Западня для лисицы

      Солнце уже почти полностью ушло за горизонт, когда Рэйко, наконец, с трудом разлепила опухшие глаза. Веки будто свинцом налились, и каждый взмах ресницами давался через силу. Моргнув, девушка попыталась сфокусировать взгляд на неподвижной точке – часах, стоящих рядом на тумбочке. Несколько секунд она бездумно пялилась на циферблат: цифры двоились и расплывались, и Рэйко, сдавшись, перевела взгляд на потолок.       Закат окрасил стены и мебель в багровые тона, бросая отблески из незанавешенного окна, и комната приобрела зловещий, но вместе с тем иррационально уютный вид, скрадывая обезличенность интерьера. В горле пересохло, и голова гудела так, будто Рэйко вчера дралась на ринге и пропустила с десяток ударов. Неясная тревога вертким ужом поселилась в груди, постоянно напоминая о себе смутным чувством беспокойства. Рэйко нахмурилась, облизывая губы, и выпростала руку из-под тонкого одеяла, легонько проведя по мягкой ткани, ловя ощущение. Никто не предупредил ее, что побочные действия лекарств будут настолько сильными. Туман в голове потихоньку рассеивался, но тело все равно казалось чужим, незнакомым, и каждое движение выходило непослушным.       Тревога, нарастая, сгустилась до плотного киселя и опустилась вниз, к животу, разрослась вширь, осела на кончике языка, заставляя Рэйко ежесекундно сглатывать, царапая пересохшее нёбо, в надежде перебить горьковато-вяжущий вкус.       В голове лениво крутились мысли, ускользая на середине или даже в самом начале, и вереница путанных образов скользила на границе бессознательного, не успевая дойти до осознания. Исчезая, тая, растворяясь... В ушах раздавалось отчетливое тиканье часов, шевеля где-то в глубине нутра раздражение на этот навязчивый звук, но, тем самым, постепенно рассеивая вязкий дурман отупения. С трудом усевшись на постели, слабыми руками девушка откинула край одеяла, разглядывая тугой эластичный бинт, крепко и плотно обхвативший лодыжку и ступню правой ноги. Рэйко через силу пошевелила ею, проверяя, насколько хорошо слушается конечность. Пальцы едва заметно шевельнулись, но, вопреки ожиданиям, оглушающей волны боли от движения не было       "Наверное, действие таблеток еще не закончилось", — безразлично предположила несостоявшаяся мазохистка, щуря глаза в попытке разглядеть на прикроватной тумбочке упаковку обезболивающего. Но, как Рэйко ни старалась, взгляд натыкался лишь на серебристую фольгу, в беспорядке разбросанную на тумбочке, и невозможно было посчитать, сколько таблеток она приняла. Или ей их кто-то дал? Почему-то это казалось важным.       Тревога внутри достигла критической отметки.       Неожиданно на тумбочке беззвучно завибрировал телефон, напоминая хозяйке о себе, и о тех людях, которые волновались и переживали за нее. Рэйко попробовала было игнорировать звук, вновь откинувшись на подушку, но несколько минут спустя мобильный победил – монотонное жужжание все-таки вынудило ее предпринять попытку встать с постели. Звук от вибрации ввинчивался в уши, словно жужжание комара, раздражая до невозможности, и меньшим из зол было сдаться этим сигналам.       Нужно было ответить хотя бы Мэй. С усилием оторвав гудящую голову от подушки, девушка огляделась. Комната тут же закружилась перед глазами, и Ёши даже потребовалось некоторое время, чтобы осознать, где она находится.       Кажется, это квартира, которую ей выделил господин Имаёши, она в Японии, а вчера... И тут воспоминания, словно удар кувалдой, обрушились на нее и ошеломили, заставляя с тихим стоном повалиться обратно, закрывая руками лицо. Картины вчерашнего калейдоскопом замелькали перед глазами, а память услужливо подсовывала те детали, которые Рэйко хотела бы навсегда забыть: ожидание Джейсона; бассейн; Ханамия, в одних плавках, и дорожка темных волос, спускающаяся вниз по его сексуальному торсу, притягивающая ее взгляд и заставляющая дрожать внутри; позорная попытка борьбы в воде и еще более позорная – на кафеле; его руки и губы, поцелуи, жар его тела, власть над ней; ее стоны, похоть, желание и...       "О, нет!" — с отчаянием мысленно простонала Ёшивара, содрогаясь всем телом.       ...и его слова, разрушающие марево вожделения. Падение и болевой шок. Провал в памяти. Сегодня и сейчас.       К горлу медленно начала подкатывать тошнота, и Рэйко не могла сказать однозначно, в чем причина этого – из-за резкого движения, или от осознания глубины той пропасти, в которую она пала.       Оглушающий рой вопросов взвился в ее мыслях: как теперь она сможет работать бок о бок с Ханамией? Что он скажет, едва увидит ее? Почему вчера она не остановилась? Почему он вообще это начал? Почему она такая дура?! Кто еще знает о том, что произошло? Что будет дальше? Чего ей ждать теперь от этого мерзкого паука? Что он потребует за молчание? А ее репутация? Как она теперь сможет смотреть людям в глаза? Видел ли их вчера кто-нибудь? Догадался ли доктор о том, что произошло? — Боже мой, что же мне делать? — брюнетка с силой потерла виски, чувствуя, как начинает пульсировать боль в голове.       И знает ли Джейсон о том, что... — Оооооооо... — отчаянно застонала Ёши, отказываясь даже додумывать эту мысль. До крови закусив губу, она скрюченными пальцами вцепилась себе в волосы, чувствуя, как стремительно и непреодолимо разрастается внутри паника. Если Джейсон знает, это конец а это значит, что отец... — О, нет... О, Господи, пожалуйста, только не это...       "Главное – дышать, вдох-выдох, вдох-выдох, вдох..." — словно мантру, мысленно твердила себе Рэйко, пытаясь побороть так некстати начавшуюся паническую атаку. Помогало мало – мысли путались, а сердце колотилось, словно сумасшедшее. Рэйко бросило в жар, и всеобъемлющий страх захватил ее разум: она не могла думать ни о чем, кроме панического ужаса, завладевшего всем ее существом. Дыхание сперло, и как она ни старалась – не могла вдохнуть полной грудью, дыша ртом поверхностно и часто-часто, будто выброшенная на берег рыба. Сколько она так пролежала, свернувшись в комочек и задыхаясь от ужаса, Рэйко не знала, но ей казалось, что прошла уже вечность, и что она вот-вот не выдержит и умрет: сердце остановится, просто не справится, и никто не успеет прийти... От этой мысли паника стала еще сильнее, и Рэйко начала задыхаться, вцепляясь до кровавых полос себе в горло, пытаясь хоть так остановить этот спазм, дать хотя бы глоточку воздуха проникнуть внутрь. Горячие слезы пролились по девичьей щеке, скатываясь с кончика носа на подушку, оставляя прозрачные кляксы на белых наволочках. Рэйко попыталась сосредоточиться на дыхании, как ее учил психотерапевт, но выходило плохо. Мысли сжались до одной единственной черной точки, что пульсировала болью перед глазами. Ёшивара потянулась к телефону, ломая ногти о деревянную поверхность тумбочки, и нечеловеческий полукрик-полухрип вырвался из ее горла: — Господи...       Телефон упал на пол, сброшенный неловким движением. Рэйко видела, как светится экран, высвечивая иероглифы имени, как двигается по инерции мобильник, подбрасываемый вверх вибрацией звонка, видела, но сил бороться больше не было. Тело Ёшивары била крупная дрожь озноба, но паника уже отступила, не успев ею полностью завладеть.       Облегчение волной затопило девушку, несмотря на то, что физически она все еще была напряжена, как струна.       Рэйко прикусила губу и утерла слезы, свернувшись в комочек. Натянув одеяло на голову, Ёши лежала, пока дрожь и тревога окончательно не улеглись, давая телу расслабиться. Вывих тут же дал о себе знать болью, но сейчас девушка была ей даже рада.       Мерно жужжал на полу мобильный, и слышались голоса людей, ходивших по коридору, от которого Рэйко отделяла тонкая стена. Давно наступил вечер, а это означало, что служащие корпорации возвращались в свои норки, ища отдыха от трудного рабочего дня. Тихий разговор проходящих мимо мужчин, затем просто легкие шаги, потом кто-то с кем-то поздоровался (или попрощался?)... Женский смех раздался совсем рядом и стих, а вместо него низкий мужской голос что-то произнес. Наверное, это была парочка, и мужчина шутил, но сейчас спрятавшейся под одеяло девушке было не до подобных ленивых рассуждений. Она мерно вдыхала и выдыхала воздух, пытаясь найти точку опоры в дыхании, пытаясь расслабить каждую клеточку тела и отпустить страх, не дав ему превратиться в мышечный зажим. Не думала она, возвращаясь в Японию, что через столько лет придется вспомнить науку борьбы с паническими атаками.       И все-таки этот приступ не был полноценной панической атакой, это Рэйко понимала. Как и понимала, что прятки под одеялом не спасут от реальности, что нужно вставать и что-то делать… Для начала – выпить стакан воды, затем отпроситься у господина Имаёши еще на несколько дней и позвонить Мэй, а потом... Потом разобраться, наконец, с Джейсоном.       Ибо он не заслуживает позора и унижения, которые она ему принесла. И ей остается только молиться, чтобы он никогда не узнал о произошедшем. И никто другой не узнал. Рэйко отпустила край одеяла и положила руки под щеки, закусив губу. Боль в ноге была тупой и ноющей, а вот в груди – острой, словно безжалостный скальпель хирурга. Но эта боль говорила Ёшиваре, что она жива. ***       После того, как выпила еще парочку таблеток и сдавленным голосом просипела Мэй в трубку, что перезвонит позже, Рэйко из последних сил доковыляла до ванной комнаты. Телефон девушка предусмотрительно захватила с собой, наученная горьким опытом. Открыв кран, Ёши подставила руки под горячие струи воды, наслаждаясь и нежась в ласковом потоке...       В голову то и дело лезли навязчивые вопросы, ответа на которые она не знала: какие последствия повлечет за собой эта ситуация? Почему это вообще произошло? Почему именно с ним, с Ханамией? Она ведь всегда, еще со старшей школы, его ненавидела! Он ведь мерзкий интриган, лживый и до тошноты отвратительный, и эта истина остается незыблемой на протяжении десятка лет. Почему же вдруг он стал для нее искушением? И почему не остановился он сам? Да, она вроде как сказала ему пару неприятных слов, но... Неужели он разозлился и решил ее наказать? Да в таком случае Ханамия скорее бы сломал ей что-нибудь! Зачем она вообще начала ему дерзить? Дура... Знала же, что это тоже самое, что дразнить тигра в клетке. А сам Ханамия? Что его толкнуло на такой поступок? Страсть? Да бросьте, уж он-то умеет себя контролировать. Желание унизить ее? Но это было слишком просто для Ханамии, он бы придумал что-то изощреннее... Или она переоценивает степень его коварства? Его действия были вызваны только спонтанной реакцией организма, плотским желанием, или же он преследовал какие-то иные цели? Что, черт возьми, у него на уме? А если это было лишь актом унижения, то зачем? Для какой цели? Показать ей ее место? Но это излишне – она всегда помнила о нем. Месть? Но тогда за что? За школьные дни, или же за какие-то новые прегрешения, в которых он ее уличил?!       Чем больше она думала об этом, тем больше возникало вопросов – о причинах, побудивших ее на такие поступки, о мотивах Ханамии, и о последствиях, которые настигнут их обоих. И самое страшное было в том, что Рэйко совсем не была уверена, что на самом деле хочет знать ответы на эти вопросы. Иногда сладкая ложь бывает лучше горькой правды.       Резко встряхнув головой и пресекая дальнейшие попытки самокопания, Рэйко взглянула в зеркало и обомлела – такого пугала она не видела со времен... да никогда не видела, в принципе. Опухшее лицо, красные глаза, заплывшие и превратившиеся в две узенькие щелочки, сухие губы... Девушка судорожно схватилась за расческу, пытаясь привести волосы в порядок. И тут же сделала одно пренеприятнейшее открытие – руки дрожали, словно у алкоголика, а пальцы совсем не желали слушаться ее и гнуться, как подобает. Это означало, в свою очередь, что множество привычных в быту вещей теперь будут несколько затруднительны... Например, приготовление пищи.       Проковыляв со скоростью черепахи обратно в комнату, Рэйко нашла инструкцию от таблеток на тумбочке и внимательно просмотрела абзац про побочные действия лекарства. Все совпадало. С тяжелым вздохом усевшись на постель, временно недееспособная больная задумалась, как быть дальше, ведь если эти лекарства не подходили, их следовало поменять, верно? И сделать это мог лишь квалифицированный специалист.       И тут, словно Боги услышали ее, раздалась мелодия звонка. Номер был незнакомым. Но, еще до того, как нажать зеленую кнопку, каким-то шестым чувством Рэйко знала, кто там, на другом конце трубки. Закусив губу, смотрела на мигающий экран, ощущала вибрацию телефона в руке, знала... Знала, и рискнула ответить. — Алло? — Через десять минут у входа тебя будет ждать Накаяма. С вещами и документами. Ты едешь в больницу.       И протяжные гудки, оповещавшие, что собеседник отключился. Рэйко с чувством, от души, ругнулась. Не узнать этот хриплый низкий голос было невозможно, и она, к своему сожалению, прекрасно поняла, с кем говорила. Ханамия, черт бы его побрал, Макото, гори он в аду. Со своим безумно сексуальным торсом и руками, которые...       Тут Рэйко закашлялась, тряся головой, и залепила себе пощечину. Образ, против воли возникший перед глазами и словно выжженный каленым железом на сетчатке глаз, уходить не хотел совершенно.       Сердце пустилось вскачь, всколыхнув внутри нее море. И в этом море были не только те чувства, которые она хотела бы испытывать: злость, стыд, раздражение, ненависть, обиду, оскорбление... Было и что-то темное, что-то, что таится в самой глубине. Та бездна, которая смотрит в тебя, если ты посмотришь в нее. Которая проглотит тебя, затащит на самое дно и ты будешь тонуть, захлебываясь и теряя последние пузырьки воздуха, поднимающиеся наверх, к солнцу и свету… А после ты сам станешь бездной и растворишься в этой глубине, поджидая таких же идиотов.       Удовлетворение. Предвкушение. И... азарт. Бездна, в которую ее влекло со страшной силой. Тем не менее, звонок был кстати, словно провидение поджидало подходящего момента для него. И, как бы ни было противно (и страшно стыдно) встречаться с Ханамией, ей было необходимо увидеться с доктором.       Сжав зубы, Рэйко начала медленно собираться в больницу.