Мир, который без меня.(Альтернативный гей-роман) Книга1.

20. RING MY BELL.*       Рой открыл глаза, первый раз за последние несколько дней почувствовав, что выживет. Наверное. Преодолевая болезненное бессилие, он сел на кровати. В голове, как в перепадном колодце, что-то перелилось, шлепнулось, и она загудела. Воспаленное сознание обозначилось вне тела, причем неясно и мутно. Футболка липла к перегретой коже, и Маккене казалось, что он покрыт потом минимум в десять плотных слоев. Осязание пространства путалось, и он едва ли мог определить число и день недели. Маккену вело от слабости, и он не стал бы спорить, прочти он в где-нибудь, что ему уже лет сто.       Странно. В студии чисто. Ну, относительно. Неопределенная мысль, что внизу кто-то есть, заставила Роя подняться. Он едва не свалился с лестницы, ибо коленные суставы потеряли упругость и гнулись во всех направлениях и от любого движения. Маккене казалось, что все его тело стекло вниз и теперь, разделенное надвое, осело в ступнях. В гостиной возле плиты суетилась незнакомая женщина. — Добрый день, господин Маккена, — она улыбнулась. — Как вы себя чувствуете? — Вы кто? — вместо ответа спросил Рой. — Я - ваша сиделка. — Буду рад, если мне это снится, — пробубнил он. — Видимо, я при смерти. — Господин Стивенсон нанял меня ухаживать и делать вам уколы.       Рой автоматически ощупал ягодицы. — Наверное, — протянул он. — Почти верю, что он мог. — Эти дни, — пояснила женщина, — вы очень болели. Господин Стивенсон очень переживал за ваше самочувствие. — Не сомневаюсь. Как звать? — Что, простите? — Имя ваше как? — Ольга. Я готовлю вам завтрак… — Не стоит. Сдохну и без этой стряпни. — Не стоит этого делать. Вы еще так молоды.       Роя передернуло. Он подумал, что стоит, и стоило еще тогда. По крайней мере, сейчас ему было бы все равно на все. Зачем он только послушал Энди? Хотя, он же и не слушал. — Постойте, — воскликнула Ольга, понимая, что Рой направляется в ванную, — я принесу чистую одежду.       Она засуетилась. Рой отвернулся. Ее движения вызывали в нем чувство отторжения. Водяные струи больно кольнули тело, словно оно было напрочь лишено кожи. Тем не менее, душ принес некоторое облегчение. С трудом одевшись, Маккена появился в дверях. Перед ним простиралась мертвая, чужая гостиная. Он подумал, что не узнает ее. Набор безликой мебели. Незнакомая, неуютная чистота. Чужой человек внутри его неуютного мира. — Я приготовила омлет с помидорами и горошком. Будете есть за столом или отнести наверх?       Еще во время перечисления Рой почувствовал, что его сейчас вывернет. Сочетание гороха с помидорами вызвало ноющую тоску. Так же убого, как и все вокруг.       Студия… Нет. Только не это. Это апартаменты бога, и нечего унылой тетке следить там. Пусть хотя бы наверху все останется по-старому. Рой сел за стол. Икебана с сухими веточками. Маккена подвинул к себе вазочку и понюхал. Слабый, чуть осязаемый запах лаванды. Он уже умирал. Испарялся, как и все в его мире. Ольга поставила на стол тарелку. Мертвое блюдо, лишенное аромата и красок. Так ему показалось. Женщина все время что-то говорила, но Рой воспринимал ее голос, как глухие вибрации после ударов молотка в запаянной трубе с водой. — Не могли бы вы исчезнуть? — не то спросил, не то сказал Маккена. — Простите? — не поняла Ольга. — Я сказал, — четко и медленно выговаривая слова, повторил Рой, — чтобы вы катились к черту!       Женщина опешила. — Конечно, господин Стивенсон предупреждал меня о вашей выдающейся почтительности, но я не ожидала, что она столь велика. Наверное, он был прав, предложив такую сумму за услуги. — Я рад, — огрызнулся Рой, отодвигая тарелку. — Надеюсь, это покроет моральный ущерб. — Господин Маккена, — спокойно произнесла Ольга, — вам придется потерпеть меня еще немного. После завтрака я сделаю укол, который прописал доктор и после с удовольствием удовлетворю вашу просьбу.       Она говорила настолько жестко, что Рой понял: у него нет сил сопротивляться. Наверное, дешевле будет перетерпеть, чем продлить эту внезапно нахлынувшую радость общения. — Валяйте ваш укол. И, если можно, побыстрее. — Но вы ничего не поели, — не унималась женщина. — Значит, не голоден! — обрезал Маккена.       Ольга ничего не сказала и лишь молча принялась готовить инъекцию. — Извольте оголить задницу, — наконец сквозь зубы произнесла женщина. — Раздеваться догола или одно полупопие подойдет? — Достаточно и четвертьпопия, — она не заставила себя ждать.       Рой чувствовал ее прикосновение, словно касание холодной скользкой рыбы с шершавой чешуей. — Не могли бы вы меня не трогать? — заскулил он, с трудом выдерживая болезненный укол. — С превеликим удовольствием, — зло согласилась женщина. — Созерцать и тем более трогать вашу задницу - далеко не то, о чем я мечтала.       Она оделась и, не прощаясь, покинула дом. Маккена выдохнул, плюхнулся на диван и обреченно запрокинул голову. Наверное, он провалился в полусон, потому как осязал себя, лишь почувствовал боль в шее. Тело ломило и нестерпимо хотелось лечь. Поднимаясь на второй этаж, Рой вдруг вспомнил про плеер Энди. Странно, они прожили вместе полгода, а он толком и не знает, что за музыку слушал парень. Там, в ящике лежит маленькая вещица с наушниками, на которую записана частичка души мальчишки. Маккена нажал на кнопку. Плеер замигал тремя зелеными огоньками, высвечивая номер композиции, на которой был остановлен. Пятьдесят четвертый.       » Through the clouds I see love shine.       It keeps me warm as life grows colder.       In my life there's been heartache and pain.       I don't know if I can face it again.       Can't stop now       I want to know what love is       I want you to show me» (1)       Рой был поражен. Он не сомневался, что услышит нечто столь модное среди молодежи, рэп или рок, например, но на плеере были старые и достаточно медленные композиции. Энди записал их, значит, они ему нравились. Душа мальчишки сочилась внутрь Маккены голосами известных исполнителей через музыку и слова о любви. «In my life there's been heartache and pain».       Рой закрыл глаза. Вот он, Энди. Сквозь туманную дымку. Замедленно. Ходит. Смеется. Говорит что-то. Только что? Он не может слышать. Далеко. Едва проницаемый туман. Изображение бледнеет. Смазывается. Маккене приходится закрыть глаза, чтобы разглядеть. Мальчишка стоит на парапете, распахнув ладони. Падает. Медленно. Очень. Рой чувствует… опять чувствует, как рвется сердце. Сквозь белесую дымку, едва перемещаясь, летят алые капли. Забрызгивают. Окрашивают кровавой краской. И зависают. Рой бежит, перевешивается через ограду, а Энди зовет его сверху. Сидит, обхватив колени. Смотрит через плечо… и отросшие волосы касаются зацелованных плеч…       «Have you heard       Have you tried to understand       It's all right       It gets easier with time       How are you       Are you ever coming back       I have changed       And I've realized I was wrong» (2)       Маккена вздрогнул и открыл глаза. Вода. Рассвет. Брызги. Шум перехлестывающихся крыльев. Выбеленные солнцем доски старого причала. И чайки. Кружат, выписывая в небе огромные круги. Энди! Он подарил ему чаек. И ангела. Он чистый… Я знал… Стив… Рой схватился ладонями за голову, словно старался сдержать начавшийся внутренний взрыв. Он вспомнил. Мальчишка включал ему плеер и говорил: «Слышишь? Чайки кричат».       «Ring my bell, ring my bells…       Ring my bell, ring my bells…       You move in closer       I feel you breathe       It's like the world just disappears       when you around me». (3)       Доски причала сухие. Шершавые. Кожа на спине нежная. Хорошо, что между ними, как спасение, футболка. Маккена держится на руках. Смотрит, не отрываясь. Припадает, целует, вновь отстраняется и опять смотрит. Энди хочется закрыть глаза. Так ощущения острее. Он проверял. Даже сомкнув веки, он чувствует взгляд Роя. Тот любит смотреть. У него так ощущения острее. Он говорил.       А сверху, выписывая широкие круги, чайки. И не улетают же! Бесстыдницы! Им бы смутиться и летать подальше. Так нет же! Галдят! И от этого у всех ощущения острее.       Рой вскочил и бросился к компьютеру. Программа, как назло, грузится бесконечно. Он видит отражение музы в темном экране. Она за спиной. Лежит на диване, изящно согнув одно колено и упершись рукой в затылок. Запрокинув голову, смотрит в потолок, покуривая тонкую лаковую трубку с китайскими иероглифами. Выпускает неровные кольца дыма. Опять болтает ногой. Бубенчики на золотом браслете, опоясывающем щиколотку, тихонько позвякивают в ритме движений. Маккена оборачивается. — Тебе давно уже пора простить мне недостатки, — она говорит медленно, рассматривая только что подточенные ногти. — Ты же знаешь, их только два. Я курю, и у меня нет члена. — Если б только это. — Есть что-то еще? — Твоя редкая способность появляться вовремя. — Стараюсь. — Что на сей раз? — Твой ангел. Он требует моего вмешательства. — Без этого никак? — Назови хотя бы одну причину, по которой будет очевидно, что это не так.       Маккена открыл рот, собираясь поставить ее на место, но так и завис парализовано. — Работай, а я покурю еще разок. Мне сегодня как-то лениво.       Рой нашел снимки с залива. Чуть больше трех месяцев назад. Ощущение, словно лет триста прошло. Тишина в студии плавится, выдавливая неясные звуки. Они вычерчиваются тонкими слоями. Накладываются один на другой, словно строят органическую молекулу. Она разрастается, становится объемной. Валентные связи накручивают нити запахов. Те сочатся сквозь кристаллическую решетку. Заплетают ее. Потаенная химическая реакция раскрашивает клубок. Он магнитом тянет ощущения… те оживляют вкус…       Маккена листает снимки. Вот оно! — Я же говорила, — улыбается муза. — Мне уже немножко давно пора. Скоро уйду. Ты не возражаешь? Он все же классно целуется, и руки у него красивые…       Рой не ответил. Он понял наконец! Увидел! Пропустил сквозь себя. Выставка. Он доделает ее. Он видит каждое мгновение падения ангела. До последнего. Каждый миллиметр движения тела, рук, крыльев. Он явственно ощущает каждый изгиб, напряжение каждой мышцы… Чайки. Нужны чайки. Маккену трясет. Колокольчики ритмично позвякивают. Это вожделение художника. Это то, что дается свыше лишь избранному. Творческая страсть. Всеобъемлющая. Всепожирающая. Транс. Он лишь проводник. Медиум. Сосуд, одержимый музой. Она хохочет, обнажая великолепные зубы, и он осознает, что ее глазами смотрит демон этой самой страсти. Страсти творческой идеи. Болезненное состояние усиливает ощущения, нагнетает порыв, и Рой от этого почти безумен. Пот струями бежит по вискам. Футболка на спине едва впитывает влагу. Одержимость сочится сквозь кожу, но ему плевать. Он возьмет крупные планы. Глаза. Губы. Кисти рук. Вот они, связки падения. Полная плавная картина. «Ring my bell, ring my bells…», — пульсирует в висках. Как он раньше не догадался?! Как не смог понять?! Как не прочувствовал падение?! Почему не слышал, как кричат чайки?! Они же не кричат, они плачут! Плачут! Ring my bells…       Никогда… никогда еще Рой так отчетливо не видел выставку. Он сделает ее, а дальше... а дальше уже неважно. Важно только сейчас… Ring my bells… Ring my bells…       Энди вышел из подвальчика. Магазин комиссионных товаров. Он сэкономил на еде и теперь купил новую (ну, не совсем) куртку, и денег хватило даже на шарф. Уже совсем холодно, и парня мучает кашель. Надо бы лекарство, но… Ничего, он еще сэкономит немного и купит. Главное - куртка. Теперь будет чуть теплее. Кстати, он здорово придумал с обувью. Надевает две пары носков, а между ними полиэтиленовые пакеты. Ноги не так мокнут, и, вроде бы, не так холодно. Уже несколько дней как на улице минус пять, так что, не сыро. Это очень кстати. У парня выходной, но идти все равно некуда, и он болтается по городу. Вечером он исправно пойдет к мосту, потому что вот уже сколько дней уходит оттуда расстроенный. Хуже нет, чем неопределенность. Если Рой забыл - это одно, а если что-то случилось? Смутные сомнения, как червь, подгрызают изнутри. Энди вдруг подумал, что безумно хочет взглянуть на дом, на окно на втором этаже, где… студия. Нет, не студия. Целый мир. Картина с подсветкой. Ступени. Камеры. Зонты. Софиты. Мир Роя. Его душа, разделенная на кусочки и вложенная в эти, казалось бы, мертвые предметы. Снимки. Везде. Все-таки здорово, когда муза смотрит карими глазами с зелеными стрелками, потому что тогда она видит глазами Роя. Да, Энди решил. Он пойдет к дому. Просто чтобы посмотреть. Вот только пусть стемнеет, чтобы никто не видел, как он встанет вдалеке.       Парень свернул на знакомую улицу. Второй круг его жизни оказывался незавершенным. Сейчас он шел к студии не с той стороны, с которой впервые подъехал на машине. Он не подойдет близко, не замкнет круг. Вот и дом. В легком тумане из сыплющейся снежной манки. Улица кажется уютной, почти рождественской. Загадать бы желание. Рой дома, потому что горит свет на втором этаже. Окно не занавешено, словно это дверка в мир детских грез. Пролезешь в нее и окажешься в сказке. Парень знает точно. Мир Маккены для него — мир сказки. У дома машина. Почти подпирает бампером ступени. Значит, приехал Стив. Как странно. Их отношения были до Энди. Были во время него и будут вечно. Он подошел ближе. Водительская дверь еще не засыпана снегом. Значит, Шон только что припарковался. Парень не успел додумать мысль, как увидел в окне статный силуэт Стива. Размахивает руками. Явно ругается с Роем. Что-то доказывает ему. А сейчас удивляется, резко отворачиваясь к окну и впиваясь ладонями в подоконник. Шон - спокойный человек, но Маккене не составляет труда вывести того из себя в считанные секунды. Энди невольно улыбнулся. «Вывести из себя». Странная фраза с двойным смыслом. Он никогда не задумывался раньше. «Вывести его из себя». Из кого "из себя"? В смысле, вывести Стива из самого себя, то есть из самого Стива, или вывести из себя, в смысле, из Роя? Тело Энди тоненько заскулило. Эти двое, что сейчас ссорятся наверху… Мальчишка понял, как любит их обоих. И не просто любит, а всеми возможными разновидностями любви, какие только знает. Он увидел, что к окну подошел Маккена, импульсивно что-то доказывая. Они разные, Рой и Стив. Как времена суток. Страстный таинственный, как ночь, Рой и волнующий, как жаркий день, Стив. Одному только богу ведомо, как ему не хватает этих двоих. Он соскучился и по Дику, и по Каррелю, и даже по Майклу. Он просто соскучился. По разговорам. По ласкам. По клубу. И по своей половине дивана. Мальчишка вдруг почувствовал себя таким одиноким, каким, наверное, не чувствовало ни одно существо на свете.       Стив вошел в студию и сразу почувствовал неладное. Не надо быть экспертом или экстрасенсом, надо просто войти. Можно даже не двигаться от двери. Все становится очевидным и так. Он стиснул зубы и решил, что сейчас поднимется и убьет Роя. Точно убьет. Неточно. Приблизительно. Он поднялся. Маккена даже не повернулся на его шаги. Шон только молча всплеснул руками. Убивать бесполезно, тот все равно не заметит. — Рой? — Привет, Стив. — Стесняюсь спросить, — он начал издалека, — а где Ольга? — Кто? — переспросил Маккена, так и не оторвавшись от монитора. — Кто это? — Ольга. — А. Дай подумаю. Я ее съел. Кажется. — Я так и думал. Позволь мне в таком случае поинтересоваться: ты издеваешься надо мной или как? — Или как. Иди сюда. Я покажу тебе кое-что. — Рой, — Стиву стоило немалых усилий не сорваться. — И я тебя тоже, — не дожидаясь вопроса, произнес тот. — Очень. — Слушай, ты чуть не помер… — Ну не помер же! А теперь уж точно не помру. Даже не думай меня убивать. Мне некогда. — И все же, — уже с долей злости произнес Шон, — осмелею настолько, что еще раз спрошу: где Ольга? — А черт ее знает. Я просто сказал ей, чтобы она убиралась. Куда - не уточнял, так что, у нее свобода выбора. Стив, дорогой, — Рой развернулся к другу на стуле, — сделай одолжение, слезь с меня. — Слезть с тебя? Отлично. Только перед началом я на тебя все же залезу. Ты задолбал меня! — Разве? Не припомню, чтобы я прикасался к тебе. Хотя, понимаю… — А, черт! Мать твою, меня то есть! Я не хуже наседки ношусь тут с тобой! Высиживаю, выкармливаю, а ты что творишь?! Я с таким трудом нашел человека, способного выдержать тебя… — Неспособного! — перебил Рой. — Она отвратительно готовит, и руки у нее, как у дохлой рыбы! — Отвратительно готовит?! А ты пробовал?! — Нет. — Тогда?! — Ну как ты не поймешь: нет эротики ни в ней, ни в ее жратве! — Нет эротики?! Отлично! Готовь себе сам! И в задницу коли себя сам! — Нет! В задницу - нет. — И?! — Люблю прикосновение мужских рук. У меня, знаешь ли, это очень чувствительный орган, и доверяю я его не всяк сюда вошедшему. Так что, давай, наседка, изловчись как-нибудь сам. — Ну знаешь! — Знаю. Ты же не дашь мне вот так просто взять и загнуться. Так что, насколько я понимаю, я не оставил тебе выбора.       Стив опять всплеснул руками. — Ответ верный, — улыбнулся Рой. — Лучше иди, я тебе что-то покажу. — Не раньше, чем и ты пообещаешь мне кое-то. — Договорились, — еще шире улыбнулся Маккена. — Я затрахаю тебя до смерти. Только позже. — Видно, ты действительно пошел на поправку. — Пошел, пошел. А теперь иди сюда, а после проси, что хочешь.       Шон обреченно подошел. — Бесполезно, — упавшим голосом, теряющемся в шепоте, произнес он. — Вот и я о том же. Смотри. — Смотрю. И? — Видишь? — Вижу. — Что видишь? — Да ни хрена не вижу! — Смотри, какой снимок! Сколько чувственности в губах! — Это Энди? — поинтересовался Стив, рассматривая на мониторе крупной съемкой губы парня. — Видишь, как он чуть прикусил язык? Такой ангел уже точно искушен. Разве нет? — Разве да, — согласился Шон. — И кем бы это?!       Маккена не ответил, увлеченный своим открытием. — Я перекроил всю выставку. Ты не поверишь, что я сделаю! — Постараюсь, если объяснишь. — Я возьму его кусками… — Звучит ободряюще. А, к тому же, где-то я уже видел россыпью человеческие части. Сдается мне, ты, не жалея сил, уже расчленял всех нас. — И что? Вы попортились, что ли?       Стив осмотрел себя показательно. — Слава богу, нет. Ну да, конечно. Детка, единственный, уцелел тогда. — Нет, ну ты посмотри, сколько всего говорят эти губы! — воскликнул Рой. — Посмотри, как он аккуратно прикусывает язык! По-моему, это будет лучший снимок! Господи, как же он целуется! — Н-да-да, — согласился Шон. — Что-о-о? — почти поймал его Рой. — Наверное, — быстро реабилитировался Стив. — Тебе виднее. И все же. Что ты сегодня ел? Омлет стоит нетронутый. — Прану, — не отрываясь от компьютера, ответил Маккена. — Значит, выставка отменяется, поскольку на пране ты до нее не дотянешь. Так что кусками будет детка или целиком, значения уже иметь не будет. Я могу быть свободен? — Ладно, Стив, — Рой шлепнул ладонями по коленям, — уговорил. Я согласен что-нибудь съесть. — Что? — Тебя!       Он подскочил к другу, хотел поднять, но не смог. — Кажется, — улыбнулся Шон, — у кого-то нет сил. — Верно, — погрустнев, сообщил Маккена. — Ни хрена нет.       Он подошел к дивану и рухнул ничком. — Все. Давай лечи меня. — Я знал, что когда-нибудь доводы разума дойдут до тебя. Я, конечно, не детка, но постараюсь приготовить что-нибудь. — А я постараюсь это что-нибудь в себя вдавить. Надеюсь, меня не вывернет. — Учти. Уколы я ни фига делать не умею, так что, пиши предсмертную записку. Хотя, есть во всем этом одно неоспоримо-приятное обстоятельство. Думаю, не так плохо, если последним, что ты увидишь, буду я.       Энди брел по улице. Спешить было некуда, поэтому он просто брел и все, что, в принципе, нормально для подобной ситуации. Противоположные чувства теснились в нем, и им никак не удавалось улечься так, чтобы пазл, наконец, сложился. Первый раз мальчишка задумался о том, что, может быть, зря он сделал то, что сделал. Нет, это не было связано с новой жизнью, это было намертво связано с прошлой. Слова Стива: «Если нечего терять - рискни всем», всплыли из глубины подсознания и повисли вопросом. Зачем? Он пытался что-то доказать миру… А миру не все равно на все эти доказательства? Он вменял что-то Рою… А теперь не знает, вменил или нет. Не знает, что там думает Маккена, и, вообще, нужны ли тому все эти его доказательства. Он что-то там объяснял Стиву, но Стив мудрый человек и найдет способ принять, даже если не понимает. Как оказалось теперь, на последнем месте этого списка находится он сам. И? Как это ни странно, ему самому меньше всего теперь нужны все эти заморочки. Подвал, заваленный кирпичами и строительным мусором - не самое худшее, что он получил. Куртка с чужого плеча, купленная за смешные деньги в секонхенде, тоже. Хуже всего то, что те же самые кирпичи и строительный мусор густо рассыпаны внутри него самого. И как парень уже понял, вычистить их у него уже не получится.       Так он брел по улице, не заметив, как оказался на набережной. Нет, он не ждал увидеть там Роя, просто непреодолимая сила тянула его. Мост. Парит себе в темноте на изогнутой ленте фонариков. Фундаментальный, как основание мира. Столп его, эндиной жизни. Странно. Листьев уже нет. Флотилия ушла, и вода лижет одинокие, заброшенные берега. Как-то по-особому грустно. Есть во всем какая-то никчемность. Давящая неустроенность. И ненужность. Ничто никому не нужно. Так, существует само по себе, потому что кто-то когда-то заставил это существовать. Парень вглядывался в темноту. Пустую. Она казалась мертвой и оттого теряла объемность. Жизнь его тоже теряла объемность, становясь уныло плоской. Да и сам он чувствовал себя незначительным, прозрачным каким-то. Он прошел по мосту. Вроде бы, круг должен быть замкнут, но концы окружности словно проскользнули друг мимо друга. Круг превратился в спираль и пошел на второй оборот. Энди на мгновение задержался на знакомом месте. Может быть, Рой прав? Стоял же он на парапете, решая проблемы. Может, это выход? Взять подняться, распахнуть руки и пасть. Только без крыльев, чтобы не было соблазна развернуть их парашютом на критической высоте? А дальше будет уже все равно, залезут ли придонные рачки куда-нибудь, и насколько распухнет тело, когда его выловят багром, вспоров обезображенную плоть…, но есть одно обстоятельство. Тонкая, слабая нить. Где-то на этой земле живет тот, кто больше всех заслуживает жить на ней. Ни капли сомнений. Энди точно знает это. И эта нить удерживает от падения с силой каната, плетенного из металлических прутьев. Стоит, наверное, мучиться и страдать, просто зная, как художник смотрит на мир и он преломляется в карих кружках с зелеными искрами. Как движутся пальцы, вычерчивая изумительный изгиб крыла. Они не ошибаются, ведая, как оно раскроется, обнажив ряды перьев. Они рисуют их для тебя, дарят спасение, и уж тебе решать, расправлять их или нет. И хоть ты ни разу не покидал землю, он дал тебе возможность летать. Решай сам, Энди!       Идти стало еще больше некуда и незачем. Последний уцелевший лист, который мотает остервеневший ветер. Треплет, пока не изотрет в труху. Гоняет из переулка в переулок. Бесцельно. Жестоко. Забавляясь.       Парень вздрогнул, когда кто-то окликнул его. — О, Майкл! — обрадовался Энди. — Привет, старина! — Привет, куколка! Ты куда пропал?! — Чуть отлучился и сразу "пропал"?! — отшутился парень. — Тебя и в клубе не видно. — Я же пони. Меня в толпе и не заметить не грех. Лучше скажи, как сам? — Через раз. Раз сам, раз кто-то еще!       Мальчишка улыбнулся. Как же ему не хватает этих двусмысленных шуток. — А ты чего взмыленный такой, словно тебя преследует кто-то? — Преследует, — согласился Майкл. — День рождения Стива. Вот уж проблема! Ни одной мысли, что ему подарить. — Я забыл, какого числа? — Двадцать первого декабря. — А, ну да! Правильно! — воскликнул Энди, хотя впервые слышал об этом. — Я вот тоже в тех же проблемах. — И как? — Пока никак. Работаю над этим. — Придешь? — Куда? — На празднование. Он что, не сказал тебе? — Сказал, вот только я постеснялся спросить, сколько ему будет. — Тридцать семь. Вроде бы, не круглая дата, а он задумал сексивечеринку. — Странно было бы, если б он задумал что-то другое. — Как тебе объявленный дрескод? — Ну, это же Стив! — постарался, как можно увереннее, ответить Энди. – Ну а тебе?       Майкл улыбнулся. — Замучился. То трусы к маске не подходят, то маска к трусам. — Точь-в-точь как у меня! — весело согласился парень, не переставая перебирать в кармане несколько монет. — Ладно! Приходи непременно! Буду рад узнать тебя в толпе! — Конечно.       Майкл убежал, а Энди остался глупо стоять на улице. Чудесная перспектива с размазанным на центы долларом. Н-да. Однако было во всем этом и приятное. Цель. Смысл. Даже злость какая-то. Все раздробленное нутро мальчишки собралось в жесткий ком и превратилось в навязчивую идею. Она захватывала его, и он сделался по-настоящему одержимым. День рождения Стива. Тридцать семь. Энди понял, что сдохнет, но придумает что-нибудь. Ему очень захотелось сделать Шону подарок. Это должно быть нечто необычное. Что-то, чего не существует в природе. Что-то личное. И только для него. Мысль взбудоражила кровь, и та понеслась по венам всклокоченным потоком. Парень даже почувствовал себя теплее.       Накормив Роя чем-то из японского ресторана, название чего не представлялось возможным выговорить, Стив улетел в клуб, как добропорядочная мать, зачтя перед этим бесконечный список наставлений. Маккена кивал головой, хотя Шон и без этого знал, что зря сотрясает воздух. Еще минут пятнадцать после этого Рой размышлял, принять ли ему два пальца в рот или все же как-нибудь переварить съеденное. Отложив, в конце концов, окончательное решение на потом, он оделся и сел в машину.       Сил у него не было, к тому же, поднималась температура, и его знобило. Он с трудом управлял собой, не говоря уже о машине. Маккена кое-как доехал до моста, припарковался и понял, что предел своих физических возможностей проехал приблизительно километров пять тому назад. Выйти из машины он не смог и остался сидеть, разглядывая ночную пустоту. Он уже ничего не ждал, просто продолжал слабо надеяться. Время безразлично шло мимо, и он чувствовал себя застрявшим между двумя измерениями, вращающимися в противофазе. Просидев так бесцельно часа полтора, и не зная, что по соседней улице также бесцельно бродит Энди, Рой включил зажигание и поехал домой. Парень тоже возвращался домой. Он глянул по сторонам, чтобы перейти улицу, и кроме удаляющихся красных огней какой-то машины не заметил больше ни одного движения. Рой тоже не заметил пешехода. Какая разница, кто там бродит? Было поздно. Люди укладывались в теплые постели, и парень думал о том, что тоже хочет лечь. На свою кровать из нескольких картонок поверх сдвинутых ящиков. Зато теперь у него есть подушка. Он свернет легкую куртку и, наконец, заснет, не мучаясь. Парень вернулся в подвал, доел пустую булку с молоком и свернулся калачиком на ящиках. Молоко холодным пластом лежало в желудке и явно не желало перевариваться. Мыслей в голове не было.       До дня рождения Стива оставалось полторы недели. Всего полторы недели, чтобы сделать изобретение века, а точнее - превратить пустоту в некую осязаемую в материальном аспекте форму, чтобы она, в свою очередь, явилась достойным подарком Шону. Все казалось не таким катастрофическим, кроме одного слова. Достойным. Вдруг у парня открылись неведомые до сего момента математические способности, и он вычислил, что даже, если умрет с голоду, вряд ли разрешит проблему достойности. Трусы с майкой, как, впрочем, и сама вечеринка выпадали из этих сложных подсчетов, но это ничего не меняло. Не меняло. Ничего. Ничто из ничего ничего не меняло. Редкостный набор удачных стечений обстоятельств. Наиредчайший. Пожалуй, второй раз в жизни Энди позавидовал себе самому. Поистине, нужно обладать уникальными способностями так вляпаться по самое дальше некуда. Мозг парня отказывал. Хотелось уснуть. Не получалось. Как назло, не получалось. Был в этом какой-то смысл, потому как Энди неожиданно взглянул на проблему с другой стороны. Хорошо. Если ему сегодня встретился Майкл, который внес в его жизнь определенную корректировку, значит, это так и задумано. Коли так задумано, значит, жизненный ребус решабелен. Если он решабелен, значит, нет ничего проще, чем тупо его решить. И Энди решил. Неожиданно. Вдруг. И очень детально. Через два дня четверг, а это значит, что в клубе будет голое шоу. Получалось, он должен пойти, победить и заработать целую тысячу. Вау! Мальчишка, разве что, не подпрыгнул. Если нечего терять - рискни всем. И если ты не победишь, значит, Стив зря тратил на тебя время.       Рой вернулся домой, свалился в кровать. Голова его раскалывалась, и лишь неведомая, циклично оборачивающаяся центробежная сила удерживала ее стремящиеся друг от друга куски на месте. Мыслей не было, ибо они денатурировались в поднявшейся температуре. Японская еда с трудно произносимым названием рассосалась по кишечнику, и Маккена о ней уже не вспоминал. Он чувствовал себя странно, словно не доделал что-то. В мозгу остервенело долбил дятел, а сердце словно старалось его обогнать.       Рой подключил к компьютеру плеер Энди и негромко включил музыку.       «…I wanna touch the sky, i wanna fly so high,       …I wanna hold you, i wanna love you tonight,       …I wanna touch the sky, i wanna fly so high,       …I wanna satisfy, i wanna make you cry…       Oh… like a bird in the sky, just see you and I…       I’m gonna fly like a bird in the sky, just see you and I…       We gonna fly……       I wanna love you now, i wanna take your heart       I wanna give you everything that you desire» (4) — Я бы дал тебе все, о чем ты даже и мечтать не мог, — прошептал Рой, и сердце его перепугано остановилось, потопталось на месте и вновь понеслось, спотыкаясь и делая неравномерные скачки. Оно словно боялось и оттого все время оглядывалось. — Поверь, я не оставил бы себе ничего, даже собственной паршивой жизни. — Мне не нужно ничего, — думал Энди. - Рой, ты даже не представляешь, насколько это "ничего" огромно. Самое большее, на что я мог рассчитывать - просто жить с тобой на одной планете. Лучшее что у меня есть, это то, что ты просто существуешь. * Звени, мой колокольчик.        (1) Foreinger «I want to know what love is».       «Я вижу, как сияет любовь сквозь облака.       И от этого мне тепло, даже когда вокруг холод.       Я видел в жизни только боль,       Кто знает, когда я столкнусь с ней опять.       Невозможно это избежать…       Я так хочу знать, какая она, любовь.       Я так хочу, чтобы ты показал мне». (2) Vast «One more day».       «Услышишь ли ты?       Поймешь ли?       Все хорошо.       Нужно время, чтобы все стало проще.       Как ты?       Вернешься ли?       Я изменился,       Потому что понял, как был неправ». (3)  E. Iglesias «Ring my bells».       «Звени, мой колокольчик, звени…       Звени, мой колокольчик, звени…       Ты так близок,       Я чувствую твое дыхание,       Мир исчезает,       Когда ты рядом». (4) Sonique «Sky».       Хочу коснуться неба, хочу летать высоко,       Хочу удержать тебя, хочу любить тебя сегодня ночью,       Хочу коснуться неба, хочу летать высоко,       Я буду доволен, если заставлю тебя плакать…       Я …. птица в небесах, чтобы взглянуть на нас…       Я полечу птицей к небесам, просто чтобы взглянуть на нас…       Я хочу любить тебя сейчас, я хочу украсть твое сердце,        Я хочу дать тебе все, о чем ты только мечтаешь…