Страшная тайна Одавинга
15 января 2018 г. в 08:41
– Что именно побудило Алдуина обратить свой благосклонный взор на Салокнира – жалкое существо, лишенное всех драконьих добродетелей, то есть силы, гордости и самодостаточности – я не знаю. Скорее всего, его забавляло недовольство иных его подданных, принужденных по этой причине относиться к Салокниру хотя бы с внешним почтением. Но, возможно, Алдуин сразу предугадал пользу, которую его друг – а именно так он именовал это ничтожество во всеуслышание – принесет ему.
– Действительно ли Салокнир был ничтожен? – спросил Иланаро.
– С точки зрения любого дракона – да. С моей точки зрения – и да, и нет. У него был некий ум, который он употребил на то, чтобы пресмыкаться лишь перед Алдуином, а не перед любым сородичем. И все же это было вершиной его изобретательности, он не помышлял о большем… и ревностно служил своему господину, шпионя за смертными. Впрочем, это было достаточно мудро с его стороны: признать себя низшим, чей удел – служить, и получить от этого максимальную возможную выгоду. Ведь острота и глубина ума Алдуина во много раз превышала его собственную. Попытавшись обмануть его, Салокнир в любом случае ничего бы не приобрел – лишь проиграл бы свое унизительное, но безопасное место под крылом владыки драконов. Но моя история не о Салокнире. Когда у нас будет больше времени, Довакин, я буду рад поговорить с вами и о нем, если вы захотите… впрочем, что в этом пользы – ведь он уже мертв. Моя история об Одавинге. Итак, Одавинг был силен, горд и глуп…
Иланаро несколько отвлекся, пытаясь вспомнить, в курсе ли Морилиан о существовании «силлесейордова», и о том, что Одавинг из них. Кажется, он никогда об этом не упоминал, так что, пожалуй, заводить об этом речь не стоило.
– … даже более силен, горд и глуп, чем большинство драконов. Он не понимал, почему его великолепной бронзовой шее должно склоняться перед слабым, трусливым сородичем. И даже не рассматривал возможность предложить Алдуину собственные услуги взамен. Следить за смертными рабами? О, это было не для него. Помыкать смертными или уничтожать их – другое дело. Стоит ли смущать вас, Иланаро, раз уж вам суждено стать сил амик Одавинга, рассказами о его обычных развлечениях?.. Говорят, прошлое стоит оставлять в прошлом, – Иланаро уловил какую-то алчность во взгляде Морилиана, хотя говорил бывший драконий жрец совершенно спокойным тоном. – Или, напротив, вы хотите лучше узнать того, кому собираетесь открыть свое сердце и чье дыхание принять?
У Белранда и Морилиана было что-то общее: обоим явно казалось забавным подшучивать над «душевным служением». Но если Гвардеец рассыпал скабрезности, недалеко ушедшие от «тили-тили тесто», то бывший Морокеи иронизировал куда тоньше. Но просто ради собственного развлечения – или в его словах была некая западня?
– Когда у нас будет больше времени, – повторил Иланаро слова Морилиана максимально ровным тоном.
Тот улыбнулся, откидываясь в своем кресле.
– Итак, Одавинг ненавидел Салокнира, и однажды его ярость нашла выход. В качестве знака своего расположения Алдуин нередко приказывал выстроить в честь того или иного дракона очередной храм. Драконам не нужно есть и пить, им чужды утехи плоти… бессмертные, неизменные, не знающие болезней и старости, они стремились в большинстве своем лишь развеять скуку или потешить тщеславие. Только ради этого они поработили смертных и заставили их поклоняться себе, возводить храмы, приносить жертвы, устраивать те или иные представления… как мелко, не правда ли? Наделенные всеми возможностями познать мир и изменить его по своему желанию, они просто наслаждались властью над людьми – да и то только чтобы проморгать зреющий бунт и быть уничтоженными собственными рабами. О, я снова ухожу в сторону. Итак, храм начали возводить и в честь Салокнира. И однажды стройка подверглась ночному нападению. Все рабы были перебиты: сожжены, разорваны в клочья, раздавлены. Камни были раскрошены и разбросаны, бревна и доски спалены дотла.
О смертях этих людей Морилиан говорил с полным пренебрежением, тем же тоном, что о испорченных камнях и досках. Иланаро не мог понять, почему он даже не пытается скрыть свой цинизм и бессердечие – он же достаточно умен, чтобы притвориться, что его сородичи ему не безразличны. Опять же, о людях бывший Морокеи говорил не «нас», а «их»… это следствие многих сотен лет, проведенных в виде нежити, или он был таким всегда? Или остатки личности талморца Эстормо внесли свою лепту?
– Это мог совершить кто угодно из драконов – много кому Салокнир был поперек глотки, – продолжал Морилиан, – а свидетелей-рабов не осталось. И все же Алдуин узнал, кто виновен в этом нападении. И он жестоко наказал Одавинга. Перед многими драконами (и, несомненно, в присутствии Салокнира) он обрушился на преступника. Он смял его в несколько мгновений… конечно, люди не должны были присутствовать при этом, но некоторые жрецы высшего посвящения, включая меня, достаточно владели определенными тонкими чарами, чтобы насладиться этим зрелищем невидимо для драконов, а те в своем высокомерии и не подумали о подобном. Видели бы вы, как он терзал его! Ломал крылья, раздирал тело когтями и зубами. Будто сам Бруник… э-э, Молаг Бал вдохновлял его. Это зрелище зачаровывало и ужасало. Я не мог оторвать глаз, и кровь моя кипела. Я наблюдал проявление власти в ее самом грубом, но и самом прямом, честном виде. Сила, повергнутая еще большей силой – это было прекрасно! Растерзав Одавинга, Алдуин вновь вдохнул в него душу – и потребовал склониться перед Салокниром со словами покорности. Умолять это ничтожество о прощении. Тот отказался – из отваги или глупости – и все повторилось.
Иланаро закусил губу. Он понимал чувства Морилиана, даже слишком хорошо: порок наслаждения насилием не был ему чужд. И одновременно не мог не вспомнить, как он сам был на месте Одавинга. Тогда, в годы Великой войны, в тюрьме… он был так же беспомощен перед кучей озлобленных людей. Был уверен, что его так и забьют до смерти. И так и не отплатил – и никогда уже, наверное, не отплатит – заводиле за плевки в лицо и оскорбления. И его не утешала мысль, что эти трусы напали на него, пока он спал, скрутили ему руки и заткнули рот, чтобы он не смог защищаться магией – он помнил и свой страх, и беспомощность, и то, что они остались безнаказанными. Как бы ни бесила его глупость Одавинга, сколько бы смертных тот ни убил, Иланаро сейчас ощутил к нему невольное сочувствие.
– Воскресив Одавинга во второй раз, Алдуин сказал, что позовет рабов и при них Криком подчинит его себе и заставит сделать все требуемое. И эта угроза немыслимым для дракона унижением сработала. Хотя я уверен, Алдуин блефовал – по его же задумке драконы в глазах любых смертных должны были оставаться незыблемыми божествами. Даже если бы он позвал рабов полюбоваться на экзекуцию, он убил бы их всех потом, чтобы никому не рассказали.
– Он убил бы и жрецов, если бы узнал, что вы за этим наблюдаете?
– Нет, не думаю. Я почти уверен, что Алдуин – не другие драконы, только Алдуин – и знал, что мы наблюдаем. Но он был уверен, что наша лояльность – не слепое подчинение стада, а расчетливая лояльность тех, кому было что терять – нисколько не пострадает от сцены, которой мы стали свидетелями. Даже напротив. И он был прав.
– Поясните?
– Алдуин был… да и сейчас есть… слишком умен, чтобы верить в то, что все жрецы служили драконам из искренней любви к ним. Были и такие, вроде Накрина, но другими двигали страх и властолюбие. В том числе мной. Алдуин позволил нам смотреть на экзекуцию, потому что знал – в каком бы виде мы не увидели драконов, мы продолжим служить им. А если мы будем столь безумны, что попытаемся освободиться – нас уничтожат.
Он помолчал, потом прижал руку к сердцу. Лицо его окаменело, глаза потемнели, даже голос изменился:
– Я ненавижу Алдуина всей душой. Восхищаюсь им, завидую ему – и ненавижу. Более всего на свете желаю восторжествовать над ним. И сделаю для этого все, что угодно.
Иланаро был готов поверить в это, вот только понимал, что «все, что угодно» – это может быть в том числе убийство, предательство… и, возможно, даже гибель мироздания.
– Даже более, чем… – начал Иланаро медленно, внимательно следя за лицом Морилиана.
– Не буду лгать вам сейчас – да. Даже более, чем увидеть вас во всей славе, мой король. Триединство Исмира, Ока и Посоха – уверен, это изумительно, и да, я всем своим существом желаю коснуться величия этой магии, узнать ее, но если я не свершу свою месть, это не сделает меня счастливым.
– Как легко вы в этом признаетесь.
– Разве себе во вред? Хотя я искренне наслаждаюсь вашим обществом, Довакин, и собираюсь приложить все усилия, чтобы помочь вам – я преследую собственные цели. Не вижу причин этого скрывать. Очевидно, начни я уверять вас в своей любви, преданности или альтруизме – вы не поверили бы мне. Впрочем, если вам будет приятно…
– Не думаю.
– Да, пожалуй, это излишне, – он усмехнулся.
– Само существование мира – или гибель Алдуина, что для вас важнее?
– Ах, вы этого боитесь. Нет, не такой ценой; ведь в небытии я не смогу насладиться исполненной местью. Нет.
Бывший драконий жрец покачал головой, улыбаясь.
– Я хотел бы, чтобы вы закончили историю, Морилиан. У меня действительно ограничено время.
– Конечно. Она почти закончена. Одавинг склонился перед Салокниром и попросил прощения за свое преступление. Будь драконы способны совершить самоубийство, уверен, Одавинг так бы и поступил в тот момент вместо этого. Возможно даже, он впоследствии пытался расшибиться о землю или иным путем разделить свое тело и душу, но Алдуин находил и воскрешал его. В этом – другая сторона власти… изощренная, изысканная, тонкая. Итак, откуда Алдуин узнал, кто именно разрушил будущий храм его любимчика? Один из драконов – не знаю, случайно или намеренно – проследил за Одавингом в ту ночь. Я знаю его имя – и то, что Одавинг тоже очень хочет узнать его, чтобы отомстить доносчику. Как я удачно приберег эту тайну, не правда ли? Словно чувствовал, что она пригодится вам, мой король…
Иланаро почувствовал желание отстраниться – вновь прозвучавшая в голосе Морилиана восторженная страсть, являемая с почти бесстыдной прямотой, пугала его.
– И что это за имя? – спросил он со всем возможным спокойствием.
– Вульотнак.