Мир, который без меня.(Альтернативный гей-роман) Книга1.

21. TAKE MY BREATH AWAY.*       Энди остановился не доходя до клуба несколько домов. Он почувствовал необъяснимое волнение, навалившееся вдруг и невесть откуда. Парень не мог точно понять, что именно обеспокоило его, но оно перерастало почти в панический страх. Что и следовало ожидать, лисицы были тут как тут. Со всеми его комплексами. Откормленные, серебристые, с такими же его откормленными и серебристыми комплексами. Стая заметно разрослась и изобиловала нынче хорошим приплодом. Короче, Энди было страшно. До остервенения страшно. Сзади с приличным давлением его подпирала мысль, что не пойти туда он не может. «А, будь что будет», — махнул парень и направился к дверям. Охранник обрадовано поприветствовал его и даже успел сообщить, что Стив в клубе. Это усложнило все в несколько раз, и мальчишка понял, что должен прямиком идти к нему, иначе… лучше не думать, что будет иначе.       Внутри полно народу, как обычно по четвергам. Это отчасти спасает. Энди спросил у бармена, где найти Шона и, получив ответ, отправился в кабинет. Стив разговаривал по телефону, глядя в окно. «Я ничего не хочу понимать, Рой! Ничего не знаю! У тебя осталось последних два дня, а после хоть упейся в хлам! Не нужны мне твои объяснения! Ты и так нажрался моей крови вдоволь! У меня кровяное давление близко к давлению трупа! Да пошел ты! ..»       В этот момент он обернулся и увидел парня. — Энди? — Привет, — улыбнулся тот. — Детка?! — Шон старался обрести ясность мышления, но оно явно отказывало.       Маккена что-то кричал в трубку, но Стив не отвечал. — Да, Рой, Энди пришел, — сказал и отключил телефон. — Как дела? — спросил парень как-то виновато. — Проходи! Боже! Как я рад! Дай посмотрю на тебя! Худой какой?! Ты что ничего не ешь? — Ем, только аппетита нет. — Иди, хоть обниму тебя! Как я рад! — Я тоже соскучился, Стив. — Почему ты так долго не приходил? — Дела. Занят был. Я же обещал, что загляну. — Ну, рассказывай. — Да что рассказывать? Все хорошо. Работаю. Снял жилье. В общем, живу потихоньку. Да что мы все обо мне, расскажи лучше, как сам? Как Рой? — Рой есть Рой. Затолкал меня в могилу одной ногой, теперь пытается окончательно спихнуть. Прикладывает максимум усилий. — Что случилось? — Все уже хорошо, но он заставил всех понервничать. Болел. Чуть богу душу не отдал, да только богу было некогда или неохота с ним разбираться, поэтому он все еще жив. — Болел? Что с ним? — Да говорю же, уже ничего, но три дня болтался между жизнью и смертью как неприкаянный. Ни туда ни сюда. Невесть где был, подхватил там воспаление легких. Прикинь, мне пришлось самому уколы ему делать. — А что больше некому? — Изжил всех. Ты же знаешь его покладистый и мягкий характер. — Как никто другой. — Ну вот. Слава богу, еще пара дней осталась, и смогу на старости медбратом подрабатывать. Ох, как на его крупе напрактиковался! Оторвался по полной.       Энди старался не показать вида, что ему интересно, да только выходило не совсем убедительно. Ну, то есть выходило, но совсем неубедительно. — Помнится мне, я обещал при встрече кофе? — Порно, — уточнил мальчишка. — Сейчас нарисуем, — обрадовался Стив. — Может коньячку или ликерчику плеснуть пару капель? — Если только пару, — согласился парень. — Ты на вечер или так, поболтать? — И на вечер и поболтать, и дело у меня одно есть. — Интересно. — Вовсе нет. После скажу. — Ловлю на слове. — Не лови, а то я со страху соскочу. — А на личном фронте что? — Ничего толком. Мне сейчас некогда, да и времени особо нет. Есть одна девчонка, но я что-то пока не знаю. Посмотрим. — По Рою скучаешь? — спросил Стив и тут же пожалел. — Есть немного, но уже не так. Ты же сам говорил: если любишь человека, отпусти его. Надеюсь, Рой тоже не сильно переживает? — Сильно, — обрезал Шон. — И ты это знаешь. — Знал, — оправдался Энди, — но это в прошлом. Мне нет до него никакого дела. — Что-то мне это напоминает. Хорошо коли так, только верится с трудом. — Придется поверить. Надеюсь, он вновь свободен? — От чего? — От всего. — От всего - да, от себя - нет. Не хочешь повидаться? — Хочу, но… стремно немного. Мне было очень тяжело, как бы это не свалилось вновь. — Значит, ты все еще любишь его. — Все еще, — грустно согласился Энди. — Он - мой первый партнер, и я всегда буду его помнить и любить. Расскажи лучше, как его выставка? — Плохо. Он помешался. Хочет доснимать. — Доснимать?! Как?! — Как не знаю. Спроси его сам.       Стив почувствовал, что разговор не получается. Они словно стояли на разных берегах пропасти, и им приходилось кричать, чтобы услышать друг друга. — А ты чего в летних кроссовках? Зима на улице! — Думал, может, потанцую, а в зимних будет жарко, — старался как можно убедительнее врать Энди. — Понятно, — ответил Шон, и парень понял, что тот не очень-то верит. — Шоу посмотришь? — С удовольствием, если не возражаешь.       В дверь постучали. Бармен принес кофе. — Боже! — воскликнул парень. — Я уже позабыл, что лучший кофе у тебя! — Рецептура для вип-клиента, хоть это не забыл?       Стив смотрел, как Энди пьет, и думал про уличный автомат и про монеты, которых не хватало даже на него. — Ну а что за жилье у тебя? — спросил он. — Комнатка за десять долларов в день. Вполне уютная. Теплая. Есть все необходимое. Нормально. Жить можно. Ну, по крайней мере, я еще не перекинулся, как видишь. — Вижу. Только больно уж ты исхудал. Может, тебе нужны деньги? Ты скажи… — Нет. Спасибо. Дядя Стив… — Давно живет на свете и, прости, не верит ни одному твоему слову. Кто-то очень плохо врет. — А кто-то задает ненужные вопросы, чтобы кто-то другой очень плохо врал. Стив, давай оставим все как есть. Хочешь правду? — Ну. — Я хочу поучаствовать в голом шоу. Деньги мне нужны, но я пока в состоянии заработать их сам, — Энди сказал это так, что Стив устыдился. — Не обижайся, — начал он мягко. — Я просто волнуюсь за тебя. — Не стоит. Я большой мальчик. Поверь, если станет совсем худо, я попрошу твоей помощи, и, надеюсь, ты не откажешь тогда. Наверное, я зря пришел. Не надо было… — Энди, останься! — взмолился Шон. — Не прощу себе, если ты уйдешь. — Тогда обещай, что больше никогда не будешь меня жалеть. Для меня это слишком тяжело. Я ведь сам принял решение и несу полную ответственность за него. У меня есть одна просьба. — Слушаю. — Скажи Рою, если я не увижусь с ним, я очень сожалею, что все так получилось. Может быть, я поступил эгоистично и некрасиво, но теперь поздно что-либо менять. — Обещаю.       Стив смотрел на парня и не мог понять, как за такое короткое время он успел так сильно измениться. Шон подумал, что не готов предсказать, что будет, если Рой приедет. И что лучше на самом деле, чтобы тот приехал, или уж пусть все останется как есть? Как больно они могут ранить друг друга при встрече, и как сильно страдают оба порознь.       Мальчишка терся в толпе. Даже пытался танцевать, но ему не танцевалось. Приближался час шоу, и парень заметно нервничал. Стив вызвал к себе леди Джорджину. — Измени правила, Пол, — начал он не рассусоливаясь. — Что случилось? — Мне надо, чтобы победил Энди. — Энди? — удивился тот. — Он что здесь? — Ему нужны деньги. Поскольку мы не можем влиять на ход голосования, у этого голосования должен быть определенный ход. Ты понял? — Это несложно. — Что несложно? — Понять. Дай подумаю. — Пол, мы старые друзья, и если я прошу… — Не проси. Я постараюсь. — Объяви танцевальный конкурс или что-то там в этом роде. Короче, сам подумай, на чем сыграть. — Ты не мог сказать пораньше? — Не мог. Сам только что узнал.       Пол потер лоб, размышляя. — Кажется, я знаю! — воскликнул он и просветлел. — Джорджина ты моя дорогая! Ты великолепный актер! Лучший среди травести! Я знал, ты сможешь! — Погоди радоваться прежде времени. Вдруг… — Никаких "вдруг". Помни, Пол, ты обещал. — Эка какой шустрый! Не хочешь попариться вместе со мной? — В смысле? — В прямом смысле. Детка — твоя игрушка, вот и поиграешь. — Стой, Пол! — Мне некогда, дорогой. У меня едва времени, чтобы натянуть колготки, не зацепив их ногтями.       Он исчез за дверью, оставив Стива в размышлениях. Отказать актеру в ведении вечеринок было сложно, но Шон терялся в догадках. Поистине, изобретательность актера могла вести куда угодно и, в конечном счете, вывести туда, куда никто и не ожидал попасть. Ну, детка! Сам не ищешь легких путей и другим не позволяешь пребывать в покое. Стив остановился у бара, разглядывая толпу. Народу тьма. Создавалось впечатление, что внезапно закрылись все ночные заведения, и весь народ, обычно размазанный по городу, хлынул сюда. Оказалось, и это было весьма странно, что клуб, по всей вероятности, стал резиновым, раз способен вместить такое количество людей. Толпа на танцполе терлась друг об друга, наэлектризовываясь и возбуждаясь. Стив искал глазами Энди. Безрезультатно. Стрелки на часах подобно регулировщику официально объявили три ночи. Раздался вой, свист, и в зал повалил густой красно-зеленый дым, впрочем, как и каждый четверг. Сердце мальчишки заколотилось, и внутри него поднялась возня чувств. Леди, как обычно, всплыла из-под пола, сияя блестками и улыбкой. Платье, едва прикрывающее причинное место, текло изумительно переливающимся шелком. В гнезде выбеленных буклей заманчиво поблескивала диадема. Энди в очередной раз отметил, что при всей несуразности фигуры Пола ему достались великолепные ноги, которым могла бы позавидовать, пожалуй, не одна женщина. — Дорогие друзья! Несравненная леди Джорджина рада вновь приветствовать вас на нашем еженедельном шоу! — кокетливо начал Пол, грациозно выставляя вперед ногу. — В канун Рождества я вполне заслуживаю быть маленькой подружкой Санты! Разве нет?!       Зал взорвался, осыпаясь пылью мечущегося эха. — Итак, — продолжила леди, — уважаемые господа истинные геи, а также дайки, натуралы и прочие извращенцы! Наше голое шоу без мыла, смазки и прочей атрибутики входит в стадию первоначального возбуждения, чтобы стать очередным незабываемым актом развращенной смелости! Как обычно, приз в жестоком поединке достанется только одному участнику, которого выберете вы!       Вой поглотил окончание фразы, хотя Пол исправно произнес ее до конца. — У меня есть тысяча долларов, которую я с удовольствием не отдам никому, — он театрально всплакнул, — если вы так и не сможете выбрать самого горячего и развратно-раскомплексованного жеребца сегодняшнего вечера! Правила со времен сотворения мира неизменны! Шесть добровольцев, выдвиженцев и бессовестных извращенцев сейчас поднимутся сюда, разденутся, потрясая каждый своим потенциалом и вызывая чувство восхищения у нормально ориентированной гей-части населения и чувство тошноты у остальных разнокалиберно-ориентированных латентных геев, составляющих оставшуюся часть человечества! Боже мой! Иногда я начинаю пугаться, когда произношу, не запинаясь, такие сложно-умные фразы! Открою секрет! Я учила это долго-долго, зато теперь не запинаюсь от начала до конца! Ну да ладно. Надеюсь, пока я тут вещала вам философские раскладки, эти шестеро избранных уже обдумали, как избавятся от комплексов, сбросив их вместе с трусами! Итак, прошу этих супер-мальчиков подняться к вершине своей славы! Маэстро, туш!       Раздались горделивые звуки какого-то марша, и шестеро участников под всеобщий грохот ликования поднялись на сцену. Стив впился в Энди клещами взгляда. Тот стоял растерянный, и Шон видел, что вместе с парнем взошла и стая его лисиц. — Смелее, мальчик, — прошептал он. — Вспомни, что я говорил тебе. — Стив, — про себя взмолился парень, — мне было бы не так трудно, если бы я мог видеть тебя.       Парень вздрогнул, когда почувствовал, как далеко не женская рука Пола легла ему на плечо. Энди понял, что не слышал, когда леди «знакомилась» с другими участниками. — Ну а ты, сладенький, — щебетала Джоджина, — не поведаешь ли нам свое имя?! — Энди Джалалли, — выдавил мальчишка. — Сладкий мальчик, сладкое имя! — воскликнула леди, а после невзначай наклонилась к нему и шепнула, — скрещу за тебя пальцы. Смелее, малыш. Ты лучший.       Парень окончательно очнулся, вдохнув запах далеко не женского лосьона, исходившего от Пола.       В сущности, тот ему даже нравился. Именно Пол, а не Джорджина. Он был добрый, веселый и какой-то очень уютный. Еще он был хорошим сыном, и Энди немного завидовал его отношениям с матерью. Та, дожив до старческой слепоты, так и не знала до сих пор, кто есть ее сын по физической сущности. Пол слишком щепетильно относился к тому, что, узнай кто-нибудь в маленькой деревеньке, откуда он родом, чем он занимается, не так посмотрит на его мать. Он усердно помогал деньгами ей и младшей сестре, что осталась при ней, так и не сумев выйти замуж. Энди всегда чувствовал, что, будь ему лет восемь-десять, Пол, наверняка, закормил бы его конфетами. Образ Джоджины давался актеру непросто, особенно если учесть, что мягкие классические женщины не котировались в заведениях такого рода, как клубы, и ему приходилось через силу ломать себя, создавая то, что и увидел мальчишка в первый раз. А еще парню всегда казалось, что Пол похож на клоуна. Нет, не манерой или одеждой, а именно грустным теплым взглядом изнутри тонн грима и грубости.       Пока Джоджина знакомилась с остальными участниками шоу, Энди гнал прочь своих лисиц. Они упирались и, сделав круг, возвращались на свои места. В общем, страшно изводили его. К тому же, парню никак не удавалось найти в толпе Стива, от взгляда которого его лисицы уж точно бы разбежались. Весы его состояния сумасшедше качались из стороны в сторону. С одной стороны - все это, с другой - день рождения Шона и подарок. И опять его спасли слова друга. «Если нечего терять - рискни всем». И Энди рискнул. Прямо сразу, словно рухнул с головой в холодный бурлящий поток. Он отдался музыке, и все вокруг стало неважным и сторонним. Он слушал себя, слушал музыку, и, наконец, оба слились, преобразовываясь в единое целое. Органичное. Плавное. Чувственное. Мальчишка снимал одежду, одновременно прикрывая наготу невидимой тканью нового образа. Стив следил за парнем, и его сжавшееся в комок сердце постепенно распускалось. Он даже не взглянул на других, словно внезапно погас свет, и прожектор высвечивает лишь тонкую фигуру. «Давай, детка, давай», — прошептал про себя Шон, когда понял, что растрогался почти по-женски.       Музыка окончилась. — Сегодня среди вас, — парень услышал знакомый голос Пола, — наш несравненный друг, благодаря которому вы все и собираетесь здесь! Великолепный танцор и человек! Шон Стивенсон! Поприветствуем его! Перед тем, как пройдет первое отборочное голосование, я с радостью сообщаю, что все вы приглашены на маскарадное бикини-шоу по случаю его дня рождения, которое состоится здесь двадцать первого декабря!       Толпа заревела, когда Стив поднял руку. Он стоял, опершись локтем о барную стойку, и приветствовал гостей. Энди вдруг вспомнил, как он говорил ему о власти над толпой. Даже сейчас, просто стоя у бара, Шон был словно коконом обмотан своей харизмой, и толпа ликовала, восхваляя любимца. — В конце шоу всех вас ждет сюрприз! Прости, Шон, — продолжал Пол, — но и тебя он тоже ждет!       Обана! Вот изобретательность Пола и повернула на неведомую тропу, и Стив понял, что и ему придется по ней карабкаться. Без сомнений, придется. — Я смогу, Стив, — думал Энди. — Конечно, детка, — думал Шон.       Парень смотрел на друга и понимал, что привязан. Теперь привязан. Невидимая нить, на которой он будет вращаться, как трос-страховка, надежно закреплена другим концом на незыблемой точке равновесия. Стив. И сколь сильно ни раскачивался бы этот трос, он выдержит его.       Визг и свист толпы, голосующей за своих любимцев, накатывал шквальными волнами разной амплитуды, взбаламучивая и разогревая всеобщий азарт. Участников осталось четверо. Вновь заиграла музыка, и парень вдруг ощутил, что уже не один. Шон невидимым партнером был у него за спиной, словно повторяя, шептал на ухо: «Меня нет. Только ты и музыка. Только ты и музыка». — Только ты и музыка, — беззвучно говорил Стив. — Только я и музыка, — так же беззвучно отвечал ему Энди. — Танцуй только для меня, — думал Стив. — Я танцую только для тебя, — думал в ответ мальчишка.       Шон любовался парнем и вспоминал, какое это удовольствие учить его. Учить всему: танцам, сексу, любви. А ведь и Энди учил. Учил тому, что знал. Учил ценить моменты, потому что сам умел. Учил ценить жизнь, потому что знал, чего она стоит. Маленький ангел. Похудевший. Повзрослевший. Немного чужой и до бесконечности знакомый. Странная вещь. Стив смотрел на мальчишку и словно видел воспоминание наяву. Вот оно. Близко. А протяни руку, и оно уйдет, ускользнет, как горизонт. Память тела. То, о чем он столько раз говорил. Сильная. Ноющая. Он любуется парнем. Вот он, а в нем самом поднимается тоска. Ведь Энди все такой же внутри, такой же на ощупь, так же пахнет, так же звучит, но только не сейчас. Тогда. Давно. Похудел. Очень. Голодает. Не признается. Как только помещается этот его тертый, бывалый мужик в тонком юношеском теле? Глубина падения. Бездонная. Энди уже измерил ее. Видно, чувствует край, раз решил попробовать заработать в этом, уже давно обрыдшем ему самому, шоу. Толпа гудит, тратя деньги в его клубе, и всем плевать на то, почему мальчишка сейчас там, на сцене. Без денег. Без одежды. Без сомнений.       Джорджина вновь щебечет заезженный текст с вариациями. Толпа беснуется, переливаясь по клубу. Двое на сцене одеваются и покидают ее. Энди продолжает стоять. — А теперь, — заливается Пол, — я решила чуть изменить условия финала! Я делаю это впервые и очень надеюсь, что после меня не уволят! Итак, сюрприз! Шон Стивенсон! — А? — не понял Стив. — Надеюсь, — нисколько не смущаясь, продолжил Пол, — Шон не откажет нам станцевать с каждым из участников финала перед тем, как прибавит еще год выдержки и крепости к своему возрасту без возраста?! Прошу, Шон!       Ну, Пол! Я, наверное, не успею тебя уволить, потому что убью гораздо раньше. Ты, конечно, великий вариатор, но не до такой же степени! — Шон! Шон! — разразилась толпа. – Шон!       Стив искренне растерялся. Почти никогда не делал этого, а тут пришлось. Несколько мгновений позорно выпали из его жизни, хотя никто ничего и не заметил. Он медленно шел по образовавшемуся человеческому коридору, с каждым шагом все глубже и глубже входя в образ. И хотя Стив еще ничего не делал, Энди видел - он уже начал танец. Парень чуть улыбнулся самым краешком губ, потому что Шон поднялся на сцену в том виде, который считал самым привлекательным для мужчины. Босиком и в джинсах с двумя расстегнутыми верхними пуговицами. Он сумел раздеться так, что можно было думать, что одежда только и ждала момента соскользнуть с него. Шон стоял на краю сцены, растягивая поднятыми руками выдернутый ремень. Толпа ревела, в секунды превратившись в булькающий кипящий котел. Энди смотрел на чуть вдавленную линию позвоночника, сошедшиеся лопатки, ямочки на плечах, проступившие на руках мышцы, и думал, что еще немного и сам он будет размазан по сцене, как разлившийся кисель. Феромоны. Невидимые феромоны Стива. Тонкие, волнообразные колебания возбуждения коснулись его, и он растаял в них. — Думаю, — продолжил Пол, дождавшись, пока гул на мгновение стихнет, — великий танцор вправе заказать музыку! Прошу, Шон! Партнеры ждут! — Take my breath away! (1)  — крикнул Стив.       О-о-о! Энди едва сдержался, чтобы не воскликнуть.       Ты помнишь, как она мне нравится! Очень! Спасибо! Ты даже не представляешь, какой подарок сделал мне только что!       Стив представлял. Отлично представлял.       Я помню, Энди. Это для тебя. — Я предпочел бы, — начал он, — чтобы партнеры были одеты! Вы видели их уже в стиле ню, и мне хочется, чтобы вы оценили и другие их достоинства! — Боишься, Шон?! — послышались выкрики из толпы. — А как вы думаете?! — не растерялся тот. — Танцевать с двумя столь прекрасными и столь обнаженными мужчинами будет легко?! Вы же не хотите, чтобы после я не успел добежать до коридоров?! — Хотим! Хотим! — Хорошо! Я обещаю подумать над этим в другой раз! Пожалуйста, музыку!       Пока Стив танцевал со вторым финалистом, Энди старался не смотреть, но не мог заставить себя отключить боковое зрение. Шон — профессионал, парень знал это и оттого начал волноваться. Всего полшага до победы, и как это далеко. Он думал, что надо успокоиться, и уж если проигрывать, то делать это достойно. Успокоиться не получалось. Больше всего Энди боялся первых прикосновений Стива. Боялся чувствовать его. Слишком много времени прошло. Он успел отвыкнуть. Успел соскучиться, и тело его сейчас существовало вне разума. И разум сдавался. Как-то очень некстати. Парень ощущал себя беспорядочным набором органов, запутавшихся между собой. Он как расстроенный рояль у которого треснула дека и выпали клавиши. Как Шон собирается играть на нем свою рапсодию? Как собирается преодолеть фальшь звучания? Энди был близок к панике. Его сковало состояние ступора, и он почти захлебнулся в отчаянии. Слишком много времени. Оно, как волны, стерло с песка рисунки, которые с такой тщательностью и любовью наносил Стив. Он все забыл! Он не может двинуться! Коллапс! Кома! Провал глубиною в бесконечность! Падение. Резкая боль в желудке. Удары загустевшей крови в висках. Нет! Не могу! — Можешь, — Стив шепчет на ухо, и парень чувствует его первые прикосновения.       Пальцы легко дотрагиваются до кожи на шее, пробегают по груди, оставляя точечные воспоминания, которые разрастаются, сливаются, заполняя собой все тело. — Меня нет, — шепчет. — Ты и музыка. Помнишь?       Мальчишка помнит. Великий пианист пробует его, и пальцы начинают играть, извлекая из разбитого рояля первые звуки стройной мелодии. Стив может убить парня за три касания, и он касается, но Энди не умирает. Он начинает жить, звучать, словно прекрасный инструмент в руках опытного музыканта. Каждый раз, когда ему казалось, что он вот-вот разобьется, руки Шона подталкивали его вверх, и он начинал парить… — Я плачу! — парень услышал ломающийся голос Пола. — Тонны косметики, что были на глазах, сейчас зальют платье!       Звуки его голоса словно вырвали толпу из оцепенения, она загудела и заволновалась. — Не знаю, — продолжала театрально стенать Джорджина, — если это не Шон, как вам удастся выбрать победителя! Итак, голосуем за первого финалиста!       Взрыв оваций разорвал клуб. — Теперь ваши голоса за второго участника!       Рев и свист сотряс здание. Ошалевшее эхо вызвало звон металлических перегородок, осыпавшись фейерверком взорвавшихся конфетти. — Энди Джалалли! — восторженно завопил Пол.       Мальчишка не понял, но Стив уже толкал его к краю сцены. Парень заметался, испуганно кланяясь, но еще до конца не осознавая, что победил. Победил! — Энди Джалалли! — Энди-и-и! — вторило эхо толпы. — Энди! Еще! Еще! Бисссссссссссс! — Кто победитель, тот и музыку заказывает, — улыбнулся Шон, дружески обнимая парня за плечо. — Ты сделал это. Посмотри, все эти люди хотят и любят тебя. Ты — королева бала. — Спасибо! — мальчишка хотел крикнуть, но его голос сорвался. — Любите его?! — вступил Пол. — Да! — Хотите его?! — Да! — Энди, выбирай музыку!       Парень взглянул на Стива, но тот лишь пожал плечами. — Please don’t go! (2)  — он собрал всю свою смелость.       Заиграла композиция, и парень вдруг ощутил необыкновенную легкость. Он победил, Стив рядом, и толпа рукоплещет ему. Он танцевал. Он был счастлив. Впервые за долгое время. Все трудности, голод и холод отступили, потому что он танцевал. Здесь. И сейчас. — Я начинаю подумывать о пенсии, — улыбнулся Шон, когда представление окончилось. — Да ну тебя! — Нет, правда. — Иди ты! — Ну, вот и я о том же. — Ставлю сто долларов, — раздался возглас из зала, — что уговорю мальчишку пойти со мной!       Все переглянулись, разглядывая парня, потрясающего стодолларовой купюрой. — Ставлю двести! — поддержал кто-то в другом конце клуба.       Энди взглянул на Шона, но тот лишь вновь пожал плечами. Почему нет? — Четыреста! — Четыреста пятьдесят! — накаляя страсти, поддержал еще кто-то. — Тысяча! — Тысяча сто! — Полторы!       Парень едва успевал отыскивать глазами претендентов. — Две! — Две семьсот! — Три тысячи!       Возникла минутная тишина. Ставок больше не было. — Могу я считать, что это окончательная цена?! — наконец опомнился Пол. — Три тысячи... раз!       Он выждал время. — Три тысячи... два!       Тишина стала такой напряженной, что того и гляди, могла вот-вот лопнуть. — Пять тысяч!       Энди вздрогнул, стараясь разглядеть заявителя. Рой. — Пять тысяч раз! Пять тысяч два! Пять тысяч три! — быстро оттараторил Пол, кромсая время. — Итак, торг окончен! Пять тысяч долларов за то, что Рой Гейл Маккена попробует уговорить Энди Джалалли провести с ним время! Начинай, Рой!       Заливаясь краской, парень шел навстречу Маккене. Его сердце рвалось, и теперь куски его конвульсивно и вразнобой бились по всему телу. Один из них попал в трахею, и парень был готов задохнуться. Во всяком случае, все поплыло перед глазами. Рой был, наоборот, бледнее смерти. Кожа лица облепила кости черепа, ясно вырисовывая темный контур глазниц. Он выглядел настолько паршиво, насколько только мог выглядеть. Они смотрели несколько мгновений друг другу в глаза, а потом обнялись, и Энди заплакал. — Проведи со мной время, — дыхание Роя пронизало волосы парня.       Он бы ответил, только не мог и лишь крепче сжал кольцо рук. — Поедем домой, — просил Маккена, но Энди только сильнее прижимался лицом к его груди.       Стив наблюдал за друзьями издалека, грустно и с надеждой улыбаясь. Если бывают мгновения счастья, то одно из них, когда Маккена поцеловал мальчишку. Сознание того опрокинулось, низверглось и разбилось в пыль. Слишком много времени. Парень успел отвыкнуть. Но память тела… Она отвергает время. Не стареет, нарушая физические законы. Она заложена в каждую клетку и благоговейно хранится там. Рой целует, и Энди почти теряет сознание, потому что капсулы памяти лопаются, впрыскивая в кровь яд восстания, и он бежит по жилам, передергивая весь организм, выламывая и выворачивая его наизнанку.       Маккена захлопнул дверцу машины, и парень наблюдает, как он обходит ее, чтобы сесть на свое место, а после наклоняется, чтобы дотянуться. — Поедем домой, — останавливает Энди, и Рой не настаивает.       Внутри такой знакомый запах. Мальчишка думает, что, ослепни он, все равно бы не ошибся, нашел бы ее только по запаху. Колеса шуршат по мерзлому полотну. Маккена улыбается как-то виновато. Молчит. Все так и не так, словно между ними висит тонкая мыльная пленка. Эластичная. Изгибается, принимая любые формы, но не дает соприкасаться. Вот дом. Студия. Не студия. Целый мир. Вожделенный и далекий. Энди вспомнил. Он видел его во снах, когда голодный, простуженный и замерзший, наконец, засыпал на картонках поверх ящиков. Мир-мечта. Недоступный. Сложный и оттого желанный.       Оба молчат. Оба знают: все изменилось. Усложнилось. Запуталось. Все покрылось этой пленкой и теперь существует параллельно.       Энди мнется в дверях, словно в первый раз. Что-то держит его, и сложно преодолеть. — Можно войти? — глупо спрашивает, а Рой молчит, потому что не знает, как ответить, и потом также глупо произносит: — У меня не густо с угощением, но кофе есть, — а сам сомневается, — наверное.       Парень оглядывается по сторонам. Странное чувство, как будто был здесь, но давно. Очень. В прошлой жизни. — Проходи. — А? Да.       Энди снимает кроссовки, и Рой видит, что кожа на них лопнула. Откуда-то словно голос музы: «А у него только легкая куртка и летние кроссовки. Как думаешь, промокли уже?» Куртка… Странное ощущение, что она не его. Чужая чья-то. Велика на пару размеров. Он сильно похудел. Почти прозрачный. Цветастый шарф на джинсах завязан плотным узлом. Они уже не в обтяжку. Мозг Маккены делает снимки, складывая их стопкой. Волосы еще больше отросли. Они уже длиннее плеч… накладывается давний снимок… касаются зацелованных… Рой почти помнит, как это…       Два человека. Каждый в своем мыльном пузыре. Преодолеть сложно. Рой чувствует, как паук трещины раскалывает его статую свободы. Еще немного и она рухнет. И черт с ней, с этой статуей! Она лишь каменная баба. А здесь, у подножья ее постамента стоит мальчишка, и ему самому плевать на все остальное.       Время, как изжеванная жвачка в волосах. Тянет минуты. Они липнут друг к другу, и оно ни с места. Энди нерешительно проходит внутрь гостиной. Так же ставит ногу, наваливаясь на внешний край стопы. Сомневается. Подходит, глядя снизу вверх повзрослевшими карими кружками, и Рой видит, сколько всего загружено сервером жизни в этот взгляд. — Пойдем наверх, — вдруг говорит парень, и его голос вырывает Маккену из застопоренного онемения. — Да, — отвечает машинально, потому что сам не верит тому, что говорит.       Он вдруг бросается, прижимает мальчишку к себе и начинает целовать. Много. Быстро, словно ему нужно успеть до того, как что-то случится. Чужой запах. Одежда пахнет оттенками сырости, а волосы и кожа мылом с дешевыми присадками. Но это не имеет значения, потому что губы прежние. И целуется по-прежнему. Как умеет. Рывками. И вздыхает как обычно. Приглушенно и где-то в глубине. Студия далеко. Бесконечные лестничные пролеты. Нескончаемые ступени. Километры невозможности добраться. Взгляд мальчишки плывет. Маккена обожает это видеть. Возбуждается. — Пойдем наверх? — Нет. — Нет? — Да.       Рой стягивает толстовку, или это Энди. Он не помнит. Не знает. Помнит только, что у него мгновение, чтобы успеть расстелить ее на полу. И больше ни йоты. Шарф не подается, а это злит. — Стой, — Энди вдруг перехватывает его руку. — Подожди. — Что? — Мне больно. — Где? Я же ничего не делаю, — он настороженно отстраняется.       Парень виновато отводит взгляд, кусая нижнюю губу. — Там. Внизу. Погоди, сейчас пройдет. — Энди, сколько ты не… — Последний раз... с тобой, — отчаяние ломает голос, смачивая внутренней слезой. — Прости. Маккена наклоняется, нежно прикасаясь губами, и шепчет так, что Энди чувствует щекой, как движутся его губы. — Это бывает. Потерпи. Я постараюсь помочь. — Рой. — Долгое воздержание и резкое перевозбуждение. Это будет еще какое-то время, потом пройдет. — Прости. — Никогда не думал, что придется развязывать одного и того же мальчишку два раза, — улыбнулся Рой. — Это бывает, — грустно улыбнулся в ответ Энди. — Никогда не делай так больше. — Постараюсь.       Маккена нежен. Сдерживает себя. Парень чувствует. — Думай о себе, — шепчет, как говорил давно, и слова едва различимы. — Я тоже буду думать о тебе.       Энди чуть морщится. Старается скрыть, но Рой видит. — Не смотри на меня, — краснеет, чувствует это и смущается еще больше. — Буду. — Не надо. Мне неудобно… — Оттого, что я вошел, не постучав или оттого, что смотрю? — Оттого, что смотришь. — Ты знаешь, я всегда любил. Это мило. Просто закрой глаза и отдайся самому себе.       Маккена приближается для поцелуя, побуждая Энди. — Не думай ни о чем. Я сделаю все за двоих. Мне уже приходилось раньше. — Рой. — Тшш.       Маккена старается успеть слизнуть слезинки, наперегонки скатывающиеся из глаз мальчишки. Успевает перехватить только одну. — Еще больно? — спрашивает, проштопывая пальцами волосы парня. — Немного, — улыбается тот, не спеша открывать глаза. — Тебе хорошо? — Ты же сам знаешь. — Хочу услышать. — Рой. — Исчерпывающий ответ. Устал? — Угадай. — Тогда кофе? — улыбаясь, Рой ждет увидеть первый взгляд Энди.       Он бывает только мгновение, и Маккена всегда с вожделением ловит его. — Когда ты ел последний раз? — вдруг спрашивает он. — Тебе не все равно? — Нет. У тебя совсем пустой желудок. — А ты и там побывал? — А надо, чтобы понять? Я ощущал углы твоих тазовых костей. Этого достаточно.       Энди злится. Отворачивается, встает. — Поедем куда-нибудь. Я покормлю тебя. — Я что, собака? — огрызается парень. — Нет, но сквозь тебя можно видеть, что за спиной. — Знаешь, последнее время почему-то никто не жаждет меня содержать. Наверное, квалификацию потерял, — он старается говорить спокойно, но Маккена видит, насколько у него не получается.       Рой обнимает его со спины, прижимаясь щекой. — Я не хотел тебя обидеть. — Раз не хотел, то и не делай, — отвечает парень, отворачивая лицо. — Я не могу на это смотреть! — Потерпи, сейчас уйду. — Куда?!       Энди резко разворачивается. — Даже не знаю, как тебе ответить, чтобы ты поверил. Домой. Знаешь, мне как-то немного утром на работу надо. Не хочу ее потерять. Представляешь, почему-то не вышел я талантом быть свободным художником, так что приходится работать на хозяина и на жизнь. Ну, в общем, как-то приблизительно так.       Рой ошеломлен. Потерян. Он не может ничего сообразить, кроме того, что Энди сейчас уйдет. — Не уходи. — Не могу, и ты это знаешь. — Не знаю я ни черта! И не хочу ни черта знать!       Отчаяние втянуло его с головой. Как воронка. Целиком. — Пожалуйста.       Энди остановился и так и остался стоять, не оборачиваясь. — Хотя бы до утра, — голос Роя упал.       Парень развернулся. — Пойдем наверх.       Маккена растерял последние остатки стройных мыслей. Энди поднимался по лестнице, развязывая цветастый платок. Проходя мимо Роя, он вдруг остановился и сказал: — Останься собой. Просто будь Роем.       Студия. Это не комната. Не мир. Это целая жизнь. Прошлая. Дорогая. Неизменная. Все так же. Камеры. Зонты. Диван. Не левая половина, не правая. Целиком. Груды снимков. Окно. Энди подошел и взглянул сквозь него направо. Вон он, столб, из-за которого он смотрел на это окно и слышал, как рвется тонкая оболочка его души. Лопается, и дыры расползаются, словно опаленный пенопласт. Теперь все будет сложнее. Сложнее уйти. Сложнее остаться. Сложнее отношения, потому что нарушена грань равновесия. Все стало сильнее. Сильнее тоска, потому что Энди уже испытал ее. Сильнее влечение, потому что Рой вновь касался его. Сильнее невозможность смириться, потому что все его нутро встало на дыбы. Сильнее желание, чтобы Рой остался самим собой. Даже мальчишка уже ощутил, как дрогнул пьедестал его принципов, и он сам, как капля замерзшей воды, раскалывает их. Тело ноет, потому что вот он, Рой. Сзади. Энди не хочет оборачиваться, чтобы видеть, как он растерян.       Я помогу, Рой. Помогу остаться самим собой. Тебе нужно это. Иначе нельзя. Душа, в которой растворен твой внутренний мир, сочится сквозь покров, и каждый может коснуться ее капель, может размазать их. Иногда нужно сделать больно тому, кого любишь, чтобы спасти, а дальше... дальше сдохнуть самому, но это уже неважно. Не имеет значения.       Энди резко обернулся. Черт с ним, с окном и, в конце концов, черт с ним, со столбом. Парень засунет все это вместе со своими чувствами куда поглубже, заткнет пробкой и зальет сургучом, чтобы не выбило. — Я хочу еще раз заняться этим с тобой, — сказал, уже глубоко целуя на последних звуках, смял партнера, подчиняя третьей, не своей, не его, а их общей воле. — Что ты делаешь?       Рой раздавлен. Потерял себя и оказался неготов. — Как бы тебе это сказать, — начал Энди, мгновенно преобразовавшись в игривого подростка, — чтобы ты не перепугался? Не уверен, но, по-моему, собираюсь трахаться с тобой. Приблизительно так. Думай о себе. Я подумаю за двоих.       И он думал. За себя и за Роя. — Закрой глаза. Я буду смотреть. — Энди. — Тшш.       За окном темно, хотя стрелка тычет в семерку. Мальчишка сидит на кровати, натягивая джинсы. — Останься. — Рой, мне еще час пехом до работы… — Я отвезу тебя. — О, нет! Уволь. Я как-нибудь сам. Ножками. Не обломаюсь. — Там валит снег, а у тебя кроссовки лопнули. — Не вижу связи, — резко отвечает парень.       Рой поднимается, достает пять тысяч и кладет рядом на тумбочку. Энди молча сидит несколько мгновений. — Рой. Я здесь не потому, что ты богат, знаменит и востребован, а я голоден и ношу трусы всего лишь за два доллара. Я здесь потому, что хочу этого, и не по какой другой причине. То, что на улице снег, а у меня лопнули кроссовки, не имеет к этому никакого отношения. Это вообще не имеет ни к чему никакого отношения. Неужели ты так и не понял, что произошло? И дело не в тебе. Во мне. Ты мне никогда ничего не обещал и не скрывал этого. Это я надеялся, хотя не имел к тому оснований. Пусть я беден, у меня единственная пара обуви, и я сплю на ящиках, никто не может попрекнуть меня этим. Никто не может мне сказать, что я за это должен кому-то приносить тапочки в зубах. Хотя знаешь, Рой, я принес бы, если б знал, что ты этого хочешь, только вот уважал бы ты меня после? Да, я падший мальчик, но не настолько, раз не могу своим, как ты говоришь, умением вовремя отсасывать и подставлять задницу ни черта заработать. Только ты не учел, что, наверное, смог бы, если б только захотел, да видно не пришло время. Ты платишь пять тысяч, только зря. Я не стою этого, потому что не стою ни черта, раз ты так и не смог ничего понять. Ту тысячу, что я заработал, я заработал честно и потрачу ее с удовольствием. И не на кроссовки. Поверь.       Энди поднялся, надел футболку и, не оглянувшись, начал спускаться по лестнице. Рой бросился на диван, накрыл голову подушкой и прижал ее еще сильнее руками. Он понял, что не сможет услышать, как захлопнется за Энди входная дверь. * Возьми мой вздох с собой. (1) Забери мое дыхание. (2) Пожалуйста, не уходи.