Храни тебя Бог, прости...

      Лисицын бросил письмо на пол рядом с собой и на секунду закрыл глаза. В следующий свой рабочий день он явился свежим и бодрым, словно ничего не было, словно он начинал с нуля общение с Дашей.       Когда он вошел в лабораторию, чтобы проверить настрой девушки и осведомиться о новых достижениях науки, Максимова сидела в темноте над микроскопом и что-то тихонько бурчала себе под нос. Константин аккуратно прикрыл дверь, накинул на плечи белый халат и неслышно подошел к лаборантке.       - Привет, Даша! – и он по-доброму рассмеялся, услышав, как она охнула от неожиданности, схватившись за сердце. – Как дела? С микроскопом разговариваешь?       - Очень смешно, товарищ майор! – Максимова укоризненно посмотрела ему в глаза, но, покраснев, тут же отвернулась к прибору. – Я вот тут чешуйку нашла и хочу сделать анализ ее ДНК, - деловито заявила она. – А у вас что?       «Я тогда весь вечер думала, что нужно что-то изменить, чтобы ты смотрел на меня по-другому, не как на школьницу, которая все не может выучить расписание и наладить отношения с одноклассниками. Тогда я решила использовать косметику. Смешно вспоминать, что я встала на полчаса раньше обычного, чтобы нанести макияж – «сделать лицо», как говорит одна моя подруга. А ведь с вечера тренировалась перед зеркалом, выбирая цвета и оттенки. Но мне не нравилось. Все было не так. Мне казалось, что с разрисованным лицом я похожа на куклу из детского магазина, из тех, что широко открывают глаза и громко говорят «ма-ма». Мне хотелось выглядеть старше, серьезнее, а получалось наоборот. Пугало.       В итоге я, конечно, что-то намалевала, дала себе установку, что меня не волнуют комментарии окружающих – так всегда проще, и отправилась в ФЭС. Самым главным было теперь не размазать всю эту красоту – с непривычки меня так и тянуло то почесать веко, то приложить пальцы к губам. Я старалась следить за собой. К сожалению, меня по-прежнему выдавала прическа – два топорщащихся в разные стороны хвостика с голубыми резиночками. Только белку играть в саду на утреннике… Кулема…»       Лисицын усмехнулся. Его всегда поражало, насколько женщины придают значение своей внешности. Не просто общему виду, а идеальной гармонии, в которой должны сосуществовать тысячи разных нюансов. Вспоминая шкатулку жены с косметикой, он не мог не дивиться, зачем ей столько разных тюбиков и карандашей, если они одинакового цвета. Правда, номер у них почему-то был у всех разный.       - Потому что они не одинакового цвета, - терпеливо объясняла супруга, рисуя линию на тыльной стороне ладони сначала одним карандашом, потом вторым, третьим… - Видишь?       - Что? – не понял он.       - Разницу, - тяжело вздохнула жена, будто мать, чей сын из школы снова двойку принес.       - Нет, - пожал плечами Константин, но поспешил реабилитироваться: - Ну, может быть, этот чуть темнее вон того.       - Все с тобой понятно, - словно диагноз, констатировала супруга и отправила его тогда восвояси, сообщив, что через десять минут будет готова.       Самое поразительное, что умело комбинируя эти свои штуки, она действительно каждый раз выглядела немножко иначе. Чудеса, да и только!       «Как ни странно, уверенности мне придала Алена, что отвечает за наши обеды. Она принесла мне чашки, передав, что Рогозина велела снять с них ДНК, и спросила, зачем это нужно. Она не знает, как я ей была благодарна за этот вопрос! Ведь я сразу почувствовала себя профессионалом, специалистом, экспертом – почти профессором! Стараясь выдерживать важный тон, хотя в душе все ликовало и прыгало, я постаралась спокойно объяснить смысл добычи материала для анализа таким путем. Она осталась удовлетворенной ответом, а я с новым рвением принялась за работу. Настолько была поглощена разглядыванием чешуйки, что даже не заметила, как ты вошел. Улыбающийся, довольный, благоухающий – я уловила пряные нотки твоего парфюма. Как будто в прошлый раз был совсем не ты, а кто-то другой – твой брат-близнец, как в мексиканских сериалах. Я тогда как раз смотрела один по вечерам, впрочем, это неважно…       Ты сразу начал меня подкалывать, шутить, одним только взглядом лишая меня всей той напускной серьезности и важности, которую я так старательно в себе воспитывала. Я не могла не краснеть, когда твое лицо было так близко, и лучше тебе не знать, о чем я тогда думала. Лучше бы и мне не знать этих мыслей! Поэтому я поспешила отвернуться к микроскопу. Так, глядя одним глазом в лупу, проще было вести деловой разговор. А уж когда ты упомянул машины, я решила, что пробил мой звездный час. Не поверишь, я специально выучила текст про все эти шины и марки автомобилей, чтобы в ответственную минуту не мямлить, как кролик перед удавом (хотя мямлит ли кролик перед удавом?), а уверенно докладывать результаты экспертиз и свои умозаключения. Только на тебя это не подействовало. Удивительные качели: когда я не могла собраться с мыслями, ты подгонял меня и вел себя серьезно, словно напоминая, что здесь не место детям; а когда я пыталась быть профессионалом, ты будто нарочно все обращал в шутку и специально добивался, чтобы я не устояла и повела себя как девчонка. И в этот момент ты мне тоже напоминал озорного мальчишку со двора, а не строгого майора…»       Лисицын улыбнулся. Как она верно все подметила, хотя у него и в мыслях не было провоцировать какие-то определенные реакции. Просто тогда, глядя на ее деловитую строгость, он подумал, что, видимо, переборщил в прошлый раз, коль теперь она к нему так относится, и своими шуточками лишь пытался выяснить, насколько глубоко обидел девушку.       Даша действительно грамотно и толково доложила информацию о машинах.       - Пятнадцатидюймовые шины «Пирелли» - довольно качественная и распространенная резина, может встречаться на любой из иномарок, начиная от «Мазды» и заканчивая «Бентли», - небрежно пожала она плечами, точно говорила о чем-то пустяковом.       - «Бентли»? – переспросил он.       - «Бентли», - не смутившись, подтвердила Максимова с милой улыбкой.       - Спасибо, Дашенька, ты сузила наши поиски, - не преминул ответить Лисицын. Она отвернулась, отводя взгляд, а он не удержался: - Слушай… и чоб мы без тебя делали… - Дарья тут же схватилась за карандаш, явно намереваясь метнуть в него, как копье, но Константин упреждающе выставил руку вперед: - Работай, - точно заклинание, медленно произнес он и со смехом вышел из кабинета, думая, какая же она все-таки девчонка – все реакции детские. У Белой такие же.       «В тот день в лаборатории мы работали вместе с Таней. Несмотря на то, что я очень хорошо отношусь к Игорю и всячески благодарна ему за помощь и поддержку, работать с Белой мне легче. Наверное, потому, что она такая же девчонка, как и я, а иногда даже больше. С ней мне не надо делать серьезный вид или доказывать, что я эксперт – Таня общается со мной на равных, и вообще – она такой простой и искренний человек, что я порой ей завидую и не понимаю, откуда у меня тогда так много заморочек – мы же с ней одного возраста. Она спокойно – при Галине Николаевне! – заявила, что у нее фобия (она змей боится), поэтому не надо ей ничего показывать. Непосредственная! У меня так не получается. То есть с ней-то, конечно, с ней мне скрывать нечего, а вот… Наверное, в этом все дело – когда что-то скрываешь, не можешь позволить себе быть непосредственной».       Лисицын вздохнул: дело тут было не в непосредственности и не в искренности, как полагала Даша. Просто Белая была на особом счету у Рогозиной, как Тихонов или Антонова. Они не предпринимали ничего, чтобы устроиться на работу в ФЭС, наоборот – это Галина Николаевна сделала все от нее зависящее, чтобы заманить этих сотрудников под свое командование. Поэтому некоторые вольности с их стороны считались обычным делом, и никто уже не обращал на это внимания. Только Максимова. По незнанию.       «Когда я, наконец, смогла идентифицировать три группы отпечатков пальцев, мне казалось, что следствие снова зашло в тупик, а вышло с точностью до наоборот. Все-таки я просто биолог, а не оперативник – иногда мне не хватает соображалки на соединение всех кусочков в одну картину. Возможно, это приходит с опытом – не знаю.       Я помню, как мама похищенного мальчика привела к нам его после выписки из больницы – они хотели поблагодарить Галину Николаевну за успешно раскрытое дело, за спасение. Вы с Костей Котовым тогда очень удачно проходили мимо и забрали мальчика в буфет, потому что его мама хотела о чем-то поговорить с Рогозиной наедине. Мне тогда показалось, что ты очень хорошо умеешь ладить с детьми, потому что ты как-то сразу нашел общий язык с ребенком, что-то у него спрашивал и советовал. Я тогда подумала, что ты будешь хорошим отцом…       Я ушла быстро, потому что капитан Котов все смотрел и смотрел на меня, а мне казалось, что он читает все мои мысли, как бегущую строку в новостях. Мне стало очень неуютно от этого, ведь даже я стараюсь не смотреть, что там… в этой бегущей строке…»       И вновь письмо обрывалось, как глава романа, продолжение которого следовало искать в новом выпуске журнала. Лисицын повертел сложенный листок бумаги, бросил его к предыдущим двум письмам и встал, чтобы размять затекшие конечности. За окном бесился ветер, срывая листья с деревьев и унося их вихрем по асфальту, бросая их в лобовое стекло движущемуся транспорту, как зима швыряет снежные хлопья.       Константин помнил того парнишку – после всего случившегося он быстро выбил у матери отказ от ненавистного английского и музыки, а также упросил взять жабу. Хорошо, что не змею, как его отец…       Лисицын оперся ладонями на подоконник, перекатил вес на руки, опустив голову. Вспомнилось, как старшая дочь недавно просила завести котенка, но жена была против, говоря, что ей двоих детей хватает, чтобы еще с котенком нянчиться.       - А с жабой нянчиться не нужно… - пробормотал себе под нос Константин, поднял голову, словно опомнился, выпрямился, встряхнулся и пошел на кухню – варить себе кофе.