Храни тебя Бог, прости...

      «После Нового года я тебя почти не видела, хотя наши смены порой совпадали. Но я заметила, что они стали также частенько совпадать с Катиными сменами. Твои смены. Украдкой посмотрела график, который подтвердил мои опасения. Вы были вместе. На работе и – что важнее – вне ее…»       Лисицын внимательно смотрел на абзац, буквы в котором расплылись в одном месте. Не нужно быть экспертом, чтобы понять, что это след от слезы. Он мог легко предположить, что она плакала, когда поняла, но не подумал бы, что потом, когда решилась написать ему об этом – а то письмо было непривычно коротким, – тоже будет плакать. Женщины сентиментальны…       Константин потер глаза, перед которыми невольно вставал образ другой женщины – не первой, но той самой единственной, что никак не отпускала его. Она была скромной, мягкой и завораживающей в своих пестрых одеждах. Порой она казалась ему крепкой как бамбук, иногда выглядела хрупкой и ранимой как лепесток розы, а то вдруг становилась юркой и гибкой, как тростник, что клонится к земле от ветра, но потом всегда распрямляется в полный рост. Он любовался ею, как может любоваться парень в двадцать с небольшим лет – благоговейно, не веря своим глазам, позабыв про все на свете, не замечая утомляющего палящего солнца Кавказа. Он чувствовал жаркое пламя в груди от ее горячего живого взгляда и в то же время не мог сдвинуться с места, чтобы подойти. Сначала не мог. Лишь через несколько дней, когда сердце перестало стучать так гулко при виде нее, а она привыкла, что он то и дело оказывается рядом, пусть и держится на почтительном расстоянии, Константин осмелел и приблизился. Она стояла возле колодца, набирая воду в два больших жестяных ведра, чуть повернув голову в его сторону, и следила за его перемещением. Почувствовав нутром, как она вся напряглась, Лисицын остановился в нескольких шагах, боясь испугать, и продемонстрировал свою самую ослепительную улыбку.       - Здравствуйте, девушка! Не найдется ли у вас немного водички для доброго молодца? А то солнце, жара… в горле пересохло…       Она не ответила, но осторожно отошла, обойдя вокруг колодца, и указала рукой на ведро свежей воды, стоявшее на пыльной земле. В душе тогда все оборвалось – она не собиралась даже удостоить его словом! Пытаясь побороть в себе досаду, Лисицын с напускной жизнерадостностью подошел к ведру, зачерпнул ладонями ключевой водицы и умыл лицо. Она следила за ним ни приветливо, ни враждебно, как следят за маленьким ребенком в опасном месте, чтобы вовремя вмешаться, если вдруг тот что-то натворит. Уходить не хотелось, но Константин не мог найти предлог, чтобы остаться. В то время у него было еще недостаточно опыта, чтобы легко и просто завести беседу с противоположным полом; он не знал, о чем говорить, а все темы, приходившие в голову, казались нелепыми и неуместными. Он выпил немного воды, бросив взгляд на девушку, сохранявшую молчаливое безразличие, а потом взял ведро и… вылил себе на голову. Холодная вода отрезвила лучше плетки. Сердце подпрыгнуло в груди, когда он увидел, что она ахнула, обмерла и вдруг рассмеялась звонким, переливчатым смехом. Отфыркиваясь шумно и со вкусом, завидев такой результат, Лисицын широко улыбнулся, вытирая лицо рукавом.       - Хорошо! – довольно крякнул он, отмечая, как теплеет ее взгляд и отпускает бдительность, пусть она и закрыла рот ладошкой, застеснявшись своей искренней радости. – Ты не переживай, я тебе сейчас снова наберу, - Константин легко подхватил дежурное ведро и сбросил его вниз.       Она положила руки на деревянное ребро колодца, с любопытством смотря на незнакомого офицера, но продолжала хранить молчание. Лисицын крутил рукоятку, стараясь продемонстрировать все свои мускулы, показать себя сильным и уверенным, словно он каждый день только и делает, что водой промышляет.       - Вот твое ведро, красавица, - указал Константин на него как на подарок, и она осторожно, лишь краешками губ, улыбнулась.       - Спасибо.       Это было первое слово, которое он от нее услышал. Услышал и замер, как от звука чудной музыки в надежде, что она заиграет вновь. Но девушка молчала, разглядывая его осторожно, лишь изредка поднимая ресницы, словно нехотя.       - Тебе спасибо, - пытался переломить ситуацию в свою пользу Лисицын, - не дала умереть от жары и жажды. – Она снова чуть улыбнулась, будто в ответ, но губ не разомкнула. – Давай помогу отнести, - осмелев, предложил он, - показывай, где живешь.       Ее взгляд вдруг вспыхнул, почернел от страха и возмущения; она бойко подскочила к своим ведрам и торопливо заговорила:       - Что ты! Что ты! У меня отец строгий! А ну как увидит, что не одна иду! Попил водички и будет. Ступай своей дорогой! – она укоризненно сверкнула глазами, вцепилась в свои ведра и засеменила так быстро, как могла, по пыльной просеке в сторону деревни…       Лисицын подавил вздох, откинувшись на спинку дивана, и закрыл глаза. Сколько лет уже прошло, сколько событий минуло, а он все еще помнит тот ее взгляд, резкий, дерзкий, испуганный – такой выразительный, что приковал его к месту на несколько долгих секунд, достаточных, чтобы она ушла…       «Я настолько растерялась от этого открытия, хотя прекрасно понимала, насколько это закономерно после того вечера, что мое состояние не могло отразиться на работе – я пропустила, не заметила, что речь идет о разных людях. Еще бы! Близнецы: один Игорь, другой – Илья, даже имена похожие, не говоря уже обо всем остальном. Было стыдно, когда ты указал мне на эту ошибку, да еще и в присутствии Галины Николаевны… так опростоволоситься… но не так больно, как от того, что Катя и ты…»       Катя и он… После корпоратива, случившегося перед самым праздником, Лисицын завалился в свою берлогу с желанием поспать. Шустов звал его к ним отмечать Новый год, говорил, что будут только свои, но ему ничего не хотелось – он считал, что уже встретил Новый год там, в офисе. И он бы проспал, если бы за два часа до торжественной полуночи ему не позвонила Гордеева и прямолинейно, как летящая в ворота шайба, не заявила:       - Мне нужна твоя помощь!       - Что случилось? – зевнув, Константин потер переносицу.       - Меня тут пригласили на вечеринку, а мне не с кем пойти. Так что собирайся, я жду тебя через час у себя. Тут рядом с моим домом, начало в одиннадцать, - скомандовала она.       - То есть отказаться я не могу? – усмехнулся он.       - Причина? – строго спросила Катерина, словно он прогулял рабочий день.       Лисицын тогда подумал и решил – черт с ним! Сходит с Гордеевой, развеется. Праздник, опять-таки, на дворе. Мероприятие оказалось условно светским, достаточно было периодически улыбаться проходящим мимо людям, чокаться бокалами и выражать бурную радость – нехитрая задача. После полуночи все высыпали на улицу – запускать петарды. Именно там, Гордеева неудачно наступила в сугроб, споткнулась обо что-то и полетела в снег, увлекая его за собой, и пока все остальные кричали и взрывали, они вдвоем лежали на снегу, глядя на цветные россыпи огней снизу. Полупьяная Катя была легка и смешлива, да и он – что скрывать – расслабился от души. Притянул ее к себе вдруг, поцеловал, а она и не сопротивлялась. Новогоднее утро Лисицын встретил уже у нее дома. Голова была чугунная, но ночные подвиги он свои помнил. Судя по тому, что Гордеева сварила ему кофе и не торопилась выгнать из своей квартиры с первыми лучами солнца, ее все устраивало. Тогда и его – тоже.       «Я старалась избегать тебя, чтобы лишний раз не травить душу, а вот с Катей мне почему-то стало легче. Наверное, потому что и она изменилась. Все-таки мужчина очень влияет на женщину. До этого Гордеева была как ядовитая стрела – того и гляди просвистит в воздухе и воткнется в твое самое уязвимое место – насмерть. А теперь больше напоминала довольную кошку, евшую сливки и спавшую на перине. Она перестала нападать, бросаться шипами, хотя порой и отчитывала за промахи, но в целом с ней стало приятнее общаться. Я старалась не думать, что она такая добрая, потому что ты с ней…       Как ни странно, в этом мне помогал Игорь – он постоянно подкалывал дружески – то со специалистами по несчастью, то с кровью, которая зимой и летом одним цветом, то еще с чем. И мне ничего не стоило отвечать ему тем же.       Отвлекал от невеселых дум о тебе и Костя Котов. Нет, ты не подумай, не в том смысле. Просто он всегда так себя вел, как будто он тут самый незаменимый, а никто не замечает, будто от его слова многое зависит или все только и мечтают, чтобы он чем-то их одарил. Он то учил меня жизни, то обещал жениться, но и то, и другое вызывало во мне только смех. Хотя, думаю, если бы ты мне бросил «Женюсь!», пусть даже в шутку, я бы лишилась дара речи и прилипла к стулу, и еще бы долго меня не смогли привести в чувство… Почему так всегда бывает? Мы слышим те слова не от тех людей. А от тех людей мы слышим не те слова… Впрочем, Катя, наверное, слышала все верно…»       Лисицын невидящим взглядом уставился на стол поверх письма. Он вспомнил тот случай, когда все вокруг было заляпанным то кровью, то вишневым соком, как он подкалывал Гордееву и отыгрывался на ней за очередной кошмар, потому что ему опять снилась она, и, видимо, он произнес ее имя, потому что утром Катерина поинтересовалась, кто это. Он резко тогда пресек ее любопытство, сказав, что это не ее дело, но осадок остался, и в течение дня Константин то и дело срывался на напарнице, словно наказывая ее за то, что она слышала священное имя, произносить вслух которое было запрещено всеми не писанными законами. Но когда дело было раскрыто и он вновь съязвил, не подумав, то по ее лицу понял, что перегнул палку, и что-то его дернуло позвать ее в кино. Он даже не раздумывал – сорвался как мальчишка в омут с головой, чтобы отделаться от послевкусия ужасной ночи, терпкого утра и нервного дня.       - А что сейчас идет? – только и успела спросить Катерина, пока он выталкивал ее из допросной.       - Да какая разница? Посидим, мороженое съедим. Пошли-пошли-пошли, не упрямься!       Она и не упрямилась. После стольких нападок на ровном месте ей тоже хотелось немного перемирия, радости и нежности в отношениях.       Лисицын выпрямился, почувствовав, что плечи начинают затекать, и размял их круговыми движениями. Тогда он начал ценить Гордееву, даже не ее саму, а то тепло и уют, который она ему обеспечивала. Допытываться до его прошлого Катерина сочла ниже своего достоинства и делала вид, что ничего не случилось. Константин не знал, срывалось ли ее имя еще когда-то с его губ, пока он проводил ночи с Гордеевой, но та никак – ни словом, ни взглядом, ни намеком – и никогда не высказывалась больше на эту тему. Катя довольствовалась настоящим с ним, пропуская мимо ушей все остальное, и уже за это Лисицын был ей благодарен. Но не до женитьбы.