***
1228 год Эпохи Древ Через пятнадцать лет после событий «Аварии»
Валинор, Альквалондэ, 12.08.
Феанаро положив в рот целую горсть разноцветных таблеток, тут же чуть ли не давясь принимается быстро их запивать. Этим он сразу же обескураживает хозяйку дома, только что принёсшую в кабинет супруга наполненный почти до краев стакан с водой. Так оставшись стоять около дорогого гостя, Эарвен рассеяно смотрит то на него, то на мужа, сидящего в глубоком кресле напротив. До сего момента она лишь понаслышке знала, что у родственника довольно серьёзные проблемы, связанные с весьма пагубной зависимостью от обезболивающих препаратов. В это время Арафинвэ, откинувшийся на спинку глубокого кресла, с неприкрытым напряжением наблюдает за почти автоматическими действиями старшего брата. И чем дольше мужчина смотрит, тем он сильней хмурится. Ему очень не нравиться то, на что все же, после долгих и весьма трудных для него раздумий, решился Феанаро. Ведь это как раз тот самый случай, когда потенциальные риски намного выше возможной пользы… — И все же, Курво, я считаю, что это плохая, — наконец произносит самый младший из Финвионов, когда его сильно обеспокоенная супруга уносит пустой стакан, дабы в нем принести еще воды, — очень плохая идея… — Знаешь выход из этой патовой ситуации лучше? — все же не сдержавшись восклицает Феанаро, пристально посмотрев на известного нейрохирурга, имеющего за спиной внушительный послужной список. — Говори, Арьо, я внимательно тебя слушаю! — Курво… — Что Курво?! — резко отвечает неистовый нолдо, с таким неприкрытым отчаянием, что его младший брат тут же вздрагивает. — Наш дражайший президент все же нашел надежный способ мне отомстить!.. Он специально установил мне срок разрешенного выезда так, чтобы он практически совпал с юбилеем нашего с тобой почтенного отца… — Я не про твой стремительный марш-бросок, а про… — Это не обсуждается! — тотчас отрезает Феанаро, проницательно поняв, о чем хочет завести разговор родич. — Я не изменю своего решения, и ты это прекрасно знаешь. Будто в ответ на эти слова, Арафинвэ тяжело вздыхает. Складка появившейся между его нахмуренных бровей, становиться еще глубже, чем была. Только тот, кто жив сейчас одной лишь отчаянной надеждой, может поступить так, как теперь поступает его старший брат. — Курво… По мне, то, на что ты все же решился, это чистейшее безумие… — Скажи еще что это самоубийство! — взрывается Феанаро, крепко сжав подлокотники массивного кресла. — Скажи, что я так отчаянно хочу, чтоб наш почтенный отец прожил как можно дольше, что безрассудно готов рискнуть абсолютно всем! Сын Индис понимает, что яростно спорить с таким порою упрямым до невозможности братом не имеет абсолютно никакого смысла, и от этого на его душе становиться еще тяжелее. Неистового Куруфинвэ Старшего не за что не переубедить, если только не воззвать его к сыновнему долгу, но это запрещенный прием… Или нет?.. — Скажу, Курво, скажу, что в случае самого неблагоприятного исхода, ты рискуешь вернуться назад в лакированном гробу, как раз к самому юбилею нашего почтенного отца, — с неимоверной усталостью в голосе произносит мудрый Арафинвэ, внешне оставаясь чересчур спокойным, — но разве это что-то меняет? Стремительно помрачневший Феанаро резко отворачивается и молча принимается скользить невидящим взглядом по высоким стеллажам, обрамляющим стены просторного кабинета. Почти все фолианты из обширной личной библиотеки Арафинвэ посвящены медицине. Один из ведущих нейрохирургов, автор множества научных публикаций почти все свое свободное время старался и старается проводить за книгами. Обволакивающая тишина стоит такая, что кажется, как сталкиваясь в воздухе звенят пылинки. Пока Арафинвэ напряженно размышляет, как еще можно повлиять на старшего брата, и отговорить его от весьма безрассудной затеи, на которую согласятся разве что смертники, Феанаро пытается смирить свои весьма противоречивые эмоции, сжигающие его изнутри. Сын Индис попал в яблочко. Нарушив свои же принципы, Инголдо жестокосердечно направил его весьма убедительные доводы против него же самого. Ведь ради почтенного отца, которого Феанаро любил и продолжает любит больше жизни, он все это затеял, а теперь получается, что… Наступившее безмолвие, достойное холодного некрополя, разбивает пронзительный дверной скрип. Обеспокоенная Эарвен остановившись возле родственника, мрачного как грозовая туча, ставит стакан с водой на журнальный столик. — Благодарю. — Принести что-нибудь еще? — стараясь оставаться учтивой, несмотря на обуявшую её сильную тревогу, спрашивает Эарвен. Ольвиэль до сих пор поражена тем, какое количество таблеток принял её деверь.* Неужели это все же правда и журналисты, такие жадные до очередной сенсации, на этот раз не врут?! И Феанаро, с таким неистовством глуша сильнодействующими лекарствами свою довольно болезненную мигрень, от которой, как она доподлинно знала от самой Нерданель, он иногда спасался тем, что порою причинял себе физический вред, в конце концов действительно стал наркоманом?! Тогда выходит, что прав Нолофинвэ, за глаза так страшно порицавший своего старшего брата и уже не раз яростно ссорившийся из-за этого с другими членами их многочисленной семьи?! — Револьвер, если можно, — глухо произносит Феанаро, продолжая бесцельно водит невидящим взглядом по разноцветным корешкам. Эарвен громко ахнув, растерянно смотрит на вздрогнувшего супруга. Не проходит и мгновенья, как Арафинвэ смертельно бледнеет. С неимоверным усилием сохраняя хотя бы внешнее спокойствие, он медленно подается вперед и испытующе смотрит на брата. — Это цугцванг,* Арьо, — глухим голосом, будто через силу бросает нолдо, после некоторого молчания, — а раз так, то мне в пору снова сыграть в Утумнскую Рулетку.* Сын Индис с трудом сглотнув внезапно застрявший в горле комок, звучно выдыхает воздух. Как же это страшно… С каждым разом такое порою исступленное отчаяние старшего брата все беспросветней и беспросветней. Особенно ярко это проявляется сейчас, когда вроде бы у Феанаро появилась призрачная надежда на то что… — Дорогая, разумеется Курво шутит, — обращается к любимой Арафинвэ, тщетно пытаясь развеять довольно напряжённую обстановку. — Прости его, он верно опять не в духе из-за своей мигрени. — Разве?.. — колко посмотрев на единокровного брата, бросает мрачный Феанаро. — Д-да, — бормочет шокированная Эарвен, пытаясь успокоить сбившееся дыхание, — я так и поняла… Теперь Ольвиэль становится ясно, почему почтенная свекровь так сильно разволновалась, с изумлением узнав, что Феанаро, в последнее время ставший настоящим затворником, вместе со своим высокорослым первенцем будет совсем недолго гостить у них. И нет ничего удивительного в её весьма настоятельной просьбе сообщить ей во всех подробностях об визите родичей. Жаль только, что Индис не сочла нужным предупредить её об пугающих странностях своего пасынка… — Так, где револьвер?.. Теперь и Эарвен, не справившись с нахлынувшими эмоциями, вздрагивает. Все то, что сейчас происходит с братом мужа, у неё едва укладывается в голове… Нет, это совсем не похоже на шутку… Разве после той трагической случайности с несчастным Аракано, он будет, да и вообще осмелиться так страшно шутить? И дело совсем не в том что его уже «накрыло»… Таблетки ведь не могли так быстро подействовать?! Не могли, а значит, это он сам. Осознанно… Конечно, Феанаро и раньше был весьма экстравагантен в общении, а тем более в поступках, но не до такой же степени! И перепады настроения прежде были нет так резки и спонтанны, как теперь… Что-то необъяснимое происходит с Куруфинвэ Старшим, за последнее время так сильно изменившимся. И верно совсем неспроста достопочтимая Калимэ просила держать её в курсе… — Курво пошутил, — с нажимом произносит младший из Финвионов, чувствуя такую пронизывающую душевную боль брата, как свою собственную. — Неудачно пошутил. — К-конечно, — быстро отвечает Эарвен, сильно встревоженная сложившейся напряженной обстановкой. Совсем не так она представляла прием дорогих родственников, визиты которых стали теперь так редки. — Дорогая, не могла бы ты на время оставить нас, — просит Инголдо супругу, оставляя объяснение с ней на потом. — Нам надо обсудить кое-какие довольно серьёзные вещи. — Я пока составлю компанию Майтимо, — подхватывает мужа Эарвен, про себя решив, что неплохо бы сейчас позвонить свекрови, которая знает явно намного больше, чем она. Известный нейрохирург в ответ лишь молча кивает. Меньше всего на свете его сейчас интересует рыжеволосый племянник, верно сопровождающий теперь своего такого неприступного отца исключительно по просьбе весьма проницательной матушки. В который раз Инголдо убеждается в мудрости Макатаниэль, прекрасно осознающей всю ужасающую сложность сложившегося положения вещей. Ведь сейчас его старший брат находится в таком плачевном состоянии, что будь на то воля Арафинвэ, то он бы, не теряя и лишней минуты, хотя бы и насильно, но госпитализировал бы его в ближайшее медицинское учреждение. О каком таком межконтинентальном перелете можно говорить, если Феанаро без сопровождения едва доберется и до Одинокого Острова… — Это цугцванг… — отведя взгляд в сторону, глухо повторяет нолдо, когда массивная дверь закрывается за хозяйкой дома. — И чтобы я не решил сейчас, все ведет все равно к одному…а если так, то зачем же тогда вообще переживать о последствиях… Арафинвэ вновь звучно выдыхает воздух. Он слишком хорошо знает Феанаро чтоб понять, что тот… — Нет ничего страшней, чем обманывать себя, Курво. И ты это прекрасно знаешь, как никто другой. Но к чему это я? Ведь ты лишь прячешься за высокими словами, которые на самом деле для тебя ничего не значат, подобно обречённым жителям заражённого города, тщетно ищущим спасения от смертоносной чумы за крепостными стенами, — как можно, тщательней подбирая слова, замечает младший из Финвионов. — Если бы ты, дорогой мой брат, действительно не думал о последствиях, то еще полтора года назад спустил бы курок... Почувствовав на себе обжигающий взгляд, Арафинвэ тотчас осекается. Тяжело вздохнув, он опять откидывается на спинку глубокого кресла. Вновь наступает тишина, невыносимо дававшая могильной плитой. Сейчас братья предпочитают помолчать, ибо и так было сказано слишком многое. Сын Индис в глубине души понимает, чем именно руководствуется его неистовый родич, добровольно согласившейся участвовать в клиническом испытании нового и потенциально весьма эффективного лекарства. Но также нейрохирург прекрасно знает, как коварна бывает суровая Судьба. Ведь она дает смертельно больным, уже было смирившимся со скорым неизбежным концом, призрачную надежду если не на выздоровление, то на отсрочку, только затем, чтоб потом её жестокосердечно отнять… Куруфинвэ Старший поправляет блестящую оправу стильных очков, к которым он так до конца и не привык и которые прежде вызвали столько вопросов у его многочисленной семьи. У отца они вообще почти сразу же породили совсем не нужные и очень плохие ассоциации. Экс-губернатор тогда разволновался не шутку, ведь только слепец бы не заметил, как без явной причины Феанаро еще внезапно стремительно похудел. Помниться ему даже пришлось на пару с Арьо успокаивать своего почтенного родителя и весьма убедительно заверять, что волноваться не о чем… Волноваться не о чем… Как часто Феанаро теперь это говорит своим родным и близким? Как привычно теперь отмахивается этой пустой фразой даже от тех немногих, кто знает о его сокровенной тайне... О, Эру, какой же он лжец!.. Ведь все идет к тому, что… Сын Мириэль тотчас чувствует, как жгучие эмоции начинают прорываться сквозь с таким трудом воздвигнутую им стену холодного отчуждения и безразличия. В мгновение ока его глаза темнеют от бессильного гнева, а руки сами сжимаются в кулаки. — Проклятье!.. — звенящим от сильного напряжения голосом громко восклицает старший из Финвионов, ощущая такую всепоглощающую безысходность, что… — Курво… — Проклятье! Громоподобно рыкнув, разъяренный Феанаро быстро встает. Практически сразу же он начинает широкими шагами мерить просторный кабинет. Деятель по своей огненной натуре, он не привык просто сидеть и ничего не делать. Тем более, когда оставшееся ему время так стремительно утекает, как песок сквозь пальцы… Внешне сохраняя спокойствие, Арафинвэ с неприкрытой болью наблюдает, как Феанаро неистово мечется, подобно льву в клетке, по небольшой комнате. Ему так жаль старшего брата, но что тому слова глубокого сожаления, если ничего нельзя уже изменить… Остается только приготовиться к тому, к чему абсолютно невозможно приготовиться…. — Проклятье! Инголдо лишь качает головой, прекрасно слыша с каким звериным отчаянием выплескивает исступленные эмоции Феанаро, не находящий сейчас себе места. Сын Индис буквально видит, как пламенная ярость пожирает его брата изнутри. Такое и самому ненавистному врагу не пожелаешь… Да, это ничто иное как цугцванг. И любое решение старшего из Финвионов грозит в ближайшее время обернутся неимоверным горем его семье. Вопрос только в том, как скоро это произойдёт. — Курво, лучше синица в руках, чем журавль в небе. Свершив то, что ты задумал, ты рискуешь попросту не успеть не только с миром простится с нашим почтенным отцом, но и вообще открыться ему… — немного помолчав устало произносит Арафинвэ, у которого за брата сердце кровью так страшно теперь обливается. — Пожалуйста, дорогой мой Куруфинвэ, прежде чем яростно возражать мне, лучше подумай о нем и что будет с ним, если твоя страшная тайна откроется ему слишком поздно. Вспыльчивый Феанаро, оглушенный словами родича, неподвижно застывает, подобно одной из статуй талантливой Истарниэ. Невидящим взором он смотрит куда-то поверх головы младшего брата, а тот в свою очередь продолжает упрямо убеждать его отринуть призрачную надежду на такую желанную отсрочку... — Для меня это очень трудно, но я просто вынужден, просить тебя, Куруфинвэ, уже в который раз, быть сейчас мужественным, как никогда прежде, и отменить эту просто самоубийственную поездку. Поверь мне, медику, ты едва ли перенесешь ее в своем в нынешнем состоянии, — с нажимом произносит Арафинвэ, с непередаваемой болью гладя на застывшего брата. — Более того, я настоятельно рекомендую тебе вообще отказаться от участия в клинических испытаниях. Уже не раз бывало так, что немногие пациенты, входящие в экспериментальную группу, мучительно погибали от весьма тяжелых побочных эффектов экспериментального препарата. Внешне спокойный Инголдо, сидящий в глубоком кресле, на самом деле сейчас переживает целую бурю довольно сильных эмоций. Ему очень тяжело дается сложнейшее решение все же продолжить переубеждать такого непреступного нолдо, как Феанаро. Он знает, как это неимоверно жестоко, отнимать пресветлую надежду у того, кто уже было в отчаянии своем смирился с неизбежным концом и вдруг чудесным образом получил шанс на отсрочку… — Куруфинвэ, как бы это ужасно не звучало, но у тебя почти уже не осталось времени ни на что. Я врач, и мне прекрасно видно, что счет уже идет на недели, если уже пошел не на дни, — непривычно твердо произносит Арафинвэ, отличавшийся из трех Финвионов самым миролюбивым характером. — Пойми же, дорогой мой брат, что рано или поздно наш почтенный отец все равно все узнает! И я очень боюсь, что чем позже твоя сокровенная тайна, которую ты так рьяно оберегаешь от всех своих родных и близких, откроется ему, тем тяжелей будет для него этот страшнейший удар, который он, верно, уже не перенесет… Будто оцепеневший, Феанаро продолжает безмолвствовать. Остекленевшим взглядом смотря куда-то в пустоту, он своей довольно неестественной реакцией пугает своего младшего брата. Сын Индис ожидал от весьма несдержанного родственника чего угодно, но никак не этого. Это было так не похоже на того, кто прежде мог буквально завестись с пол-оборота… — Мне ли не знать, какой ты поистине верный и любящий сын? И на что ты уже идешь и готов пойти ради нашего почтенного отца. Так неужели, Куруфинвэ, ты действительно хочешь, чтобы он узнал обо всем, как и другие наши многочисленные родственники, от которых ты так тщательно таишься, только на твоих похоронах?! — нехотя идя на самую крайность, на которую только был способен, повысив тон, непривычно импульсивно вопрошает златовласый Инголдо, ожесточив свое сильно кровоточащее сердце. — Подумай хорошенько, каково ему, да и бедной моей матери, любящей тебя даже сильней чем…каково будет им обоим встретиться с тем животрепещущем фактом, что ты, о дорогой мой брат, очень тяжело болел, а они…а они не только не были рядом с тобой, чтоб хотя бы морально поддержать и облегчить твои невыносимые страдания, в это весьма трудное для всех нас время и в особенности для тебя, но даже и не знали про… Зазвеневший голос, не выдержав колоссального напряжения наконец срывается. Почувствовав внезапную нехватку воздуха, вспотевший Инголдо начинает глубоко и звучно дышать, как если бы он только что на спор пробежал марафонскую дистанцию. Как же трудно ему дались все эти довольно жесткие слова… Ведь самый младший из Финвионов, в отличие от братьев, практически никогда прежде не позволял себе специально давить на болевые точки другого, как бы сам этого он бы и не хотел. Что так резко замолкший Арафинвэ мог и может еще сказать, чтоб убедить так сильно сейчас замкнувшегося в себе Феанаро, ставшего в последнее время таким крайне отчуждённым даже с теми, кто был посвящён в его сокровенную тайну? Ведь даже на такого могучего духом нолдо, как Куруфинвэ Старший, ощущение стремительно приближающего и такого неотвратимого конца давит так, что действительно впору вновь сыграть в смертоносную рулетку… И кто в случае «успеха» осмелиться тогда его осудить? Разве, что сам Финвэ, однажды умоливший за своего неистово первенца самого неприступного Нуруфантура.* Разве только он… Может Инголдо все же собрать всю свою природную суровость, на которую он только способен? И открыть такому неприступному брату очень плохие новости касающиеся пошатнувшегося душевного здоровья их почтенного отца? Потому что именно отчасти по вине Феанаро, будто предавшего забвению то, как он прежде был очень близок к Нолэмэ, их дорогой родитель теперь всё чаще забывается и иногда путается даже в мелочах. Томясь страшными подозрениями на счет усугубившегося недуга любимого сына, он буквально сходит с ума. И такая странная на первый взгляд скрытность Куруфинвэ Старшего, который прежде почти никогда таился от своего любимого отца, и его порой вынужденные недомолвки об своей очень болезненной мигрени только усиливают безумную тревогу и усугубляют и так далеко не идеальное состояние экс-губернатора. Как теперь поступить златовласому нолдо, чтобы в конце концов его старший брат смог, переборов себя, открыться их несчастному отцу, уже предчувствующему своим родительским сердцем надвигающееся большое горе? Ведь Инголдо кажется, что даже бессердечные камни готовы уже заплакать, безмолвно наблюдая за тем, как почтенный Финвэ очень тяжело переживает почти ничем необъяснимое и такое внезапное отдаление от него своего ненаглядного Феанаро. Ибо в последние месяцы так страшно пугающе изменившийся и в характере, и во внешности Куруфинвэ Старший, прежде верный и горячо любящий сын, для которого была целая мука упустить и одно мимолетное мгновенье, чтоб не побыть со своим престарелым отцом, специально делает абсолютно все чтоб… Сын Индис все же не сдержавшись, горько вздыхает, пока его оцепеневший брат продолжает безмолвствовать. Известного нейрохирурга продолжают одолевать беспросветные и тяжелые, как кладбищенская земля, думы. Что же делать сейчас? Какие еще веские аргументы привести? Ведь то, на что все же решился Феанаро, смерти подобно! И как, скажите на милость, ему придется вести себя с раздавленными страшным горем их многочисленными родственниками, если же он окажется прав и экспериментальный препарат убьет Курво, раньше, чем окажет положительное воздействие?! Как?! Как же это немыслимо… И даже страшно представить себе, что же будет тогда с их почтенным отцом, что и так уже начинает догадываться про то, что все творящееся с любимым сыном отнюдь не спроста… Как же он перенесет, то, что его ненаглядный Курво осмелился так жестоко поступить, решив скрыть ужасную правду не только ото всех, но и от того, кто имел право, как никто другой, все знать… Если уже сейчас дорогой родитель в ночную тревожную пору не находит себе места, что же будет дальше?.. Удрученный Арафинвэ качает головой. Иначе и быть не могло. Ведь весьма проницательный экс-губернатор просто не мог не заметить все эти порою попросту никак необъяснимые странности в поведении своего неукротимого первенца. И чем дальше, тем более из ряда вон выходящими они казались Нолэмэ и Индис. И если все же с большим трудом можно было еще объяснить, почему это вдруг, прежде горячо ценящий кровные узы добропорядочный семьянин, каким все знали и знают Куруфинвэ Старшего, без видимых на то причин будто воздвиг между собой и другими своими родственниками, невидимую и такую непробиваемую стену холодного отчуждения, то... То даже странно подавленная в последнее время Нерданель, которую теперь очень часто расспрашивают про вечно отсутствующего на семейных торжествах супруга, путается и не может толком объяснить, что конкретно происходит у них. Поскольку теперь даже со своими прекрасными мальчиками Феанаро хоть и весьма наиграно, но ведет себя, словно они стали для него абсолютно чужими. И это не могло и может не вызывать все новых весьма закономерных вопросов и сильной обеспокоенности у его родных и близких друзей… В этом смысле Инголдо, в отличие от несчастной Нерданель, даже очень повезло, ведь он давно обосновался далеко от белокаменного Тириона, породившего множество слухов про его старшего брата. Уже даже известные репортеры, представляющие весьма солидные издания, опубликовали несколько репортажей, посвящённых знаменитому Куруфинвэ Феанаро Финвиону, очень сильно изменившемуся за эти последние полтора года и ведущему теперь чуть ли не затворнический образ жизни. Что же тогда говорить о его семье и близких друзьях, которые уже готовы и сами нанять детективов, чтобы выяснить, что же на самом деле происходит с первенцем экс-губернатора? Чем дольше таиться его старший брат, тем сложней известному нейрохирургу блюсти врачебную тайну и успокаивать родных, в особенности дорогих родителей, каждый раз так неустанно пытающихся выведать правду. Начиная с весны, даже такая сдержанная и чуткая матушка вместе со своим любимцем Нолофинвэ, всегда отличавшимся хладнокровием, едва не бьют тревогу. Последней каплей для них, да и для всех, стало, то, что Феанаро, любящий своего достопочтенного дядюшку почти так же сильно, как и дорогого отца, не приехал к нему в госпиталь, когда того сразил инфаркт. Более того Курво и на горестную церемонию прощания не явился, а про сами похороны и говорить нечего… Это было так вопиюще, что на то, как через несколько месяцев старший из Финвионов проигнорировал свой день рождения, уже особо никто не обратил внимание. И как доподлинно знает Инголдо, все чаще звучат теперь кровь холодящие догадки не только среди дружных Феанариони, которые лишь через один были посвящены в отцовскую сокровенную тайну, но и средь домочадцев экс-губернатора… Ведь даже будь Феанаро сто раз законченным наркоманом, он бы просто так не лишил себя возможности проводить в последний путь любимого дядю, а это значит только одно… Пока Арафинвэ тягостно размышляет, что ему еще стоит предпринять, будто окаменевший Феанаро продолжает смотреть невидящим взглядом в пустоту. Так в напряжённом молчании проходят долгие минуты, длящиеся, как кажется братьям, целую вечность. Так и не дождавшись обратной реакции старшего брата и сильно обеспокоенный этим, Инголдо все же решается действовать. С тяжелым вздохом он встает и быстро подходит к Феанаро, сознанием явно находящемуся далеко отсюда. — Курво… Сын Мириэль, так глубоко ушедший в себя, тщетно пытаясь скрыться от весьма справедливых слов своего младшего брата, продолжает упрямо молчать. Только плотно сжатые пепельно-серые губы превращаются в узкую полоску, а неестественно заостренные черты болезненно-осунувшегося лица застывают непроницаемой маской холодного отчуждения. — Значит, ты все прекрасно осознаешь… — все же не справившись с бушующими эмоциями дрогнувшим голосом произносит Арафинвэ, внимательно всматриваясь в так страшно застывший лик родича. — И для тебя все уже решено… Оцепеневший Феанаро продолжает безмолвствовать, чем очень пугает своего младшего брата, видевшего на своем веку покойников и поздоровее. Только очередного ступора сейчас не хватает… — Курво!..***