Невозвращение

– Прости меня… – шепчет Неро, опускаясь на постель. Колени подкашиваются от внезапно нахлынувшей слабости, и в груди так тесно. Только что, поднимаясь по лестнице, он пересчитывал их. Он помнит, что их здесь тринадцать. С каждой ступенью вверх ему казалось, что он падает вниз. Он помнит, как тяжело далось ему подняться по этим ступеням. «Раз. Я изменил». Стук подошвы по доске лестницы отдаётся где-то в висках. «Два. Я изменю снова». Неро кажется, что шаги снова слишком громкие в огромной пустой конторе, и у него внезапно начинает болеть голова. «Три. И снова». Он одними губами шепчет это и ставит ботинок на следующую ступень. «Четыре. Я… Я делаю это сознательно…» На лбу и на висках отчего-то выступает испарина, словно он преодолел уже две сотни таких ступеней без передышки. «Пять. Я не жалею об этом». Он останавливается на миг. Но только на миг. А потом заносит ногу, чтобы подняться ещё выше. «Шесть. Никогда не пожалею». Теперь Неро замирает и так стоит, нерешительно глядя наверх. Почти полпути пройдено. Почти полжизни, его прежней, такой правильной жизни остаются под подошвой его же сапог. На двенадцатой ступени Неро нерешительно стоит и не знает, стоит ли подниматься дальше. Он чувствует глупую безысходность и тоску. Он чувствует страх. А потом делает шаг назад. Потом снова вперёд. Тринадцать ступеней позади. Всё позади. И теперь он сидит в чужой спальне, и ему так невыносимо хочется пить! Во рту пересохло, кровь стучит в висках, и он со всей ясностью понимает, что ничего не будет, как прежде. Он всё испортил! – Прости меня! – шепчет он, а глаза жжёт, и это бесит. – Просто… Мы ведь уже не дети и… Что он имеет в виду, чёрт возьми? Неро качает головой и закусывает губу. Неро не очень хорошо помнит своё детство, поскольку в нём не было ничего запоминающегося. Но он отлично помнит, что никогда и ничем всерьёз не увлекался. Кроме владения мечом и огнестрельным оружием. Неро никогда не был особо дружелюбным или компанейским ребёнком. Неро с детства тренировали, превращая в идеальное орудие убийства. Победитель, замкнутый, всегда один, никому не доверяющий. Он не играл в футбол в соседнем дворе, не помогал накрывать на стол той, кто звалась его матерью, не помнит сказок перед сном. Неро не знает своих настоящих родителей. Понятия не имеет, в каком чёртовом месте они застряли и зачем бросили его. Приёмную мать он помнит смутно: она исчезла, когда ему не было и четырёх. Иногда, когда он пытается вспомнить, то перед глазами возникает одна-единственная картина. Как блик, как размытая фотография. Он видит окно, в которое бьёт слепящее полуденное солнце, и абрис темноволосой женщины по ту сторону. Кажется, она в тот раз развешивала бельё... Он ещё помнит пятно зелёной травы и белые, колышущиеся на ветру тяжёлые простыни. Он не помнит глаза этой женщины, улыбку или голос. Даже если у них с Кирие дома есть фотография приёмной матери. Немного выцветшее фото в тёмно-коричневой рамке под стеклом. Она стоит на книжной полке в гостиной, и Кирие ежедневно протирает с неё пыль. Кирие похожа на мать, но она совершенно ничего о ней не знает: по какой-то причине Кредо никогда не хотел проливать свет на то, что случилось и куда та исчезла. Неро помнит имя, но это ничего не даёт. Ни единого отголоска в душе. Ничего, кроме того фото. А теперь полкой ниже – ещё и портрет Кредо. Неро помнит: тёмные аккуратные брови, как всегда, сведены к переносице, карие холодные глаза, бородка аккуратно подстрижена, тонкие губы, бледное лицо. Белая униформа, которая так статно на нём сидела. Кредо чертовски гордился служить Ордену Меча. Он был готов пойти на всё ради своего долга. Он был человек чести, и это убило его. Неро понимает, что Кредо не хватило всего лишь зерна сомнения, чтобы открыть глаза. Возможно, ему просто не повезло… Как бы там ни было, из всей семьи выжили только Неро и Кирие. Неро не верит в судьбу, но ему иногда думается, что в этом всё же есть какой-то знак свыше или просто роковой умысел. И он так привык быть один, что у него, наверное, просто недостаточно чувств, чтобы ощущать боль утрат. Единственное дорогое существо для него – это Кирие. Если не станет её, то не станет ничего. Весь мир просто исчезнет! Неро понимает, что боится погибнуть лишь потому, что тогда Кирие останется в одиночестве. Она не выживет сама. Она беззащитна… И, сидя на широкой постели в чужой спальне, Неро становится не по себе. В сердце закрадывается тягучее болезненное чувство страха и вины. Страха не за себя, но за кого-то, кто гораздо важнее, чем он сам. И вины за то, что сознательно оставил единственного преданного человека в одиночестве, за то, что их разделяют тысячи миль и неизвестность. Вина, огромная, тяжёлая и давящая вина за то, что, пока он будет заниматься чем-то ужасно непристойным, неправильным и, мать его, таким прекрасным, она останется один на один с тишиной и тоской, запертая в своём знакомом уютном мирке в этом их маленьком доме со старомодным интерьером и запахом лилий, стоящих в огромной вазе, которую он когда-то чуть не разбил, задев рукавом куртки, с лицами мёртвых любимых на фотографиях. Тех, кто уже никогда не сможет её защитить. Неро сминает в кулаке прохладную светлую простынь и выдыхает. Но звонить Кирие он всё равно не станет. Если он услышит этот знакомый тихий голос, он бросит всё и тотчас же вернётся домой. Он добежит, если будет нужно! И всё закончится. И начнётся. Привычная жизнь на двоих в том же маленьком мирке… И Неро не уверен, что готов отказаться прямо сейчас – он ведь только что видел новые горизонты, он пережил нечто подобное разрушительной буре где-то глубоко в себе. Такая ужасная буря, которая разнесла в щепки, разодрала, вывернула наизнанку его мир, его душу, а потом собрала заново, как паззл. Только картинка мозаики теперь выглядит иначе. Это вообще совсем другая картинка, и он с каждым днём всё больше забывает прежнюю. Это пугает. Но он видел больше, он ощущал новое, он… Он целовал Данте, он ведь всё позволял, и это было так… Это было… Неро сглатывает ком в горле и шепчет: – Прости меня… Прости меня, прости!.. Неро тяжело поднимается на ноги и несчастно оглядывается по сторонам. Всё кажется таким же знакомым, как и дома в Фортуне. – Чёрт… Неро не счастлив, нет, он далеко не счастлив! Он растерян. Он сомневается. Новые горизонты, ха? Нет никаких новых горизонтов, если там, далеко, уже недосягаемо, слишком далеко маячит призрачная фигура того, кого ты предал. Так далеко, что дотянуться и спасти станет невозможно. Неро выдыхает и прижимает ладонь правой руки к глазам. Это не был шаг вперёд, куда бы он не стремился. Это шаг назад. Неро стоит там, посреди тихой комнаты, и он уже ни в чём не уверен. А из приоткрытого окна доносится редкий равнодушный приглушённый шум машин, голоса чужих людей, почти незаметный щебет птиц. Но всё это – по ту сторону чьего-то только что рухнувшего мира. «Мы ведь уже не дети. И теперь делаем взрослые ошибки, так? Мы ведь на них учимся, так? Но только почему тебе было так трудно совершить хотя бы одну в своей жизни?! Проклятье, Кирие! Хотя бы одну! Зачем я делаю это первым?!» Неро думает, что не справится сам. Ему нужно просто увидеть Данте, и всё станет на свои места. Просто поскорее увидеть, чтобы понять, насколько всё плохо.