Mad Dog

Конец второй недели получается довольно насыщенным: каждый день с раннего утра Исин вваливается в камеру пса с горой книг, посвященных еще не затронутым вопросам, после чего они почти 12 часов муштруют самое основное, прерываясь только на незначительные перекусы. Третья неделя заключения Ифаня выдается чуть более спокойной - оставшееся до встречи с Советом время Исин решает отвести отработке социальных навыков пса, одновременно дав ему возможность усвоить зазубренный материал. В среду Да Вей предлагает устроить репетицию приема, и Исин идею одобряет, ведь скилос все еще не особенно любезен с обитателями этого дома, да и этикет в теории не слишком удачно усваивается. Пока молодой охотник занят обсуждением ключевых моментов приближающегося важного вечера и составлением меню, Ифаня берут в оборот Чен и Лин, которым поручено сделать внешний вид скилоса как можно более цивилизованным: его моют, стригут, причесывают, одевают и делают еще миллион других вещей, призванных подчеркнуть его неоспоримую породистость и природную силу. Подобное может заставить любого пса нервничать, но Исину некогда его контролировать, тем более что это является еще одним способом проверки для нетерпеливого и далекого от покладистости пленника. В сумасшедшем графике подготовки к пятничному мероприятию Исин еще умудряется найти время, чтобы связаться со своим главным соперником - невыносимо надменным Ханьгеном. Беседа получается скомканной и напряженной, старший по-полной берет реванш за свое унижение перед старейшинами, но, как ни странно, свое разрешение на встречу двух пленников все-таки дает. Да Вей, присутствующий при разговоре, предполагает, что пес Ханьгена выражает похожие желания, так что подобная договоренность выгодна для обеих сторон, вот только Сину от этого ничуть не легче, ведь за полчаса общения чертов выскочка знатно потоптался на гордости его семьи. В итоге вниз, на репетицию, охотник спускается в далеком от хорошего расположении духа. Тщательно подготовленные к приему гостиная и столовая чуть улучшают его настроение, как и взволнованные лица сидящих за сервированным столом парней, исполняющих роли членов Совета и их свиты: обычно на таких встречах разрешено появляться только главам семей и их доверенным лицам, поэтому "обычные смертные" рады даже этой спонтанной постановке. Син усаживается на свое место во главе стола и легко кивает замершему у дверей Да Вею, давая знак, что репетицию можно начинать. Разумеется, ни одного из изысканных блюд, запланированных на завтра, сегодня не будет. Главное, чтобы Ифань понял саму процедуру и не дергался так уж очевидно на собственном дебюте. Когда за Ифанем все-таки приходят, чтобы сопроводить на эту проклятую репетицию, он уже достаточно взвинчен, чтобы желать скорейшей смерти всем и каждому. Мало того, что Исин несколько дней к ряду пичкал его маловразумительными сведениями о своем народе, так еще и с утра сегодня к нему в камеру заявились тот странный парень из белого кабинета, от которого не стоило ждать ничего хорошего, и его напарница. И помучили они его знатно. С избавлением от джинсов не было проблем, но вот дальше все пошло в разрез с понятиями скилоса об одежде. Строгий черный костюм отвратительно кололся, белая рубашка была оснащена бесполезными маленькими пуговицами, застегнуть которые стоило огромных трудов и львиной доли терпения. Носки - еще куда ни шло, но вот неудобные черные туфли стали просто пыткой. Ходить сложно, а понимание назначения конкретно этой обуви ускользает от Ифаня до сих пор. Мало того, что странный теос и его помощник постоянно бесцеремонно прикасались к нему, так еще и правила приличия и этикет, что так старательно пытался вдолбить в него Исин, никак не вспоминались. Все, что осталось в голове, - это "не загрызи никого". Рычание под запретом, физический контакт через руки обязателен, а толчки и простые случайные прикосновения и вовсе нельзя считать за внимание. Конечно он упрямо сделал все, что требовалось, но еще до обеда пес вымотался и обозлился на весь народ мудрецов в целом и на каждого проклятого теоса в отдельности. По дороге из подвала в жилую часть дома ни один из сопровождающих ничего не говорит, что Ифаня вполне устраивает. Достаточно и того моря безделушек и полезного хлама, раздражающая пестрота которых окружает его со всех сторон. Когда перед ним, наконец, открываются массивные двери, впуская в просторный зал, он уже едва сохраняет спокойствие, но все-таки держится, стараясь игнорировать, что в костюме неудобно и жарко, а туфли нещадно давят на пальцы. Так, стол. Они это проходили. Здесь никто толком не ест - все просто отщипывают блюда по куску и кладут себе в тарелки для вида. Сейчас от него требуется вежливо склонить голову, приветствуя гостей, и усесться на стул. Это он может. Когда миссия завершается успехом, по мнению самого скилоса, он старательно пытается придать лицу "невозмутимый вид", хоть и с трудом понимает, что это значит. Исин сказал, без обнажения зубов, без злости и отвращения. Пес выбирает самое подходящее чувство: с легко вздернутой бровью и пренебрежительным взглядом он выглядит цивилизованно и высокомерно. О покорности и смирении охотник не говорил, только о приемлемости физического контакта и возможности завести разговор. Пока к нему не обратятся прямо, не отвечать, поэтому Ифань сосредотачивает свое внимание на маятнике часов, следуя за ним глазами и пытаясь не чесаться. Все-таки костюм - отвратительная штука. Исин следит за появившимся в комнате псом с напряженным вниманием, пытаясь обнаружить малейшую промашку, но Ифань держится правил, что отчего-то раздражает еще сильнее. Нет, разговор с Ханьгеном точно следовало отложить до лучших времен. Пока Лин и ее помощницы, нанятые специально для прислуживания на завтрашнем вечере, с милыми улыбками разливают по хрустальным бокалам виноградный сок, имитирующий благородное вино, и раскладывают на фарфоровые тарелки сэндвичи, Син буравит своего зверя тяжелым взглядом, отмечая и пренебрежительное выражение лица, и пустой холодный взгляд, и напряженные под прекрасно сидящим на ладном теле пиджаком плечи. Выглядит Ифань просто потрясающе, скилос и не скилос одновременно, да и держится очень неплохо, учитывая непростой день. Но хвалить его Исин не спешит. - Да Вей, - тихо бросает он сидящему по правую руку наставнику, поднося к губам свой бокал и опуская взгляд к тарелке. Старик понимает все правильно. Секунда - и вот он уже наклоняется к Чену, сидящему сбоку, и начинает горячо шептать ему что-то, бросая на замершего напротив пса насмешливые взгляды. Особо Да Вей не скрывается, так что парочка крепких выражений, вроде "неотесанной шавки" и "безродного дикаря", доносится до ушей Ифаня. Син подхватывает со стола нож и вилку и принимается сосредоточенно кромсать свой сэндвич на аккуратные кусочки, представляя, как в пятницу в это же время будет точно так же мучить среднепрожаренный стейк. О том, чтобы контролировать своего пса, он старательно не думает. Едва ли завтра у него будет такая возможность, так что стоит научить Ифаня самостоятельно думать прямо сейчас. Пес решает, что все проходит относительно неплохо, учитывая, что он проголодался и устал. Разглядывать гостей неприлично, поэтому он сосредотачивается на еде. Это занятие умиротворяет и успокаивает, ведь он представляет, как в скором времени будет беспрепятственно поглощать все это. От созерцания прекрасного отвлекает раздражающий резкий голос, который не сулит ничего доброго. Хороший слух не уходит вместе с дикой агрессией, поэтому Ифань слышит каждое произнесенное Да Веем слово, и ни одно из них не радует. Оскорбления, что щедро сыплются, словно снег, адресованы определенно ему. Искра вспыхивает быстро и разгорается стремительно. Слышать подобное от теоса - неприемлемо, но пес лишь отчаянно чешет ногу под столом, пока никто не видит. Вожак знает, что делает, пытаясь вывести его из себя. Для скилоса этот вечер - поле боя, и позволять провоцировать себя такими плевками он не позволит. Отомстить он сможет позже, а сейчас доставлять удовольствия Да Вею он не станет. Это словно игнорировать назойливое насекомое во время битвы с сильным врагом: пусть оно кусает и жужжит, но есть кое-что поважнее. Возможно, Ифань воспользуется ножом, спрятанным в бесхозном матрасе в его камере, чтобы вырезать язык, который столь опрометчиво оскорбляет его, или же собственными руками свернет его шею, чтобы был слышен смачный хруст, но не те звуки, что извергает его рот. Подобные мысли приносят облегчение и возвращают пса к столу с едой и скуке. Все это кажется бесполезным, но охотник говорил, что это какой-то тест, и пока у него нет возможности сбежать, придется выполнять такие задания. Кто знает, вдруг Исин сдержит свое обещание раньше, чем появится возможность содрать железный обруч с шеи. Хотя разглядывать гостей и не положено, скилос невольно ловит на себе взгляд незнакомой самки и слегка поднимает уголки губ, выдавая некое подобие высокомерной улыбки. По другому не выходит, не то он обнажит зубы, а этого делать нельзя. Все это тянется и тянется под монотонные оскорбления вожака, а есть хочется все сильнее. Провокации видимого результата не приносят, что немного улучшает настроение Исина. Краем глаза он замечает, как его пес переглядывается с одной из подруг Лин, и позволяет себе тонкую усмешку. Ну что ж, пожалуй, этот тест можно счесть сданным. - Да Вей, - снова зовет охотник, привлекая внимание не на шутку увлекшегося наставника, - может, пора сосредоточиться на еде? Старик понимающе кивает и покорно замолкает, но в глазах его плещется еще много невысказанных оскорблений. Ей-богу, если когда-нибудь эти двое останутся наедине, прольется кровь. Следующим молчаливому приказу Исина подчиняется Чен - он делает маленький глоток сока и обращается к неподвижному Ифаню через весь стол, спрашивая мнение пса о проведенных в неволе днях и о его новом хозяине. - ... Должно быть, такого выдающегося самца, как ты, немало оскорбляет, что на пути к его свободе стоит какой-то сумасбродный мальчишка, - мило улыбается псу доктор, подцепляя на зубчики вилки выпавшую из сэндвича курицу. - Да еще, к тому же, и теос! Син едва сдерживает смешок, слыша, как точно Чен передает презрительные интонации, с которыми скилосы обычно это говорят. Пожалуй, даже Да Вею не удалось бы сказать лучше. Пес рассматривает кусочек курицы на вилке и жалеет, что не может так же насадить на нее странного теоса из белой комнаты. Он всегда знал, что от того одни проблемы, но не догадывался даже, что тот может разговаривать в таком отвратительном тоне. Совсем недавно теос ловко впихивал Ифаня в колючий костюм, а сейчас задает вопросы. Эта часть проверки оказывается для скилоса чуть ли не самой сложной, ведь мало спокойно выслушать, еще необходимо выдать приемлемый ответ. Охотник говорил, что нужно отвечать так, как привык, только вежливо. Такой совет ничуть не разъяснил ситуацию, зато Ифань понял, что врать не обязательно, как это делают все теосы, поэтому отвечает он довольно честно: - Да, пожалуй, это немного неприятно. По ощущениям сравнимо с тем, как вы себя чувствуете, находясь за одним столом со скилосом. Отвратительно, но терпимо, - он пытается скопировать гнусную физиономию, которую видит каждый раз на лице вожака при их встречах. К ней добавляется диковатый оскал - открытое проявление агрессии. Пусть только попробует сказать еще что-нибудь и окажется без пальцев. Вилка соблазнительно поблескивает на столе. Куда лучше она будет смотреться воткнутой в чужую руку. Удивительно, как получается еще вежливо отвечать, а не рвать зубами податливую кожу на глотке. Ифаню кажется, что он использует за это время весь запас свей выдержки. Ну ничего, все это закончится, и когда он окажется на свободе, уж тогда развлечется с высокомерными теосами и их культурой. Неудивительно, что у них проблемы с генетикой, ведь они проводят время за столь раздражающими занятиями, как вот такие обеды. Исин удивленно вскидывает голову, слыша ответ пса, но все-таки решает не обижаться. Пожалуй, это самое мягкое и безобидное, что Ифань вообще мог сказать, оставаясь честным. Все идет на удивление гладко. Хорошо бы, спокойствие скилоса было столь же непоколебимо при встрече с Советом... Если честно, Сина и самого немало бесят эти надменные всезнающие стариканы, так что чихвостить Ифаня за легкую несдержанность он, пожалуй, не будет. Но чуть-чуть поиграть ему никто не мешает. - Как грубо, Крис, - сурово хмурится охотник, со звоном откладывая вилку и нож в сторону и поднимая на пса колючий взгляд. - Мне казалось, к этому моменту наше взаимовыгодное сотрудничество уже перестало быть для тебя таким уж отвратительным. Наверное, мне стоит пересмотреть некоторые аспекты твоего... поощрения... - тут он невольно вспоминает об их самой последней договоренности - насчет секс-партнера для похотливого скилоса, и холод в голосе становится непритворным. - В этом доме все были с тобой довольно приветливы, так что твое замечание насчет присутствующих здесь людей довольно оскорбительно. Разве тебе хоть раз указали здесь на твое истинное место?! - но продолжить ему не позволяет сухая ладонь Да Вея, коснувшаяся его локтя. Черт, пожалуй, Син и вправду увлекся. - Кхм... - он недовольно морщится, снова протягивая руку к бокалу и жалея, что там не вино. Не одному Ифаню необходимо оставаться терпеливым. - Ладно, оставим эту тему. Лучше поведай нашим "гостям", какое из изобретений теосов произвело на тебя самое сильное впечатление? Плавным переход не назовешь, но получше придумать ему не удалось. Конечно, никто не говорил, что они здесь просто мирно побеседуют и пощипают вычурные блюда. Пес всегда знал, как теосы будут к нему относиться, это ведь их натура. Как он никогда не смирится со своим заточением, так и они никогда не примут его как равного, но не сильно-то и хотелось. Одно дело - оскорбление от Да Вея или едкая колкость от парня из белой комнаты, но то, что он услышал сейчас, переходит какие-либо рамки. Ифань не ожидал, что охотник станет его отчитывать публично, будто он какая-то грязная шавка. Подобное отношение оскорбляет. Самый болезненный удар получаешь от того, кто не кажется способным на такое. Это унизительно. Ярость начинает шипеть внутри, проедая внешний слой из выдержки. Через дыры сочится яд, выплескиваясь наружу, слово за словом. - Мне пришлись по душе защитные механизмы города и вот такие стильные и удобные штучки, - скилос проводит пальцами по холодному металлу на шее, - это то, что обезопасит всех и каждого, в этой комнате так точно. Исин с удовольствием продемонстрирует это чудо, не так ли? Ему ведь нравится делиться этим со всеми, - кажется, Ифань ответил на вопрос. Он даже не против удара током, это было бы даже не настолько болезненно, как слова теоса. Тело восстановится, а вот вытравить пятно с гордости практически невозможно. Исин выслушивает его ответ, не поднимая взгляда, но едва ли причина тому - чувство вины. Судя по всему, разрешение говорить правду пес воспринял уж слишком серьезно, рассудив, что свобода слова компенсирует ему физические ограничения. Так дело не пойдет. Кожа чешется адски, и пес, уже не сдерживаясь, с остервенением задирает рукав и трет предплечье сквозь ткань рубашки. Кажется, слышится треск. Черт бы побрал колючие костюмы, жару и всю эту затею в целом. Он не ручной зверек, чтобы прыгать за кусок хлеба на задних лапках. Лучше отгрызть себе руку, чем протянуть ее за помощью к таким ничтожествам. Они все не достойны уважения, и Син сейчас - худший среди них, ведь маскируется он слишком умело. Так, что даже скилос ненадолго поверил в его честность. Ифань, сдерживаясь из последних сил, решает воспользоваться уроками самоконтроля и поднимается с места, цедя сквозь зубы: - Прошу простить, мне нужно отлучиться на несколько минут. Это ведь возможно, пока меня не привязали цепью к столу? - он не дожидается ответа и ловко отодвигает стул, а после покидает зал с гордо поднятой головой. За дверью пес с силой впечатывает кулак в стену, ощущая, как злость кипит внутри. Когда Ифань (довольно вежливо, надо отметить) покидает комнату, Исин устало вздыхает и откидывается на спинку стула. - Ну до чего же глупый пес, - ворчит он недовольно, больше для зрителей, чем искренне так думая. - Ничего личного, ребят, это просто такая стадия, - Син обводит притихших "гостей" взглядом, расплываясь в легкомысленной улыбке. - Вы пока доедайте, а я пойду верну его. Думаю, для следующей сцены нам хватит Ли, Фенга, Чена и Да Вея. Остальным - спасибо за участие, простите, что потратили ваше время. Разумеется, завтрашний ужин растянется на несколько часов, и Ифаню едва ли удастся избежать шквала вопросов, куда более провокационных, чем те, что были заданы сегодня. Но теперь пес хотя бы представляет примерное количество человек и общее направление разговоров. Небольшая, но все же фора. - Да Вей, - негромко окликает Син своего наставника, пока те, чьи имена не прозвучали, шумно поднимаются из-за стола. - Не поможешь мне кое с чем? - Невозможно вот так просто оставить без внимания сказанное скилосом, он должен уяснить для себя пару вещей. Плевать, что Ифань находится здесь совсем недавно. Правила этого дома распространяются на всех. Ифаня удается обнаружить на лестнице, шатающимся от стены до стены в тщетной попытке успокоиться, по-видимому. Исин не отвечает на его вопросительный взгляд, лишь жестом приглашает пройти за собой, пропустив сосредоточенного Да Вея вперед. Этой короткой процессией они доходят до душевой в подвале, встречающей их прохладным влажным воздухом и тишиной. Наставник дожидается, пока охотник и пес войдут внутрь, а потом запирает дверь снаружи, оставляя их наедине. Пес догадывается, что сейчас ему предстоит очередной разговор о терпении и моральности. Это, конечно, весьма увлекательно, только не ясно, зачем они направляются вниз и почему их сопровождает Да Вей. Возле двери в душевую Ифань и вовсе теряется, с опаской поглядывая на окружающую обстановку. Охотник сейчас вызывает в нем лишь чувство обиды и раздражение за весь тот фарс. Уязвленная гордость сдавливает тисками. Скилос сжимает и разжимает кулаки, пытаясь успокоиться, но тщетно. Исин слышит щелчок замка и только тогда поворачивается к своему зверю. - Не думал, что твое слово так мало значит, - говорит он разочарованно, запуская руку в карман брюк и извлекая оттуда чрезвычайно полезную безделушку. - Я думал, мы поняли друг друга. Мне казалось, ты начал понимать мой мир, честно отрабатывая свою часть сделки. Но теперь я вижу, - Син подходит ближе к замершему псу и стремительно вцепляется в его волосы, заставляя чуть нагнуться, - что ты - настоящий лицемер. Ты думаешь, что все знаешь, видишь нас насквозь, читаешь наши мысли. Но на самом деле... - он поднимает вторую руку, поднося равномерно мигающее устройство к металлическому ободку на сильной шее. - Ты так ничерта и не понял, - слышится тихий писк, и ошейник послушно размыкается, соскальзывая в подставленную Исином ладонь тонкой серебристой лентой. Слова, сказанные Исином обвиняют его в чем-то ужасном, хотя пес не понимает что он сделал не так, ведь это его публично оскорбили, да еще тот, кто должен был оставаться на его стороне. Право, какая глупость - думать, что теос окажется надежным. Единственный, в ком можно быть полностью уверенным, - это ты сам. Ифань отчетливо понимает, что это его сущность, его способ выжить и приспособиться. И ни жесткие слова, ни крепкая хватка не смогут этого изменить. Странный звук сопровождается уменьшением давления на шею. Пес непонимающе смотрит на металлический обруч в руках охотника, затем трет пальцами горло, убеждаясь, что там ничего нет. Рычание, довольное и одновременно жесткое, сопровождает быстрые движения. Железка звенит, падая на плитку, а Чжан Исин прижат к холодной стене с рукой, плотно сжимающей его горло. Такое уже происходило, но сейчас на скилосе нет электрической дряни, поэтому он может беспрепятственно издеваться и причинять боль. Относительная свобода кружит голову, пьянит и радует. - Не думай, что я позволю надеть это на себя еще раз, - Ифань рычит, второй рукой сдирая клочьями свой пиджак. - Ваша хваленая цивилизация ничего не стоит, ваши отношения - бессмысленный фарс, а с генетикой всегда была беда, - пес самодовольно усмехается. Но отсутствие страха в глазах напротив ему не нравится. Не так он представлял момент расправы, хотя это лишь нюанс. - Мне только интересно, зачем ты это сделал, Чжан Исин? Ты ведь не глупый и не самоубийца, - скилос разжимает пальцы, позволяя охотнику осесть на пол и откашляться. Син сползает по холодной кафельной плитке, не в силах сдержать сдавленного кашля после крепкой хватки, а успокоившись, растягивает губы в издевательской улыбке. Пес нападает в ту же секунду, как до него доходит, что Исин только что сделал. Предсказуемо. И совершенно неинтересно. Не такой уж и особенный у него зверь... Однако думает Ифань все же довольно быстро, ведь после парочки пафосных фраз он все-таки соображает, что где-то здесь есть подвох. - Не будь идиотом, пес, - фыркает он хрипло, все еще ощущая чужие длинные пальцы вокруг своей шеи, - ты не выйдешь отсюда живым. Ты видел, я оставил Да Вея за дверью, и поверь, он более чем экипирован, чтобы тебя усмирить. Разумеется, теперь ты можешь в своей обычной презрительной манере отмахнуться от моих слов, решив, что справиться с ним, а потом и со всеми остальными теосами в этом доме, - пара пустяков для тебя. Но поверь, далеко ты не уйдешь в любом случае. Нарушив нашу сделку, ты умрешь, Ифань. Все равно, от чьей руки. Син делает еще один глубокий вдох, собираясь с духом, и снова поднимается на ноги. - Ну что, теперь ты готов слушать, глупый пес? - смотрит на зверя насмешливо, складывая руки на груди и прислоняясь к стене. - Или слушать теоса без этого ошейника - слишком унизительно для тебя? Скилос не слишком удивлен подобной предусмотрительностью. Было бы даже немного обидно, если бы все закончилось так просто с тем, кому удалось его поймать и посадить в клетку. Угроза жизни преследует пса с малых лет, но лезть на рожон в такой ситуации слишком рискованно. Исин не скрывал своих намерений с самого начала, вел себя достойно и не принижал его. До сегодняшнего дня, пока не решил проявить настоящее лицо, достойное его ничтожного народа. Но ведь Ифань не такой, он знает цену своим словам, и поэтому в качестве уважения и ради собственной безопасности он решает, что согласится выслушать. В любой момент можно с тихим хрустом отделить пару шейных позвонков и закончить их диалог. - Слушать теоса в любом положении унизительно, - отвечает пес, - но ты утверждал, что не теос, а Чжан Исин, - скилос выделяет чужое имя, говоря о нем как о достойном противнике, а не безликом ничтожестве. Раз уж он признал в нем бойца, то не станет так просто отказываться от традиций. - Только потому что мое слово чего-то стоит, я не стану причинять тебе вред. Для скилоса свобода слишком важна, чтобы не рискнуть, а сейчас ты значительно увеличил мои шансы на успех. Я осознаю свое положение и силу теосов, находящихся за этой дверью, но раз ты здесь, то опасаться некого. Даже если твое единственное преимущество - это удача, то у остальных подобной защиты нет, - Ифань чувствует себя гораздо лучше, несмотря на замкнутое пространство и Да Вея за дверью. Теперь он может хотя бы попытаться и не оказаться сразу же зажаренным под высоким забором, но свою жизнь пес тоже ценит, поэтому продолжает. - Я выслушаю все, что ты захочешь сказать, но сперва мне нужны извинения за публичное оскорбление. Так как оно первое, то слов будет достаточно, - скилос стягивает остатки пиджака, бросает его на пол и выжидающе смотрит на охотника. Возможно, он даже их примет, если это будет искреннее покаяние, а не жалкое подобие. Без ошейника пес явно расслабляется и теперь уже болтает без умолку. Куда только подевалась его презрительная мина, с которой он язвил пару минут назад за столом?! Син хмыкает, удивленный тем, что его имя в сознании скилоса все-таки победило тесную связь с теосами, но его это не слишком-то утешает. Пес открыл свой рот за столом дважды - и оба его ответа показали, что прогресс в обучении достигнут минимальный. Глупо было пытаться применить свою собственную методику и игнорировать труд всех своих предков, теперь Исин готов это признать. В обучении зверя единственным действенным орудием может быть лишь жесткость, демонстрация твердой, несгибаемой воли, а еще гордость, искренняя вера в свой народ и свои корни. У Ифаня все это присутствует в полной мере. Черт, да пес едва ли не захлебывается от собственной важности, и ни ошейник, ни нудные лекции послушно прогибающегося под каждое требование Исина не смогли этого изменить. Невозможно перевоспитать кого-то только пряником. Порой нужно доставать и кнут. Но сегодня Син все-таки ограничится словесным внушением. Может, он еще недостаточно зол, а возможно, дело все-таки в собственном упрямстве. Он даст псу последний шанс, один единственный. И если этого разговора окажется недостаточно, методы все же придется сменить. - Ты оскорбил меня первым, - цедит охотник сквозь зубы, возвращая зверю пылающий взгляд. - Понимаю, ты старался держать себя в рамках, но снова забыл, что слова для теосов имеют реальный вес. Мы социальны, пес, общение - наш способ понять друг друга. Поэтому тщательно следи за тем, что говоришь в нашем присутствии. Я не собирался раздувать из этого большое дело, хотел ограничиться лишь замечанием, но потом осознал, что этого тебе будет недостаточно. И, в качестве доказательства, ты все только усугубил. Он чуть хмурится, припоминая изменившиеся лица сидящих за столом ребят. Ни один из них не заслужил подобного от дикого зверя, не способного приоткрыть свой разум для чужой культуры. - Твоя надменность застилает тебе глаза, пес, - продолжает Син, распаляясь все сильнее. - Убежденный в собственном превосходстве, ты упускаешь детали. Разве кто-нибудь из моих людей хоть раз выказал тебе свое неуважение? Был ли хоть раз в этих стенах, чтобы ты почувствовал себя по-настоящему униженным?! И забудь о своих скилосовских мерках - эти парни не обязаны их знать, не обязаны тебе прислуживать. Ты для них - чужак, им плевать на твои правила и привычки. Они здесь ради меня, ради моих обязательств, я не принуждал их, не заставлял силой. Для них важно то, что я делаю, а значит, для них важен ты. Вот почему никто не плюет тебе в лицо за твое происхождение и не шарахается в сторону, когда ты проходишь мимо. Вот почему все эти люди сели с тобой за один стол и разделили свою еду, хоть и не обязаны были. Так что не смей делать столь поверхностные выводы на их счет. Сейчас самое время объяснить Ифаню, что провокации Да Вея и Чена были запланированы, но отчего-то Син не хочет этого делать. Слишком много чести. - А что касается второго твоего меткого замечания, то вот он я, - Син разводит руки в стороны в приглашающем жесте. - Твой ошейник снят, ты волен делать со мной все, что хочешь. И даже если за дверью стоит мой человек, он не сможет тебе помешать. Но я все равно не боюсь тебя. С самого начала я говорил, снова и снова, что ограничение твоей свободы оберегает твои же интересы. Что люди за пределами этого дома не столь широко мыслят и едва ли могут похвастаться подобной терпимостью к нашим заклятым врагам. Но ты меня не слушал. У нас была сделка, пес. Ты волен уйти, если сможешь вписаться в наше общество. Не задумывался, почему расклад именно такой? Ведь ставки довольно высоки... - охотник улыбается, замечая раздражение на лице пса. - Все просто: когда ты действительно поймешь нас, ты поубавишь эту свою непомерную гордыню и перестанешь видеть в нас только лишь наглое говорящее мясо. Я отпущу тебя только тогда, когда ты сможешь увидеть в нас людей. Довольно удивительно, сколько слов можно использовать для выражения собственного превосходства. Болтливость этого народа поражает. Вот бы они с таким же рвением стремились улучшить свой вид. Псу нет никакого дела до чувств теосов. И что же все это значит? Он виновен, потому что будучи в ошейнике требует извинений за оскорбление? Такая малость, но кажется, теосы слишком высокомерны, чтобы признать свою вину. Лицемерие в тандеме с гордыней. Отвратительное сочетание. - Я здесь пленник и выполняю все твои пожелания, а получаю взамен только унижения. Видимо, мне просто показалось, что ты способен на достойный ответ. Теосы ничем не отличаются друг от друга, - Ифаню плевать на остальных, что находились в тот момент за столом. С ними он поквитается после, это будет быстро и просто. В тот момент только слова охотника задели его. От этого злость подпитывается горечью предательства. - Говоришь о хорошем отношении и моей безопасности, но ты меня сюда привел, это не было моим добровольным решением. Кормежка по расписанию, охрана, удары от твоего помощника и угрозы смерти. Сомнительное благо. Если теосы не считают человеком меня, то с чего я должен отвечать тем же? - скилос знает о том, как горожане относятся к псам. И нужно сказать, эта ненависть взаимна. Но сейчас он имеет ввиду только одного конкретного теоса - того, который сейчас перед ним. - Твоя смерть не сделает мне чести. Свою часть сделки я выполню, но только потому что обещал. Договор только между нами, а эти, - Ифань брезгливо кивает на дверь, - пусть не ждут любезностей. Они твоя стая, но мне нет никакого дела до слабых. Уважение и отношение как к равному нужно заслужить, - пес ценит свое слово, и ответственность за собственные поступки и действия сильнее неприязни к теосам. Обещание невозможно легко стереть, поэтому для сохранения собственной гордости и достоинства он сделает то, что требуется. Ифань уверен, что способен стать частью ненавистного общества, не потеряв своей сути. Это не сложнее, чем выжить в месте, где он родился. Для него это вызов и возможность показать охотнику свои возможности. Псы способны на многое, ведь когда желание становится слишком сильным, оно превращается в инстинкт. Отношение Ифаня, это отвратительное отношение к его народу, к его людям, окончательно выводит Исина из себя. Он прогнулся слишком сильно - и теперь самодовольство пса не знает границ. Проклятье. - Я одержал победу, - холодно парирует Син, хмурясь. - Я смог тебя поймать, так что не пеняй мне за ограничение собственной свободы. Ты должен согласиться, что плен в моем доме - самое мягкое, что могло с тобой случиться после промашки в лесу. Охрана, ошейник, высокие стены - разве это не комплимент твоей силе?! Я отвечаю за своих людей, на меня возложена ответственность за их безопасность, а ты - самая главная угроза. Едва ли твое отношение к теосам можно назвать терпимым и мирным, так что за это извиняться я не буду тоже. И никому не нужна твоя любезность! Просто в дальнейшем воздержись от насмешки над теми, о ком ты не имеешь ни малейшего представления... Бесполезно объяснять Ифаню, что большая часть жителей этого дома - изгои в собственных семьях за то, что они делают то, что делают. Едва ли скилос когда-нибудь поймет, с каким недоумением смотрят на людей, добровольно согласившихся взаимодействовать с псами, помогать им, готовить для них, даже просто находиться рядом. Да, имя Чжан многое значит для общества теосов, плоды их трудов существенно поспособствовали их процветанию, но к остальным участникам этого воспитательного процесса окружающие относятся с изрядной долей подозрения. Отец Исина многое сделал, чтобы это изменить, но его скоропостижная смерть и последовавшие за этим годы без Охотника свели достигнутый им результат на нет. Теперь именно Исин отвечает за то, чтобы работа всех этих людей увенчалась успехом - и к ним перестали относиться, как к фрикам. И он этого обязательно добьется. - А что касается моего помощника... - Син устало вздыхает, оглядываясь на запертую дверь. - Могу лишь сказать тебе, что за свое поведение Да Вей всегда отвечал сам. Да, я могу одобрять или не одобрять его действия, могу даже наказать его за проступки, но я не делаю этого - потому что он свободный человек, со своей головой на плечах и своим представлением о том, что правильно, а что нет, - он тонко улыбается, вспоминая свои ранние годы под присмотром строгого наставника и его споры до хрипоты с отцом о том, как следует воспитывать единственного сына, будущего наследника фамилии Чжан. - Да Вей расстался со своим ошейником почти двадцать лет назад, и с тех пор никто не может диктовать ему свою волю. Поэтому, если хочешь прекратить столь унизительное для тебя рукоприкладство, постарайся подружиться со своим бывшим собратом, пес. Скилос понимает, что сейчас ни о каком признании вины за нанесенное оскорбление не идет и речи. Единственное, что слышит пес, - это правду о том, что теос на самом деле думает о его заточении здесь. Слова остаются для Ифаня лишь словами, ведь доказывать право на гордость он привык совсем другим способом, нежели жители города. - Глупый мальчишка, ты не знаешь чего стоит свобода скилоса, - пес отлично помнит лишения, голод и жестокость по отношению к тем, кто отказывался прислуживать более сильным. Чтобы подниматься в их иерархии, необходимо стать тем, кто победит в бою за еду и обретет право на гордость среди равных, еще даже не являясь взрослым самцом. Переживать стычки с другими стаями, будучи ребенком, учиться драться и всегда быть бдительным ради возможности самостоятельно решать, какую пищу есть. - Пока я жив, ты не имеешь права говорить о победе. Неужели так и не понял главного? Гордость пса невозможно искоренить клеткой, ее можно вырвать только с жизнью, - Ифань не ищет понимания, он предупреждает. Если Исин ждет от него покорности или признания ценностей теосов, то зря, этого не будет. - А что касается этой убогой стаи, то они - только твоя проблема. Ко мне она не имеет никакого отношения, - обсуждать прислугу пес не намерен. Неудивительно, что он принял Да Вея за вожака, ведь у того достаточно силы, чтобы стать таковым, но ему это никогда не удастся. Те, кто принимает положение слабого, становятся со временем ничтожными, и ничто не сможет восстановить поруганную гордость. - Что собираешься делать, Чжан Исин? - скилос расстегивает манжеты. - Если говоришь, что смерти мне не избежать, то сделка с мертвецом не может считаться действительной, - пес усмехается и делает шаг по направлению к двери. Пусть у Да Вея оружие и весь дом полон теосов, но охотник не оставил ему иного выбора, кроме как попытаться бороться за свою жизнь. Оскорбления не сопровождают предложения, поэтому Ифань намерен воспользоваться шансом, пусть он и не велик, а вступать в бой слишком рискованно. Отвратительные туфли летят в угол комнаты - скилос говорится к нападению. Син устало наблюдает за тем, как скилос торопливо раздевается, явно собираясь вступить в бой. Попытка совершенно бессмысленна, Да Вею сказано стрелять сразу же, как откроется дверь, а одного дротика транквилизатора хватит с лихвой, чтобы усмирить боевой задор мятежного пса. Это тупик. - Я понял, - вздыхает охотник, раздраженно ероша волосы. Не стоило даже пытаться, для Ифаня все его слова - просто мусор, шелуха. - Ты скилос, я теос. Мы не поймем друг друга. Но я все еще не хочу твоей смерти. Сделка остается той же: сойди за своего, и я отпущу тебя. Мне жаль собственного времени, так что надолго твой плен не затянется, не волнуйся. Если завтрашняя встреча пройдет, как надо, я клянусь, что продержу тебя здесь не больше пары недель. Этого времени будет достаточно, чтобы тебя выпустили из городских ворот с миром, не целясь в спину и не навешивая маячков для выслеживания твоей стаи. Все, что ему нужно, - это вторая попытка. Если Совету понравится результат его трудов, ему позволят снова покинуть город - и в этот раз Исин не будет столь самонадеян. А Ифань может идти, куда хочет. Син нагибается и поднимает ошейник, отмечая, как сильно остыл не соприкасающийся с горячей кожей металл. - Теперь выбор за тобой, пес, - говорит он тихо. - Свобода или смерть? Предложение настигает скилоса у самой двери, когда он уже приготовился к нападению. Обида все еще растекается по крови, въедаясь сильнее, но из двух вариантов выбор очевиден. Вступать в бой, если не уверен в победе, не в его правилах. В смерти нет ничего благородного, даже если это ради свободы. Ему дают выбор. Опять унизительный и болезненный, но все же. Внутри все клокочет от злости от подобного поведения, это нельзя оставить так просто. Будет еще не один подходящий момент, и в следующий раз пес его точно не упустит. Сейчас же лучше погасить ярость и прислушаться к голосу разума. Ифань разворачивается и в пару шагов оказывается возле охотника. Ошейник в его руках вызывает отвращение, и нотки сомнения грызут его изнутри, но он уже принял решение, и собственное слово не даст ему отказаться. Пес протягивает руку, обхватывая чужое запястье, и смотрит пристально и жестко: - Смотри, чтобы в следующий раз тебе не пришлось делать такой выбор, - он цедит сквозь зубы и злобно щурится. - Если ты соврал, то пожалеешь, - длинные пальцы перехватывают холодный металл, и, недовольно морщась, скилос застегивает обруч на своей шее. Чужие слова все еще звучат в голове пса, и почему-то он уверен, что сможет доказать свое превосходство даже подобным образом. Плевать на восхищение никчемных теосов. Возможность расквитаться и заработать уважение Чжан Исина для него гораздо важнее. Исин не удивляется его выбору - пес не глуп, это давно уже стало понятно. Но зрелище того, как скилос сам застегивает на себе ошейник, чуть улучшает его паршивое настроение. - Я бы не стал лгать о подобном, - отвечает он тихо, застегивая пуговицы на своей рубашке до самого верха и поднимая воротник, чтобы Да Вей, стоящий снаружи, не заметил проступающие на шее синяки от чужих сильных пальцев. - Ты и сам это знаешь, правда? - не дожидаясь ответной реплики, Син поворачивается к двери и пару раз стучит. - Да Вей, все в порядке. Мы выходим. Репетиция отменяется. Ифань осознал всю важность пятничной встречи и больше чудить не будет. По крайней мере, Исину хочется в это верить.