Fragile Immortality

1921 год, 13 мая. Западная Германия. Окрестности Франкфурта на Майне. Звонкий стук сапог по брусчатке. Сменились часовые. Один из них дал прикурить другому. На улице накрапывал мелкий дождь, поэтому зажечь дорогую сигарету удалось не сразу. Мелкий, витиеватый дымок пошел вверх, из-под карниза. – Хороший день был сегодня, не правда ли? – прозвучал в повисшей тишине густой бас, столь не свойственный, штандартенфюреру Густаву Шпиццеру, человеку худощавому и узкому в плечах. Он аккуратно отошел от окна. Сел на стул, который в ответ скрипну. В комнате, несмотря на довольно мощную включенную лампу, было необычно тускло. Хотя, до появления главного наблюдающего инспектора, комната ярко освещалась и меньшими силами. – Действительно, – согласился сидящий напротив него седовласый мужчина. Он поднял кружку и осушил залпом. Как в последний раз. На короткие усы попало немного жидкости, на что и указал ему Густав. Джеральд, вынув платок серо-зеленого цвета и утерев растительность, молча пододвинул чайник с заваркой к себе. – Должен признаться, – снова начал Шпиццер, так как собеседник не торопился разговаривать. – Вы мне изначально не понравились. Ваше поспешное назначение на приоритетный для рейхсфюрера* Роттена проект "Ф2", и ваши неудачи, – Джеральд сглотнул комок в горле. С одним из самых ярых эсэсовцев стоило быть очень осторожным. – Но теперь, – он лукаво поднял уголки рта. – После сегодняшнего теста на унтерменшах*, я полностью удостоверился в вашей искренней службе нашему Фюреру. – в этот момент они оба встали и отдали дань уважения верховному вождю. – Я был приятно удивлен "Сардой". Она работает так скоро, и так жестоко... Особенно мне приятно принять тот факт, что после полутора года безуспешной работы над "Ф2", в проекта "Сарда" вы добились успехов уже на третий месяц. Похвально, Кинтобор, похвально. – Шпиццер сложил ладони вместе. – Так может, вы вплотную займетесь дальнейшей разработкой "Сарды", а ракетоносители доверите другим? Кинтобор ответил не сразу. – Я справлюсь с задачами, данными мне Великой Германией, штандартенфюрер, – официальным тоном сказал Джеральд. – Я рад вашему упорству, очень рад, – Густав раскрыл наградные часы. – Мне пора возвращаться к выполнению своих задач, Кинтобор. После того, как собеседники учтиво поклонились друг другу, Шпиццер направился к выходу. Но не успел Джеральд выдохнуть с облегчением, как штандартенфюрер резко остановился и повернулся в его сторону, будто увидел нечто из ряда вон выходящее. – И всё же, я не могу отделаться от мысли, что ваш отец, служитель Второму Рейху, дал вам такое... имя. Я не настаиваю, – спокойно говорил Густав, и этот голос заставлял стоять по стойке "смирно", – а просто предлагаю. Вам стоит задуматься о смене имени. Карл вам подойдет, – он вышел на улицу. Джеральд ещё с минуту высматривал в окне уходящего Шпиццера, с которым рядом шли трое рядовых, в качестве охраны. И только тогда, когда тот исчез из виду, Джеральд успокоился, и налил в пустую кружку порцию нового чая. Встал и подошел к шкафу. Отодвинул один из томов по учению великого Фюрера. За ними скрывлась кнопка. После нажатия на неё, из соседней полки выпал журнал. Положил его на стол. Открыл новую страницу. Джеральд стал записывать. То, что происходило. Мысли, страхи. Только так он мог выжить в той среде, в которой оказался. Не сойти с ума. 1953 год, 22 ноября. Околоземная орбита. Колония АРК Душно. Кинтобор уже на протяжении получаса не слушал Чарльза. Всеми мыслями он был там, в прошлом. Где все было так сложно и запутанно. Но последняя часть из монолога Рэммонда почему-то зацепила слух, и Джеральд снова вернулся в привычное состояние. – Сотни лет человечество билось над темой бесплодия и всех проблем, связанных с вынашиванием плода, с сохранением его жизнеспособности. А вы просто взяли и за два с половиной года изобрели искусственную утробу. Да за одно это вас нужно наградить премией мира и человечества! Почему ваше изобретение не используют там, внизу?! Ведь это перевернет всю науку вверх дном! – продолжал разводить бурю в стакане Чарльз. – Потому что неизбежно возникнут проблемы с моралью и этикой. У людей за миллионы лет сформировался институт женского деторождения, семьи, воспитания малыша. А я взял и перечеркнул основную женскую часть. Даже не задумываясь о том, что могут подумать об этом другие, – внезапно для ассистента встрял профессор. – К тому же, просто представь мир, где роль женщин в круговороте природы снижена почти до нуля. Человечество еще не готово к таким радикальным переменам. – А когда будет готово? – спросил Чарльз. Джеральд на секунду задумался. – Никогда. – коротко ответил он, глубоко выдохнув. – Что с обработкой данных? – переключил тему он. Чарльз подошел к принтерам, выдергивая листок из их недр. – Это существо справляется с вакцинами. Похоже, его врожденный иммунитет гораздо сильнее. – он отложил бумагу. – Для его-то возраста в семь неполных дней. – заметил потом Чарльз. – И еще, вопрос личного характера, можно? – Джеральд молча кивнул. – Почему ушел Хаукинс? Вы с ним поссорились? – Скажем так, выяснилось, что у нас принципиально разные подходы к работе. А ещё в моей речи много "сексизма", – через несколько секунд четко выговорил Джеральд, нисколько не смутившись. – Я удовлетворил любопытство? – В полной мере. – сразу ответил Рэммонд. – Я продолжу работу, – он указал на незаполненный до конца список выявленных активных клеток в крови существа. – Продолжайте, – махнул рукой Кинтобор. Он уже не мог думать о работе, поэтому вышел из блока лаборатории. Ноги сами несли его по нижней палубе АРК'а, одной из самых пустынных. Кроме шума ауто-автоматов, перевозящих грузы по вагонам монорельсовых поездов, была странная тишина. Панорамный, широкий, иллюминатор. Там, далеко внизу, голубой шар. Такая далекая Земля. Родной дом. Там он оставил свою жизнь. И, наверное, себя. 23 Ноября. – Ну, что у него там? – Эйбу очень сложно было удержаться от любопытства, но он сохранял осторожность. Матильда сидела в углу, массируя виски. Закрытыми глазами она что-то осматривала, будто только так видела то, чего не увидит кто-либо другой. – Смотрит какой-то журнал, там... Фу, непристойности, фу! – она резко отдернулась. – Что он... Ай! – Матильда мотала головой, словно избавлялась от роя комаров. – Так они... фу, противно смотреть! – наконец сказала она. – Код, ты узнала какой код? – потряс Тауэр её за плечо. Девочка отрицательно качнула головой. Эйб посмотрел назад. Ови осторожно выглядывал из их укрытия, высматривая охранников. Они проникли очень глубоко, и было бы обидно уходить ни с чем. – Как успехи? – Эйб пролез через деревянный ящик, ближе к Кинтобору. – Я насчитал всего девять человек. Вооружены просто. – кратко ответил Ови, поправив очки. – Дверь взломаешь? – вызывающе спросил Эйб. – Конечно! – выпятил грудь колесом Кинтобор. – Любую дверь, в любое время, любой сложности, любого уровня доступа секретности и... – Тауэр его грубо оборвал, стукнув в плечо. Сначала Ови ничего не понял, но топот позади всё объяснил. – Чуть не попались! – шикнул Эйб. – Говори тише! – Ови виновато кивнул. – Матильда, выходим. Девочка махнула рукой. Их укрытием служили ящики в самом дальнем конце широкого помещения с камерами хранения. Сегодня им нужно было узнать, какие новые секреты завезли сюда три дня назад. Это было нечто вроде "охоты за тайнами". У Эйба в его комнате в самом далеком тайнике находилось уже много всяких "трофеев" с таких "охот". Троица, выждав подходящего момента, быстро прошмыгнула в открытый полупустой контейнер. Скрылись в тени. И снова маневр. Такими перебежками они достигли заветной камеры хранения под четырнадцатым номером. Рядом - ни души. Укрылись в разгрузочных ящиках. – Ну, француз, дело за тобой, мы будем сидеть и высматривать местность на предмет опасностей. – Эйб похлопал Ови по плечу. Мальчик, воодушевленный героическим настроем, вышел из ящика и подошел к кодовому замку. Благо, он располагался ниже обычного, и ему не составляло труда достать его. С помощью заранее приготовленной маленькой отвертки, начал откручивать переднюю панельку. Но тут же, стоило первому болтику упасть вниз, как весь зал мгновенно осветился красным цветом, и загудела сигнализация. – Спасайся кто может! – воскликнула Матильда, и, случайно сбив с ног Тауэра, как ошпаренная, понеслась через весь коридор к спасительному люку вентиляции. Не успел Эйб встать, как его тут же подхватили за плечи и поставили на ноги. Их окружили охранники. ... – Я хотел остановить его! Но он меня не слушал! Я думал, что догоню его и сам объясню, что так плохо поступать, без вашего участия, но у меня не получилось... – выжимая из себя слезу, договорил Тауэр. Мария положила на его плечо ладонь. В комнате заведующей приютом Констанции было на удивление прохладно. Сама Крастман, с непониманием, посмотрела на внука профессора. – Ну, вот что тебя туда тянет, Ови? Это уже не первый случай, когда тебя хватают на месте преступления. – снисходительно говорила она. Мальчик тихо всхлипывал, иногда утирая слезы. Позади него стоял сам Кинтобор, сочувственно глубоко вдыхая. – Чтобы это было в последний раз, Ови. А теперь иди к себе, посиди и подумай над своим поведением. – мальчик послушно вышел из комнаты. Профессор ничего не ответил. Крастман кивнула детям, и те кинулись в дверь. – Джеральд. – строго начала Констанция. – Поговори с мальчиком. Может, ему просто не хватает общения, и он таким образом хочет привлечь к себе внимание, – смягчилась женщина. – Постарайся занять его чем-нибудь, хобби, какое-нибудь, к примеру, ему не помешает. Нельзя допускать повторения такой ситуации. Они говорили ещё о чём-то. Но это всё, что сумел услышать Эйб, пока его не дернула за рукав Мария. – Подслушивать нехорошо. – сказала она. – А я не подслушиваю. Я газету читаю! – быстро среагировал Тауэр, одним махом открыв какую-то бумажку. Мария хихикнула, прикрыв рот ладонью. Они шли по коридору нижних палуб. По обыкновению пустые, однако сегодня людей и ауто-автоматов было гораздо больше. Присели в беседке, возле самого большого панорамного иллюминатора, открывающего широкую картину космоса. Мария мечтательно смотрела на Землю и Луну, изредка тоскливо вздыхая. – Я думала, ты к братику пойдёшь. – безучастно сказал Эйб. – Мои слова для него ничего не значат. Да и занудный он, молчаливый. С ним неинтересно. – ничуть не смутившись ответила Мария, продолжая смотреть на планету внизу. – А со мной тебе интересно? – осторожно спросил Эйб, не показывая волнения. Мария с улыбкой повернулась к нему. – Конечно! Пойдём на монорельсовом поезде кататься? – Пойдём! – счастливый Эйб взял её за ручку. И они понеслись к лифту, ведущему на нижние портовые конструкции.