается сквозь обиду и стелется по сознанию удушающим туманом. Мысли мечутся, пес осматривается еще раз, просчитывая маршруты для побега. Снаружи, стоит только оказаться в тени деревьев, он будет в относительной безопасности. Совсем другое дело - подземный бункер, металлическая закрытая коробка, из которой, сколько ни царапай стены, не выбраться. Перспектива оказаться запертым здесь заставляет скилоса вздрогнуть. Отсюда в лучшем случае два выхода, а насчет предназначения этого места остается только гадать. Странно, что теосам понадобилось такое укрытие в лесу. Пес не слишком хорошо понимает чужие обычаи, но подобное расположение не вселяет спокойствия. Он в уединении готовился к тому, чтобы прикончить вожака своей стаи. А чем занимаются здесь? Вспоминая рассказ Сехуна, можно сложить из кусочков мутную, неприятную картину. Пока неясную, но Ифань отчего-то уверен, что при ближайшем рассмотрении она не станет краше. Белые стены, стерильная чистота - все очень по-теосовки. И еще, поверх всего этого, совсем уж дикое для пса отсутствие запахов. Втягивая носом воздух раз за разом, он не чувствует ничего. Да и слишком яркий свет и пустота угнетают. Ифань вжимает голову, будто пытаясь спрятаться. Это место не дает даже малейшего шанса на то, чтобы остаться незамеченным, слишком открытое и неуютное. Голые поверхности, о которые можно только раздробить кости, но никак не выбраться наружу. Свободно расхаживающий без одежды снаружи, здесь пес чувствует себя обнаженным и уязвимым. Невольно он начинает хмурится и жаться ближе к стене, но даже так тревога продолжает расти. Нехорошее предчувствие, что поселилось внутри, когда они вошли, становится сильнее с каждым сделанным шагом. - Это место не такое, как твое укрытие, - бормочет Ифань. Ему здесь не нравится, гораздо лучше было в небольшом домике еще день назад. Там он чувствовал себя спокойно, несмотря на возможность нападения. Здесь же псу кажется, что он попался в капкан с чистыми металлическими лезвиями, которые с поразительной точностью захлопываются на его горле. Син вздрагивает от хриплого голоса пса - оказывается, за это молчаливое утро он успел отвыкнуть от него. Тряхнув головой, охотник возвращает свое внимание осмотру. - У этого места другое предназначение, - пожимает плечами небрежно. - Здесь... не прячутся, а скорее... изучают... Лаборатория как лаборатория, в общем-то, странно только, что за городской стеной. Ровный белый свет, прохладный фильтрованный воздух, точно заданная температура. Просторные помещения, заполненные новейшей техникой, доставленной прямо из Центрального города. Даже в Анатоли подобного оборудования еще нет. Очевидно, покровители у Лу весьма и весьма серьезные, раз он смог организовать себе подобное гнездышко... - Если хочешь, можешь осмотреться, пока я проверяю операционную, - невооруженным глазом видно, насколько псу здесь не по себе. Правда вот, как ему помочь, Исин совершенно не представляет. Кажется, неуютно себя здесь чувствует только Ифань. Охотник же свободно двигается, изучая и рассматривая все вокруг. В его глазах нет ни удивления, ни страха, будто все это ему хорошо знакомо, и скорее всего, так и есть. Сейчас пес отчетливо понимает, что теос является частью своего мира. Не только знания другие, но еще и методы их использования. Он кажется заинтересованным этим местом, в то время как скилос испытывает только отвращение и тревогу. Отчетливое чувство одиночества примешивается к яду внутри, несмотря на то, что вот он, Исин, совсем рядом. Чтобы хоть немного отвлечься, скилос пользуется предложением и решает осмотреться, но вместо того чтобы двигаться дальше по коридору, он возвращается к двери, через которую они вошли. Так немного спокойней. Ифань доверяет инстинктам гораздо больше, чем чужим заверениям в безопасности, поэтому предпочитает обследовать места поближе к входу. Совсем рядом оказывается несколько комнат, в которые и решает заглянуть пес. Двери тяжелые и массивные, но поддаются без труда, бесшумно открывая содержимое помещения. Внутри довольно пусто. Вернее там нет ничего, кроме отверстия в полу и голых стен. Ни единого окна, только гладкие поверхности. Обстановка знакома Ифаню, и возможно, это можно было бы считать совпадением, если бы это построили не теосы, если бы не Исин привел его в это место. Совсем недавно он сидел точно в такой же коробке, жался в углу и отчаянно желал выбраться. Пусть дверь открыта, а на шее нет ошейника, пес не может заставить себя переступить порог. Воспоминания, все еще свежие и отчетливые, яркими кадрами проносятся перед глазами, а вместе с ними возвращается и паническое отчаяние. Ифань шумно дышит, уставившись в пустой угол, ему кажется, что в пустоте прорисовывается тень, приобретает очертания и цвет. Он не решается закрыть глаза, просто продолжает стоять и ждать, пока страшный сон станет реальностью. Сердце пугливо заходится в груди, а горло сжимает, будто тисками. Холод металла отчетливо сдавливает шею, рука тянется, чтобы нащупать ошейник. Задержав дыхание, пес касается пальцами кадыка и даже удивляется, обнаруживая беззащитную нежную кожу. Ошейника нет - но фигура в углу зло скалится собственным отражением. Ифань отступает на шаг, затем делает еще один и, судорожно сжав ручку, с силой захлопывает дверь. Рядом еще одна комната - хватает небольшой щели, чтобы понять, что она такая же, как и предыдущая. Пес не считает двери, останавливаясь на абстрактном «много». Он уверен, что везде одно и то же, словно идеально скопированный картонный макет. Внутри все холодеет от предчувствия чего-то ужасного. Скилос пытается дышать ровно, но не получается. Он ощетинивается и тихо рычит, пятясь назад, туда, где остался охотник. У стеклянных дверей в самом конце коридора Син замирает, собираясь с духом. Судя по затратам энергии, именно здесь Лу и сосредоточил всю свою деятельность. Надо же, а он и не знал, что друга так интересует медицина... Хотя кажется, Син вообще ничего о нем не знал. - Ну поехали, - выдыхает он тихо и нажимает на панель в стене, отчего створки разъезжаются, и большую, стерильно чистую комнату заливает холодный электрический свет. Мгновение шокированной тишины. - О боги... - Исин скользит удивленным и напуганным взглядом по сложному комплексу оборудования, без труда узнавая в нем черты того самого проекта по промывке мозгов, о котором они с Луханом с презрением говорили всего пару дней назад. Новый - да. Усовершенствованный - несомненно. Готовый к работе - хоть сию же секунду. Чуть помедлив, Син делает шаг ближе - и тут же отшатывается: в снимках, прикрепленных к экрану у операционного стола, можно без труда опознать МРТ мозга трех разных пациентов, двое из которых - совсем еще дети. "Что же ты творишь, Лу?.." - мелькает в голове отчаянная мысль. Ифань не сразу находит Исина - поиски затягиваются из-за давящей атмосферы и разгорающейся внутри паники. Вопреки желанию тут же покинуть бункер, ему удается шаг за шагом добраться до последней открытой двери. Охотник - к облегчению и одновременно ужасу скилоса - находится именно там. - Зачем ты привел меня сюда? - глухо рычит Ифань, сверля взглядом темноволосый взъерошенный затылок. Все еще поглощенный увиденным, Син не сразу замечает появление пса и не сразу отвечает на его странный вопрос. Он медленно оборачивается к Ифаню и недоуменно вздергивает бровь: - Прости, я не понимаю, о чем ты. Разве мы не обсуждали это вчера? Нам нужно было убедиться в том, что сказал беглый скилос, и заодно найти безопасное место... - отвечает почти механически, больше сосредоточенный на стремительно складывающейся в голове картинке, чем на разговоре. - Кажется, меня провели... Каким же я был идиотом... Слепым предсказуемым идиотом... - теперь все предстает перед охотником в совершенно ином свете. Лу... Проклятье, почему именно Лу?! - Мне нужно вернуться в город, - бормочет Син тихо в ответ на собственные мысли. - Лухан очень хотел избавиться от меня - значит, я могу помешать его планам. Если он лгал о подобном, все остальное тоже может оказаться враньем. Кто знает, может, Совет не торопится одобрять подобное варварство... Может, мы сможем найти альтернативу... Размышляя вслух, Исин подходит все ближе к операционному столу и почти неосознанно касается самыми кончиками пальцев сложной установки - будто убеждается в ее реальности. Одно дело - слова Сехуна, пересказанные Фанем, совсем другое - столь веские доказательства чужого предательства. Ему нужно исправить все, пока не стало слишком поздно. Пес слышит сказанные слова через алую пелену, что застилает сознание. Тесное пространство продолжает давить и душить его. Он чувствует опасность, но не видит источника. Кажется, будто она повсюду, оплетает тело тугими лентами, стягивает и тащит, тащит. В пустую коробку, из которой не выбраться, если дверь заперта, в место, где он не чувствует себя живым. Слепая ярость накатывает волнами, все кричит о том, что нужно защищаться. Иначе придется остаться здесь навсегда. Блестящий металл странных предметов, экраны и стерильный запах отчаянья делают только хуже, погружая Ифаня все глубже и глубже в его страх, заставляя поверить в опасность. Как бы Исин хорошо ни относился к скилосу, он не готов возвращаться в клетку. После пребывания в городе свобода еще ценней, чем прежде. И на этот раз знание о том, то его ждет, и слова Сехуна заставят бороться до последнего вздоха, если придется. Мышцы напряжены, тело готово к борьбе, и пес не знает, почему до сих пор не рванул к выходу, а все еще стоит и смотрит на теоса. Паника, захлестывающая сознание, растекается под кожей. Все здесь раздражает, пугает и злит. Ифань хочет разрушить это место до основания, сжечь, как и ощущения от ошейника, которые остались холодным прикосновением на коже, будто отпечатались четким тавром. Рука двигается сама по себе, опрокидывая столик с инструментами. Грохот и звон металлических предметов только раззадоривают и подстегивают ярость. Он хочет заполнить все пространство оглушающим шумом, чтобы не осталось места для его загнанного дыхания. Вытеснить страх, спрятать его за злостью и напасть первым, пока жуткое чувство не затопило его полностью. - Мне здесь не нравится, - выдавливает из себя пес сквозь сжатые зубы. Слова даются с трудом, как и осознание того, что рядом с ним Исин. Отголоски теплых воспоминаний вплетают в пылающий гнев нити солнечной нежности, но они сгорают слишком быстро, чтобы их запомнить. Остается только послевкусие, тонкое и еле заметное. Только оно и не позволяет псу сорваться. Исин вздрагивает от неожиданного грохота, вспышка ярости пса застает его врасплох. Оглянувшись на рычащего Ифаня, охотник с трудом сосредотачивается на выражении его лица: - Я понимаю, - начинает успокаивающе, не уверенный в том, что стало причиной столь резкой смены настроения, - и мы уйдем отсюда, не сомневайся. Но позже, хорошо? Здесь по крайней мере можно переночевать без опасений, - Син кивает на один из мониторов на стене. - Если покопаться в настройках, можно подключить систему оповещения о незваных гостях, как в том убежище, помнишь? Ответа не следует - напряжение Ифаня не спадает ни капли. Исин выдыхает, прогоняя невеселые мысли о Лу, и отдает все свое внимание псу: - Возможно, - предполагает он осторожно, - ты нервничаешь, потому что что-то не понимаешь? - оглядев операционную, Син сосредоточенно хмурится. - Если хочешь, я расскажу подробней обо всем, что ты здесь видишь... Может, тогда тебе будет проще... Но громкий рык, вырывающийся из горла Ифаня, заставляет его замолчать. Через бесконечно долгую минуту Син все-таки делает пару шагов к скилосу и мягко касается его плеча: - Что не так, Фань? Ифань разрывается между желанием сбежать и разбить здесь все до мельчайшей детали. Хочет покинуть жуткое место, наконец-то оказаться в лесу и бежать так далеко, насколько хватит сил и выносливости. Но тогда ужас сможет вернуться, подкрасться в момент уязвимости и впиться ядовитыми клыками в нежную плоть. Поэтому лучше разорвать на куски, чтобы от ненавистного места осталась только пыль, чтобы иметь возможность жить дальше, не боясь быть пойманным снова. Вокруг белые стены и металл, а еще Исин пытается что-то сказать. Пес не понимает и только продолжает рычать. Единственное, что он слышит, – навязчивый нарастающий гул в ушах. От него пульсирует в висках и перед глазами все окрашивается в оттенки красного. Теос подходит ближе, и это настораживает. Сознание сосредотачивается на чужих движениях, улавливая каждую деталь, и с прикосновением четко определяет как источник опасности. Последние заслонки с тихим треском лопаются, и пса накрывает обжигающей волной. Ифань вдыхает пламя собственной ярости, опаляет легкие, и в голове остается единственная мысль: он больше никогда не позволит посадить себя на цепь, чего бы это ему не стоило. Перехватывая чужую руку, он с силой сжимая запястье. Отсутствие страха в глазах подстегивает злость, и ладонь опускается на беззащитное горло. Пальцы с силой сжимают, вдавливают дыхание в нежную кожу и ловят пульсирующую жизнь. Точно так же и он не мог ничего поделать с тяжелым ошейником, только скреб ногтями и беззвучно выл от беспомощности. Но теперь все должно быть иначе, теперь он сам застегнет металл на чужой шее и, возможно, тогда сможет почувствовать облегчение. Охотник хрипит, пытаясь что-то сказать, но не сопротивляется. Это странно, ведь сам скилос давно бы вырвался, не оставляя противнику и шанса. Но это Исин. Имя всплывает на краю сознания как что-то знакомое и приятное. Исин любит нежиться под боком, бормочет во сне и горячо прогибается навстречу ласкам. А сейчас он привел пса в место, где скорее всего и оставит. Мысль слишком болезненная, и пес хочет произнести простое «почему?», а получается только тихое рычание. Он не ожидал, не думал, что все повторится, не был готов снова оказаться взаперти. Разрывается на части, мечется внутри собственного тела, но не может освободиться. Ифань чувствует себя беззащитным, уязвимым как никогда. Ведь именно Исин привел его сюда, тот, кому он доверял, тот, с кем был близок. Несмотря на открытую дверь и руку на горле теоса, пес не может выбраться из клетки. Кажется, что стены начинают двигаться и комната уменьшается. Дышать все тяжелее, а шанс на побег только один. Он должен стараться сильнее, сопротивляться и непременно победить. Хорошо, что они в этой ловушке вдвоем. Пес должен одержать верх над Исином, получить власть. Именно охотник его сюда привел, а значит, он и выведет. Нужно только надавить посильнее, показать, кто здесь главный. Тогда он получит желанную свободу и уничтожит это место. Пальцы разжимаются, отпуская запястье, однако пес все еще сохраняет жесткую хватку на шее. Прерывистое дыхание срывается с чужих пухлых губ, и хочется выпить его, утоляя дикую жажду доминирования. Жестокий захват, сильные руки, чистая ненависть в глазах - Исин в замешательстве наблюдает за сорвавшимся псом, с трудом выдавливая из себя призывы успокоиться. Он не понимает, что пошло не так. И поэтому совершенно не представляет, что же можно предпринять. - Фань... - вырывается хриплое - перед глазами темнеет от боли и недостатка кислорода, но страха все еще нет, только лишь полнейшее недоумение. - Ф-фань, пожалуйста... Отпусти... - дрожащие руки слабо цепляются за чужое запястье, ногти легко царапают немилосердно сжимающую горло кисть. Син морщится от дискомфорта, надеясь, что скоро эта пытка закончится, и они все же смогут поговорить. А потом вспоминает, насколько сильно Ифань ненавидит разговоры. "Его нужно переключить на что-то другое..." - вертится последняя связная мысль в голове, после чего охотник с огромным трудом протягивает руку вперед и укладывает ледяную ладонь на сильную шею скилоса. Ласково проводит по горячей коже, скользит прикосновением вверх, до мочки уха, нерешительно зарывается пальцами в темные жесткие волосы. Мягко тянет, пытаясь сократить разделяющее их расстояние - надеясь лишь на то, что его незамысловатых намеков будет достаточно, чтобы Ифань почувствовал иное желание, кроме как выдавить из него жизнь. - Фань... - Син закрывает глаза в бессилии, чувствуя, как его затягивает в темноту. Хватка пса не оставляет ни единого шанса на сопротивление, да и не хочется сопротивляться, не за чем. Ифань сильнее, быстрее, жестче. У охотника нет ни единого шанса. Прикосновения странно контрастируют с тем, что творится внутри, - нежные и неуверенные поглаживая в противовес злости, смешанной со страхом. Пес путается еще больше и хмурится, пытаясь определить незнакомое чувство, которое проступает сквозь ярость. Сумятица внутри вызывает недоумение, и сильные желания, которые еще мгновенье назад четко отпечатывались в сознании, становятся мутным маревом. Рука разжимается, отпуская нежную шею, где уже начали наливаться красным отпечатки. Эти следы на светлой коже завораживают пса. Чувство, которое он испытывает, рассматривая их, невероятно приятное и дурманящее. Жадная ярость приобретает новый пьянящий оттенок. Хочется отметить еще, чтобы лиловый сменил собой нежный молочный. Желание обладать и превосходить заставляет склонить голову и с силой сжать зубы на уязвимом месте под ключицей. Ифань притягивает теоса за талию, на пару секунд привлекая его к себе, но в следующий миг разворачивает его и вжимает лицом в стену. Так гораздо лучше, так он может контролировать каждое движение и не видеть взгляд, в котором отражается безумная смесь эмоций. Там есть все, кроме страха, который так необходим скилосу сейчас, чтобы почувствовать себя в безопасности, ощутить власть над ситуацией. Он не позволит снова поймать себя, не в этой жизни. - Исин, - имя, выжженное в сознании, срывается с губ. Хочется поглотить целиком, сожрать, наслаждаясь каждым кусочком нежной плоти. Ярость пытается управлять телом, но внутри все горит от одной мысли, что пес может причинить боль теосу. Это чужое и дикое, совсем не то, чего он хочет. Ладони до боли сжимают крепкие бедра, а перед глазами проносятся картины того, насколько сладким и податливым может быть тело перед ним. Жесткая ткань трещит, но не рвется под напором, поэтому приходится просто стащить чужие штаны до колен. Ифань рычит и наклоняется, оставляя еще один алеющий укус, только уже на пояснице, в чувственном изгибе, таком заманчивом и беззащитном. Кажется, его уловка сработала - правда, Исин раскаивается в своем неидеальном плане сразу же, лишь только его бесцеремонно вжимают в стену. То облегчение, которое успело завладеть охотником в момент их объятий, теперь разбавляется легкой паникой - Ифань не особо церемонится, буквально срывая с него одежду, весьма однозначно заявляя о своих желаниях. В теории секс должен помочь, как помогал во всех ссорах до этого: они оба выпустят пар, эмоции схлынут, и будет возможен диалог. На практике Исин морщится от шарящих по телу рук и болезненных, по-настоящему острых укусов и с трудом сдерживает дрожь, осознавая, что в таком состоянии об обычной сдержанности пса даже речи не идет. И пусть близость Ифаня так же волнительна, как и прежде, внутри все-таки зарождается крохотное пламя страха быть сломанным в этой страстной борьбе. Прежде охотника не на шутку заводила мощь скилоса. Сейчас же это может выйти ему боком. Подчиняясь чужим требовательным рукам, Исин послушно выгибается и шире расставляет обнаженные ноги. Но избавиться от сковавшего тело напряжения оказывается практически невозможно - и каждое новое нетерпеливое прикосновение пса заставляет напрягаться сильнее. Сейчас все как никогда близко к тому, чтобы полететь к черту. Ифань слишком глубоко увяз в своих эмоциях, о контроле и речи не идет. И хотя Сину очень хочется привычно отдаться на милость чужого желания, подсознательно он все сильнее уступает собственному страху. - Н-не надо... - вырывается почти против воли, хотя сердце уже зашлось в диком ритме и возбуждение от знакомой близости уже попало в кровь. - Фань... Пожалуйста... Перестань... Исин напряжен, но послушен. Каждый его судорожный вздох и движение скилос впитывает кожей. Охотник раскрывается перед ним, признает силу и просит поделиться с ним. Остается только удовлетворить его желания и свои собственные. Горючая смесь вместо крови бежит по венам, раззадоривая аппетит. Сердце бешено колотится в груди и требует подчинить, заставить умолять. Только тогда можно будет вздохнуть спокойно. Чувство безопасности ускользает каждый раз, оголяя нервы до предела. Ифань раздражается и торопливо стягивает свои джинсы. Он должен ощутить ту теплоту и размеренную тягучую близость, чтобы вернуть контроль. Руки приподнимают за бедра, заставляя Исина стоять на носочках. Тот что-то говорит, но все, что слышит пес, - это собственные желания. Входить без подготовки болезненно и неприятно. Стенки туго расходятся, не желая поддаваться, но сопротивление только подливает масла в огонь. Скилос двигает бедрами сильнее, несмотря на собственный дискомфорт, и входит до основания. Грудную клетку сдавливает незнакомое чувство, скребется изнутри и тянет, просит прекратить, но уже слишком поздно. Возбуждение переливается толчками через край, двигаться становится немного легче, но все еще не так, как хотелось бы. Нет чего-то важного, и никак не удается понять, чего же именно. Ифань порыкивает и наклоняется ниже, оставляя еще укус на плече, ощутимый даже через ткань. Вбивается размашисто и глубоко в тело перед ним, наслаждается властью и возбуждением. Адреналин гонит сердце, требуя еще и еще, пока не останется сил даже на злость. От первого резкого толчка на глазах Исина вскипают слезы, и он до крови прокусывает губу, чтобы не вскрикнуть. Очевидно, его безвольные просьбы проигнорированы - но это не значит, что охотник должен сдаться на милость победителя и послушно выдать ту реакцию, которую Фань явно жаждет от него получить. Желание, сначала такое сладкое, постепенно окрашивается алым, сворачивается на языке горечью, щиплет истерзанные губы солью слез. Син прикрывает глаза, пряча лицо в ледяных ладонях, вжимаясь в холодную стену в попытках уйти от очередной глубокой фрикции. Боль расцветает в теле ядовитым кроваво-красным цветком, полыхает глубоко внутри жидким оловом, обжигает внутренности кислотой. Исину плохо до тошноты, и дело даже не в жестокости разошедшегося пса - осознание, что его используют, подавляют, пытаются указать на его место, ранит куда больше. В каждом выдохе Ифаня, в каждом звуке, вырывающемся из его горла, Сину мерещится чистейшая ненависть. Зверь пирует, оставив в стороне свой цивилизованный облик - открыв свою истинную сущность. - И-ифань, - шепчет охотник судорожно, цепляясь за единственное плывущее в воспаленном сознании имя. Прежде оно означало для него безопасность, силу, заботу... Но с каждой прожитой в чужих немилосердных объятиях секундой от этих чувств остается все меньше. - Ифань, пожалуйста... И самое отвратительное в происходящем - на каком-то глубинном, почти первобытном уровне Исину нравится. Чужой сумасшедший напор, чужое неистовое желание обладать, чужая несокрушимая воля, накрывающая его багровой волной, - все это вырывает в нем совершенно иррациональное удовлетворение, ведь в столь незавидном положении можно наконец-то ни о чем не думать, ничего не решать, а просто подчиняться - оставив дурацкие социальные, моральные, цивилизованные оковы в стороне. Охотник вздрагивает, осознавая, что вместо всхлипов с его окровавленных губ срываются стоны - низкие, пошлые, совершенно отвратительные. Сквозь пелену агонии он чувствует все нарастающее тяжелое удовольствие, и это настолько унизительно, что Син, уже не сдерживаясь, заходится в истеричных рыданиях, до глубины души испуганный тем, что останется от его сути, от него самого, когда это закончится. Пес шумно дышит, прикрыв глаза. Внутри все оживает, наполняется силой, и тиски разжимаются. В ноздри ударяет запах крови, пота и мускуса, он горчит на кончике языка и плавит сознание. Чувство полного обладания и власти сшивает крепкой ниткой края рваной раны внутри. Прекрасное чувство, но остатки отчаянья все еще всплывают масляными каплями. - Не позволю, - рычит Ифань, ускоряя темп и насаживая напряженное тело снова и снова на свой член, - никогда больше, - измученный стон срывается с губ и мутными разводами смешивается со спермой. Пустота наполняет разум и тело. Чувство, будто из тела вынули все кости. Ноги не держат, поэтому скилос отстраняется и опускается на холодный пол. - Мне здесь не нравится, - повторяет он бесцветно и доверчиво прижимается к дрожащим ногам Исина, потираясь щекой о жесткую ткань так и не снятых до конца штанов. Будто откуда-то издалека, до него доносятся рваные всхлипы, но сил нет даже на то, чтобы поднять взгляд. Ифань просто продолжает сидеть с опущенной головой, восстанавливая сбитое дыхание. На белой плитке белесые капли и кровь составляют грязный рисунок с терпким привкусом боли. Исина сотрясает от крупной истеричной дрожи, тело сводит болью, напряжением и так и не удовлетворенным желанием (которое ему, если честно, совершенно не хочется удовлетворять). Когда Ифань все-таки отстраняется, Син с огромным трудом остается на ногах, осторожно, со страхом прислушиваясь к своим ощущениям: от слез ломит виски, его бросает то в жар, то в холод, мышцы ноют, будто после долгого марафона... А еще пустота внутри. Черная бездна - провал там, где раньше было что-то очень важное. Вытирая мокрые щеки трясущимися руками, охотник осторожно отталкивается от стены, успевшей согреться от его кожи, и делает неуверенный шаг в сторону. Внутренности мгновенно прошивает огненной вспышкой боли, так что приходится стиснуть зубы, чтобы не заорать. Колени как пластилиновые, голова кружится, но он продолжает медленно двигаться к выходу. - Тогда убирайся, - роняет глухо, не поворачивая головы, прежде чем шагнуть за порог. Единственное, о чем он может думать сейчас, - это горячий душ. Никогда еще Син не казался себе таким грязным. Теряя опору, Ифань заваливается набок, все еще не в состоянии пошевелиться. Чувство эйфории испаряется словно капли росы июньским утром, от нее не остается и следа, только болезненная пульсация в висках и пустота. Он не замечает, как остается один. Кажется, ему велели убираться, и это отличная идея. Находиться дольше в этом месте он не намерен. Голова словно в густом тумане, но лучше уж так, чем видеть окружающую обстановку. Белое режет глаз и угнетает. Скилос поднимается на ноги и трясущимися пальцами застегивает штаны. Затем он выходит за дверь и медленно двигается в сторону выхода, опираясь на стену. Скорее всего, на идеально-белой поверхности остаются следы, но плевать на это, плевать на все. Сейчас жизненно необходимо почувствовать себя в безопасности, свободным и живым. Добравшись до массивной двери, Ифань тратит все силы, чтобы держаться на ногах. Сказывается бессонная ночь и эмоциональная напряженность. Дергает раз, а затем еще раз, но та не поддается. Следует попытаться еще раз или найти другой выход, но пес слишком устал, поэтому опускается на пол там же. Хочется спать. И это последнее, о чем он думает, проваливаясь в липкую темноту. Ванную удается обнаружить рядом с жилыми помещениями и кухней - все совершенно стандартно, как и в обычных строениях теосов. В этом Исин находит определенное успокоение - после пережитого почти животного сумасшествия знакомые логичные вещи приводят сознание в порядок. В шкафчике под раковиной удается найти чистые полотенца и аптечку, на полках находятся нейтрально пахнущее мыло и щетка, душ радует обжигающе горячей водой. Подставляя горящее лихорадочным румянцем лицо под упругие струи, Исин позволяет себе отключить мозг и наконец-то расслабиться. Вместе с потоками мыльной воды, чуть ржавой от крови, с него как будто скатывается и та пелена ужаса, который мешал дышать полной грудью. Оттаивая медленно, почти незаметно, охотник позволяет себе почувствовать все свое тело целиком - осознать нанесенный ущерб и принять оставленные чужими руками следы. С каждой проведенной в душе минутой, с каждым движением жесткой намыленной щетки по покрасневшей коже спокойствие возвращается к нему, и недавно пережитая истерика оказывается все дальше и дальше. На то, чтобы окончательно взять себя в руки, у теоса уходит почти час. А потом еще на 30 минут он замирает посреди наполненной душным паром ванной, пытаясь затолкать постыдные воспоминания как можно дальше и воспроизвести в голове те размышления, которые одолевали его до... срыва Ифаня. Лу... Совет... Вернуться в город... Попытаться договориться... Зачем?.. Чтобы спасти этих... этих... - Нет, - резко обрывает себя Исин, вздрагивая от последней эгоистичной мысли. Не стоит обрекать весь род скилосов на геноцид только потому, что один конкретный его представитель нарушил подаренное ему доверие. Не так его воспитали. Обсохнув, Син отправляется на поиски новой одежды. Аптечку он прихватывает тоже - в таком состоянии добраться до ворот, а после и до Совета точно невозможно, так что придется прибегнуть к старой-доброй химии, чтобы поставить себя на ноги. В одном из шкафчиков удается обнаружить хлопковые штаны от медицинской формы и белую майку, которые оказываются чуть велики, но Исину плевать. Надо бы вернуться в операционную за ботинками, но сама мысль об этом заставляет его вздрогнуть. Приходится позаимствовать еще и легкие белые кроссовки, непрактичные в лесу, но вполне подходящие для короткой прогулки по обычной, цивилизованной дороге. Напоследок Исин вкалывает себе дозу мощного обезболивающего и неполную ампулу тонизирующего. Особых навыков возвращение в Анатоль не потребует - нужно просто попасться на глаза патрулю, а там уже встреча со старейшинами ему обеспечена. Возможно, в конце этого дня Исин окажется в камере, так что не стоит злоупотреблять химией - и без нее будет достаточно паршиво. Закончив приводить себя в порядок, охотник неторопливо выходит в коридор. Увидеть Ифаня он не ожидает - пес ведь так рвался поскорее убраться отсюда. Но к его удивлению, тот все еще находится на базе. - Чуть-чуть не дошел, - мрачно ухмыляется Син, разглядывая вырубившегося на пороге пса. При одном взгляде на своего недавнего мучителя по коже бегут мурашки и сердце начинает биться чаще, но теос справляется с эмоциями. - Эй. Подъем. Если сейчас не поторопишься, останешься внутри. Сон Ифаня лихорадочный и поверхностный, он не приносит долгожданного спокойствия, и сил становится только меньше. Будто тело находится на поверхности воды - только пытаешься погрузиться глубже, чтобы почувствовать расслабляющую прохладу, как тебя выталкивает обратно на поверхность, под слепящее яркое солнце. Ифань всеми силами пытается остаться в этом странном бреду, но тревога и чужое присутствие не позволяют этого сделать. - Тебе бы этого хотелось? - скилос реагирует на слова, но никак не может разлепить глаза из-за света. Голова будто набита осколками и болит при каждом движении. Пес сжимает виски, пытаясь восстановить ориентацию в пространстве. Образы собственной злости, жестокости и отчаянья все еще живы в сознании. Все-таки ужасная идея была следовать сюда за охотником. - Не следовало сюда приходить. Здесь отвратительно, - Ифань говорит это скорее себе. Он отползает от двери, пропуская к ней теоса, и опять приваливается к стене, собираясь отдохнуть еще немного и, может быть, только тогда выбраться отсюда. Хотя суть не в физической усталости - сон не излечит то, что внутри, особенно такой паршивый, на полу в бункере, но выбирать не приходится. На дурацкий вопрос еле шевелящегося пса Исин только фыркает. Сейчас он почти готов согласиться с этим предположением - идея оставаться рядом со столь опасным существом без ошейника доказала свою полную провальность. - Ты сам виноват, - вздыхает охотник, складывая руки на груди. - Не представляю, что с тобой произошло за те 10 минут, которые ты провел здесь без меня, но сейчас я точно не повернусь к тебе спиной больше. Он чуть хмурится, изучая чужое утомленное лицо. Отыскивает в глубине себя горсть сострадания и все-таки протягивает Ифаню небольшую пластиковую карту. - Это ключ, - объясняет лаконично, второй рукой набирая код открытия двери на панели. - С ним ты выйдешь отсюда в любое время. Не расслабляйся слишком - это все-таки территория теосов, и хотя ты нас презираешь за беспомощность, в твоем состоянии стычка может стать смертельной. Дверь мягко открывается, и в коридор врывается легкий теплый ветерок, вкусно пахнущий зеленью и прогретой на солнце пылью. Исин набирает полные легкие и перешагивает порог. - Удачи тебе, - бросает через плечо, прежде чем отправиться назад в цивилизацию. Полное осознание произошедшего приходит только после того, как за Исином закрывается дверь. Рядом на полу лежит ключ-карта, который он оставил, чтобы можно было уйти. Свободно передвигаться, а не сидеть здесь вечно. Видимо, никто не собирался приводить его сюда нарочно, демонстрировать камеры для псов и жуткую комнату с инструментами. Но в тот момент, когда показалось, что охотник готов совершить подобное, Ифань не смог контролировать себя. Устало вздохнув, пес все-таки берет карточку, но не торопится уходить. Исин только что попрощался с ним, и не известно, вернется ли он, а сидеть и страдать просто так глупо. Будто он ручная собачонка, готовая вечно ждать своего хозяина. Хотя даже они не совершают подобных поступков. Вспышка ярости заслонила все остальные чувства и выпустила животную природу на волю. Одна угроза снова быть посаженным на цепь вывела из себя достаточно, чтобы причинить вред теосу. Можно попытаться догнать и сказать... что? Ифаню не жаль, это часть его природы, но отчего-то горько, что охотник смотрел на него холодным отстраненным взглядом. Пес поверил в возможность партнерства между ними слишком сильно, позабыв о том, что природу скилоса может понять только скилос. Он мог залечить чужие раны, ластиться и заботиться столько, чтобы перекрыть неприятные воспоминания, но оказался не готов догонять и унижаться еще больше. Ведь неизвестно, поймет ли и оценит ли Исин такой порыв. Внутри появляется колючий ком, больно жалящий каждый раз при воспоминании о теосе и том, что случилось в лаборатории. Пес поднимается на ноги и направляется вглубь бункера. Находиться здесь одному гораздо спокойнее, хотя все равно неприятно. Если уж выпал шанс исследовать лабораторию теосов, то почему бы не воспользоваться этим шансом. Благо, времени у Ифаня теперь предостаточно.