Bang bang.

Эггси раздевается так, словно наверху его ждет Гарри: его движения все еще заторможены после нескольких суток без сна, голова набита то ли опилками, то ли ватой, поэтому он снимает одежду невероятно медленно, словно в плохом порно. Но свой пиджак он оставляет в прихожей рядом с ботинками, галстук приземляется на обеденный стол, рубашка сиротливо брошена на лестнице, и только брюки Эггси стягивает уже на пороге спальни. Носки отправляются куда-то в темноту, и парень ныряет под одеяло, зарывается носом в белоснежное постельное белье. Его Гарри в больнице, но это его дом, каждая деталь которого – отражение Галахада. Чучело собаки в уборной и коллекция бабочек, навсегда пришпиленных булавками к листам плотного картона; старомодный металлический кофейник в кухне – наверное, джентльменам не полагается пользоваться кофеварками; полированные, но не натертые до блеска лестничные перила, хаотичная подборка картин и гравюр на стене, резной графин для бурбона, столовое серебро и вычурный фарфор, имеющий совершенно неджентльменскую окраску: очень светлый розовый цвет. Такая посуда больше бы подошла какой-нибудь леди, хотя, возможно, Гарри и дарила его какая-то леди – Эггси не знает. Боже, да он не знает ничего толком о Гарри, даже его возраст. Сколько ему лет? Сорок пять? Пятьдесят? Пятьдесят пять? Это не имеет никакого значения: больше всего сейчас хочется, чтобы этот мужчина неопределенного возраста лежал сейчас рядом, а не на больничной койке, куда загремел исключительно по вине Гэри Анвина. Он со стоном переворачивается на живот, утыкается носом в подушку и жадно вдыхает легкий запах стирального порошка, аромат дорогого парфюма с нотками табака, шалфея и сандалового дерева и еле ощутимый запах самого Гарри – то, чего так не хватало в больнице, где кожа Галахада была пропитана запахом антисептика. Эггси зарывается носом в простыню, накрывает голову подушкой и глухо рыдает. Режущий глаза белый свет в больничных палатах мешал ему рассмотреть то, что окутывает его со всех сторон – непроглядную тьму. Темнота расплывается по спальне, скапливаясь липкой массой вокруг единственного оплота остатков света – островка со сверкающей белизной постелью. Весь дом в отсутствие непосредственного хозяина погружен во мрак; никакого света, не горят даже какие-нибудь светодиодные лампочки телефона или гребаной сигнализации – ничего. Парень намеренно не включал никакого освещения: внутри него царит такая же беспощадная тьма. Гарри простил его, но сам себя он простить не может. Все эти «я должен был», «у меня не было другого выхода» его собственный мозг безжалостно разбивает в мелкие осколки и вышвыривает наружу вместе со слезами. Нужно было найти другой выход, он просто обязан был это сделать, а не выпускать в наставника пули одну за другой. То, что тот остался жив, нисколько не заслуга Эггси, не результат твердости рук и остроты зрения – простая случайность. Невероятная счастливая случайность. Гэри сейчас осознает это со всей ужасающей ясностью, но единственное, что сейчас можно сделать – стараться, чтобы рыдания не переросли в вой недостойный джентльмена, Гарри этого бы точно не одобрил. Эггси тонет в болоте отчаяния и собственного чувства вины, и нет ничего, что могло бы ему помочь в данный момент. Тревога за самочувствие Гарри Харта не заставляет его успокоиться, не может принудить мозг взять верх над эмоциями, наоборот, погружает его все глубже в бездну, хотя иногда кажется, что дальше уже и некуда. Сон подкарауливает его, нападая из-за угла, душит в своих объятиях и призывно нашептывает на ухо, что его тьма не имеет ничего общего с тем кошмаром, который окружает Эггси со всех сторон. Стоит дать слабину, поддаться на уговоры – и вот уже он летит куда-то вниз. И это лучшее, что может сейчас произойти с его измученным организмом. Его сны наполнены кровью, горечью и звуками выстрелов. Это не похоже на кошмары: не просыпаешься от собственного крика или слез, не подрываешься на постели, не затягивает в липкую тягучую тьму, не давая успокоить нервы, несмотря на то, что ты уже проснулся – просто апатия, щедро приправленная тоской. Эггси не знает, сколько лежит, глядя в потолок, устроив голову на закинутые на подушку руки: десять минут или несколько часов – какая разница? Только одна мысль заставляет его выбраться из постели: он должен быть рядом с Гарри. Эггси методично собирает свою одежду по всему дому. Тело действует автоматически – робот, выполняющий заданную программу, ни больше, ни меньше. Его присутствие в этом доме – способ узнать Гарри Харта. Гэри не собирается рыться в его вещах, отыскивая старые фотографии, любовные письма или еще какую хрень, которую принято скрывать от посторонних глаз, просто пребывание здесь в качестве хозяина позволяет узнать больше. Эггси заходит в ванную и внимательно осматривается. Когда-то он считал Гарри только снобом и педантом, для этого есть все основания: все настолько аккуратно разложено по полочкам, что от этой идеальности начинает ломить зубы, поэтому парень переключает свое внимание на череду пузырьков. Парфюм, шампунь, гель для души – все из одной линейки, имеет одинаковый и такой знакомый запах. Эггси ловит себя на том, что даже здесь ищет привычный логотип Кингсмен, и другое изображение смотрится неестественным. Рядом ютится лосьон после бритья без запаха и футляр с опасной бритвой, от одного вида которого так и веет качеством и дороговизной. Гэри трет свою трехдневную щетину, глядя в зеркало, но решает не рисковать: к каким-то вещам Гарри Харта он не прикасается, испытывая перед ними почти благоговение, а вот душ ему совершенно необходим. Вода настолько горячая, что вся ванная мгновенно заполняется плотной пеленой пара. Эггси с остервенением растирает все мышцы, трет красную разгоряченную кожу, щедро поливая ее гелем для душа. Если у него нет возможности пахнуть самим Гарри, то он будет пахнуть, как Гарри. Эта мысль заставляет невольно улыбаться, хотя процедуру мытья сейчас нельзя назвать приятной – многочисленные мелкие раны и ссадины, о которых он совершенно забыл, проводя одни сутки за другими у постели Галахада, дают о себе знать. По-хорошему, их бы сейчас обработать, а не тревожить еще больше, но возиться с собой у Гэри нет времени – есть место, где он в этот момент нужнее. Такое жестокое обращение с собственным уставшим телом – самый действенный способ быстро привести его в порядок и снова заставить функционировать на пределе своих возможностей. Эггси открывает одну холодную воду, стискивает зубы и стоит, считая до двухсот двадцати. Холодная вода замедлит кровообращение, он не испачкает белоснежные полотенца кровью из открывшихся ссадин; барабанящие по затылку капли через минуту сливаются в долбящий по мозгам ритм. Сковывающий холод был всегда похож для него на приступ панической атаки: легкие сдавливает так, что вдохнуть становится невозможным, мышцы сводит ледяной судорогой, – и только если суметь расслабиться, справиться с этим состоянием, тело получает заряд бодрости. Пока он присушивается к перестуку капель, гулко отдающемуся в черепе, в голову закрадывается непрошеная мысль: если сейчас забить косяк, то можно поймать шикарные глюки с африканскими тамтамами. А если в таком состоянии прийти к Гарри, то есть шанс его хорошенько развеселить. Парень с мазохистским удовольствием отвешивает себе пощечину – все это слишком смахивает на истерику – и выбирается из душевой: если в таком виде заявиться к Галахаду, то ничего, кроме хорошей затрещины, которую тот сможет отвесить, даже находясь при смерти, он не получит. Наспех обработав несколько кровоточащих ран, Эггси с обреченностью осознает, что некоторые проблемы, связанные с его одеждой, неразрешимы. Он рассматривает ровную череду белых рубашек и примеряет одну из них. Галахад немного крупнее и выше, но не настолько, чтобы рубашка смотрелась на нем, как на вешалке, а если подвернуть рукава, так и вовсе отлично. Но в джинсах Гарри, которые Эггси с восхищением обнаружил на полке (да-да, он был уверен, что его наставник не носит ничего иного, кроме пафосных костюмов, которые, к слову, ему дьявольски идут!), он тонет. Его же собственные брюки выглядят так, словно последнюю неделю их без перерыва жевала корова. Кофе, сваренный в металлическом кофейнике получается невероятно горькой густой дрянью. Он смутно подозревает, что дело, возможно, не совсем в кофейнике, а в том, что он варил кофе в первый раз, но Галахаду однозначно нужна человеческая кофеварка. Что за бред вообще: варить кофе в кофейнике?! И ладно б Гарри был какой-нибудь обветшалой старушкой с резным палисадом и фиалками в клумбах, но, блин, этот человек ежедневно имеет дело с такими технологиями, которые другим даже и не снились, так какого черта?! – Чопорный сноб! – фыркает он в голос, подразумевая Гарри, пока придирчиво рассматривает себя в зеркале. Если раньше Эггси выглядел дерзким представителем лондонского гетто, то сейчас подобрать подходящий термин его внешнему виду будет затруднительно: измятые брюки, трехдневная щетина и отутюженная рубашка Галахада. Не так давно такой вариант не вызвал бы дискомфорта, только усмешку, но еще с тех пор, как его наставник восхищенно рассматривал его, впервые увидев в костюме, Эггси хотелось всегда выглядеть таким образом, чтобы вызывать подобные эмоции. И, чтобы сделать шаг навстречу друг другу, им потребовалось еще полгода и две пули.