Кленовый лист

Стейна Валенберг сидела на камне, обхватив колени руками, и рассеянно смотрела на сияние странных растений, покрывавших стены пещеры. Смотрела и не видела их, поскольку пришла сюда не для того, чтобы любоваться красотой. Из головы женщины не шел вчерашний разговор с Хэллоном. Ложась спать, она надеялась, что утром исчезнет из памяти признание эльфа и прямое до неприличия предложение «соединить судьбы». Впрочем, он не был человеком и понятия не имел об этикете и правилах, внушаемых людям с детства. Хэллон просто предложил ей то, чего так хотелось, но... — Стой, умоляю тебя, не делай этого! Не трогай Рольфа. Возьми меня! Ты же всегда этого хотел! — Хотел, — криво усмехнулся Родбекер, продолжая расстегивать штаны, — но ты мне отказала. Или забыла? — Это было давно, — тихо ответила она, напрасно пытаясь унять дрожь, — сейчас... — Ты передумала? Поняла, что выбрала не того? — Я... — Отвечай! — теряя терпение, рявкнул Родбекер, требуя от нее не просто отдать тело, а и отречься от мужчины, с которым делила душу и ложе больше десятка лет. — Да и зачем ты мне сейчас? После него? Невинная задница твоего сына заводит куда сильнее, чем твоё не первой свежести тело! — Уверен? — спросила она, понимая, что есть только один способ спасти Рольфа от насилия, после которого жить будет невозможно. — Спелое яблоко слаще зеленого, разве нет? — глядя прямо в глаза мужчины, Стейна спустила с плеч лиф платья, обнажая ещё не утратившую упругости грудь, понимая, что всё это происходит на глазах у сына, и ощущая, как запылали от стыда щеки. — Хм... — протянул Родбекер, подходя к ней вплотную и по-хозяйски опуская испачканную в крови её мужа ладонь на грудь Стейны, — я почти поверил. Ты неплохо сохранилась для своих лет, — он грубо расхохотался, сильно и больно сжимая грудь, и тут же отступил на шаг, высвобождая из штанов налитую желанием плоть. — Убеди меня. Не словами, сучка! — прорычал, видя, что она пытается что-то сказать. — Впрочем, рот можешь не закрывать. Давай, баронесса Валенберг, покажи, как сильно хочешь меня и любишь его! — Родбекер указал на Рольфа, которого крепко держали воины, не позволяя мальчику отвернуться или закрыть глаза. — Давай, пока я не передумал! Ну! И тогда Стейна закрыла глаза и почти упала перед мужчиной на колени, ощутила пряный запах чужой плоти, бесцеремонно и нетерпеливо тыкающейся в лицо, и медленно открыла рот, прекрасно понимая, что на этом её унижение только начинается. — Время лечит? — прошептала женщина, невесело усмехаясь. — Разве?.. Если правы те, кто это говорил, почему она не смогла забыть? С того дня прошло почти двадцать лет, почему же воспоминания до сих пор не потускнели? Не стерлись? Не утонули в глубинах памяти? Почему даже самое невинное прикосновение мужчины заставляет тело леденеть, сердце бешено колотиться, а руки и ноги мелко и противно дрожать? И только одно разумное пояснение приходило в голову — это наказание за осквернение ложа, за предательство мужа, пусть уже и мертвого в тот момент. Бог покарал её, убив душу и оставив жизнь телу. Растопить этот лед не сумел даже Хэллон, с которым Стейне было так легко и хорошо. Эльф сохранил ей жизнь, уговорил принца принять вчерашнего врага, опекал, как мог, приносил еду, устроил в одной из комнат. Он был рядом, когда она в этом нуждалась, и незаметно стал незаменим. И надежда, что лед растает от его прикосновений и поцелуев, как это бывало в сказках, незаметно родилась в сердце Стейны и крепла с каждым днем. Крепла для того, чтобы вчера в одночасье рухнуть, рассыпаться прахом, когда Хэллон попытался её обнять. Проклята. Падшая женщина не имеет права быть счастливой, ей запрещено появляться в свете, её участь — провести остаток своих жалких дней в холодных монастырских стенах, надеясь, что получит прощение Бога хотя бы после смерти. Здесь, под землей, монастырей не было, но разве это что-то меняло? Короткое слово «нет» погасило надежду в глазах Хэллона и в сердце самой Стейны. Боль, от которой она так старательно отгораживалась все эти годы, снова вернулась. Она не позволила женщине ночью сомкнуть глаз, лишила сна и пригнала сюда, в огромную, пустую пещеру, в тщетном поиске утраченного покоя. Напрасном, потому что от проклятия невозможно сбежать, так же как не получилось забыть Родбекера и то, что он сделал с ней на глазах сына. Время оказалось не лекарем, а шарлатаном. Одним из тех, что разъезжают по городам в крытых повозках, нигде не задерживаясь дольше одного дня и продавая «чудодейственные» эликсиры от всех болезней и волшебные притирания, возвращающие старикам и старухам молодость. Время её обмануло. Так же, как вчера она обманула Хэллона, сказав, что не желает делить с ним жизнь и ложе. Солгала, не глядя в стальные глаза эльфа, потому что иначе он понял бы всё, а этого никак нельзя было допустить. Не его вина в том, что избранница оказалась проклятой падшей женщиной, недостойной любви, трусихой, которой не хватило сил сказать о себе правду, потому что слишком грязной и отвратительной та была. Но силы найти нужно, чтобы окончательно отрезать Хэллону дорогу к себе, убить в остроухом упрямце желание ждать того, чего не случится никогда. Пусть лучше презирает её, обходит стороной, потому что так будет легче. Обоим. Вот только где их взять, эти самые силы?.. У каких богов просить помощи? Своего Стейна уже давно перестала понимать, эльфийские до сих пор были чужими. Да и какое дело всевозможным богам до неё? У них хватает своих божественных проблем, иначе не допускали бы того, что творится на земле. — Ты напрасно пришла сюда одна, Стейна, — негромко прозвучало рядом, и женщина вздрогнула и резко обернулась, встречаясь взглядом с Хэллоном, по-эльфийски бесшумно подошедшим совсем близко. — Это опасно, саги иногда появляются и тут. — Ты говорил, что для них здесь слишком светло, — сказала она совсем не то, что хотела. — Это так. Но голод побеждает страх. Даже у саги, — так же негромко и мягко пояснил эльф. — Не стоит рисковать без нужды. — Я хотела... побыть одна, — это уже была почти правда. Почти. — А в комнате это невозможно. — Понимаю, — кивнул Хэллон, внимательно глядя в глаза женщины, за которую собирался бороться до конца, даже если соперник — её прошлое. — Но разве можно сбежать от себя? — О чем ты? — поднимаясь с камня и поправляя подол платья, спросила Стейна, прекрасно понимая, что именно эльф имеет в виду. — Оставшись один, я надеялся, что смерть врагов сумеет исцелить, а их кровь погасит боль. Я убивал, отдавшись ненависти, и не сразу понял, что на самом деле только глубже увязал. Это как болото, Стейна. Угодив в трясину, не стоит барахтаться, надеясь выбраться, так только скорее утонешь. — И что же тогда делать? Тонуть медленно? — Нет. Ждать того, кто окажется рядом и протянет руку, — теперь эльф стоял совсем близко, — только так можно спастись. — Или утащить на дно и его... — еле слышно пробормотала Стейна, — особенно если трясина — это ты сам. — Она глубоко вздохнула, собираясь с силами, а потом подняла голову, посмотрела прямо в глаза Хэллона и сухо начала: — Вчера я сказала тебе неправду. Я не могу соединить свою жизнь с твоей не потому, что не хочу этого. Ты не ошибся в том, что касалось наших сердец и душ, но... Твои — это чистая вода, мои — гнилое болото, их нельзя смешивать, Хэллон. Падшая женщина не имеет права касаться чистого мужчины. — Вот как? — приподнял бровь эльф. — Но какое отношение это имеет к тебе? — он задал вопрос, уже поняв, к чему она клонит. Знал, что Стейне будет очень сложно ответить, но это должно прозвучать: гнилой зуб рано или поздно придется вырвать, как бы больно ни было. Это необходимо. — Прямое, — так же сухо ответила женщина, — я... осквернила ложе. Добровольно отдалась человеку, убившему моего мужа. — Добровольно? Ты настолько желала его, что не стала ждать, пока остынет тело мужа? — вопрос прозвучал жестко, но иначе было нельзя. — Я не могу... — Стейна всё же опустила голову, ощущая, как вновь пылает от стыда лицо, — не хочу... не могу об этом с тобой. Тебе достаточно знать, что я проклята, недостойна того, что ты предложил. — Ты не ответила, — эльф осторожно взял руку Стейны в свои, ощутил, как сильно дрожат её пальцы, и слегка их сжал. — У падших женщин не бывает чистых душ, а женщины, которых взяли насильно — невиновны. Падшая не закроет собой чужого сына, не думая о том, что смерть стоит совсем рядом и уже занесла меч. Так не бывает, таэми. — Таэми?.. — Стейна невольно вздрогнула, услышав слово, значение которого уже знала. — Разве могу я быть... — Ты уже стала ею, — Хэллон осторожно привлек Стейну к себе, молясь всем богам, чтобы она наконец-то произнесла вслух то, из-за чего отказала ему вчера и пришла в эту пещеру сегодня. — У таэми не бывает тайн друг от друга. Тайны — это тьма, а любовь — свет. Так учит Таэлиан. Твой сын и Эрианель это уже поняли, а ты?.. — Я надеялась, что он не тронет Рольфа... — глухо заговорила женщина, уткнувшись лицом в грудь эльфа. — Он не пережил бы позора... я знаю своего сына. Я ничего больше не могла предложить, кроме... — Тела. Не души и не сердца, — закончил за неё эльф. — И столько лет ты караешь себя за то, в чем невиновна? — Не я. Бог... — Твой бог слеп и глух, если считает подобных тебе женщин падшими! — резко бросил Хэллон. — Забудь о нем и о том, что говорили тебе ваши священники. Всё это ложь. Твой муж не сумел защитить тебя и сына, враг оказался сильнее, так почему ты винишь себя в том, чего невозможно было избежать?! Падшей ты стала бы, если бы пожелала врага, отдавалась ему за спиной мужа, полюбила его всем сердцем. Тогда я согласился бы с твоими священниками, но ведь всего этого не было! — Но разве не противно тебе касаться женщины, которая... которую... — договорить Стейна не смогла. Впервые за многие годы по её щекам потекли слезы, обожгли и заставили замолчать. — А должно?.. — рука эльфа легла на волосы Стейны, легко скользнула по ним. — В твоем теле живет душа элари. — Элари? Кто это? — Воительницы Элатиэль, они не знают страха и готовы отдать всё, спасая невиновных: тело, душу, жизнь. Ты сделала это дважды: спасла Рольфа тогда и совсем недавно — тех солдат, имен которых я не знаю. Душа элари никогда не поселится в оскверненном похотью теле, Стейна, так что... — Но даже если ты прав, если я действительно невиновна, мое тело... оно... я не могу разделить с тобой ложе, — отстраняясь от эльфа, произнесла женщина. — Не хочешь или не можешь? — он осторожно приподнял её голову за подбородок, не позволяя отвести взгляд. — Не могу, — совсем тихо обронила Стейна, словно сознаваясь в страшном грехе. — Таэлиан соединил твоего сына и Эрианеля, хоть совсем недавно один из них яростно ненавидел людей, а второй никогда не касался другого мужчины, — по губам Хэллона скользнула мимолетная улыбка. — Разве не сложнее это было, чем вернуть тебе то, что на самом деле никуда не делось? Страх и вина держат твое тело в оковах, с виной мы покончили сегодня, а страх уйдет сам. И я клянусь Таэлианом, что не коснусь тебя до тех пор, пока ты сама не пожелаешь меня. — А если этого не случится никогда? Зачем тебе женщина, не способная быть... женщиной? — Таэми, я уже давно не пылкий юноша, для которого услада плоти необходима как воздух. И это обязательно случится, даже скорее, чем ты думаешь. К ложу можно идти по-разному, мы пойдем медленно, — Хэллон, сам того не зная, дословно повторил то, что когда-то Эрианель сказал Рольфу. — И начнем с того, что ты переселишься ко мне. Моя комната совсем небольшая, но нам хватит. Если, конечно, ты этого хочешь, Стейна. Вместо ответа женщина тесно прижалась к эльфу, снова пряча лицо у него на груди, а Хэллон гладил ее по золотистым волосам и улыбался. У него получилось пробиться к Стейне, не выдавая Рольфа, которому дал слово сохранить разговор в тайне. И пусть спать на одном ложе и не касаться любимой будет невероятно сложно, но... Таэлиан поможет обуздать собственные желания и выдержать испытание любовью. А наградой станет ночь, соединяющая тела так же, как уже соединились души. В том, что это случится очень скоро, Хэллон был так же уверен, как и в том, что Стейна любит его.

***

— С Рольфом я поговорю сам, — сказал Хэллон, открывая дверь своей комнаты и пропуская Стейну вперед, а затем занося её небогатые пожитки. — А если он... — всё ещё сомневаясь в правильности принятого решения, начала Стейна, — будет против? — С чего бы это? — ответил вопросом эльф. — Своим сердцем, душой и телом можешь распоряжаться только ты сама. К тому же я уверен, что Рольф возражать не будет. Любой хороший сын желает, чтобы его мать была счастлива. Не думаю, что в этом мы сильно отличаемся. — И всё же... — женщина повернулась к Хэллону и заглянула в глаза, — а вдруг?.. — Никаких «вдруг», таэми. Твой сын уже давно не малыш, нуждающийся в материнской груди. Он мужчина. К тому же у него есть семья. Пусть не такая, к которой привыкли люди, но семья: супруг и сын. Рольф не страдает от холода одиноких ночей, так почему должен противиться тому, что и ты больше не будешь одна? — Твои бы слова, да Богу в уши, — вздохнула Стейна и скользнула взглядом по своему новому дому. Комната Хэллона оказалась такой же крохотной, как жилище Рольфа и Эрианеля, но в ней имелся небольшой очаг, где можно было готовить еду. У стены располагалось достаточно широкое ложе, глянув на которое, Стейна невольно опустила глаза и смутилась. — Первые ночи мы проведем под разными одеялами, — сказал Хэллон, верно поняв состояние женщины. — Не думай о том, что будет, таэми, и страх исчезнет из твоего сердца. А вещи можно положить сюда, — он указал на деревянный сундук, стоящий рядом с ложем, — здесь хватит места. — Как скажешь, — глубоко вздохнув, Стейна взяла из рук эльфа узелок с одеждой и решительно шагнула к сундуку. Открыла его, ощущая до сих пор не исчезнувший запах ели, из которой он был сделан. Невольно улыбнулась, вспоминая, как любила гулять с тогда ещё совсем маленьким Рольфом в тени огромных елей, росших неподалеку от замка. — Как пахнет... — обронила негромко, но Хэллон услышал, подошел ближе, коснулся пальцами внутренней стороны крышки и сказал: — Неудивительно. Его наши мастера сделали совсем недавно, мой прежний... сгорел вместе с шатром. Видишь, он почти пуст, так что твоим вещам есть, где разместиться, — тут же сменил он тему, не желая глубже погружаться в недавнее горькое прошлое. — Ты позволишь приводить сюда Айдена? — осторожно укладывая платья в пустующую часть сундука, спросила Стейна. — Таэми, мой шатер, — эльф иронично улыбнулся, обводя взглядом комнату, — твой. У нас супруги делят не только тела и души, каждый приносит в шатер свои вещи сразу после обряда, и всё становится общим: посуда, одеяла, шкуры добытых зверей. Правда, в шатер только соединившейся пары нельзя входить, если они тебя не позвали, в остальном же никаких запретов нет. Айден — сын твоего сына, он может приходить к нам в любое время и даже оставаться тут на ночь. — Тогда тебе придется раздобыть для него колыбель, — Стейна улыбнулась, вспоминая о так неожиданно обретенном внуке. — Верно, — согласно кивнул головой Хэллон, добавив про себя: «И не только для него. Нашим детям она тоже пригодится». — Знаешь, что делали супруги, войдя в шатер после обряда? — спросил он вслух, видя, что Стейна закрывает крышку сундука. — Нет, — женщина всё же сумела посмотреть ему в глаза, — у нас после обряда начинался свадебный пир, а потом... супругов провожали в спальню под благословение всех собравшихся. — Пир? Оказывается, между нашими народами гораздо больше общего, чем кажется, — усмехнулся Хэллон и, взяв руку Стейны, переплёл их пальцы. — Первое, что делают молодые супруги у нас — вместе разжигают новый очаг и готовят малис. Это не совсем пир, но всё же... — И правда, — скрыть облегчение у женщины не получилось. Несмотря на все заверения Хэллона, она всё ещё опасалась, что эльф потребует у нее исполнения супружеских обязанностей, как только дверь его комнаты закроется за ними. — Но у нас не было обряда... — Верховный проведет его после того, как мы станем... едины во всем, — пояснил Хэллон, — пока же я прошу тебя надеть это, — он вытащил из-под рубашки искусно вырезанный из дерева небольшой амулет, изображавший летящего лебедя. — Это символ таэми. Ты же знаешь, что лебеди любят только один раз. Так и таэми — слив души однажды, не разлучаются до смерти. — Это... принадлежало твоей жене? — не могла не спросить Стейна, проводя кончиками пальцев по фигурке птицы. — Нет. Матери. Она отдала мне его перед тем, как Азавар призвал её, — сухо пояснил Хэллон. — Она и отец были настоящие таэми, после его смерти она не пожелала другого мужчины и одна заботилась обо мне и моих сестрах. Нас было четверо, Стейна. — Твоего отца убили люди? — Не совсем, — теперь усмешка эльфа стала невеселой, — наши кланы тоже... воюют. За женщин, за богатые дичью леса, за чистые и целебные воды. Вернее, воевали. Общий враг оставил наши распри в прошлом, как и почти всех нас. В том бою отец сумел защитить свою жену и детей, но сам получил слишком много ран, маги не смогли спасти его. — Мне жаль, — женщина несмело положила руку на плечо эльфа, — ты помнишь его? — Смутно. Когда это случилось, мне было немногим больше, чем Айдену. Так ты позволишь? — Хэллон указал взглядом на амулет и замолчал, ожидая ответа. И снова Стейна ответила без слов, потому что не нашла нужных. Она молча кивнула и опустила голову, ощутила легкие прикосновения к волосам, а потом амулет оказался у нее на шее. — Его носят под одеждой, — негромко сказал Хэллон, — на груди. И не снимают, пока живы. Или как мать... чтобы передать сыну или дочери. Мать хотела, чтобы он остался в нашем роду, потому и выбрала меня. Стейна слушала молча, а потом сделала так, как говорил Хэллон: спрятала амулет под одеждой, чувствуя совсем не холодное прикосновение дерева. Это было странно, но спросить эльфа женщина не решилась. Равно как и не осмелилась задать ему ещё один, навязчиво крутившийся в голове вопрос: кем была его жена и почему Хэллон не счел её достойной амулета. — Теперь очаг и малис, — улыбнулся, подбадривая Стейну, эльф, — ты умеешь разжигать огонь? — Нет, — покачала головой женщина, — у нас этим занимались слуги, и даже на войне костры складывали мужчины. — Отлично! — прозвучало совсем не то, что ожидала услышать Стейна. — Самое время научить тебя, таэми, потому что наши женщины обращаются с огнем ничуть не хуже мужчин. Готова? — он протянул ей руку, а потом повел к очагу, возле которого были аккуратно сложены дрова и куски коры. — Не бойся, это несложно. Разжечь костер может даже малыш, так что... И это действительно оказалось не сложно и не страшно. Совсем скоро Стейна забыла о своих опасениях и, внимательно слушая Хэллона, складывала дрова и кору так, как он показывал; после безуспешно пыталась высечь искру из двух странных камней, которые эльф достал из небольшого кожаного мешочка, висящего на поясе. В конце концов огонь разжег он сам, поясняя Стейне, как нужно это делать. И когда пламя, поначалу крохотное и слабое, осветило комнату, женщина ощутила, как внутри нее становится светлее и теплее. Ей даже показалось, что лед, сковывавший тело столько лет, начинает потихоньку таять, но, боясь сглазить, Стейна заставила себя не думать об этом. Тем более Хэллон уже принес в комнату разделанную тушку саги, и наступило время приготовления первого совместного малиса, который, несмотря на опасения женщины, оказался невероятно вкусным. ... — Да хранит твой сон Ноэль, таэми, — ложась с краю и укрываясь одеялом, которое до этого лежало в сундуке, произнес Хэллон. — Пусть он будет глубоким, сладким и светлым. — И твой, — всё ещё не веря, что впервые за столько лет лежит в одной постели с мужчиной, ответила Стейна, поворачиваясь к эльфу спиной и поплотнее закутываясь в одеяло. Сейчас она уже окончательно поверила в то, что клятву Хэллон сдержит, и только одно не давало покоя: а действительно ли она хочет этого?..