Мир, который без меня.(Альтернативный гей-роман) Книга1.

22. THIRTY SEVEN.*       Рой уже в тридцатый раз набирал номер Стива. Телефон включен, но тот не берет трубку. Бесконечное желание поговорить, и Маккена вновь и вновь набирает номер. Отчаяние превращается в удушье. Рой начинает беспорядочно метаться. Движения, лишенные смысла. Смазанные. Сознание сыплется бумажным пеплом. Обгоревшие остатки мыслей еще видны на этих ошметках, но исчезают на глазах, превращаясь в труху. Больно. Внутри. Снаружи. Везде. Его взгляд падает на купюры. Энди так и не взял их. Худой. Бледный. Лопнувшая кожа на кроссовках. Зацелованные дрожащие плечи. Губы еще хранят их привкус. Целовал ведь! Как безумный. Слизывал бисерины пота. Шептал что-то, словно хотел, чтобы кожа впитала слова. Рой в ярости разметал купюры, опрокинул лампу и принялся топтать осколки плафона. Нет, не плафона - своей жизни. Не помогло. Лучше бы ему лишиться рассудка и памяти, чтобы не помнить вчерашнего дня. Лучше бы потерять обоняние, чтобы не чувствовать запах, пропитавший ладони. Лучше бы утратить зрение, чтобы забыть то, что видел. Лучше бы умереть, чтобы прекратить плач тела. Энди нет, но его взгляд, серьезный и уставший, с нотами нужды и голода… Боги! Лучше бы мне исчезнуть! За что?! За что я должен терпеть теперь ставшие пыткой воспоминания?! За то, что решился любить?! .. Нет! Все что угодно, только не это! Ты же взрослый человек, Рой! Бывалый мужчина. Что тебя трясет, как пятнадцатилетнего подростка, впервые коснувшегося чужого тела? Что случилось, что ты рвешь сейчас свою жизнь, ибо она невыносима для тебя? Что такого в этих плечах, что ты мечешься не в силах совладать с собой? Стив, какого черта ты не берешь трубку, когда впервые так нужен мне?!       Рой выпал из реальности. Бросился к машине, не помня, как доехал до клуба. Стив сидел, скрестив ноги на столе. Курил, переполняя пепельницу окурками. Телефон включен и лежит на столе. Перед глазами. Тонны неотвеченных вызовов. — Ты не брал трубку! — обрушился с порога Маккена. — Знал, что ты приедешь. — Зачем?! — Затем, что тебе это нужно. — Ну, знаешь! — Рой плюхнулся рядом и завис. — Не хочешь меня ни о чем спросить?! — Нет. — Отлично! Тогда?! — Хочешь, я сам все расскажу? — Интересно. — Навряд ли. Ты пожалел его, дал денег, и он ушел. Что-то еще? Ах да, забыл. Ты разгромил квартиру.       Стив посмотрел на друга так, что того парализовало укусом его взгляда. — Я что-то пропустил? — спокойно спросил Шон. — То, что я переспал с ним… — Я должен удивиться? Представь, не удивлен. Странно, да? — Но ты же видел его! — Видел и что? — По-твоему, ничего? — А, по-твоему? Если окончательно хочешь меня удивить, можешь рассказать, что с него сваливаются джинсы, и у него разорвались кроссовки. Есть еще хоть что-то, чего я не заметил? — Завидую твоему спокойствию. — Прости, Рой, а я-то тут при чем? — Ну, в общем, ты прав! Не при чем. — Могу предложить тебе начать напиваться с самого утра, чтобы к вечеру ты блевал в полуобморочном состоянии. Потом я отвезу тебя домой, буду нянчить всю ночь и к утру, наконец, может быть, ты дашь мне уснуть. Есть иные предложения?       Рой не ответил, тупо глядя на мыски его ботинок. — Стив, — Маккена задумался. — Я тебя тоже, Рой. Очень. А теперь, если хочешь, давай поговорим. Я сразу отвечу тебе, не дожидаясь вопроса. Больше всего на свете он хочет быть достойным тебя, потому что любит. Ты уничтожил его, и теперь он не вернется, пока не поймет, что хоть что-то из себя представляет. Неужели же это непонятно? Он лучше сдохнет от голода, чем признается, что несостоятелен. И виною тому гордость. Это так, Рой, а ты бьешь его по самому уязвимому. Он был вчера с тобой, но не потому, что ты выиграл, а потому что хотел. Нам лишь остается признать: он победил нас обоих. И тебя с твоей великой свободой, и меня с моим параллельным существованием. Только вот одна беда, он этого не знает. Видимо, он почти достиг дна, раз был в клубе. Видимо, это отчаяние, раз он решился на голое шоу. Да, я помог ему, как мог. Я просил Пола. Я предлагал ему деньги. Угадай, что он сделал? — Нечего гадать. Отказался. — Он отказался. Отказался, а я слышал, как булькает кофе в его пустом желудке. Представляешь, Рой?! Что я должен был испытать?! Он едва держался на ногах, но он отказался!       Стив стиснул губы так, что они посинели. Не докурив одну сигарету и позабыв об этом, он взял вторую. — А знаешь, что сделал ты? Ты выставил ему счет на три тысячи долларов. Именно твой эгоизм не позволил мальчишке заработать эти деньги… — Заработать эти деньги?! Чем?! Продать себя?! — Ну, если больше нечего? — Ты в своем уме?! — Я-то в своем, а вот где ты, не знаю! А, кроме того, разве не ты ему все это говорил?! Разве не ты с пеной у рта доказывал, что все, что у него было, а именно: тело и жизнь он продал тебе за достаток?! Или мне изменила память?! Разве не ты покупал его за пять тысяч?! Разве не он переспал с тобой, потому что кроме тебя ему от тебя ничего не нужно?! Попробуй опровергнуть, если сможешь! — Замолчи! — Уже! Вряд ли я смогу еще хоть что-то добавить! А теперь можешь идти и напиться. Бар в твоем распоряжении.       Стиву хотелось сказать другу все, что он знал, но он сдержался. Сдержался, потому что иначе у Энди не останется шансов. — У него есть теперь деньги, но он потратит их не на кроссовки. Дай бог мне ошибиться! — Ты не ошибся. Он сказал, — произнес Рой, опрокинув на грудь голову. — Черт! Я знал! Вот он, твой падший ангел в человеческой плоти! Ты сам столкнул его! Живи теперь! Хочешь, торчи на мосту! Хочешь, бросайся с него! Только это ничего не изменит!       Шон резко поднялся и пошел к бару. Рой даже не решился взглянуть ему вслед.       Энди шел на работу. Ощущение прикосновений еще не покинуло его, и он был почти счастлив. Парень старался ни о чем не думать. Он улыбался, вспоминая прошедший вечер. Какой-то тоненький колокольчик звенел внутри. Жизнь почти удавалась, и ему хотелось жить дальше. Очень хотелось. В желудке трещало, но мальчишка заполнял пустоту воспоминаниями, и есть хотелось уже не так. Сейчас он придет в кафе и позволит себе что-нибудь. Пусть списанное, холодное, какая разница! В кармане, в самой его глубине лежат деньги, и это главное. Пятница. Еще три дня и будет выходной. Он так ждет его, потому что займется подарком. Он уже знает, что подарить. Только бы хватило денег… — Энди!       Парень оглянулся на голос. Девушка махала ему рукой. — Привет, Линда! Как дела?! — Все хорошо, а ты что счастливый такой? — Счастливый, потому что счастливый, — улыбнулся мальчишка. — Поделись, не будь жадиной, — щебетала девушка. — Я первый раз вижу тебя в таком настроении. — Ты рассердишься. — Я? Почему? Почему я должна сердиться? — Потому что мы целовались. Может быть, я дал тебе надежду. — И что? — Я гей, Линда, — выпалил Энди и покраснел.       Девушка помолчала немного, а после грустно улыбнулась. — Все самые классные ребята почему-то оказываются геями. Это как наваждение. — Прости. Это не зависит от меня, что я люблю только его. Теперь я понял окончательно. — Его? У тебя кто-то есть? Кто он? — Он? Рой. Ему тридцать шесть, и он самый прекрасный мужчина, которого я только встречал. — Тридцать шесть?! Так он же старик! — Значит, он самый прекрасный старик на свете. Он так молод, что мне все равно, сколько ему лет, — мечтательно произнес Энди, и взгляд его потеплел. — Где ты его нашел? На кладбище, что ли? — По дороге туда. Это длинная история. Я расскажу тебе как-нибудь потом. — Ничего не поделаешь, — вздохнула Линда. — Надеюсь, тебе не очень противно дружить со мной? — Ну что ты! — воскликнул парень. — Наоборот! Я буду только рад, если тебе не станет противно дружить со мной. — Я подумаю, — кокетливо ответила девушка. — Спасибо. — Тогда непонятно, как он допускает, что ты так живешь? — Он не допускает. Просто это я маленький кусок дерьма. — Если сказать, что я понимаю хоть что-то, это будет весьма приблизительно. — Ладно. Обещаю, я расскажу тебе все. Только потом. Ладно? — Что-то мне подсказывает, кто-то очень доволен чем-то. — Я был с ним вчера. А еще я танцевал со Стивом… — Постой! А это еще кто? — Стив? Ему почти тридцать семь, и он тоже самый прекрасный мужчина. — Если я хоть что-то смыслю в математике, то их уже двое? — Двое, — согласился Энди. — И если одного я люблю, то второго просто обожаю. — Честно говоря, не вижу особой разницы, но тебе виднее. А этот как допускает, что ты там, где есть? — И этот не допускает. Только от этого ничего не меняется, потому как я не перестаю оставаться все тем же маленьким куском дерьма. — Ладно. Идем. Моим мозгам нужен перерыв, иначе я никогда не расплету их.       Энди дружески обнял ее за плечи, и они отправились в кафе.       Шон оставил Роя наедине с бутылкой бурбона, сам взял у охранника машину и уехал по делам. Во всяком случае, так он сказал. Он ненадолго притормозил около кафе, чтобы убедиться, что мальчишка там, а после отправился к стройке, остановившись напротив вагончика сторожа. — День добрый, отец, — Стив приветливо улыбнулся. — Добрый, — буркнул мужчина. — Закуришь? — поинтересовался Шон. — Сперва скажи, что надо, а после я подумаю.       Стив протянул открытую пачку. Они закурили. — Дело у меня есть одно на коммерческой основе. Я знаю, здесь мальчишка живет. В подвале, кажется. — А ты кто такой, чтобы я тебе все рассказывал? — Друг его. — Что-то не очень ты на друга похож. Староват маленько. — Оспорить трудно. Ладно, уговорил. Нанял меня один человек, чтобы я его нашел. — Ну раз нашел, ко мне какие вопросы?       Стив достал стодолларовую купюру. — Есть вопросы, раз спрашиваю.       Мужчина взял купюру. — Взглянуть хочу на апартаменты, да и послушать, что скажешь. — Не положено, вообще-то.       Стив достал вторую купюру. — Идем, только быстро. Посмотришь, потом валяй свои вопросы.       Сторож пропустил Шона на территорию. — Иди побыстрее. Не светись здесь. — Меня уже нет.       Стив спустился по лестнице, прочертыхался, чуть не разбив ногу, и оказался в небольшом помещении. Тусклый свет пробивался сквозь замызганные грязью полуутопленные в земле окна. Пахло сыростью и мокрой пылью. Вот оно, дно, куда пал ангел Роя. В помещении градусов двенадцать. Придвинутые к теплому коллектору, покрытые картоном ящики. Свернутая летняя куртка Энди. Видимо, спит на ней, как на подушке. У изголовья «кровати» коробка. В ней несколько пар дешевых носков, трусы, поношенная толстовка и изрядно потасканные джинсы. Шон с трудом узнал в них те, что покупал вместе с парнишкой. Пачка бумажных носовых платков. Импровизированный стол, покрытый какой-то упаковочной пленкой. Аккуратно завернутая в полиэтилен булка и три пласта плавленого сыра. Почти пустой пакет с молоком. Бутылка с водой, зубная щетка, паста, обмылок, одноразовый бритвенный станок. Сердце Стива сжалось и забилось в самый дальний угол грудной клетки. То, что он видел, было уже не дно. Это - куда глубже. Он подумал о Рое. Сидит, упивается в хлам, а мальчишка живет. Выживает. Волны непонятного состава восстали в груди, и Шон ощутил тошнотворный привкус. Адреналин, густо замешанный на гневе. Нет, не на гневе. На досаде. И не на досаде, неизвестно на чем, ибо никогда раньше он не испытывал подобных чувств. «И собака выживает, не уж-то человек не сможет?» Я убью тебя, Рой, ибо не знаю, как назвать то, что вижу. Нет предела человеческим возможностям, но ты не достиг бы их. Не смог, потому что сдох бы намного раньше. «Комнатка за десять долларов в день. Вполне уютная. Теплая. Есть все необходимое. Нормально. Жить можно. Ну, по крайней мере, я еще не перекинулся, как видишь», — Стив так явственно слышит слова Энди. «А кто-то задает ненужные вопросы, чтобы кто-то другой очень плохо врал». «Тогда обещай, что больше никогда не будешь меня жалеть. Для меня это слишком тяжело». А видеть это не тяжело, Энди? Шона мутило. Переизбыток кофе, никотина, адреналина, отчаяния, злости… Он оглядывался по сторонам, словно надеялся, что это мираж, и все не так на самом деле. Ничего не менялось. Все только усиливалось. Множилось. Разрасталось. Шон уже с трудом вмещал в себя всю смесь вскипевших в нем чувств. Она клубилась, пенилась, давила.       Стив стоял посреди всего этого и не знал, что Энди думает о нем и улыбается. Он не знал, что мальчишка счастлив, вспоминая его прикосновения, движения танца, переплетенные шелковой лентой музыки. Он не знал, как много места занимает в его сердце, обласканный воспоминаниями и любовью. Маленький ангел Роя. Маленький ангел его самого. Человек. Человечек. Худой. Изможденный. Бесконечно одинокий. Бесконечно счастливый. Вся его жизнь вмещается в сжатый кулак, а раскрой его, и распустится нежный цветок, беззащитно расправляя дрожащие, полупрозрачные лепестки.       Стив не помнил, как поднялся из подвала. — Ну что, посмотрел апартаменты? — голос сторожа вырвал его из круга мыслей. — А? — Апартаменты, говорю, посмотрел? — Да, — Шон с трудом соображал.       Он вынул еще деньги. — Это - за то, что ты меня никогда не видел, а это…       Стив быстро написал на клочке бумаги телефон. — Мой телефон службы спасения… когда поймешь, что пора звонить. — Щедрый у тебя наниматель. — И очень не любит, когда что-то, за что заплачено, не выполняется. — Объяснять не надо. Понимаю с первого раза, — произнес сторож, делая жест рукой с деньгами для подтверждения своих слов.       Шон сел в машину и закурил. Где-то в области желудка пульсировало холодное пятно, выплескивая такие же холодные вязкие сгустки в направлении сердца. Он чувствовал себя так, словно его только что напугали до полусмерти. Стив вернулся к кафе и взглянул сквозь стекла. Парень в зале. Улыбался. Даже шутил с Линдой. Какое там «Убить Билла» за пять касаний? Или Энди за три? Парень убил его, вообще не прикасаясь. Разорвал и размазал. И добивает, потому что наклонился убрать со стола и сунул в рот украдкой какой-то кусочек. Стива передернуло. Ему бы уехать, а он не может. Пригвоздило к месту. Приклеило. Не может. Никак. Ничего не соображает. Только курит.       Роя в клубе нет. Охранник сказал, что тот уехал, даже не притронувшись к выпивке. Еще одно потрясение. Шон не знал, что и думать. Решил не думать, просто поехал к Маккене. Тот сидел за компьютером. Работал. — Не понял? — начал Стив, не зная, к чему это он. — Что "не понял"? — Рой даже не удивился появлению друга. — Ничего не понял. — Работаю. Чего тут не понять? — Прости, что делаешь? — уточнил Шон.       Маккена не ответил, вопросительно развернувшись к другу. — Что-то это я не понял, — начал он, поднимаясь навстречу. — Где ты был? У тебя такой вид, словно…       Рой замешкался, заглядывая другу в глаза. — Что случилось? — Рой… — Да что с тобой? Куда ты ездил? — Энди искал, — на последнем усилии соврал Стив. — Нашел? — Нет. Не могу. Он не идет у меня из головы. Не могу, Рой.       Он прижался к груди друга, кусая губы, чтобы сдержаться. Его разрывало изнутри, и от этого было еще хуже. — Не могу тебя простить. Мне, наверное, было бы легче тебя убить. — Запросто, — согласился Маккена. — Только, сам говоришь: это ничего не изменит. Он сильный мальчик… — Мы с тобой занимаемся непрекращающимся онанизмом. То я тебя уговариваю, то ты меня…       Стив запнулся. Он не мог совладать с теми чувствами, что были внутри него, ибо боль души сильнее любой другой. Рой ощутил его внутренний стон. Нет, он не вышел наружу. Остался в глубине. Он был похож на вздох уставшего металла, когда ослабевает давно сжатая пружина. — Он действительно упал, — словно в безумстве прошептал Шон. — Кто? — Твой ангел. Это ты убил его. Я пытался помочь, но… Он не хотел. Знаешь, что я понял? А ведь он свободнее нас с тобой вместе взятых, и знаешь почему? У него было не так много. Только сердце и жизнь, и он рискнул… Знал, что разобьется, и все равно… А мы теперь, как поисковый отряд, ищем его обломки, да только бесполезно. Не найдем, не так ли? Потому что не то ищем. Нам свои куски собирать пора. Хочешь правду? Я ведь тоже его люблю. Не как ты. По-другому. И не могу смириться со всем этим.       Маккена молчал. Стив был прав. Рой понял, что должен держаться. Держаться из последних сил, потому что тот сейчас ни хрена не держится. Всегда такой спокойный и оптимистичный, Шон был раздавлен. Первый раз за все их знакомство Маккена видел такое отчаяние друга.       Наконец-то, понедельник. Энди дождался. Он проснулся и улыбнулся, едва открыв глаза. Сегодня как-то особенно холодно, но это ерунда, это не остановит. Он поднялся, плеснул на лицо холодной воды из бутылки. Отрезвляет. Очень. Приводит в чувства быстро, как нашатырь. Хлебнул молока. Кислое. Когда успело? А, без разницы. Другого-то нет. Доел булку и вышел на улицу. Мальчишка шел, размышляя о Рое. За все это время первый раз спокойно и умиротворенно. Он вспоминал его растерянное лицо. Там, в студии. Да, это почти фантастика - заниматься любовью на кровати, застеленной постельным бельем. Простыни. Черные. Те, что когда-то подарили Каррель и Дик. Запах Роя. Его кожи. Волос. Дыхания. Разве может жизнь предложить больший подарок, чем тот, что воспоминаниями заполняет парня. Он почувствовал, как мурашки внезапно защекотали на затылке, а после сбежали по спине легкой стайкой. Нет, Рой не забыл. Ничего не забыл. Энди теперь точно знает. Был растерян? Странно. Это так непохоже на Роя. Мило, да? Да.       Парень вошел в кондитерскую. У него есть заказ. Необычный. То, что он хочет, не существует в природе. И никогда не существовало. И после не будет существовать. Прямо напротив, на растяжках поперек улицы плещется на ветру реклама. Энди улыбнулся сам себе. Незнакомый какой-то. Далекий. Сидит на ограждении на двадцать втором, кажется, этаже, улыбается, обнимая коленку, а Рой… ходит вокруг, делает снимки. Теплый солнечный день, и все хорошо. Параллельная жизнь, что сочится несмелой каплей в его настоящую. Маккена целует. Смотрит. Он любит смотреть. У него так ощущения острее. Он говорил. Энди закрывает глаза. Так ощущения острее. Он проверял.       Парень сделал заказ. Час объяснений, рисунков, еще уточнений, еще рисунков. Глупый вопрос без ответа: «Если не секрет, для кого это»? Такой же глупый ответ: «Для того, кого даже это недостойно». Еще один вопрос, вскинутый взгляд словно пытает: «Значит, ему тридцать семь»? Честный ответ: «Всего лишь». «Видно, вы сильно его любите». «Если не пробовали, не поймете».       Энди оплатил доставку. Определенную. Ничто не должно быть перепутано. Ни время, ни порядок действий…       Двадцать первое декабря. «Стив, я поздравляю тебя», — прошептал Энди, едва приоткрыв глаза. — «Будь счастлив. Сегодня же твой день». А потом загрустил. У него самого, наверное, тоже есть день рождения, но его нет… не было столько лет… и не будет никогда… Он — гражданин мира. Ни документов, ни возраста, ни дома и даже ни дня рождения. Так, ничто, заполненное чем-то. Исчезнет, потеряется, никто и не заметит. А был ли?       В кафе все по-старому. Те же подносы с посудой, те же унылые недоспавшие люди. Они не радуются. Жаль их. Искренне жаль. У Стива день рождения. Тридцать семь, а они не знают. Ничего не знают. А у Роя вчера была дрожь, если не сказать, что его трясло. Пять тысяч. Неужели он и правда думал, что мальчишка возьмет? Простыни. Какое это удовольствие, когда они есть. Плевать на картонки, потому что у Роя в доме… у Роя… в доме… Черт побери! Энди почувствовал внутри себя стержень. Он вошел через темя, прошел насквозь… Как-то опять больно. Вытащишь его, и хлынет пораненная душа. Ничего он не пережил! Ничего не хочет понимать уставшее тело! Сердце, то второе, которое он рвал безжалостно, бьется в доме Роя! Кровоточит! Воет! Рой держит его в кулаке, сжимает. Ему тоже больно, потому что Энди в обмен забрал его сердце. Маккена стоит сейчас у окна, и ему тоже плохо. Все запутано. Забрызгано почерневшей невидимой кровью… Безысходность. У Стива день рождения. Он тоже стоит у окна. И ему больно. Сражение проиграно. Победивших нет. Выживших тоже. И уже неясно, что за цель у него была. Флагштоки с лозунгами сломаны… Холодное зимнее солнце с ужасом взирает с высоты на эти человеческие останки… Клочья душ…       Вечер устало льется в ночь. В клуб валит народ. Веселый. Безразличный. По полу стелется пенный туман. Маскарад в белье начинается. А Стиву погано. Ой, как погано! И Рою погано. Ломает себя. Должен собраться, засунуть все, что болит, как можно глубже и ехать. А оно не засовывается. Как назло, прорывается и сочится. Проблема может быть решена на время. Литр виски и все, но он не пьет уже почти неделю. У него из головы не идет Энди. Как он мог отпустить мальчишку? Почему не остановил? Не привязал к кровати, не приковал к батарее, не заставил остаться? Рою кусок не лезет в горло. Пытался запихивать, все равно не лезет. О парнишке думает, не переставая. «…легкие кроссовки. Как думаешь, промокли уже?» Промокли. Ничего не думаю, потому что знаю! Вижу! «Ты платишь пять тысяч, только зря. Я не стою этого, потому что не стою ни черта…». Не ты не стоишь, Энди! Я! Взрослый вроде бы мужик! Уже под сорок! И?! Маккена измучился. Исходил студию вдоль и поперек сотни раз. Измаялся. И что такого в этих плечах? Косточки торчат… Хочу, и разум отказывает! Колени, что столько раз целовал… Хочу, и тело скулит! Руки… Ладони. Только эти, никакие другие… Хочу, хоть это почти наваждение! Взгляд, что бывает мгновение, когда он открывает глаза… Хочу, мне это необходимо! Смотреть, как он мотает головой или запрокидывает ее на плечо… Чувствовать плечом, как соскальзывают непослушные пряди… Хочу! Целовать хочу! Входить хочу! Выходить хочу! Срывать с губ поцелуй хочу! Хочу! Хочу! Никогда, ни разу не проявлял такую нежность, словно копил всю жизнь, воровал где-то по каплям и складывал, заворачивая в тонкие ткани, чтобы теперь достать и лить… Не хочу одного! Не хочу ничего понимать!       Гости… Посетители… Друзья… С подарками. Нет, Шон, конечно, рад. Очень, но он ждет не их. Первый раз, хотя что-то подсказывает, что зря. Энди вернулся со смены. Устало ноют ноги. Это ничего, потому что в душе ноют осиротевшие кошки. Скребут. «Что пожелать тебе, Стив?» Энди задумался. Минуты до полуночи. Еще немного и этот день кончится. Твой день. Впереди еще твоя ночь… Наверное, молодости и легкости… А еще любви, ибо ты умеешь любить… Парень улыбнулся. Грустно и трогательно. Чуть дрогнули уголки губ. Как бы мне хотелось быть там. Посмотреть на твой праздник. Но… я не в том состоянии. Прости. Сам себя стесняюсь. Вновь обрастаю лисицами. Зачем тебе видеть? А кроме того, Рой… Не могу, не выдержу еще раз. У меня просто нет сил. Никаких. Подарок. Надеюсь, ты получишь его за пять минут до двенадцати. Я так просил, я заплатил последние деньги, чтобы было так…       Стива вызвали к дверям. Прибыл курьер с коробкой для него. Охрана не решается пропустить. — Мистер Шон Стивенсон? — уточнил курьер. — До последнего мгновения он самый, — улыбнулся тот. — Для вас оформлен заказ с доставкой на это время. Отправитель пожелал остаться инкогнито. — Что в заказе? — Торт. — Торт? Не слишком ли велика коробка? Извольте открыть.       Курьер развязал ленту и снял крышку. Красный шелк скользнул со стола. — Заказчик просил не так преподнести, но я понимаю: террористы, бомбы...       Охрана проверила посылку металлодетектором. Чисто. — Изволите позволить все же доделать то, за что было заплачено клиентом? — с долей раздражения спросил курьер. — Валяйте.       На мгновение стихла музыка, включили свет и у всех попросили минуту внимания. Курьер поставил коробку на стол и снял крышку. По залу прокатился восторженный вздох. Никто никогда не видел ничего подобного. Двухэтажный торт в блестках пищевого серебра и капель разноцветной карамели. Тридцать семь кусочков. Ступеньку верхнего этажа опоясывала шоколадная надпись с названием клуба. «Terra Incognita». Чуть отступив от надписи, шла колоннада герметичных карамельных флюте с алкоголем, воткнутых ножками в желированые половинки зеленого винограда. Площадку верхнего яруса венчала марципановая фигурка танцора на шесте, облитая переливающейся глазурью. Курьер поджег фитилек на тонкой высокой свече, служащей шестом для танцора, и торжественно произнес: «Величайшему из танцоров с низким поклоном в знак уважения», а после низко поклонился. — Вроде бы все исполнил в точности с пожеланиями клиента, — довольно произнес он и широко улыбнулся. — Воистину, я рад, что участвовал в этом, потому что никогда раньше мне не приходилось доставлять столь необычный заказ. С днем рождения. — Да, — едва сдерживаясь, спохватился Стив, доставая из кармана чаевые. – Вот. Возьмите. Если желаете, будьте гостем на вечеринке.       Шон перевел взгляд на изумленного Роя. Тот выглядел таким же обездвиженным марципановым изваянием. — Вот она, тысяча долларов, — говорили глаза Стива. — И не на кроссовки, поверь, — отвечал взгляд Роя.       Вокруг ликовала толпа, а у Шона из головы не шли ящики с картонкой и булка, завернутая в полиэтилен. Перед глазами, как на замедленной съемке, медленно ползли кадры. Мальчишка поднимается на сцену. Осунувшийся, худой, в обрамлении откормленных наглых лисиц… подушечки пальцев чувствуют пузырьки дрожи на бледной коже… улыбается, засовывая в рот какой-то кусочек… монеты в ладони около дешевого уличного автомата с кофе… свернутая куртка в изголовье… нет, не кровати - голой картонки. Стив чувствует, медленно, так же, как идут кадры, как его сердце поворачивается в груди, пережимая сосуды, как стопорится в них кровь. Глянцевые виноградины отражают свет прожекторов, поблескивая янтарными каплями… Он говорил про виноград. Стив помнит. Энди не пробовал. Он лишь придумал себе его вкус.       Шон смотрит на Маккену. Еще мгновение назад он бы бросился, чтобы убить, но… Рой мертв и без его помощи. Его жаль. Раздавлен настолько, что Стив уже готов пытаться собирать его по кускам. Вот он, горизонт. Мираж. Был в руках, осязаемый, объемный… Был и нет. Зеленый виноград. Маккена почему-то так же, как и Шон, думает о нем. Это тебе, Рой, еще одна пощечина в дополнение к той, первой. Это тот мир, который ты не постиг. Сложный. Многогранный. Где без разницы, сколько стоят трусы, потому что не этим меряется достоинство. Ты просто смел его грубым жестом. Разбил, как фарфоровую вазу. Твой ангел, не вкусивший зерен винограда, но искушенный, развращенный тобой. Человек. Человечек. Ролекс за десять тысяч. Он и сейчас у тебя в ящике, потому что ни черта он не стоит. Трещины на кроссовках. Они не дешевле, не дороже этого самого Ролекса. Вот только понял ты это слишком поздно. А ведь любил-то он в тебе не Ролекс, не стодолларовые трусы… тебя, будь ты хоть голым и нищим. Только все наоборот вышло. Не он от тебя зависит, ты от него. Признай наконец. Ничто не стоит для тебя больше, чем… его плечи ты жаждешь целовать… ищешь его губы… его взгляд ты стараешься различить в толпе, только не можешь. Да, он не пробовал виноград, придумал себе вкус, но разве ошибся? Не ты, он постиг твою суть, ощутил твой страх, подарил тебе то, что ты считал самым дорогим. Свобода. Владей. Наслаждайся. Продолжай убеждать мир. Ты убедишь, потому что миру плевать на тебя. Ему - нет.       Странно. Мысли выстреливают беспорядочно. Сталкиваются. Дробятся. Путаются. Вокруг, словно это параллельный мир, танцуют люди, льется блесточный дождь, грохочет низкочастотная музыка. Так звучит твой мир, не его.       Рой резко развернулся и отправился в кабинет Стива. Заказал бутылку виски. Сорвется? А, пусть. Нет, сидел в одиночестве, тупо глядя в никуда, а после встал и уехал. Шон не стал останавливать. Он был даже отчасти рад. Существуют ситуации, которые отделяют тебя прозрачными ширмами, и нет смысла продираться сквозь них, потому что они бьются, и осколки ранят глубоко и больно.       Рой остановил машину и взошел на мост. Он никого не ждал, просто хотел быть здесь. Это не уединение. Одиночество. Такое же колкое, как ветер над рекой, который хлещет порывами, режет лезвиями взбаламученных снежинок, оставляя обезображенные шрамы. Они будут гноиться, нарывать, истекая душевной сукровицей, и нужно время, чтобы почувствовать, что боль притупилась.       Энди курит, глядя сквозь замызганное окно на желтое, разлившееся по снегу пятно от прожектора. Мир, заваленный полетами с кирпичами, баками с битумом, мусором и снегом. Спокойный. Тихий. Беззвучный. Парализованный ночью. И внутри него, как уголек в умирающем костре, бьется любящее сердце. Удары теплой мышцы. Один. Еще один. Третий. Маленькая, живая жизнь, заключенная в почти прозрачное тело. Сокращается, прогоняя сквозь себя кровь, пропитанную чувствами, мыслями, желаниями. Оно бьется нахохлившимся воробушком в клетке ребер просто чтобы не замерзнуть. Никотин обдирает легкие. Энди давно кашляет. Это мучает, но курить хочется больше. Поэтому курит и кашляет. Он тоже хотел пойти к мосту, но растратил силы, и у него их просто нет. У Стива день рождения. Тридцать семь. Так приятно думать об этом. Наверное, уже получил подарок. Хоть бы понравился. Парень сложит эту маленькую радость в пакетик, аккуратно укутает лоскутком и спрячет на самой дальней полочке души, чтоб не выронить случайно. Я люблю тебя, Стив. Правда. Очень. Я не знал, что любовь столь многогранна. Многослойна и разнообразна. Та любовь, которой я люблю тебя, только твоя, ибо никогда и никого я не буду любить этой любовью. Других, может быть, но по-другому, потому что эта исчерпана тобой. Я могу дарить ее только тебе, и она не иссякнет. Источник, из которого она льется, вскрыт тобой, и ключик есть только у тебя, да и ты вряд ли сможешь теперь остановить ее. Так что выброси ключ. Он бесполезен.       Стив подъехал к кафе, благо Пол оставил машину, чуть перебрав ночью алкоголя. Энди на смене. Те же подносы, те же тарелки. Улыбается. Художник, который не знает об этом. Дар не раскрыт. Нужен молоток и долото, чтобы отбить толстый слой порожней породы, скрывающей в глубине сияющую жилу. Спрятался и не подозревает, что Шон наблюдает за ним, как за хомячком, сквозь двойное стекло. Нашел. Выследил. Стив видит, как мужчина подзывает парня небрежным жестом, просит наклониться и что-то говорит на ухо. Он читает по мимике, что Энди удивлен и даже чуть рассержен, но быстро обдумывает и кивает головой. Незнакомец доедает обед, выходит и садится в машину. Через несколько минут и парень выходит с мешками мусора. Стив напрягается, подсознательно чувствуя, что это не может быть простым совпадени… Мальчишка садится в машину к незнакомцу. Нет! Все, что угодно, только не это! Он пытается не верить глазам, а придется. Его передергивает от мыслей, от стресса. Ангел падает еще ниже. Ниже дна, которого уже достиг. Ниже предельного предела. Стив вдавливает педаль, чтобы уехать. Чтобы не видеть. Поздно. Он видел. Он все понял. Торт, а у самого нет ничего. Даже больше, чем ничего. И все это уже не шутка. Не плод воображения. Не ошибка зрения. И куда теперь от этого деться?! Куда?!       Рой дома, только что толку? Пьян до беспамятства. Опять. Громил квартиру. Свеча-шест с марципановой фигуркой… Карамельные флюте… Для всех, кроме одного… Подносы… Тарелки… Край… Улыбка на знакомых губах… Выживает…       Обещай, что не будешь меня жалеть…       Думал, может, потанцую, а в зимних будет жарко…       Я уже позабыл, что лучший кофе у тебя…       Комнатка за десять долларов… жить можно…       Деньги мне нужны, но я пока в состоянии заработать их сам…       А, черт! Блядь! Сука! Стив, не помня себя, трясет Роя. Можно вытрясти из него мозги, разодрать на куски, размазав остатки по полу — бесполезно, он все равно не заметит, а протрезвев, не сможет вспомнить, что произошло. Шон готов упасть на колени и выть. От отчаяния. От безысходности. От тоски.       Надо признать, что мальчишка не просто прогрыз норку в их с Роем существовании, а свил там гнездо. И теперь, когда оно опустело, они, как две потерянные птицы рыдают над ним, выписывая бесполезные круги в слепой надежде вернуть. Они не в силах понять, что произошло в их карточном мире, что он рушится, и нет силы, способной противостоять этому дикому крушению. Как могло случиться, что бездомный, беспородный щенок пролез сквозь все заграждения и коснулся теплым носом закованных в ледяную броню сердец, и теперь этот лед плавится, истекая мучительными каплями? Как могли они пропустить момент ледохода и теперь носятся по берегу, беспомощно наблюдая, как щенок балансирует, едва удерживаясь на тонкой бултыхающейся льдине посреди мутной холодной воды? * Тридцать семь.