Мир, который без меня.(Альтернативный гей-роман) Книга1.

18. UNBELIVEBLE.*       Утро, сделав реверанс несмелым солнечным лучом, удалилось на покой, вытолкав на замену недоспавший день. Он развалился, приняв неопределенно-философские очертания. Все выглядело замедленным, сонным и каким-то неопределившимся. Энди спустился к самой воде, нашел какую-то деревяшку и уселся на ней. Лениво падали листья, и вода явно не спешила их уносить. Они копились у берега, словно суда в порту, потом нехотя отчаливали и плыли, выстраиваясь во флотилию. Парень вдруг вспомнил, как мать читала ему в детстве о подвигах славных ахейцев, дерзнувших завоевать Трою. Он всегда восхищался, представляя себя ну если не Ахиллесом, то, по крайней мере, одним из тех славных мирмидонцев, что бесстрашно последовали за ним. Листья превратились в триремы и пентеры с изогнутыми медными носами, что где-то там, внизу по течению воткнутся в берег, чтобы навсегда остаться в истории. Сколько их там было? Тысяча сто восемьдесят два корабля. Кажется. Парень закрыл глаза, чтобы вспомнить картинку, которую засалил почти до дыр, вглядываясь в лицо Пелейона**. Шлем, покрывающий голову, выбивающиеся спутанные светлые пряди, почти зевсов гнев в глазах, разверзнутый в победном кличе «а-ла-ла-лай» рот. Он где-то здесь, на одном из этих кораблей, что бесстрашно несет к славе темная тяжелая вода. Точно. Тысяча сто восемьдесят два! Он не мог ошибиться.       Детство, пусть небогатое и тяжелое, смутно восстало в памяти, отозвалось давно забытыми нотами. Энди ощутил одиночество. Оно вошло в него, растеклось, заполнив собой все межклеточное пространство. Клетки, оказавшись в изоляции, словно сжались, надавливая на ядра, которые изо всех сил сопротивлялись, но постепенно гасли, приходя в уныние. Мальчишка чувствовал себя странно, как будто бежал-бежал с собой наперегонки и вдруг остановился, потому что понял, что давно потерял дорогу. Он не смел оглянуться назад, понимая, что воспоминания раздавят его, боялся смотреть вперед, потому что знал - там ничего. Энди обхватил колени, уткнулся в них носом и заскулил. Тихо, почти про себя и от этого безысходно. Он сидел, покачиваясь, словно баюкал сам себя.       Рой проснулся, но продолжал лежать с закрытыми глазами. Ему не хотелось вставать, не хотелось знать сколько времени, вообще, не хотелось ничего. Снизу легким напылением тянулся запах выпечки. Он все-таки сделал ее. Пиццу с рокфором. Маккена улыбнулся. Итальянская кровь, что плескалась в жилах Энди, несла память о секретах национальной кухни. Никто, правда никто не делал это лучше, чем он. В голове потянулись мысли о свежемолотом кофе, и Рой потянулся вместе с ними. Сладко, как только сумел. Мальчишки внизу не было. Таймер на духовке стоял на режиме сохранения теплого блюда. Маккена приоткрыл плиту. Пицца. Румяная. Тонкая. С корочкой, как он любит. Надо принять душ. Энди как раз вернется, они поговорят о вчерашнем, и все пойдет как обычно. В конце концов, ну что такого в этой проклятой статье, что раздробило привычную жизнь? Можно подумать, его когда-то волновало чужое мнение. Отражение в зеркале подсказывало, что он все еще прекрасен, молод, альтернативен и свободен. Он — Рой, со всеми вытекающими оттуда последствиями. А Энди? Юношеский эмоциональный всплеск. Неопытен. Нестабилен. Темпераментен. Очень.       Рой исходил слюной, а парень все не возвращался. Где его только черти носят? Маккена позвонил Стиву.       «Привет, дружище. Да, все нормально. Все пучком. Да, только что встал. Жду Энди. Готов помереть с голоду. Ты часом не знаешь, куда он запропостился? Я звонил, а он абонент не абонент, да еще и ключи дома забыл. Если еще не завтракал, приезжай. Пицца божественная. Я уже не удержался, отгрыз кусок, так что торопись, если только не хочешь облизать пустой противень. Ок. Жду».       Рой сварил кофе. Тот, как всегда, удрал из турки. Вот зараза шустрая! Надо бы купить кофеварку, но это не то. Хотя, какая разница! Он, наверное, уже не научится его варить. Не беда, Энди-то умеет! Это так, на всякий случай, когда мальчишки под рукой нет. Ничего себе! Уже три! Ну, он и соня! Двенадцать часов, как с куста одним рывком. На диване стопка выглаженных рубашек. Когда успел?! Не спал, что ли? Рой подвинул рубашки и, развалившись, уставился в окно. Лениво. Неохота даже мизинцем шевельнуть. Маккена слышал, как подъехала машина. Стив. Всегда упирается бампером почти в ступени. Его потом ни обойдешь, ни объедешь. Голодный черт! Прилетел, словно сидел и ждал на противоположной стороне улицы. — Привет, Рой. Чем занимаешься? — Медитирую, чтоб не захлебнуться слюной. Энди не появлялся? Ну что, будем ждать его или нагло приступим к поеданию?       Не дождавшись ответа, Маккена быстро поставил на стол три тарелки. — Сам виноват. Нечего опаздывать к завтраку. Останется голодным, да и только. Пусть пожалеет, когда вернется. — Рой, — произнес Стив, и стало понятно - что-то произошло. — Он не вернется.       Маккена парализовано замер над ящиком с приборами, потом медленно повернулся к Шону. Он ослышался, что ли? — Что? — Он не вернется, Рой.       Стив собрал все мужество, чтобы не отвести взгляд. Немые мгновения гулко стучали секундами в опустевшей черепной коробке. Маккена опустился на стул и заморгал. То, что он услышал, звучало неправдоподобно и просто не вмещалось в голову. Оно было гораздо больше, и Рой почувствовал, как холодная вязкая масса, выдавливаясь, медленно стекает внутри него. Он смотрел другу в глаза, и тот видел, как нервно дергаются его зрачки. — Ты шутишь или что? — Дорого бы заплатил, чтобы оказаться шутником. Он ушел, Рой.       Ответ опередил вопрос, колко дернув сердце. — Не-е-ет, — выдавил Маккена, медленно поворачивая голову, словно тянулся за тем, что говорил в надежде остановить. — Он не мог. — Мог.       Шон достал пиццу, поставил на стол перед Роем. — Посмотри. Что ты видишь? — Не-е-ет. — Это правда, Рой. Здесь повсюду сыр с плесенью, а он его терпеть не может. И ты это знаешь не хуже меня. Он сделал ее для тебя. Так, как ты любишь.       Маккена уставился в противень. Очевидное казалось бредом. Он не мог поверить. Рой поднялся, подошел к ванной. Открыл дверь. На стойке одно полотенце. Крючок для второго одиноко торчит, стесняясь собственной наготы. Одна зубная щетка. Рой кинулся в студию. В шкафу такие же овдовевшие вешалки. Жмутся друг к другу, словно не могут согреться. Сбились в кучу осиротевшими щенками.       Нет! Это не может быть правдой! Нет!       Рой сник. — Стив, почему? — Потому что он любит тебя. Ты так долго стенал о своих незыблемых принципах, что он решился, наконец, сделать тебе самый дорогой подарок, какой ты только сможешь когда-либо получить. Он подарил тебе тебя самого. Разве не так? Теперь ты должен быть счастлив. — Должен, — обреченно произнес Маккена. — Ешь давай.       Стив отрезал кусок пиццы. Он явно заставлял себя жевать, но в него не лезло. — Не хочу. — Не обижай мальчишку. — А ему не все равно? — Все равно, но тебе должно быть нет. — Надеюсь, ему хватит ума найти недорогое жилье и работу. Денег должно хватить на какое-то время, пока не устроится. Там на карточке… — Не хватит, — перебил Стив, швырнув на противень надкушенный кусок. — У него нет ни цента. Ничего.       Шон встал, прошелся по гостиной, остановился напротив окна, заложив ладони в задние карманы джинсов. Он не хотел, да и не мог смотреть на Роя. Мужество отказывало ему. Голос зазвучал странно. По-чужому, словно Маккена впервые слышал его.       Он позвонил утром. Рано. Я еще спал. Извинялся долго, но очень просил о встрече. Обещал все объяснить позже. Сказал, что будет в клубе часа через полтора. Теперь только я понял, он пошел пешком. Я приехал, как раз столкнувшись с ним при входе. Должен сказать, выглядел он прескверно. Мы вошли. Он попросил кофе. Я сделал порно, как Энди любит. Уже тогда я почуял неладное. Я выждал время и спросил: — Что случилось? — Ничего. Все нормально. — Тогда? — Стив, — он замешкался. Все время прятал глаза. — Я пришел попрощаться. — Стой! Как попрощаться?! — Я долго думал, но понял, что не могу уйти просто так. Не хотел оскорбить тебя, поэтому я здесь. — Энди, объясни все толком! Ничего не понимаю! — Шон, я решил уйти совсем. Так будет лучше. — Лучше?! Для кого?! Чушь какая-то! — Для всех. Это решение принято не вдруг. У меня было достаточно времени подумать. Все опять станет как раньше, как было всегда. — Энди, что за бред ты несешь?! — Не бред, Стив. Я очень люблю его и понимаю, что так действительно будет лучше. — Для кого?! — По крайней мере, для него. Больше всего на свете он любит три вещи: свою свободу, свою музу и секс. Больше в нем нет места ни для кого. С моим уходом ничто из того, что я перечислил, не исчезнет, так что и волноваться не о чем.       Я растерялся. Я просто не знал, что сказать, а он смотрел на меня открыто. Он улыбался! Просто смотрел и улыбался! — А как же твой талант? — я уже и сам не понимал, что за бред  несу. — Талант? Он никуда не денется. А, кроме того, к чему он мне? — Но ты же так любишь танцевать… — Бог даст, еще потанцую. Какие мои годы? — И куда же ты пойдешь?       Я понимал: разговор не клеится. Мне не удавалось скомпоновать предложение из одного слова, чтобы не попутаться в нем в знаках препинания. Я боялся услышать ответ. — Не знаю. Разберусь по ходу. — Но ты, хотя бы, нашел где жить? — И это разрешится. Я же жил где-то до Роя. Что, в этот раз не придумаю? — Ты хочешь сказать, что вернешься на мост… — Нет. Там я буду надеяться, а мне никак нельзя. Это основное условие, чтобы выжить на улице. — Выжить?! На какой улице?! Энди, ты с ума сошел, что ли?! У тебя нет ни документов, ни работы… — И что?! Пока Рой не подобрал меня, это кого-то волновало? И собака выживает в городе. Неужто человек не сможет? — На улице?! — Ну, апартаменты мне нынче не очень по карману, так что придется потерпеть какое-то время. — Не дури! Давай я помогу тебе хотя бы найти жилье и перевезти вещи! — У меня их нет.       Он поставил на стол сумку, распахнул, обнажая содержимое. — Все, что я взял — лишь футболка, пара джинсов, трусы и зубная щетка. Больше ничего. Я оставил там даже свое сердце. Оно мне, вроде бы, ни к чему пока. Будет ныть и проситься назад, а мне нельзя. Мне двоих не прокормить. — Так! — я уже еле сдерживался. У меня попросту кипел мозг. — Я понял, что ничего не понял! Давай все то же самое, только сначала и по порядку! Что произошло, Энди?! — Стив, я столько раз целовал ему ноги, каждый раз едва выживая, если он касался меня. Я сказал, что люблю, а он разбил мне лицо! Разбил губы, покрывшие его тело поцелуями в сотни слоев! Он кричал, что я - проститутка и блядь, подставляющая задницу по расписанию! Он говорил, что за все, что он сделал для меня, я должен до конца своих дней приносить ему тапочки в зубах! Ты не поверишь, я принес бы, но не потому, что он за все платит! Вчера я сдал все свои вещи в скупку, купил лишь джинсы и футболку, а остаток положил в ящик тумбочки, потому что мне ничего не надо. Там же моя банковская карточка, телефон и плеер. Я понимаю: это мелочь, но это все, что я мог ему восполнить. У меня просто больше ничего нет. Так что, надеюсь, я свободен. — То есть ты хочешь сказать, что все, что у тебя осталось, это то, что лежит в сумке?! — Да.       Потом он улыбнулся так, что я невольно подумал об ангеле, а он словно считал мои мысли. — Ты где-нибудь видел, чтобы ангелы рушились с чемоданами? Так что все правильно. Не переживай, Стив.       Я не мог выдавить ни слова. Я готов был провалиться, чтобы не слышать всего этого, а он продолжал: — Все нормально, Стив. Я выращу себе новое сердце, заведу девчонку и стану обычным парнем в многомиллионном городе. — Ты уже не сможешь, Энди. Ты - гей, и сколько бы ты не бежал от этого - не убежишь все равно. Теперь ты будешь хотеть этого всегда. Это закон. Ты можешь завести девчонку, десяток девчонок, но это ничего не изменит. Любовь с женщиной — не то же самое, что любовь с мужчиной. Это неравный секс. Ты и сам знаешь, и как бы вы оба ни старались, он никогда не будет таковым по определению. Ты любишь отдаваться, и не перестанешь любить никогда. Ни одна женщина, как бы сильно она не хотела, не сможет дать тебе этого. — Как бы там ни было, я попробую. — Послушай хотя бы, что я тебе скажу. Если уж такое случится, запомни одну вещь, так как ты столкнешься с ней неизбежно. Секс с женщиной требует времени. Это совсем не так, как у нас, ибо мы готовы в тот момент, когда понимаем, что хотим. У женщин - по-другому. Нужно время, чтобы они разогрелись, и нужно время, чтобы остыли. Это физиология. Боги! Никогда не думал, что скажу тебе это, — я скомкивал все, но считал, что обязан сказать ему. Я словно кричал вслед уходящему поезду. — Они не могут просто раз и сделать. Не забывай об этом. И еще: тебе придется очень внимательно прислушиваться к женскому телу, чтобы понять, что происходит. Господи, что я несу?! Я говорю, словно посылаю тебя на смерть… — Я постараюсь выжить. Тебе не придется за меня краснеть.       Он улыбнулся, а потом сжал губы, словно ему было досадно. — Спасибо, Стив.       Он поднялся, застегнул сумку и перекинул через плечо. — Прости. Не люблю долгих проводов… — Ну куда ты пойдешь?! Хочешь, живи у меня, коли не можешь с Роем… — Не могу. Ты знаешь почему. А куда я иду? В тот мир, который для меня, где самое ценное, что есть, это утро, если тебе посчастливилось проснуться. Никто не выставит счет. Тот мир честен. Он не обещает ничего и никому, и мне не придется ничего ждать, потому что и ждать будет нечего и не от кого. — Энди, возьми хотя бы денег! — меня захлестнуло отчаяние, потому что я видел, насколько твердо он все решил. — Нет. Это заставит соображать быстрее, а не надеяться на бумажки, что в кармане. — Я не могу так вот отпустить тебя… — Придется, Стив. Я ведь не прощаюсь навсегда. Повезет, устроюсь, тогда и загляну к тебе. Надеюсь, мне не откажут в чашечке порнокофе? Ну, а не повезет - прости заранее.       Он обнял меня, и я почувствовал, насколько он мужчина. Не по годам. Я не мог уже ничего сделать, и лишь смотрел, как он подошел к двери и вышел, не оглянувшись. Он не обернулся! — Теперь я хочу спросить тебя, Рой, — Стив резко развернулся. — Какого черта ты сделал?! Какого черта ты, ублюдочная тварь, сделал это?! Ответь мне!       Маккена выглядел раздавленным. Размазанным настолько, что, вряд ли, удалось бы соскрести хоть один кусок, из которого можно извлечь ДНК. — Молчишь?! Правильно! Молчи, потому что это - единственно разумное, что ты можешь сказать, ибо я не поверю ни одному твоему слову! Ни звуку! А пицца действительно вкусная. Он старался. Для тебя!       Стив не стал дожидаться ответа. Хлопок входной двери отозвался троекратным эхом в голове Маккены. Ему показалось, что задребезжали все внутренние органы, словно висели на металлических растяжках. Рой уставился в противень. Ни кусочка без расплавленного рокфора. В мозгу все на тех же растяжках звенело: «Он старался. Для тебя… Для тебя… Старался… для тебя». Маккена сидел опустошенный. Внутри ничего не было. Вакуум. И тишина. Такая, как бывает перед катастрофой. Ни звука. Ни дуновения. Сейчас. Вот-вот. Еще мгновение и бурлящие потоки обрушатcя с высоты беспощадно и мощно.       Рой боялся даже думать. Думать страшно, если ты не в состоянии принять то, что поймешь. И понять страшно, потому что придется принять. А как принять, если невозможно? Тишина перед катастрофой. Ни кусочка без плесневого сыра. Для тебя.       О-о-о! Вот они, потоки! Смесь гранитных глыб с колотыми краями в месиве из тяжелой вязкой глины. Рев и гул в резонансе с громовыми извержениями. И сквозь это все - дикий безудержный хохот танцующих демонов. Если это выдержать, только тогда можно понять, как рвется душа. Потом, позже наступит затишье с послевкусием из пытки. Долгой. Бесконечной. Когда невозможно прикоснуться к коже, ибо она болит, как обнаженная рана. Невозможно шевельнуться, потому что ноют кости, словно их вывернули и переломали. Невозможно спать, потому что боль не дает забыться ни на мгновение. Это то, что не пожелаешь злейшему из врагов, потому что будет страшно даже подумать. Но это потом. А пока - тишина, в которой лишь дребезжание металлических растяжек.       Рой выдвинул ящик, все еще надеясь на что-то. Но нет. Как и говорил Стив. Карточка, телефон, плеер и небольшая пачка денег. А еще часы. Ролекс за десять тысяч. Наверное, так бьют мужчин. Кулаком. Одним ударом. Под дых. Жестоко и наверняка.       Маккена сдвинул в ящике купюры. Немного. Хотя, для кого? Для него - нестоящая ерунда, а для Энди? Много. Плата за то, чтобы вернуть себе честь. Так-то, Рой! Ты подобрал нищего мальчишку, у которого только и было, что шкурка да жизнь. Это ты так думал, но он дорого заплатил, чтобы опровергнуть это. И не в деньгах дело. В тебе. Ты создал ангела. Дал ему крылья. Вот спасут ли? И это не игра. Не съемка. Не выставка. Ты заставил его пасть. Он не спорил. Пал. И теперь только это - реальность. Реальность, Рой!       Маккена остановил машину. Мост. Вода. Листья. Не корабли. Просто листья. Все так и не так. Потому что нет Энди. И Рой не знает, что разбухшая почва еще не выдавила его следы. Они там. На склоне. Нешироко друг от друга. С четким протектором подошв. Потому что мальчишка шел медленно. Останавливался. Думал. Рой надеялся. До последней минуты. Больно. Реальность давит безысходно и тяжело. Маленький ангел. Из плоти и крови. Человек. Человечек.       Маккена решил ждать. «Сдохну, но сделаю». Слова оборачиваются заевшей пластинкой. И время на циферблате без стрелок. Как бесконечность. Тянется. Ну что, Рой? Сдохнуть-то сдохнешь, но не сделаешь. Поздно.       Вечереет. Сумрак тянет холодные нити, разматывает клубок, навешивая на ветви. Нити плавятся, осыпаются, зависая в воздухе леденящей пыльцой. Голод одичало скребет желудок, и тот урчит недовольной собакой. Хочется спать, и надо найти место для ночлега, а его нет, потому что весь день парень бродил по городу в поисках хоть какой-нибудь работы. Не повезло. Еще не время впасть в отчаянье. Для жизни на улице это самое скверное. Теплый желтый свет в окнах посмеивается над замерзшим мальчишкой, сыто и довольно роняя мысль: «Сам виноват». А еще хочется в душ. Как славно пахнет мыло, но замок закрыт, и это теперь другой мир. И ключей нет. А был ли он, вообще? Был, но как кино. Рано или поздно, но оно заканчивается последним угасающим аккордом «конец».       Энди отправился на вокзал. Если повезет, можно будет устроиться в кресле и переночевать, а завтра… Завтра все сначала. Только труднее, потому что дрожжи вспенивают чувство одиночества и безысходности. Парню повезло. Полно народу. С чемоданами, рюкзаками, сумками. Кто-то в начале пути, кто-то в конце, и лишь он один посередине. Застрял. Завис. Потерялся. Он подумал о Рое. Как ни старался весь день гнать прочь эти мысли, они не отступили. Рой. Это зазвучало в нем тонкой струной. Теплый комочек образовался слева в груди, разрастаясь и заполняя пустое место. Сердца нет, но Энди почувствовал, как оно одиноко болит там. Далеко. Там, где он его оставил. Надо уснуть. Не получается. Саднит разбитая губа. Едва схватившаяся кожа треснула и сочится каплями крови. Солоноватая. И душа сочится. И мозг сочится. Хреново. Ой, как хреново. Наверное, мальчишка задремал или просто забылся. Парень не знал, сколько прошло времени, но вдруг вздрогнул, словно почувствовал легкое прикосновение к щеке. Никого рядом. Но он же точно ощущал ее. Видел, как она ходит между спящими людьми, перешагивая через тюки вещей. Как всегда, поднимает подол, чтобы не оступиться и не запачкать, а после стоит напротив и смотрит. Глаза карие с зеленоватым напылением, потому что смотрит глазами Роя. Наклоняется и целует, чуть касаясь губами щеки. Волнистые пряди соскальзывают с плеча, касаются кистей рук. Легкие, словно взмах крыльев бабочки. Пахнут лавандой. Муза. Энди не уверен, но она все-таки успела шепнуть: «Мой ангел». Наваждение? Сон? Наверное, от голода мутится рассудок.       Рой вернулся домой уставший и опустошенный. Надежда, как обветшавшая в голых ветвях тряпка, устало трепыхалась внутри него. Темно. Тихо. Никого. Дом показался нежилым. Чужим каким-то, словно и не жил в нем столько лет. Странно. Раньше, когда Энди уходил, он все равно оставался, а теперь не остался, потому что ушел. Маккена прошелся по гостиной. Бесцельно, просто было незачем. Только теперь увидел на столе карточку и ключи. Брелок буквой «Р» наверх. Рой. «Не боишься, что я обанкрочу тебя?» Нет, Энди, не боюсь. А ты не взял ни цента. Где ты? Без дома. Без денег. Без документов. Рою стало страшно. Тонкая куртка. Летние кроссовки. Это - у него. И к ним последние капли октября. А у тебя? Икебана с веточками лаванды и почти нетронутая, засохшая пицца.       Маккена спустился в подвал. Он не заглядывал сюда вот уже полгода точно. Было не нужно. И сейчас незачем, но что-то тянуло. Чисто. Рой не узнал помещение. Открытая дверца стиральной машины. Высохшие неглаженные рубашки на вешалках, как экспонаты в музее, ставшем историческим. Да и сам ты, Рой, бродишь, как забытый в запаснике артефакт. Поднявшись в студию, Маккена подошел к окну. Мертвая улица в пелене из моросящего дождя. Фонарный столб напротив с сердцем-огоньком. Искаженный мир.       Человек. Человечек. Рой целует велюровую кожу на выступающем бугорке четвертого позвонка, запускает пальцы в темные влажные пряди, давит на затылок, приклоняя голову к подушке, а Энди непослушно вскидывает ее Рою на плечо, тянется за поцелуем, и стрельчатые ресницы скрывают хитрые глаза с переливающимся желанием. И вроде бы отдается, а сам берет. Забирает силы, волю, душу. Умеет заставлять хотеть себя. Остается один во вселенной, потому что все остальное исчезает, растворяется, становится ненужным и неважным. Человек. Человечек.       Утро валится тяжело, вязко. Словно после перепоя. Мозги битком набиты булыжниками, тело отвердевшее, как схватившийся цемент. Рой открывает глаза. В них песок барханами. Он не помнит, как уснул у компьютера. Ноет плечо, голова на бесчувственной руке, а в душе пируют кошки. Точат когти, рвут в хлам. На мониторе ангел. Смотрит через плечо, сложив беспокойные хулиганские крылья. Взгляд земной. Подернут искрами. Чуть отросшие волосы касаются зацелованных плеч. В ухе камушек. Озорной. Искрится подстать глазам. Ангел, лизнувший из сладкой чаши греха. Такой падет без сожаления. Принтер нехотя выдавливает листок. Он. Все так же смотрит через плечо, ничего не меняется. Взгляд с плоской бумаги почти осязаем. Счастливый. Дерзкий. Карие кружочки.       Энди открыл глаза. Усталости только прибавилось. Жесткое кресло измучило позвоночник. Мальчишка встал, пошел в туалет, выпил воды из-под крана. Она провалилась в бездонную пропасть. Желудок недовольно заурчал, ожидая чего-нибудь другого. Парень взглянул на себя в зеркало. Отражение не вызвало умиления. Помятый, почерневший, потухший. Энди еще раз умылся. Может, станет лучше? Не стало. Он взглянул на часы… Ну, да. Их же нет. Забыл, что ли? Ладно. Пошарил по карманам. Пачка. В ней две сигареты. Сейчас выкурит и все. Ни денег, ни сигарет, ни работы, ни жилья. Пожалуй, полный набор для зависти. Начинай, Энди. Начинай завидовать самому себе. В довершение ко всему, еще и секса не было полутора суток. Организм в коме. Жестоко ты его, а? Сколько у тебя еще времени? Сутки? Двое? Трое? А после? Если не выкарабкаешься, у тебя все шансы попасть в криминальные новости. Найдут замерзшим в какой-нибудь канаве, брезгливо осмотрят и свалят в холодильник с биркой «неизвестный». Правда, перед этим покопаются в кишках, заглянут в задницу и возьмут соскобы с языка, а после обрадуются. Напишут в рапорте «сдох от голода» и поставят точку. Хочешь так? Если нет, давай собирай свои обломки в кучу и выживай. А-а-а! Вот и пополнение к набору. Лисицы. Ну как же без них?! Они-то сытые. Заполняют мысли и желудок. Места много. Пожалуй, все влезут. О-о-о! Да тут не одна стая! Еще и племя Роя! Своевременно! Удачно как нельзя лучше!       На улице богато сыплет снежная мука. Земля схватилась морозцем, словно лежит в предсмертной маске ужаса. Колеи от протекторов шин, следы лап и ботинок, ямки, ухабины... все отпечатано на этом застывшем мимическом слепке. Энди холодно. Холодно, потому что просто холодно, и холодно, потому что он не ел уже почти двое суток. Голова не варит, да и ноги заплетаются. Еще не отчаяние, но уже крайняя степень уныния проникла во все укромные уголки тела. Душа как-то свернулась, и парень не сможет точно сказать, куда она забилась.       Темнеет. Энди обошел кучу кафетериев, магазинов в поисках хоть какой-нибудь работы. Везде отказ. Значит, надо возвращаться на вокзал, а завтра - все сначала. Он только что стрельнул сигарету, и его повело от никотина. Макдоналдс с неуемными открывающимися и закрывающимися дверями дразнит запахами. Внутри полно народу. Веселого, сытого, довольного. Мальчишка уже готов броситься на первого попавшегося, чтобы отнять кусок бургера. А что, если?.. Мысль показалась воодушевляющей.       Энди вошел внутрь и сел. Куча подносов не хуже Пизанской башни высится валом на столе. Бумажки, трубочки, стаканчики… кусок недоеденной булки. Парень схватил ее и только после стеснительно огляделся. Стыдно. Но всем, кажется, плевать. Хорошо. Глоток пепси. Пара картофельных ломтиков. Он уже забыл, что еда может иметь вкус. Такой вкусный вкус. Лучше не стало. Еда провалилась в желудок слепленными кирпичами, и парня затошнило. Энди выскочил из Макдоналдса, пытаясь продышаться. Холод немного вернул его в чувства. Вместе с чувствами нахлынуло отчаяние. Снежная пыль жестко колола лицо, и от этого слезы казались горячими. Очень.       Рой вошел в клуб. Было еще рано, и народа не было. Он застал Стива в кабинете. — Привет. — Привет, Рой. Как дела? — Отлично! Что-то может на это влиять?!       Шон недоуменно поднял глаза. — А разве нет? — Ты о чем? — как ни в чем не бывало спросил Маккена. — Ну-у-у. — Если ты об Энди, то и хрен бы с ним. Он достаточно взрослый мальчик, чтобы думать, что делает. Я тут ни при чем. Если ему больше нравится копаться в помойках, это его дело, и я не собираюсь нести за это ответственность. — Ой ли? Мне казалось, ты был расстроен. — Был. И что? Минутное помутнение. Рано или поздно это все равно бы случилось. Будем считать, что пришло время. Какой смысл пытаться привить свинье хорошие манеры за столом? Она, по-любому, все обгадит, — Рой был вполне убедителен. Так решил бы любой. Любой, но не Стив. — Я звонил тебе. Ты не брал трубку. — Спал, — резко перебил тот. — Что полдня? — А почему нет?! Я - свободный человек… — Чересчур.       Шон смотрел на друга и видел темные круги, устало залегшие припухлостями под глазами. Рой действительно не брал телефон, и это его обеспокоило. Стив примчался в студию, но не застал хозяина. Машины тоже не было. Он позвонил еще раз перед тем, как уехать. Скрывает. Вынянчивает свои незыблемые принципы абсолютной свободы. Даже делает это вполне профессионально. Только не для Стива, который безошибочно улавливает самое легкое колебание мысли в его глазах. — Надеюсь, ты получил то, что хотел. — Вполне.       Шон подумал про листок в принтере. — И тебя не волнует, где он сейчас? — он пытал Роя, отмечая для себя подергивание его зрачков. — Поверь мне, такие не пропадают. — Какие такие?! — Какие?! А ты сам не знаешь?! — Нет! Хочу услышать от тебя! — Хочешь услышать от меня?! Что ж, изволь! Дешевки с дорогим опытом работать узкой задницей! Таких по обочинам сколько хочешь! Единично и оптом! — Рой! — Стив не выдержал, гневно поднявшись. — Я знаю тебя вечность, но первый раз в жизни мне непреодолимо хочется дать тебе в морду! — За что?! За то, что он плюнул мне в лицо?! Или за то, что я дал ему пощечину?! Он не мог тебе не пожаловаться! Так он заслужил! Или за что-то еще?! Скажи! Не стесняйся! Я постараюсь стерпеть! И вообще, — Маккена тоже раздраженно вскочил, — странно, что тебя все это так заботит! Может быть, между вами есть что-то, чего я не знаю?! Ты часом не трахаешь его?! Ответь, а после дашь мне в морду, если я не сделаю это раньше! — Не трахаю, хотя тебе должно быть все равно! Ты можешь продолжать доказывать это ему, себе, целому миру, но только исключи меня из этого списка! — Хорошо. Мне не все равно! Тебе легче?! Зачем тянуть прошлое, когда оно уже ушло?! — Не ушло, Рой! Я был у тебя сегодня, но как ни странно, не застал тебя! И после ты будешь продолжать мне что-то доказывать?! Хочешь, я скажу тебе, что произошло?! Внутри титанового саркофага твоих убеждений осталось жидкое ядро тебя самого. Оно разогрелось, расширилось, и твой гребаный саркофаг дал трещину! Плазма сочится, и ты не в силах ее остановить! Эта сила уже не подвластна тебе! Смирись наконец и признай, что он сильнее тебя! Ищи себе оправдания! Ты найдешь их кучу, но изменит ли это хоть что-то?! Он заботился о тебе… — Я платил ему! — вскипел Рой. — Признай сам! Ну не будешь же ты всю жизнь эскимо на палке сосать! Надо бы и пломбира лизнуть прежде, чем поймешь, что ты его не хочешь! Не сошелся свет на нем клином! Не сошелся! Он сделал выбор! Я уважаю его! Он взрослый… — Да! Он взрослый! Ты прав! Чему его не научила жизнь, доделал ты! Гордись! Соси эскимо, лижи пломбир, доказывай, как глубоко тебе плевать! Только я вижу, как ты страдаешь! С ним ты был счастлив! Без него свободен! Равная замена! Не так ли?! — Так! Что ты пытаешься мне доказать?! — Тебе - ничего! Себе - все! Я виноват, что не удержал его! Не ты! Я!       Стив смотрел на него так, что Рой повержено опустился в кресло. Слова друга почти уничтожили его. Обломки лежали валом. Бесформенные. Бесполезные. Бесчувственные. Шон молча стоял еще несколько минут, потом обреченно сел. — Я могу быть только один, — произнес Маккена низким потусторонним голосом. — Он знал. Я говорил ему. Он не верил, но ты доказал. Кому? Ты наказал его за то, что он просто хотел быть рядом. Если не с тобой, то хотя бы рядом! Понимаешь, просто рядом! Ничего больше! Ты дважды сыграл в одну и ту же игру. Один раз любил сам, один раз позволил себя любить. И если в первый раз выжили оба, то во второй оба же и разбились. — Стив, — Рой прятал глаза. — Я не готов. — К чему? — Потерять, — еле слышно признался Маккена, - его. — Скорее ты не готов к тому, чтобы потерять себя. — Я искал его, Шон.       Вот она, плазма. Плеснула наружу. — Знаю. — Я прождал всю ночь на мосту, а днем перерыл весь город. — Знаю, Рой. Я видел твою машину. Он не вернется на мост. Я ведь тоже искал. Я почти сожрал самого себя. Мог же остановить, но не остановил… — Твои великие принципы параллельного существования? — Да. И ведь работало же, пока не случился он. — Хорошо сказано. Случился. — Знаешь, о чем я все время думаю? — Ну. — Энди признался, что жалеет, что ему так и не удалось попробовать виноград. Ты можешь представить?       Стив досадно улыбнулся. — Виноград? — Ему всегда казалось, как он сказал, что черный и крупный должен быть по вкусу похож на тебя. То есть быть таким же сладким и терпким, а зеленый - на меня. Согласись, он все же прогрыз лаз в нашем существовании, свил там норку, и теперь, когда она опустела, чего-то не хватает. — Знаешь, Шон, может быть, оно и к лучшему. Он молод. Рано или поздно ему бы все равно захотелось чего-то большего, и тогда… наверное, все стало бы еще хуже. — Может быть. Быть может.       Стив поднялся и подошел к Рою. Обнял, прижав его голову к своему животу. — Я рад, что ты у меня есть. — И я, — Маккена обвил друга руками. — Я соскучился по тебе.       Он посмотрел на Шона снизу вверх, и тот отметил, что взгляд его словно смазан маслом. Невеселые, уставшие глаза, измученные недосыпом. Воспаленные прожилки в сиропе застаревших слез. — Мне кажется, я не был с тобой вечность. — Вечность и не был.       Особая, несвойственная нежность пронизала их связь. Второй раз в жизни они занимались любовью. Измученные. Потерянные. Стараясь не смотреть друг другу в глаза.       Энди вернулся на вокзал. Неудачный день длиною в бесконечность сжалился над ним, уступая место такой же нескончаемой ночи. Парню повезло, и для него нашлось свободное кресло. Он сел, обнял сумку, упершись в нее подбородком. Электронные часы напротив сочувственно мигали двумя зелеными огоньками, плюсуя секунды его новой жизни. Парень чувствовал, что безумно соскучился по Рою. Он смотрел на снующих людей и думал: почему он? Не один из них? Маккена называл это физикой с химией, но это не так. Слишком примитивно. Овдовевшее место слева в груди ясно обозначило свое наличие. Пустой пузырь в оболочке постепенно наполнялся густой теплой смесью. Регенерация. Пульсация нового еще жидкого сердца, как первые движения младенца в утробе матери. Оно формировалось. Такое же. С той же любовью и болью, что он пытался вырвать. Такое же уязвимое и несовершенное. Тонкие нити нервов, словно иглами прорвали оболочку и теперь прорастали внутрь. Высшие, неподвластные законы управляли невидимой белошвейкой, плетущей узор канвы. И когда работа была завершена, новый клон погнал сквозь себя зараженную кровь, всасывая из нее воспоминания. Они липли, громоздясь одно на другое, и Энди осознал, что страдает. Он понял, что не переставал страдать, и ни голод, ни холод, ни отчаяние не мучили его с такой силой, как воспоминания. Что есть любовь? И стоит ли вляпаться в нее, коли она несет столь великие муки? Стоит ли пить этот эликсир, замешанный на сильнейшем из ядов, коли годами не удается нейтрализовать его? Что теперь, когда Энди нахлебался им сполна? На табло безучастно мигают огоньки. Пытка. Надо заставить себя уснуть. Но как? Как, когда тело, привыкшее к ласкам, призывает их? Не слушает. Не хочет понять, что все изменилось. Оно извивается, сопротивляется, невольно сжимая пальцы и отдаваясь болью в лопатках. И хотя крыльев нет, и полеты теперь - чужая стихия, память зовет, и тело готовится развернуть их, а дух рвет постромки, почуяв шальной ветер.       Перед глазами Роя все плывет. Тысячу лет назад, когда мальчишкой он первый раз управлял автомобилем на оживленной трассе, ему казалось, что вокруг движется сплошная разноцветная масса. Потом месиво разделилось на неопределенные, размытые цветовые пятна. Еще позже пятна кристаллизовались, приобретая очертания автомобилей, их марок и людей за рулем. Теперь аналогичный процесс шел вокруг Роя в обратном направлении. Все слипалось, смазывалось, поглощалось одно другим. Степень опьянения определялась уже единственным критерием: беспробудно. Беспробудно пьян. Стив без единого прибора определил степень процесса, и уже отказался от мысли кантовать того домой. Роя притащили к нему в кабинет, с трудом свалили на диван, и он выпал из реальности. * Невероятно. ** Ахиллес — герой троянской войны, учавствовавший в десятилетней осаде Трои в составе греческих (ахейских) войск; царь мирмидонцев, прозванный Пелейоном по имени отца, царя Пелея.