Кленовый лист

— Вот как? — произнес Рольф спустя несколько мгновений, показавшихся Эрианелю слишком длинными. — Да, — сглотнув, ответил эльф, не поднимая головы, опасаясь прочесть в синих глазах ненависть. — Теперь... ты прогонишь меня? — За что? За правду не карают, во всяком случае — я, — Рольф отложил ложку, — ты до сих пор жалеешь, что промахнулся? — Нет, — не сразу ответил Эрианель, ожидавший подобного вопроса, — если бы ты умер, а потом меня поймали... — Да уж, — хмыкнул Валенберг, почему-то не очень удивленный этим признанием. С какой бы еще радости эльф околачивался около вражеского лагеря, как не с целью довести начатое до конца. — Почему же ты не убил меня потом? В первую ночь в шатре? — Я хотел, — снова после паузы выдавил Эрианель, — твой меч лежал так близко... — Но не убил. Почему, Эри? — Чтобы не стать злом, как... — Как я? — с горькой иронией спросил Рольф. — Как люди. — Но я тоже человек, а значит — такое же зло, я убивал твоих сородичей, — жестко добавил Валенберг, желая расставить все точки над «и» сейчас. — Ты давал клятву верности своему королю и не мог нарушить слова, — наконец-то поднимая голову и глядя в глаза Рольфа, произнес Эрианель, — наши боги карают клятвопреступников, превращая в змей, похожих на ядовитых, но безвредных. Их принимают за ядовитых и убивают. Если бы ты был злом, не отнял бы меня у... Бреки. — Так может, я сам хотел тебя, потому и... — Неправда, — на губах эльфа снова появилась улыбка, — если бы хотел — сделал в первую же ночь. — У меня болело плечо, — привел Рольф железный, на его взгляд, аргумент. — Оно уже давно зажило, но ты не трогаешь меня, — Эрианель продолжал улыбаться, — даже смотришь на меня по-другому, не так, как смотрел Бреки и остальные. — Разве? — Да. А еще ты говоришь мне вещи, которые можно доверить только другу, — теперь эльф стал серьезен, — а зло... оно никогда не поступило бы так, не поставило себя под удар. — Ладно, умник, — не подыскав достойного аргумента, Рольф протянул руку и взлохматил волосы эльфа, впервые коснувшись его — невольные касания при езде на лошади в расчет не брались. Уже дотронувшись до рыжих прядей, Валенберг подумал, что зря сделал это — сейчас Эрианель испуганно отшатнется и снова заледенеет, но... Ничего подобного не случилось. Эльф только смущенно фыркнул, смешно сморщив нос, а потом сказал: — Я больше не хочу твоей смерти, Рольф, клянусь Элатиэль. Услышав имя богини, которой был посвящен эльф, Валенберг понял: эта клятва — не пустые слова. И почему-то на сердце полегчало, хоть уже давно чувствовал — отношение пленника стало совсем другим, ушла настороженность и ненависть, которая смотрела раньше из зеленых глаз, обжигая и заставляя постоянно быть настороже. — Вот и славно, — улыбнулся Рольф, — а как домой приедем, первым делом на озеро пойдем. Знал бы ты, как я хочу наконец-то вымыться по-настоящему. Думаешь, не чую, как от меня несет? А поделать ничего не могу, здесь же негде толком помыться. Эх, да что там, — махнул рукой Валенберг. — А что скажет твоя жена, когда увидит меня? — решив, что тема со стрелой теперь окончательно закрыта, спросил Эрианель, собирая с импровизированного стола грязную посуду. — Думаю, ты ей понравишься, — устраиваясь удобнее, сказал Рольф, — Аса любит всё красивое... Она меня давно просила толкового садовника найти, чтобы цветы вырастил и всё такое. А я никак не мог, а теперь вот... Эрианель отметил слово «красивое». Слышать это было почему-то приятно, знать, что Рольф считает его красивым. Это было странно и даже немного пугало. Какое ему дело, до мнения человека? Решив заняться чем-то полезным, эльф вышел из шатра, прихватив посуду и кувшин с водой, и принялся мыть посуду — негоже оставлять её грязной. Но отмывая до блеска котелок, он продолжал думать о словах Рольфа и... о том кратком прикосновении к волосам. Оно снова вызвало странные ощущения, природу которых Эрианель понять не мог, но был уверен в одном — ничего подобного ранее он не чувствовал. Никогда. Но хотел бы пережить такое еще не раз. Вернувшись в шатер, он увидел, что Рольф по-прежнему сидит, глядя на почти погасшие угли, и думает о чем-то своем. Скорее всего, о жене — решил Эрианель, уже успевший понять, что супругу барон любит по-настоящему, раз даже согласился прибегнуть к помощи магии, чтобы подарить ей ребенка. Нужно будет сделать всё возможное, чтобы мечта Рольфа исполнилась, потому что если кто из людей заслуживает дара отцовства — так это он. И тут же Эрианель поймал себя на мысли, что за всё это время ни разу не вспомнил о своём несостоявшемся супруге, более того — испытал облегчение от того, что брак этот, устроенный братом и благословленный Верховным, разрушила война. Всякий раз, вспоминая о Моране, Эрианель вздрагивал, словно от холода, и внутренне сжимался — слишком чужим был избранный братом спутник жизни. Может, из-за возраста, а может потому, что никогда прежде они не виделись, не знали друг друга совершенно. Но и когда познакомились — ближе не стали. Эрианель терялся под холодным взглядом Морана, отвечал на вопросы невпопад, и вообще понятия не имел — о чем с ним говорить? Будущий муж смотрел на Эрианеля, как на мальчишку, не достигшего еще совершеннолетия, высокомерная снисходительность скользила во взгляде и слышалась в словах. И даже прикосновения... они тоже были холодными, не вызывали отклика, не волновали, скорее — наоборот. Хотелось вырвать руку из сухих длинных пальцев, отвернуться от холодных губ, а то и вовсе сбежать подальше от того, с кем придется делить своё тело. На мгновение Эрианель представил на месте Морана Рольфа и... ощутил, как вспыхнули щеки, а сердце заколотилось чаще. Боги, почему человек вызывает в нем такое? Неужели Таэлиан решил подшутить и... одарил любовью к врагу? Нет-нет, глупости, какая же это любовь? Просто... Рольф уже не раз спасал его и вообще оказался совершенно непохожим на остальных людей, потому и нет к нему ненависти. Это пояснение показалось Эрианелю очень даже разумным, эльф облегченно вздохнул, положил посуду в вещевой мешок продолжавшего молча сидеть Рольфа и направился к своей походной постели. Отдохнуть было важно — завтра с рассветом им снова предстоит долгий путь. — Спокойной ночи, Эри, — негромко и мягко прозвучало за спиной. — Да хранит тебя Ноэль, — ответил на эльфийский манер Эрианель и добавил, предупреждая вопрос: — Это Богиня ночи, Рольф. — Ясно, — по голосу было понятно, что Валенберг улыбается, а потом эльф услышал, как тот тот поднялся на ноги: — Спи, я скоро. Допытываться, куда именно направился Рольф, Эрианель не стал — не его это дело, да и ясно же, куда нужно сходить после вкусного ужина и перед сном. Устроившись поудобнее, эльф закутался в одеяло и закрыл глаза, надеясь, что уставшее тело успеет отдохнуть — езда верхом никогда не была его любимым занятием.

***

Остаток пути до замка Валенберга прошел без приключений, если не считать мелкие подколки Бреки, на которые тот по-прежнему не скупился. Но Рольф делал вид, что не слышит ехидных замечаний и подначек, и точно так же поступал Эрианель — если не замечать докучливого лая мелкой собачонки, ей в конце концов надоест и она отстанет. Угрозой эльф больше Бреки не считал, был уверен, что тот не решится еще раз попытаться овладеть им насильно, да и Рольф постоянно был рядом. А еще каждую ночь Эрианель доставал из мешка завернутый в рубашку кленовый лист, целовал и шептал заклинания, чтобы листок не увядал, оставался живым, ведь если это получится, то можно будет попробовать одно из заклинаний и вырастить из листка дерево. Это возможно, если Элатиэль благословит своего слугу. Эрианелю очень хотелось, чтобы в саду Рольфа появился маленький клен, как символ того, что его собственная жизнь не кончилась, а просто проросла в другом месте. Если верить тому, что говорил Верховный — Элатиэль благоволит к тем, кто чист сердцем, чьи руки не обагрены кровью невинных, а разве не был он именно таким? То, что кленовый листок до сих пор оставался свежим, являлось хорошим знаком, а каждый промчавшийся день приближал их к дому. Покачиваясь в седле своего серого Ласси, так Эрианель назвал коня, эльф старался не смотреть по сторонам — слишком безрадостной была картина. Сгоревшие эльфийские леса давно остались позади, но и земля людей буквально кричала о том, что по ней промчалась раскаленными железными копытами война: опустевшие деревни, покосившиеся изгороди, которые некому поправить; худенькие дети, замотанные в какие-то тряпки; женщины, узнавшие что такое жадность чужих рук и слишком рано постаревшие. Смотреть на все это было тяжело, а потому Эрианель пониже опускал капюшон, чтобы видеть только кусок дороги и шею коня. Плащ с капюшоном Рольф купил ему после того, как в одной из деревень местные начали бросать в эльфа камни и выкрикивать проклятия. Валенберг помнил, как растерянность на лице Эрианеля быстро сменилась прежней ненавистью, а им обоим не оставалось ничего больше, кроме как поскорее убраться прочь. Не воевать же с крестьянами, вся вина которых в невежестве? Протягивая Эрианелю плащ, Рольф сказал: — Он не очень теплый, но, думаю, пока пойдет, а там домой приедем и подберем что получше. От ветра и дождя прикроет — и хорошо. — Я не буду снимать капюшон в деревнях, — принял подарок тот, и Валенберг кашлянул — все же догадался, зачем был куплен плащ. — Они ненавидят меня, потому что я — эльф, как я ненавидел тебя, потому что ты — человек, — продолжил Эрианель, — это не ранит, пока не превращается в летящий камень, — он поморщился, потирая плечо, в которое угодил булыжник. — Они просто невежи, — пробормотал Рольф, — ненавидят всех, у кого есть что пожрать и в кошельке звенит. Жаль, ехать быстрее не получается — дороги совсем никуда... И это была чистая правда. За три военных года дороги превратились в месиво, разбитое множеством телег и конских копыт. Приводить их в порядок было некому — мужчины воевали, а женщины еле тянули хозяйство. Потому теперь, когда то и дело срывались дожди, под ногами всадников образовалось целое море грязи, в которой лошади скользили и даже иногда падали. Скакать быстро — невозможно, потому и приходилось тащиться, почти засыпая в седле и заставляя себя проснуться, чтобы не свалиться в грязь. — В лесу никогда не бывает так грязно, — резонно заметил Эрианель, кутаясь в плащ и отмечая, что тот действительно теплый и добротный. — А оленям не нужны дороги, почему люди не ездят на оленях? — Эри, разве поднимет олень столько, сколько поднимает лошадь? — ответил вопросом Рольф. — Разве может нести рыцаря в доспехах и сражаться вместе с ним? Не может. Да и... Никогда мы не держали оленей, а молоко коровы дают. — Это те, большие и бурые? — уточнил эльф, вспоминая, что видел упомянутых Валенбергом животных. — Да, но не только бурые, у меня и черные есть, и белые, и пятнами, разные, — с тоской вспомнил Рольф о своей ферме, молоко с которой славилось далеко за пределами его земель. — Я запомню, — улыбнулся Эрианель, поглаживая коня по шее. За эти несколько дней Ласси успел здорово отъесться и уже не казался больным. Даже серая шерсть теперь блестела, что Рольф списывал на эльфийскую магию, которой Эрианель по ночам пользовал коня. Иначе кляча давным-давно бы копыта откинула — в этом барон был совершенно уверен. — А лошадей у тебя много? Ласси скучает... — Ты откуда это узнал? — усмехнулся Рольф. — Он сам сказал? — Да, — совершенно серьезно ответил Эрианель, — он — сын Элатиэль, а я учился понимать язык её детей. Ласси вырос там, где много лошадей, а потом их всех забрали для войны, а он был самым маленьким и потому хозяин не отдал его солдатам. И сейчас Ласси снова хочется бегать вместе с другими лошадьми... Так у тебя есть кони? — Были, — вздохнул Валенберг, вспоминая свои конюшни, — но есть ли сейчас — не знаю. Я три года не был дома, Эри. — Но скоро будешь, — улыбка эльфа погасла — он невольно вспомнил о том, что свой дом вряд ли когда-то увидит. — Мы будем, — поправил Рольф, а потом послал Ворона вперед — разведать, сохранилась ли еще тропа, позволяющая сильно сократить дорогу к замку.

***

Последние мили, разделяющие его и замок, Рольф промчался так быстро, как мог нагруженный поклажей Ворон. Эрианель незаметной тенью следовал за ним, не отвлекая разговорами. Эльф чувствовал, что разум и сердце барона летят впереди него самого и уже находятся там — рядом с женщиной, которую он так любит. Эрианель не раз и не два слышал, как по ночам Рольф произносит её имя, как срываются с его губ стоны, говорящие о том, что сон — сладок и горяч. И теперь до осуществления снов оставалось совсем немного. Стремясь не отстать от хозяина, эльф пришпоривал Ласси, наклонялся к уху коня и просил бежать быстрее. И, казалось, серый понимал, потому что к воротам замка они с Рольфом подъехали одновременно. Похоже, слуги издали заметили приближение всадников и не просто заметили, а и узнали своего господина, потому что ворота распахнулись тут же. Спешиваясь, Рольф пытался охватить взглядом всё сразу, понять — как сильно война ударила по его замку. Пока что всё вроде было на местах, правда не появилось новых построек, но это не беда. — Хозяин, вы вернулись! — на глазах старого конюха блестели слезы. — Слава Богу! — Как видишь, Пол, — вспоминая, как звали слугу, ответил Рольф и тут же спросил: — Где хозяйка? — У себя, где ж ей еще быть, — сообщил старик, принимая поводья у Рольфа и только сейчас замечая так же спешившегося Эрианеля: — Вы пленника привезли? — Садовника, — поправил Валенберг, — позаботься о наших лошадях. Идем, Эри, — бросил эльфу и быстро пошагал к двери. Желание как можно скорее увидеть, обнять и поцеловать Асу гнало барона вперед быстрее, чем лесной пожар зверей и птиц. Эрианель едва поспевал за перешагивающим через две-три ступеньки Рольфом и пытался представить — какая она, женщина, пленившая хозяина. Образ не складывался — слишком мало знал эльф о Асе Валенберг, но думал, что она не может оказаться некрасивой или злой — такую Рольф не любил бы. Стучать в спальню жены барон не стал — рванул дверь на себя и замер на пороге, увидев сидящую у окна с вышиванием в руках жену. Светлые волосы Асы были покрыты белым чепцом, и даже с порога Рольф ощущал исходящий от неё запах — тот самый цветочный аромат, которым пахли её письма. — Аса! — выдохнул он, увидел, что она поднимается, порывисто шагнул вперед, желая поскорее обнять, и... замер на месте, словно споткнувшись. Стройную фигуру супруги портил безобразно большой живот. Аса была беременна. — Ты?! Кто?.. — взревел он, хватаясь за рукоять меча. Вытащить оружие не позволила тонкая, но сильная рука эльфа. Эрианель вцепился в пальцы Рольфа, понимая, что сейчас, в ослепившей и оглушившей его ярости, барон может совершить то, что нельзя будет поправить никогда. Да и разве можно убивать нерожденного? Большего греха и представить нельзя. Нельзя было допустить, чтобы это случилось. — Рольф! — на глазах женщины показались слезы и тут же потекли по располневшим щекам. — Прошу тебя... я не виновата... я все поясню, только дай мне сказать... Умоляю... — искаженное плачем лицо было совсем не таким, каким помнил Рольф, да и беременность оставила на лице Асы уродующие коричневые пятна. — Ну... говори... — тяжело, чуть ли не слогам, выдавил Валенберг, чувствуя, как сжимают руку прохладные пальцы Эрианеля. — Наедине, — всхлипнула Аса, указывая взглядом на эльфа. — Ты уже обязана ему жизнью, — процедил Рольф, — если тебе есть что сказать — говори, а потом — собирай вещи и убирайся прочь. Ты осквернила ложе, Аса, завтра же я потребую у священника развода. — Хорошо... пусть твой слуга остается, — пролепетала баронесса, — ты позволишь мне сесть? — Да, — ощущая, как внутри разрастается странная и пугающая пустота, сказал Рольф, убрал руку с меча, а потом шагнул к стене, оперся о неё спиной и скрестил руки на груди: — Говори.