Гвардия Солнца

      Борри оказался очень талантливым учеником. Иланаро в свое время работа с Оком давалась тяжелее. За неполный день, проведенный у Партурнакса, младший Седобородый уже научился с помощью Иланаро перемещать неживые предметы – и научился бы еще быстрее, если бы Иланаро не пришлось учиться параллельно роли ведущего в этом процессе. Эйнарт, незло посмеявшись над собой, освоил нужный ему минимум – а дальше стал помогать учиться Довакину и своему собрату по ордену – переводил драконьи фразы Борри для Иланаро в письменный вид, перемещал учебный инвентарь…       Партурнакс не мешал смертным, молча и тихо наблюдая за ними. Только когда день склонился к вечеру, он что-то Крикнул – и вновь стало светло, словно дракон каким-то образом заякорил над плато уходящий над всем остальным Скайримом дневной свет.       И все же смертным ближе к полуночи пришлось прерваться. Как и было условлено, Борри с Иланаро спустились вниз, а Эйнарт остался с Партурнаксом.       Весь следующий день Борри оттачивал позиции на амулете с посильной помощью Иланаро и призрака (чтобы нежить не увидели другие Седобородые, они заперлись в одном из залов для медитаций). Арнгейр игнорировал происходящее, второй Седобородый тоже не пытался вмешаться. В очередной перерыв Иланаро спросил у Борри, есть ли какая-то церемония приветствия прошедшего обряд Двух Голосов, и тот написал, что да, такая традиция существует:       «Вернувшегося с обряда встречают все члены ордена и отдают ему поклон, приветствуя завершение его обучения. Он издает Крик «Свежий ветер», а потом обращается к братьям с речью, благодаря старших за наставничество и желая младшим успеха в познании Пути Голоса. На моей памяти только мастер Арнгейр проходил обряд Двух Голосов. После его возвращения от Партурнакса мы устроили небольшой пир… но я не уверен, что сейчас…» – перо зависло над бумагой, норд грустно взглянул на Иланаро.       – Так, а я – уверен, – Иланаро озлился, увидев виноватый, смирившийся взгляд Седобородого. С Арнгейра станется устроить бойкот Эйнарту, но тот достоин положенного чествования, и Иланаро собирался сделать все, чтобы тот его получил. Хотя бы этим он сможет отблагодарить старца за бескорыстную помощь и поддержку. – У нас будут и приветственные речи, и пир. И мнение по этому вопросу мастера Арнгейра меня совершенно не интересует. Он всего лишь старший из смертных Седобородых, а не глава ордена, и если он как-то подзабыл об этом, я ему напомню.       «Прошу вас, Довакин, будьте к нему снисходительны», – Борри спешно нацарапал это, схватив Иланаро за руку. Он удерживал Довакина, словно боялся, что тот сейчас пойдет и сделает с Арнгейром что-то ужасное.       – Зу драал ру, – вслух сказал он, и, осознав, что Иланаро не знает драконий настолько, написал перевод: «Умоляю вас».       – Послушайте, мастер Борри, я понимаю, что вы его ученик, но… он неправ. Если он решит проигнорировать самый важный день в жизни Эйнарта, день, к которому тот шел… сколько? Сорок пять лет?.. это будет мелочный, низкий, недостойный поступок. Представьте, если бы тогда, когда сам Арнгейр завершил обучение, из личной неприязни к нему ваш тогдашний лидер саботировал бы встречу и пир? Было бы это справедливо, правильно? Как сам Арнгейр отнесся бы к такому? Полагаю, он был бы унижен и оскорблен до глубины души.       Борри вздохнул и склонил голову, признавая его правоту.       Изгнав на время призрака, Иланаро направился к Арнгейру, оставив Борри учиться дальше – хотя не был уверен, что тот сможет сосредоточиться, зная, что Довакин идет устраивать головомойку его драгоценному наставнику. Арнгейр, читавший какое-то письмо, при его появлении демонстративно отвернулся. Альтмера это не смутило.       – Сегодня вечером мастер Эйнарт вернется, пройдя обряд Двух Голосов досрочно. Подготовьте ему встречу по всем правилам. Приветствие и угощение.       Арнгейр злобно взглянул на него.       – То, что следует по обычаю, я исполню. Но пировать не вижу никакого повода. Если ты хочешь отметить то, что ты расколол орден Седобородых – то готовь угощение сам. Я в этом не участвую.       – Я расколол орден, да? – спокойно спросил Иланаро. – Орден, в который со времен бегства Ульфрика не было принято ни одного нового послушника? Орден, который позволил Алинору дойти до Имперского города, убив и искалечив множество разумных, в том числе нордов? Который вообще ничего не сделал хорошего за последние минимум двести лет? Кстати об Ульфрике: может быть, он и отступник, может быть, он даже негодяй, но он пошел на Великую войну – а что сделали вы, Арнгейр? Сидели тут и бесплодно зубрили Крики?       – Я исполнял мои обеты, – процедил старец.       – Да неужели? – у Иланаро не было доказательств, но он предполагал, что Арнгейр с его-то характером далеко не святой подвижник, и за свою долгую жизнь хоть пару запретов и нарушил. Но реакция старца превзошла все его ожидания – лицо норда пошло пятнами, он вскочил и рявкнул:       – Сопляк Борри что-то наговорил на меня?! Он лжет!       Иланаро победно улыбнулся. Он не мог не признать, что ему нравится смятение и бесплодная ярость этого заносчивого старикашки. Но увлекаться этим не следовало. Альтмер убрал улыбку и попытался говорить мягче:       – Мастер Борри ничего не говорил мне о вас, кроме хорошего, Арнгейр. И просил меня быть к вам снисходительным. И, хотя я не понимаю драконий, кажется, умолял Партурнакса о том же, – тоже догадка, но, судя по лицу Арнгейра, по его расширившимся глазам и бледности, залившей щеки на смену нездоровому румянцу – верная. – Он предан вам всей душой, хотя я не понимаю, за что. Он ужасно переживает вашу размолвку и винит себя за нее. Чем бы вы ни заслужили такие чувства… вы сейчас ведете себя как человек, который недостоин их.       Арнгейр бессильно опустился на свой стул. Схватился за сердце. Он тяжело, неровно дышал.       – Он же не мог настолько ужасно ошибиться в вас? – тихо проговорил Иланаро.       – Чего ты хочешь? – совершенно старческий, разбитый голос.       – Чтобы вы исполнили свой долг лидера смертных Седобородых. Чтобы вы поздравили, как подобает, члена вашего ордена, сегодня завершившего свое обучение. И, хотя это уже не мое дело… было бы хорошо, если бы вы отговорили Борри покидать орден. Он уверен, что вы никогда не простите его – так развейте его опасения.       Арнгейр молчал.       – Вы сделаете это?       – Орден почтит Эйнарта, в том числе накрытым столом, – будто через силу проговорил старик, не поднимая глаз. – Борри и Вульфгар приготовят угощение, и мы все встретим его, когда он спустится. Я дам поручение Вульфгару, а ты передай мой приказ Борри.       Иланаро счел за благо не настаивать на личном общении Арнгейра с его опальным учеником. Возможно, в их отношениях действительно есть какой-то неизвестный ему нюанс, и примирение сейчас невозможно.       – Хорошо, – сказал он и покинул комнату Арнгейра.       Когда он вернулся к Борри, тот бросился к нему в тревоге.       – Я поговорил с ним, и он согласился встретить Эйнарта как положено.       Борри показал на себя, заглядывая Иланаро в глаза почти с мольбой. Да что с ним такое? Иланаро хотелось встряхнуть его за плечи, крикнуть, чтобы он очнулся. Как можно настолько принять чужую власть над собой?..       – Вам он поручил вместе с Вульфгаром накрыть для Эйнарта стол.       Огонь странной, неистовой надежды в глазах Борри погас. Он снова взялся за перо:       «Тогда я пока прерву занятия?»       – Конечно.       Иланаро подумал, не предложить ли свою помощь, но решил не вмешиваться – и Седобородым будет неудобно отвлекаться от приготовления пира, чтобы написать ему что-либо, и выглядеть это будет как-то… неоднозначно, будто он пытается заработать себе лишние очки в глазах членов ордена. Поэтому он пошел к себе, чтобы немного отдохнуть от всего происходящего.       Когда стемнело, сверху и издалека раздался громовой возглас:       – ЭЙНАРТ!       Рассудив, что это знаменует завершение обучение Седобородого, Иланаро, потянувшись, поднялся с кровати, оправил одежду и двинулся по направлению к внутреннему двору цитадели.       Там уже ждали трое членов ордена, выстроившиеся полукругом: в центре – Арнгейр, по сторонам – другие двое.       – Я могу присутствовать на церемонии? – спросил Иланаро у мира в целом.       Арнгейр выдержал мстительную паузу, потом все же кивнул, так и не повернувшись. Иланаро холодно улыбнулся его спине – все же он добился своего, и Эйнарту достанутся все положенные почести. Старик же может демонстрировать сколько угодно строптивости, это ничего не меняет и никого не обманет.       Прошло около четверти часа, и вот наконец скрипнула внутренняя дверь. Улыбающийся Эйнарт раскинул руки, запрокинул голову и Крикнул:       – СТИН-БРОМ-СУ!       Иланаро сделал вдох… и едва сдержал восхищенный возглас – воздух цитадели, чуть душноватый и сырой обычно, стал вдруг чистым, бодрящим, свежим. Ему почудился хрустальный, ласковый звон, все вокруг словно засияло, представая глазу ярко и ясно. Крик будто стер с мира незримую паутину и пыль. Хотелось смеяться, петь или молиться… такой восторг Иланаро не испытывал даже когда Кричал «Чистое небо»… в том Крике была все же сила, приказ, власть, а в этом – лишь незамутненная радость. Любовь к миру, спокойная, безбрежная, затопила его сердце. Сейчас даже Арнгейр, склонившийся перед Эйнартом, был для Иланаро как брат, любое дышащее и разумное существо в этот миг было ему родным и близким. «Воистину любовь. Любовь!» – всплыл в памяти голос жреца Талоса из Вайтрана, и сейчас Иланаро понял, что чувствовал Тайбер Септим, когда восклицал: «Я делаю это для вас, красные легионы, ибо люблю вас!» Не было сейчас в мире для него чужого. Его красными легионами были ныне все живущие, желающие жить и избегающие смерти: мотыльки с лунными крыльями и рыбы в серебряной чешуе, волки рыскающие и смиренные овцы, люди, плоть от плоти мира, эльфы, лишь странники здесь и пришельцы, и бетмеры, загадка внутри тайны. Дракон и смертный в едином существе, стоял он у самой вершины мира, и видел себя будто со стороны. Волосы его были белы, как белая волна, как снег, и очи – как пламень огненный, и голос его был, как шум вод многих, и звезды – в руках его, и Слова его – словно меч разящий, и Корона Бурь сияла на челе его.       Иланаро едва осознавал себя. А то, что произносили его губы, было чем-то большим, чем слова:       – Знайте: обещано новое небо и новая земля, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. Я есть первый и последний, тот, кому суждено провернуть колесо. Внимайте своему Королю: так записано в Древних Свитках, и нет глаза, что прочтет грядущее и изменит. Воин и Вор здесь и не здесь, и вот Маг ступил на Мундус, чтобы замкнуть круг... Но сердце мое полно жалости. Я не могу этого сделать.       Тишина обрушилась на Высокий Хротгар. Четверо смертных преклоняли колени перед пятым – богом, по золотому бесстрастному лицу которого текли слезы.