Гвардия Солнца

      Иланаро подумал было, что Анкано, раз узнал его в божественной форме, помнит о случае в Зале Внутреннего Спектра, и сейчас-то выяснится, что за условие поставил ему тогда Исмир. Но потом счел, что все-таки не факт – узнать в нем Исмира можно было и по докладам Рагаш и Белранда… пока он размышлял над этим, как он и сам понимал, не самым животрепещущим вопросом, Анкано, кажется, взял себя в руки.       – Быть может, тогда возможна какая-то отсрочка? – спросил он почти ровным голосом. – Я… у меня есть информация, которая наверняка будет полезна и вам… мой Король, – запинка перед титулом была почти незаметной. – И мои навыки… тоже могут быть еще полезны и Гвардии, и вам. Если все-таки есть какая-то возможность не дать мне умереть…       – Это невозможно.       Анкано закусил губу.       – Тогда я должен хотя бы рассказать, что произошло в тот день. Как именно Око вышло из-под контроля, чтобы это больше не повторилось. Я думаю, вам лучше записать.       – Сейчас твои слова не нужны, эльф.       – Что? В каком смысле «сейчас не нужны»? – похоже, Гвардеец ожидал всего, но не этого. У Иланаро была похожая реакция. – Но ведь это важно! Или… или мне все-таки удалось? Отправить Алдуина в будущее?       – Не удалось.       – Тогда я не понимаю! Иланаро, что все это значит?!       Если бы Иланаро и мог ответить, он не смог бы объяснить – сам не понимал Исмира. Мог только пожелать, чтобы Дракон Севера как-то пояснил свою мысль. Сработало это или тот заговорил по собственной воле, он так и не понял.       – Тебя держит в живых лишь сила Ока. Когда я опущу Посох, твое тело умрет. Прими же смерть с достоинством, эльф.       – Постой! – Анкано подался вперед, но луч, державший его, не позволил ему сделать и шага. – Иланаро, если ты можешь остановить его – останови! О Магнус, что за бред… ответь мне хотя бы, они живы? Рагаш и Белранд?       Надежда и страх в голосе Гвардейца были непритворны. На грани смерти так заботиться о своих коллегах? Иланаро вдруг ощутил стыд: будь он на месте Анкано, вряд ли бы подумал даже о Фаральде… возможно, будь жива Лиорна, он подумал бы о ней, но ведь это другое дело.       – Они живы.       – О, слава богам!.. Выслушай меня, прошу тебя. Ты ведь не просто так вернул мне сознание, верно? Так выслушай!       Иланаро тоже ничего не понимал. Если Исмир не хотел ничего узнавать от Гвардейца, почему просто не отрезал его от Ока? Зачем пробудил? Ужасная мысль вдруг пришла ему в голову: не из-за него же? Вдруг он привел Анкано в сознание, чтобы насмеяться, помучить, насладиться отчаянием мыслящего существа – а не гибелью бесчувственного тела? Но не может быть, Исмиру это не нужно, эта тьма есть лишь в его смертной форме, и то – побеждена, бессильна…       – Я должен был убедиться, что твоя душа в твоем теле, а не была поглощена Оком. Теперь я уверен в этом. Значит, ты умрешь, если умрет твое тело – как и предопределено.       – Подожди, прошу… хотя бы объясни мне…       На это Исмир не ответил. Иланаро почувствовал, что он уже готов опустить Посох – и вот теперь по-настоящему попытался остановить его усилием воли, до ощущения физической слабости от напряжения разума. Не потому, что собирался простоять всю жизнь вот так, конечно, но потому что… если уж Анкано придется убить, то нужно сделать это… хоть немного правильно. Не так равнодушно.       Но тщетно – Исмир чуть качнул Посохом, готовясь отрезать луч, поддерживающий в Анкано жизнь…       Тут Иланаро понял, что попал в вилку. Он мог остановить сейчас Исмира, приняв свою смертную форму. В каком-то смысле он должен был так поступить – как нормальный, добропорядочный мер. И одновременно он не имел никакого морального права поступить так, слишком высока была вероятность, что этим он подпишет мирозданию смертный приговор.       И тут он понял еще одно, и что-то в нем надломилось. С первого же мига осознания этой дилеммы он знал, что не отринет Исмира: сразу принял верное решение, второе решение, ни на секунду не рассмотрев возможность милосердия, убежденный в бессмысленности милосердия как такового. Это было жестоким уроком самопознания. Где-то под его внешней личностью (он не знал, как это назвать иначе), под тем, кого он привык считать собой… где-то под эльфом мирным, незлым, даже сострадательным всегда был он настоящий... его базис, стержень – хладнокровный, жесткий, безжалостный. Исмир и впрямь не был духом, вселявшимся в его тело, как и говорил Партурнакс: эта великолепная и страшная холодность приходила не снаружи – изнутри. Она помогла ему пережить Великую Войну, она поможет выжить ему и впредь. Снова спрячется, уйдет в тень, чтобы выйти наружу лишь перед лицом настоящей опасности, но будет внутри все время. Было неприятно осознать себя столь циничным. Не то чтобы он никогда не задумывался об этом раньше… сложно прожить почти сто восемьдесят три года, считая себя эталоном нравственности, но всегда была какая-то надежда, что в нем есть хоть сколько-то врожденного добра. Сейчас он не видел его в своей глубинной сути.       Почему Зал Внутреннего Спектра не открыл ему этого?..       А еще ему не было жаль Анкано, на самом деле не было жаль: то сочувствие, что он испытывал раньше, было неистинным – симулированным с оглядкой на соответствие моральным нормам, которые он считал приличествующими для современного тамриэльца.       Возможно, стоило бы посмотреть иначе, не обесценивать то хорошее, что он обрел с течением жизни, что было привнесено воспитанием и личным опытом. Пусть желание быть достойным эльфом было лишь формой сложного эгоизма, оно все-таки делало свое дело – он мог бы сделать в жизни намного больше зла, не будь этого. И все же…       В этой своей глубине он не чувствовал вины. Ни за убитых им лично, ни за старую ричменку – на самом деле это было не так важно для него, как ему хотелось бы думать. Вернее, вообще не важно. И сейчас, убивая Анкано, внешний Иланаро был опечален, хоть и не совсем искренне, но внутреннему было плевать. Он не хотел и изощренного зла, о котором думал недавно – это тоже было не самым глубинным: или любопытством свободного ума, или жаждой нового, пусть преступного, опыта, возможно, реализацией подавленной ярости, желанием отплатить кому-то за пережитую ранее боль, быть может, и червоточинкой извращенности, что все же была в нем.       Иланаро попытался обойти эти размышления, задавшись вопросом, зачем он сейчас вообще занимается этим самокопанием, уж точно не вовремя, и в общем-то бессмысленно – будь даже он злом во плоти, ситуацию это никак не изменило бы. Ему пришло в голову, что это что-то вроде побочного эффекта при бытии Исмиром, и, пожалуй, стоит все это обдумать еще раз, когда он станет собой, и не делать скоропалительных выводов о себе, основываясь на ощущениях в божественной форме.       Все эти сложные мысли, впрочем, заняли всего несколько секунд. Исмир, пока Иланаро предавался самобичеванию, успел лишь завершить сложный пасс, разрывающий связь Анкано с энергией Ока, запасенной теперь в Посохе.       Анкано не мог ничего сделать. На какой-то миг он прикрыл глаза, пытаясь, возможно, воспользоваться магией, но, поняв, что бесполезно, вновь открыл их, чтобы взглянуть в лицо своему убийце.       – Будь ты проклят, – сказал Анкано на альтмерисе, а в следующий миг луч, державший его, иссяк.       Гвардеец, словно из него выдернули стержень, неуклюже свалился на спину. Мелкие беспорядочные судороги прошли по его телу. Он корчился и раскрывал рот, пытаясь дышать, но что-то действительно разладилось в его теле. Анкано не мог кричать, потому что не мог набрать в легкие воздуха, но он явно испытывал сильную боль.       Исмир собирался просто стоять и ждать, пока тот умрет? Агония могла быть долгой…       Не зная снова, сумел ли он воздействовать на свою бессмертную форму, или Исмир действовал самостоятельно из собственных соображений, Иланаро вновь направил Посох на Анкано, короткий импульс магии… и тот, выгнувшись в последней судороге, затих. Мышцы расслабились, делая лицо Гвардейца каким-то иным, незнакомым, золотые глаза потеряли блеск.       Исмир бестрепетно наклонился к Анкано, проверить, мертв ли он. Приложил пальцы к еще теплому горлу – пульса не было. Душа покинула тело, оставив только обреченную на разложение плоть. Потом, более не интересуясь трупом, вернулся к Оку и приступил к уничтожению оставшихся лучей.       Иланаро даже не ощутил при убийстве Анкано ничего, кроме усталости и опустошенности – это, несомненно, не было финалом сегодняшнего дня. Сейчас Исмир, видимо, освободит Око ценой работоспособности Посоха, после чего он потеряет сознание, предоставив возможность нагрянуть сюда Гвардии, Псиджикам, магам, стражникам, Братьям Бури и, возможно, даже Талмору – почему бы нет, Анкано все-таки был их сотрудником. И предчувствие этого угнетало его сильнее, чем убийство на совести.       Впрочем, Исмир, кажется, не торопился портить Посох Магнуса. Удалив большую часть лучей, он все-таки остановился. Синяя сфера сузилась настолько, что уже отчасти просачивалась сквозь стены Зала Стихий. Посох в его руке тихо, но надрывно гудел, дисгармония его структуры была почти осязаемой. Иланаро, наверное, инстинктивно отбросил бы его, но Исмир сжимал древко так же крепко, хотя ладонь уже вспотела.       Дракон Севера какое-то время помедлил, что-то прикидывая, а потом вдруг сделал то, чего Иланаро совершенно от него не ожидал. Будь у него хоть несколько лишних секунд, он, возможно, помешал бы своей божественной форме, но все произошло слишком быстро. Уверенным размашистым движением Исмир совершил Посохом сложный пасс, в результате которого из Ока потянулся луч, ударивший Иланаро в солнечное сплетение, поймавший его, как до этого – Анкано. Это казалось безумием. Иланаро закричал бы, будь у него власть над телом – ощущение было совершенно ужасающим. Не болезненным, нет. Но он словно бы ощутил себя мошкой перед мамонтом, совершенно ничтожным, незначительным… Око Магнуса не имело личности, поэтому нельзя было сказать, что оно увидело Иланаро насквозь, познало его, но Иланаро будто бы тоже был шифровкой, причем очень простой, вроде шуточного детского языка, в котором какой-нибудь слог прибавляется после каждой буквы зашифрованного слова… и Око мигом прочло его и вписало в себя, словно маленькую лишнюю деталь…       Это было слишком. Самое близкое, с чем это можно было сравнить – ночной кошмар или наркотическое опьянение, но во много раз хуже. Если раньше он, не управляя собственным телом, все же мог наблюдать, оценивать и размышлять, теперь все словно отдалилось и расплылось.       Он лишился бы сознания, если бы не был сейчас Исмиром.