Смотри в глаза

Вытертые на коленях джинсы, бахрома от долгой носки на краях штанин, тканевая а-ля армейская куртка нараспашку, под ней растянутый свитер с торчащей в горловом вырезе футболкой — да-а, наряд не от кутюр. Да и сам парень на фотомодель не смахивал: мышиного цвета волосы собраны в куцый хвостик, выражение лица такое зашуганное, словно он попал в настоящее рабство, а не бытовое. Хотя возможно, что и попал. Если моя демонстрация в первый «рабочий день» его не напугала, то придется стать с ним еще более жестким. — Что-то ты не похож на пидора, — протянул я задумчиво, подходя к Андрияну вплотную. Позвонил ему утром и велел прийти к пяти, но не подниматься в квартиру, а ждать во дворе, вот он и топтался возле детской площадки, жалкий, словно потерявшийся щенок. Я решил совместить приятное с полезным: сделать так, чтобы брат Пашки отказался меня терпеть и заодно устроить показательную «акцию протеста» для родителей, прийти к ним не одному, а с бой-френдом, чтобы ни слова больше не прозвучало о женитьбе и детях. И вот как такого задрота-ботана показывать в качестве своего, кхм, парня? Мама сразу просечет, что я прикалываюсь, а мне хотелось, чтоб она занервничала, а не ржала потом надо мной лет десять еще, вспоминая: «Как Игореша голубым пытался прикинуться, чтобы только не жениться». — Что?! Глаза блеснули паникой, а сам он подпрыгнул, словно не узнал меня, нацепил вытащенные из кармана очки и только тогда слегка расслабился. За стеклами серо-синие глаза стали, как ни странно, еще ярче. И снова руку сунул, придурок. Не научил, что ли, их общий с Пашей батя, что первым руку протягивает тот, кто старше или выше по положению? Проигнорировав его поползновения, я объяснил: — Имя, говорю, у тебя подходящее, а видок нет. Ты же ухоженным должен быть, чтоб на тебя мужики клевали, а выглядишь, как обсос. — У меня денег нет на брендовые шмотки, — он опустил глаза на старые обшарпанные кеды и только потом спохватился. — Что?! Ничего я не пидор! — Угу, извини, конечно, ты не пидор, ты — гей. Это лучше звучит, да? — Да… Нет! Надо же, Пашка оказался прав, когда говорил про ориентацию сводного брата, не краснел бы так Андриян пятнами и не нервничал, если бы гетеро был. — А на сегодняшний вечер точно станешь. Как и брат, пацан блефовать не умел, и на его лице легко читались эмоции — непонимание сменилось откровенным страхом. — Да не ссы, на твою задницу я не претендую, я не по мальчикам. И ты вообще мне не нравишься ни в каком плане. Или, может, надо было наоборот сделать вид, что претендую? Тогда бы он сбежал? Блин, поторопился. — А что тогда вам надо? Мне показалось или он еще обиделся? Вот ржач! — Запоминай или записывай, план на сегодня такой: сейчас быстренько делаем из тебя приличного пидо… гея-гея, потом ты пугаешь до усрачки моих родителей, демонстрируя безумную, подчеркиваю, безумную любовь ко мне и изображаешь перед ними моего парня. Думаю, за пару часов уложимся, вряд ли они выдержат дольше. Потом мы едем с тобой на одну тусу, я там пью и веселюсь, ты сидишь в уголочке и не отсвечиваешь. Потом отвозишь нас домой. И свободен до завтра. Все уловил? — Нас? В смысле — вас? — Нас, в смысле, меня и мою девушку. Что тут непонятного? Права же у тебя есть? Пашка говорил, ты в своей деревне ездил на каком-то тракторе. — На жигулях. — Однохуйственно, значит, и с тойотой справишься, там механика, не автомат. Он кивнул, но неуверенно, боится, наверное, на нормальной тачке после чуда отечественного автопрома ездить, главное, чтоб не разбил, мудила с Нижнего Тагила. Хотя страховка оформлена, а если разобьет, то уж точно Пашка мне все выплатит. — Так, пошли тебя в приличный вид приводить. — К-куда? В какой вид? Зачем? — Слушай, ты ведь вроде говорил, понял, на что подписался? Слишком много вопросов задаешь. Если тебя что-то не устраивает — вали. С Пашкой я без тебя разберусь. Ну, давай, выскажи мне всё и съебывай. И тогда наши обоюдные проблемы рассосутся, останутся лишь у Павлушки-жмотушки. Но парень сразу же сник и даже вроде как съежился под моим взглядом. — У него нет таких денег. Ой, да конечно, нет у Пашки сотни, все у него есть, просто жадность с азартом сопоставима — новую мазду он в кредит взять смог, а стольник мне найти никак. — Я сделаю все, что вы скажете, не надо только с ним разбираться. Вот это братская любовь, охренеть, дайте две! Или не совсем братская? Может, Андриян этот совсем на голову больной и к Пашке неровно дышит, сводный ведь, не родной брат-то. Блядь, ну и имечко, все же! Как-то надо придумать звать по-другому, чтоб не ломать каждый раз язык и голову, обращаясь к нему. — А почему вы предложили достаточно простую отработку, ведь все-таки такие большие деньги… Нет-нет, я не в том смысле, что деньгами лучше. Нет, я отработаю. Но просто интересно. Сто штук за три месяца — большие деньги? Хотя что это я, для его деревни, наверняка, огромные. — Кто сказал, что простую? Давно хотел безотказного раба заиметь, — я ухмыльнулся, глядя, как у него под очками глаза округляются. — Да, кстати, очки снимай, мне не нравятся, у тебя в них вид слишком умный. Не рабский, — это я договорил уже откровенно издеваясь, но пацан тут же стянул свои окуляры. Послушный на удивление оказался, даже не ответил ничего на мое хамство. Точно у него какой-то свой интерес есть в том, чтобы мне угождать и перед Пашкой выслуживаться, не верил я в такую искреннюю заботу о брате. Может, потому что я единственным ребенком рос, но не мог представить, чтобы кто-то добровольно согласился из одного человеколюбия за другого долг отрабатывать. — Вы мне отдадите ключи сегодня? Паше машина для работы очень нужна. Пожалуйста, — без очков вид у него был просящий и невинный. Но именно это-то и провоцировало на грубость и резкость. И вообще он меня бесил. Какого хера терпел всё? Он же парень, не баба. Да-а, Пашка-то еще и в этом прав оказался, когда говорил, что его брат всё сделает. Не такой уж идиот должник мой. Каким же он крючком пацана зацепил? — Хорош пиздеть, вечером посмотрим, будешь послушным — подпишешь договор, отдам. — Какой договор? — Думал, я тебе на слово поверю? Считаешь, я полный идиот? Заключим с тобой договор, что ты обязуешься три месяца выполнять все, что я приказываю. Добровольно и с песнями. Я, в свою очередь, обещаю, что не потребую от тебя ничего, выходящего за рамки человеческих возможностей, и не буду причинять серьезного вреда здоровью типа переломов или разного вида травм… — говоря, я понизил голос и угрожающе завис над ним, а Андриян нервно сглотнул. Вспомнил, видать, мою шутку про отрезанные веки, впечатлительный какой, ну так беги, раз страшно, не дожидаясь договора. Была у меня одна нижняя — редкостная зануда, да еще с юридическим образованием, придающим занудству совсем ужасающе бюрократический оттенок, от нее у меня и осталась «рыба» подобного контракта. Пару раз мы с ней потемачили по-простому, а потом она фордыбакнула и заявила, что без договора она не согласна продолжать. Видите ли, я недостаточно прислушивался к ее желаниям. Я. К желаниям нижней. Не прислушивался. Как будто можно кого-то обязать быть чутким и внимательным, это изнутри должно идти, само собой, а не по договору. Желательно, с обеих сторон и бескорыстно, а не: «ты мне вот это, а я тебе тогда так». Разве можно запротоколировать чувства? Просчитать настроение и реакции? Где начинаются условия, там заканчивается искренность. Когда она скинула мне вариант соглашения на электронку, я долго ржал над розово-сопливыми описаниями прав и обязанностей, особенно над штрафными санкциями за одностороннее расторжение, а потом послал ее куда подальше со всеми пунктами. Сам текст, в принципе, как раз подходил под ситуацию, если подправить несколько моментов, конечно. Но я был уверен, что никакого договора мы подписывать не будем, мне парень-нижний, если называть вещи своими именами, нахер не нужен. Так что «договор» я оставил мысленно на крайний случай, как последнее средство устрашения. — И тогда вы не будете иметь никаких претензий к Паше и нашей семье? Это он себя, что ли, имел в виду под «семьей»? Ебанутый какой-то братец все-таки. Оба брата ебанутые — один играет на живых людей, второй жизнерадостно соглашается быть бесправной половой тряпкой. То, что я сам согласился принять в качестве ставки этого, мать его за ногу, Андрияна, я предпочел не вспоминать. Недооценил я хитровыебанность Пашки. — Бля, как звать-то тебя по-человечески, а? — озвучил то, что почти уже вынесло мне мозг. — Как тебя Пашка зовет? — Дюхой, Дюшей, Дрюней. Вы не ответили на мой вопрос. — Не буду, не буду. Дю-ша. Утром деньги, вечером стулья. Для нас с тобой — вечером договор, потом — ключи и ПТС. Что, Пашка-то извелся без тачилы, да? — Да, я же говорил, ему по работе машина нужна, у него частые разъезды, а на такси… — Денег жалко, — припечатал я и дернул Дюху за руку. — Пошли нормального пидораса из тебя делать, чмошник. Отвел его в ближайший торговый центр, там и новый прикид ему купили по-быстрому: узкие джинсы и обтягивающую рубашку блядской расцветки. Нет, я его не рассматривал, когда он переодевался, но надо же было оценить, в каком виде я им буду родителей пугать, так что поневоле пришлось наблюдать его «дефиле» из примерочной. Исключительно ради дела. Как ни странно, но под старыми бесформенными шмотками у Дюхи скрывалось вполне нормальное тело — худое, но не тощее, даже ноги были не кривыми, а стройными. Правда, вслух я озвучил, что он редкостный урод и дрищ. Чтоб не расслаблялся. С ботинками пришлось потратить немного больше времени, я и их хотел найти с какими-нибудь выебонами, но в результате пришлось сойтись на нейтральном варианте — ну не на платформе же ему туфли покупать сорок второго размера, а в мужских отделах на удивление был мал выбор гейской обувки — дискриминация, ёбтыть. После, в новых уже шмотках, отвел его в парикмахерскую и, интимно понизив голос, попросил молоденькую девчонку-парикмахершу: «Стать ненадолго Дарвином и превратить обезьяну в человека». Она засмеялась, а гей-деревенщина обиженно скривил рот и нахмурился. Но мои слова упали на благодатную почву: через час придурка этого было не узнать — волосы, почти сохранившие свою первозданную длину, приобрели новую форму, а несколько осветленных прядей придали лицу свежий вид и какую-то… интересность? Колхозная задрипанность исчезла, челка осталась, но уже не скрывала высокий чистый лоб, глаза казались больше и ярче. В общем, после шаловливых, но профессиональных ручек парикмахерши, Дюша стал выглядеть весьма привлекательно. С точки зрения гомосеков, конечно. По мне так он все равно остался долбоебом. Только более блондинистым. Это я тоже не преминул ему сообщить. — Мам, пап! — проталкивая Дюшу в квартиру практически коленом под зад, дебил этот реально застопорился на пороге, я прокричал в глубину квартиры. — Мы пришли! Помни, ты от меня прешься не по-детски, — это уже на ухо своему фальшивому парню, блядь, когда-нибудь моя любовь к серьезному блефу до добра не доведет. Мама вышла в прихожую, и тут же ее лицо приобрело выражение как на педсовете, когда рассматривалось дело очередного двоечника — сурово сжатые губы не обещали никаких поблажек. Подумал, что может надо было заранее предупредить Дюху, чтоб за столом чавкал и сморкался в скатерть, но решил, что перебор, он и сам со всем справится. — Ма, это мой Дюшенька. Обладатель редкого прекрасного имени Андриян, — раскатил «р» на подольше. Мама аж рот приоткрыла на мое представление, но я решил еще добить и уточнил: — Мой парень. Дюша — это моя мама, Любовь Сергеевна. Они неискренне пробормотали, как им приятно познакомиться: хорошее воспитание — всегда верх лицемерия. А я поймал взгляд подошедшего и слышавшего мои последние слова отца. Такими глазами он обычно смотрел на меня в детстве, например, на мое заявление, что буду космонавтом, когда вырасту — покровительственная ироничная жалость вперемешку со стыдом за глупого и неудачного отпрыска. Неужели они никогда не смирятся с тем, что я вырос и живу своей жизнью? Не примут, что я отличаюсь от их стандарта «успешного молодого мужчины»? Это каждому единственному ребенку в семье такой крест уготован, или только мне повезло? Как же меня заебало, что родители постоянно норовили вмешаться в мою личную жизнь. Но, если Дюша сыграет правильно, им нечем будет крыть — козыри кончатся, а гомофобами они себя не признают — как можно! — они же интеллигентные и просвещенные; по-моему, я все просчитал верно. И здороваясь с папой, я с милой улыбкой приобнял Дюху за талию и чмокнул его куда-то в район виска, не отрывая глаз от папиного помрачневшего лица: — Мой папа — Сергей Трофимович. Не бойся, сладкий, у меня родители очень толерантные. Ты им понравишься. «Если ты им понравишься, я тебя уебу», — это я проговорил про себя, но не сомневался, что ни один обладатель члена в качестве моей пары не может прийтись моим предкам по душе. И мысленно готовился к неплохому развлечению — наблюдать, как их будет корежить и выворачивать от морального неприятия и отвращения к геям и нежелания показать себя среднестатическим гомофобным быдлом. Пытались мной манипулировать? Ну так не жалуйтесь!