— Говорят, ты хорошо разбираешься в травах? — вопрос был задан мягко и вкрадчиво, а голубые глаза женщины смотрели на эльфа очень внимательно.
— Да, госпожа, — Эрианель отложил в сторону семена, которые перебирал, и поднялся, — чем я могу вам помочь?
— Ты уже помог, когда... — Аса опустила взгляд, смяла в руке край платья, — не знаю, кто справился бы лучше. Повитухи не владеют магией, а без неё...
— Вы выжили бы в любом случае, — сухо сообщил эльф, — так какие травы вам нужны, госпожа?
— Ты... наверное, презираешь меня, как и Рольф? — прямо спросила Аса, удивив Эрианеля. — И точно так же не веришь, что я не виновата?
— Я всего лишь садовник и целитель, — пожал плечами эльф, — такой же слуга, как ваши горничные.
— Неправда, и ты сам это знаешь. Сколько времени Рольф провел с тобой и со мной после возвращения? Похоже, ты теперь значишь для него куда больше, — женщина говорила как можно мягче, осторожно подбирала слова, а по бледным щекам полз румянец. — Но это неважно... Я знаю, что Рольф собирается сделать, как только я снова стану чистой, и... пришла просить тебя о помощи.
— Меня? — искренне изумился эльф.
— Ты — колдун, целитель... ты умеешь варить разные зелья. Сделай такое, чтобы я выпила его и заснула... навсегда, — еле слышно произнесла Аса, не пытаясь вытереть заструившиеся по щекам слезы.
— Что? — Эрианель даже шаг назад сделал, услышав это. — Вы хотите, чтобы я помог вам умереть? Но зачем?
— А ты смог бы жить, если бы тот, кого ты любил, проклял тебя и прогнал, возненавидел за то, в чем ты не виновен? — всхлипнула Аса. — Куда пошел бы ты, опозоренный и отвергнутый? Разве не стал бы искать смерти?
— Я... Азавар запрещает убивать себя, — теряясь при виде плачущей хозяйки, произнес эльф. — Нельзя гневить бога.
— Какое мне дело до бога! — воскликнула баронесса. — Да и есть ли он? Зачем допускает, чтобы тех, кто исполняет его волю, обманывали и лишали чести, опоив сонным зельем? Разве бог позволил бы чужому семени прорасти в моем чреве? Скажи мне, целитель!
— Я не священник, да и боги мои — другие, госпожа. Простите, но у меня много дел, и если...
— Стой! — Аса схватила собирающегося развернуться эльфа за руку. — Неужели у тебя нет сердца!
— Я могу приготовить отвар, успокаивающий и придающий сил, — мягко высвобождая руку, сказал Эрианель, — это поможет вам.
— Глумишься? — горько усмехнулась женщина. — Зачем мне покой, если здесь, — ладонь Асы легла на грудь, — все кровоточит и не дает дышать? Я люблю Рольфа как и прежде, и не смогу жить после того, как он прогонит меня.
— Мне жаль, но...
— А... хотя бы поговорить с ним ты можешь? Меня он не хочет видеть и слышать, целый день бродит по полям или сидит тут, с тобой.
— А ночь? Разве не мирит она тех, кто ссорился днем? — прямо глядя на заплаканное лицо женщины, спросил Эрианель.
— А ночью он запирает дверь изнутри, — опуская голову, ответила Аса. — Я слышала, что есть зелья, смягчающие сердце мужчины и...
— Пробуждающие в нем плоть? — закончил Эрианель, понимая, о чем сейчас думает Аса.
— Да, но разве могу просить тебя о таком? Это ведь...
— Ложь, еще один грех, который боги не прощают. Нельзя ковать цепи для души и сердца, сажать в клетку волю.
— И какой из грехов больше? — вытирая глаза, спросила Аса.
— Неважно. Я не могу сделать того, чего вы хотите, госпожа, — твердо заявил эльф, ставя точку в разговоре.
— Что ж... — женщина вздохнула, — извини, что украла у тебя столько времени.
— Не страшно, — провожая баронессу взглядом, сказал Эринаель, думая о том, стоит ли рассказывать Рольфу об этом визите.
В последние дни Валенберг был мрачен и когда приходил в дом эльфа — молча сидел, глядя в окно и думая о чем-то своем. Не говорил ни слова, а в синих глазах плавали тяжелые тени. Эрианелю было жаль своего господина, а теперь и Аса... Отчаяние женщины чувствовалось очень остро, нельзя было не заметить, как ей плохо, но вот помочь — сложно. Практически невозможно.
Даже если нарушить запреты и сделать зелье, которое вернет Рольфа в спальню Асы, спасет ли это обоих? Разве можно строить что-то на лжи? И кроме того... было еще кое-что, в чем Эрианель никогда не признался бы никому, кроме Таэлиана, которому горячо молился каждый вечер, моля избавить от незаметно родившейся в сердце любви к Рольфу.
Почему и когда это случилось, эльф не знал. Почему сердце, молчавшее столько лет, вдруг заговорило сбивчивым шепотом влюбленного? Почему избрало оно того, кто никогда не ответит взаимностью? Никогда не прикоснется, не обнимет, не поцелует и не...
Таэлиан молчал. Бог любви вообще был немногословен, предпочитая словам действие. С каждым днем Эрианелю было всё сложнее спокойно разговаривать с Рольфом. Безумное желание признаться барону и предложить в дар своё сердце и тело становилось особенно сильным в те минуты, когда Рольф сидел так близко. Удерживать себя в руках стоило неимоверных усилий, а ночи превратились в пытку.
Пробудившееся так не вовремя тело не желало мириться с одиночеством, и Эрианель успел по достоинству оценить такое отличие человеческого жилища от эльфийских шатров, как толстые каменные стены. Они не пропускали звуки, и стоны, вырывающиеся из груди в самые сладкие моменты, слышали только смятые простыни и цветы, стоявшие на подоконнике.
И так часто возникал перед глазами тот день, когда он впервые прикоснулся к плоти Рольфа, выполняя своё обещание проверить, может ли барон иметь детей. Тогда ему удалось не показать, насколько сложно это оказалось — прикасаться как целитель к тому, чего так хотелось коснуться совсем иначе.
В становящихся всё откровеннее мечтах, Эрианель видел, как нежно проводит по плоти Рольфа пальцами, а потом наклоняется и касается её губами. Смелость собственных фантазий заставляла сердце колотиться так сильно, как билась попавшая в шатер птица. Чувствуя, как вспыхивают щеки, эльф представлял, как Рольф притягивает его к себе и целует: по-настоящему, глубоко и жадно, как нетерпеливо срывает с него одежду, а потом...
А потом приходилось возвращаться, приводить себя в порядок и напоминать о том, что ничего подобного на самом деле не произойдет. Никогда. Даже если барон действительно разведется с Асой, он никогда не посмотрит на своего садовника так, как хочется Эрианелю, не прикоснется, не поцелует и не...
Но не мечтать не получалось.
***
— Ты на самом деле хочешь, чтобы... я ушла? — Аса вошла в кабинет Рольфа без стука, остановилась около стола, за которым барон сидел, и замерла, ожидая ответа.
— Я не помню, чтобы приглашал тебя сюда, — отодвигая документ, который читал, сказал Валенберг.
— Когда-то ты сказал, что этот замок... наш, — грустно улыбнулась женщина, — разве должна я стучать в своем доме?
— Кое-что изменилось, не находишь? — ответил вопросом Рольф, обращая внимание на то, что Аса сильно похудела за прошедшее с родов время и сейчас была такой же, как раньше. Почти.
— Да. Но кое-что — нет. Я по-прежнему люблю тебя.
— Аса... — предостерегающе поднял руку Рольф, — не стоит. Это ничего не исправит.
— Война... изменила тебя, — нервно стиснула пальцы баронесса, — раньше ты был добрее...
— А ты — чище, — резко бросил барон. — У алтаря ты поклялась хранить святость ложа или уже забыла?
— Но я не нарушала клятвы! — по щекам Асы потекли слезы. — И ты знаешь, что это так, но почему-то не хочешь... простить. Тем более сейчас, когда... — она запнулась, быстро смахнула слезы — барон успел увидеть, что кольцо снова было на своем законном месте. — Когда ребенка больше нет. Я понимаю, почему ты не хотел... не мог принять его, но теперь нужды в этом нет. Бог...
— Снова Бог? Сначала он тебя обрюхатил, а потом, увидев, что я не хочу называть своим чужого ребенка, решил убрать за собой?
— Рольф! Как ты...
— Могу? Как видишь, просто. Ты, права, Аса, война действительно изменила меня. Когда ты убиваешь эльфов только потому, что они — эльфы, это делает с тобой что-то, и ты уже не теряешься при виде женских слез.
— И становишься еретиком? — усмехнулась женщина. — Или это всё твой новый садовник, с которым ты проводишь куда больше времени, чем со мной?
— Эри тут ни при чем! — рыкнул Рольф, поднимаясь. — Или ты собралась донести за меня дознавателям? Так хочешь удержать? Какая же ты...
Договорить барону не дал хлесткий удар по щеке. Впервые в жизни Аса подняла руку на мужа, пощечина была чертовски болезненной и неожиданной.
— Убирайся, — процедил он, изумленно глядя на женщину.
— И не подумаю. Вышвырни меня! — не отводя взгляда, прошипела Аса.
— Думаешь, не посмею? — в два шага оказавшись рядом, Рольф схватил жену за руку, намереваясь вытолкать за дверь, но Аса подалась к нему и поцеловала так, как не целовала еще никогда — жадно, грубо, агрессивно, отчаянно.
Валенбрег опомнился, только когда в его спину вонзились ногти жены, которой он, злой и ненавидящий Асу едва ли не так же сильно, как желающий её, овладел прямо на столе, заваленном бумагами. Так они еще ни разу не занимались любовью — яростно, безумно, балансируя на грани боли и удовольствия, острого, как никогда.
— Уходи, — пробормотал барон, отворачиваясь от обнаженной, распластанной на столе женщины, — поговорим... потом.
— Ужин в восемь, — поднимаясь грациозно и медленно, улыбнулась Аса, — я прикажу приготовить то, что ты любишь.
— Аса... это... не... — с трудом подбирая слова и звеня пряжкой ремня, выдавил Рольф.
— Конечно, нет, — улыбнулась женщина, — это просто ужин. Как до войны.
Больше Аса не сказала ничего, пошла к двери, не одеваясь, оставив лохмотья платья на полу и частично на столе, а Рольф смотрел в спину жены и пытался убедить себя в том, что не совершил сейчас грандиозной глупости. Да и просто понять — как это случилось, он ведь не собирался даже разговаривать с Асой, не то, чтобы... Так в какой момент тело взяло верх над разумом? Или просто слишком давно он касался женщины? Потому и не смог оттолкнуть Асу? Или не захотел?
***
«Ребенка больше нет» — эти слова Асы продолжали кружить в голове Рольфа, пока он безуспешно пытался сосредоточиться на бумагах, часть из которых оказалась залита чернилами, случайно вывернутыми женой, так жадно отдававшейся ему. Даже сейчас в кабинете пахло Асой, и это мешало барону сосредоточиться. Или не это?
Ребенка нет. Никто не будет стоять между ними, напоминая о... проступке жены. Да и так ли виновна Аса, как ему хочется думать? Никогда раньше женщина не лгала ему, а значит — тот воин действительно был и... Чем отличалось от насилия то, что этот мужчина сделал с его женой? Разве давала Аса свое согласие на это? Нет. А значит, он, Рольф, отворачивается от женщины, с которой поступили так же, как Родбекер с его матерью. Карает Асу за то, в чем она... не виновата?..
Да, теперь их отношения уже не будут прежними, и прошлое никуда не исчезнет, но станет ли ему легче, если Аса действительно уйдет? Ненавидеть жену не получилось. Были злость, ревность, обида, но ненависти не было. А любовь? Она ведь никуда не делась, Рольф понял это, когда ответил на поцелуй Асы, когда срывал с жены платье, когда...
Ужин в восемь, как тогда, до войны. До того, как оба они стали другими, оставшись немного прежними. Теми, которые безумно любили друг друга и так хотели иметь детей... Так стоит ли продолжать бороться с собой? Не лучше ли попытаться начать всё с начала?..
