***
В конце уходящего лета приходит пора что-то решать: или возвращаться в родной город, или остаться в ее маленьком, солнечном городе, напоминающим личный рай. Стайлз страшно. Страшно звонить друзьям. Но страшнее признаться самой себе, что для себя она давно уже все решила. И как бывает, затянула звонок до последнего, прикрываясь различными отговорками. Вечером, когда времени на звонок остается все меньше, она, наконец, включает телефон с левой симкой, и набирает выученный номер, надеясь услышать лишь Скотта, но, как обычно, попадает на сбор многочисленной стаи. Слышит смех, счастливые голоса, громкие крики в честь приезда кудряшки Айзека. Слышит и чувствует, как непонятно почему сердце в груди отчаянно щемит. - Да, - голос Скотта оглушает на первые пару секунд. - Привет, дружище, - она сжимает до посинения легкие, хрупкие костяшки, сквозь белую кожу которых видна переливающаяся всевозможными цветами пробудившаяся сила. - Стайлз? Стайлз! Не вешай трубку! Только не вешай трубку, пожалуйста! - Хей, чувак, это, кажется, я тебе звоню, а не наоборот. Или ты снова сделал себе тату, твой мозг отключился от боли, а по возвращению в наш бренный мир не запустил основные мыслительные процессы? - Стайлз. - Извини, чувак. Я волнуюсь. А когда волнуюсь, слишком много говорю. СДВГ не всегда хорошо, знаешь ли. - Стайлз, когда ты вернешься? Или мне снова отмазывать тебя у Харриса? - До начала года еще две недели, Скотт. - Но ты ведь вернешься? - Я не Эллисон, Скотт. Я не умею говорить об этом с такой смелостью. - Пусть не звонит больше, предательница. – голос Лидии врывается в реальность через динамик, и Стайлз чувствует, как ее самообладание летит к чертям. - Лидия! – хор голосов разрывает барабанные перепонки, но Стайлз слышит лишь одно: «Предательница». - Что Лидия? Она бросила нас, оставила разбираться со всем этим дерьмом. Предательница. Лидия (чтоб ее)-лучшая-подруга-Мартин не желает ее видеть и слышать, и только установившийся мир Стайлз снова трещит по швам. - Хей, ребят, не смейте подниматься на второй этаж. А то Дерек порвет на куски. Ему, видите ли, нельзя мешать, когда он наедине с Брейден. – веселый голос Итона рушит все ее попытки хоть что-то сказать, а МакКол все молчит, и она в который раз понимает, что им она не нужна. - Да заткнитесь вы все! Стайлз, Стайлз… - Но грозный голос Альфы сталкивается лишь с гудками. А на другом конце трубки Стайлз захлебывается собственными слезами, и воет. В последний, четвертый раз. В какой-то особый момент новенький телефон разливается мелодичным женским голосом, и Стайлз удивляется тому, каким чудесным образом они знают, когда ей нужно звонить. - Эс, как на счет девчачьих посиделок с горячим карри? Эй, Эс, ты что, плачешь? Не смей, слышишь? Не смей плакать из-за кучки мудаков. – голос Кэролайн усиливает новые всхлипы, и Стайлз чувствует себя огромным, нескончаемым источником слез. – Приезжай. Хотя, нет, мы приедем. Елена, вечеринка переносится к Беннет. Не хмурь брови, мы нужны ей. Мы скоро будем, Эс. И Кэролайн отключается. Иногда Стайлз кажется, что СДВГ вовсе не у нее, и не она выдает сто слов в минуту. Хотя что уж говорить, Кэролайн Форбс – королева школы. А значит, королева во всем. Спустя 15 минут, Стайлз искренне удивляется, видя на собственном пороге неугомонную Форбс и сочувствующую Гилберт. Весь вечер они не отходят от нее, а ближе к полуночи заявляют, что останутся до утра. «Все равно бабуля Беннет в Уитморе», - чуть ли не на ультразвуке выдает неуемная Кэролайн. И когда пора ложиться спать, а Елена уже спит, убаюканная тихим разговором, поверхностная блондинка Форбс выдает: - А как же твой волчара, Эс? - Дерек… Мальчику нравится девочка. Девочке нравится мальчик. И что происходит? Правильно, секс. – Горькое отчаянье сквозит в каждом слове, и Стайлз впервые в жизни хочется запить их чем-то высокоградусным. – Вот только это не я. Он выбрал не меня. И получает крепкое, теплое объятие в ответ, в котором прячется долгий, горький взгляд Кэролайн Форбс. И Стайлз понимает, что ее, королеву школы, тоже никогда никто не выбирал. Они болтают обо всем почти до рассвета, боясь потерять хрупкое равновесие между ними, и засыпают под одним на двоих пледом. Форбс не та, кто сможет заменить осколок на месте брата. Но та, с кем можно разделить это острое чувство одиночества. И спустя две недели, после долгого, мучительного разговора с отцом, в старшей школе Мистик Фолс появляется новый ученик. А Кэролайн появляется одним пятничным вечером с кучей каталогов, и все же выкидывает толстовку, футболки и все вещи, что напоминают о прежней жизни. А в сентябре, ёжась от присутствия в новом, неизвестном здании, Стайлз чувствует, что все понемногу налаживается."Осколки..."
21 апреля 2015 г. в 23:30
В Мистик Фолс яркое, жаркое лето. Стайлз уже и не помнит, когда в последний раз одевала легкую майку, простые джинсовые шорты, а вместо кед – легкие удобные шлепки.
Ей вдруг отчаянно кажется, что в городе-что-она-оставила всегда ветра, а воздух полон ощущением приближающегося дождя – предвестника очередных неудач.
Тот город все еще преследует ее: теплая куртка на заднем сиденье новой машины, шерстяной плед у изголовья кровати, и пара новых футболок с героями «Marvel».
Хотя прошло уже сколько? Два месяца? Три?
Стайлз плохо. Стайлз просыпается ночью от собственных криков, и чувствует себя Беллой Свон. Но ведь ее жизнь – не дурацкий подростковый роман, а вполне осязаемая реальность, в которой каждый может оказаться предателем.
Стайлз плачет, надрывно, до хрипоты. По одному разу на каждый солнечный месяц.
В первый раз это случается, когда пижамная вечеринка для троих оборачивается поминками. Елена переживает смерть родителей, Керолайн – уход отца, а Стайлз… Стайлз оплакивает собственную любовь и вину за уход Дерека. В одну минуту рассказывает все: первую встречу, вечные придирки, и свою зависимость от него – красивых зеленых глаз, сильных рук, обнимающих ночами. И бесконечно долгую, бесконечно темную суть, позволившую оттолкнуть его, ведь зачем вся эта любовь, если единственным исходом ее жизни была смерть.
Она умирала тогда, или была близка к этому, как мама. И увидеть жалость в его глазах было бы самой невыносимой мукой.
Стайлз плачет, отпуская боль. И вместо упреков слышит: она не одна, у нее всегда будут эти двое: помешанный на контроле фрик и слишком праведная Елена.
Стайлз чувствует легкие, почти невесомые прикосновения, греющие не тело, душу. И еще невыносимо приторный запах пунша, который возненавидит до конца старшей школы.
Тем вечером она будто слышит, что первый осколок, неизвестно откуда взявшийся, встает на свое место.
Второй раз происходит дома, на маленькой уютной кухне, когда неожиданно вырывается сила, и все предметы, от столовых приборов до стульев, взмывают в воздух, и норовят уничтожить не только дом, но и ее саму.
Стайлз плачет, уткнувшись в тонкое плечо бабушки Беннет, и не понимает, когда ее жизнь стала эпицентром сверхъестественных событий.
Сквозь всхлипы слушает долгий рассказ, и вдруг понимает, что женщины рода Беннет вынесут многое и очень многое, ведь самое главное испытание природа заложила в них самих – способность принять ведьмовскую суть, дарованную свыше.
Стайлз молчит. А затем на одном дыхании выдает всю свою подноготную: от момента укуса Скотта до берсерков и чокнутого плана Питера.
А в ответ получает крепкое, теплое объятие, и сожаление о том, что Шейла Беннет так и не смогла ее защитить от безжалостного мира сверхъестественных существ.
В ту ночь она листает гримуар, древней как мир семьи, и отчетливо понимает – так надо. Так должно было быть. И второй осколок возвращается на прежнее место.
Лето приближается к своему зениту, а Стайлз больше не кричит по ночам, ощущая липкий, противный страх, сковывающий разбитое вдребезги сердце.
Третий раз наступает, когда ночью безумствует гроза, а в доме становится пусто.
Стайлз плачет, осознав собственное одиночество, которое больше не с кем разделить, ведь маленький мальчик с детскими, хулиганскими глазами – ее отражение, ее близнец. Тот, с кем она делила собственное сердце с самого первого вздоха.
Стайлз кричит от нахлынувшей боли, вжимаясь в мокрую от слез подушку, ощущая собственное бессилие и душащую горло тоску.
В этот раз ей некому говорить о боли, потому что вся она становится болью, долгой и бесконечной.
А утром осознает, что смерти в воспоминаниях нет, и значит, что даже через год или быть может век, она найдет его, и он больше никогда не будет один.
Между тем, лето подходит к концу. Стайлз плачет. Трижды. И трижды перерождается.