***
— Ты говорил, что жизнь во мне есть, — начал Рольф разговор о том, что уже давно не давало покоя. — Значит, я могу стать отцом? — Да, — кивнул Эрианель, не глядя на барона и мерно покачиваясь в седле. — Но я не знаю, когда это может случиться. Никто не знает, кроме богов, а они... — Ясно, — сморщился Валенберг, — а ты знаешь какое-то зелье, чтобы... посодействовало? — Нет, — негромко произнес эльф, после недолгой паузы, — но могу попробовать сварить что-то бодрящее. — Было бы здорово! Чем скорее Аса понесет от меня, там быстрее мы забудем прошлое. Знал бы ты, как я хочу подержать на руках своего сына! — Догадываюсь, — невесело улыбнулся эльф. — Я сделаю все, что в моих силах. — Вот, и еще я хочу, чтобы роды снова ты принимал, — вдохновенно продолжил барон, не видя, как побледнел Эрианель, как сильно стиснул он поводья. — Ты лучше любой повитухи! — Если это случится до того, как закончится год, я помогу твоей жене, если... — Погоди, ты что это, уйти от меня хочешь? — нахмурился Рольф. — Тебя обижает кто? Или не хватает чего? — Ты говорил, что я должен проработать год, — спокойно напомнил Эрианель барону, — а потом могу уйти. — Хм, и почему я думал, что тебе у меня хорошо? Что ты останешься и потом, когда год закончится? — Я не знаю, — пожал плечами Эрианель. — Но знаю, что хочу вернуться в клан... Там моё место. — Ну, ладно, давай не будет загадывать, а то мало ли, — решил сменить тему Рольф, — лучше прибавим ходу, пока не стемнело. И дальше они ехали молча, каждый погруженный в свои размышления. Радостные у барона, и похожие на осенние тучи — Эрианеля. В городе на двух мужчин действительно никто не обращал особого внимания. Капюшон скрывал острые уши, а в остальном эльф мало отличался от худенького юноши. Выбирая семена цветов на прилавке у пожилой торговки, он прикидывал, что и куда лучше будет посадить, откладывал те, которые собрался брать, а потом — осторожно опускал покупки в небольшой дорожный мешок. И все это — не говоря ни одного лишнего слова, то и дело ловя на себе вопросительный взгляд Рольфа и понимая, что выдает себя с головой. — А теперь мы с тобой в трактир заглянем, — подмигнул барон, взял Эрианеля под локоть, указывая дорогу, — перекусим и выпьем вина. Потом я Асе подарок выберу и домой. Согласен? — Как прикажешь, — равнодушно обронил эльф, следуя за бароном к деревянному трактиру, из трубы которого поднимался ароматный дым. — Ну, погоди, я все равно узнаю, что с тобой такое творится! — погрозил пальцем Рольф, открывая дверь и входя в чистое, пахнущее свежим хлебом и жареным мясом помещение. Подойдя к стойке, барон окликнул трактирщицу, стоявшую к нему спиной: — Эй, красотка... — и изумленно уставился на повернувшуюся женщину: — Мара?! — Я, ваша светлость, — улыбнулась она, поправляя сбившийся чепец. — Чего желаете? — Для начала узнать, каким ветром тебя занесло сюда? Почему вместо того, чтобы кормить меня, ты потчуешь всяких олухов? — ошеломленный неожиданной встречей со своей кухаркой, служившей в замке с самой его женитьбы, Рольф совершенно забыл о том, что голоден. — Ты чего из замка-то ушла? — Я... — женщина смутилась и отвела взгляд, — давно хотела в город перебраться... — Ага, а врать так и не научилась, — нахмурился Рольф, — вот что, давай-ка мне и моему садовнику свою лучшую похлебку и жареное мясо, а пока мы есть будем, ты и расскажешь, с какой радости бросить меня решила! — Я и правда давно хотела в город, — начала женщина, которую Валенберг заставил сесть за их стол. — А тут трактирщик искал себе помощницу, вот я... — Мара, я тебя обидел чем-то? Или платил мало? — не слушая женщину, спросил барон. — Нет, что вы, ваша светлость, — она снова опустила голову, — лучшего хозяина и желать нельзя. — Ага, потому ты и сбежала, что лучший? — прищурился Рольф. — Не умеешь врать — не берись. Что случилось на самом деле, Мара? Почему из всех слуг только Пол и остался? Женщина ответила не сразу — казалось, она борется сама с собой, Мара даже оглянулась по сторонам, словно ища поддержки, а потом шумно выдохнула, решаясь, и наклонилась ниже, заговорила почти шепотом: — Меня и других слуг... госпожа уволила. — Это еще почему? — изумленно уставился на Мару Рольф. — Мы слишком любили вас, ваша светлость, да и матушка ваша наказывала заботиться о вас, — женщина подбирала слова медленно и тяжело, — мы не смогли бы... врать. — Что? Ничего не понимаю... Врать? О чем ты, Мара?! — Госпожа не хотела, чтобы вы узнали, кто в замок наведывался и ночевать оставался... — Ты сейчас про того воина, который Асу опоил и поглумился? — сурово спросил Рольф. — Ты знаешь, кто это? — Воина? — переспросила Мара, поднимая на барона прямой и честный взгляд. — Талик Родберкер никогда воином не был. — Кто?.. — Талик... сын соседа вашего, который... — Мара запнулась, не в силах произнести фразу до конца, увидела, как вспухли желваки на щеках барона, как сжал Рольф руку, лежащую на столе, в кулак. — Как вы на войну уехали, он в гости захаживать стал, подарки привозил жене вашей... а потом... — Кто еще знает об этом? — Так все, кто служил в замке, — негромко произнесла женщина, — потому хозяйка нас и прогнала, пригрозила, что если кто рот откроет — висеть на шибенице, как вору. — Значит, никакого раненого солдата не было? — цедя каждое слово, произнес Рольф. — Был, ваша милость, и не один. Они часто в замок заходили, только дальше людской никого не пускали. Хозяйка приказывала кормить их, ночевать разрешала с нами, но в покои никто не входил, — Мара смяла в пальцах салфетку. — Видит Бог, не смогла я вам соврать... тут в кузнице работает Свани, он и помог мне в город перебраться. Его хозяйка еще раньше выгнала, когда отказался коня Родбекера подковать... Эрианель сидел молча, переводил внимательный взгляд с женщины на Рольфа и понимал, что сейчас может произойти что-то ужасное. Синие глаза барона стали почти черными, а побледневшие губы были плотно сжаты. Эльф не понимал, кто такой этот Талик, но догадался, что Рольф за что-то ненавидел его еще до войны. А это значило, что Аса не просто осквернила ложе, она отдалась... врагу. Проступок, который нельзя простить и оправдать. Измена в её самом гнусном, самом грязном виде. — Ты можешь повторить свои слова в храме? — глухо спросил барон. — Да, ваша светлость, и Свани может. — Вот еще что, мать моя... она в замке была? — При мне — не приезжала, — ответила Мара, — может потом, как прогнали меня. — Ясно, — Рольф тяжело поднялся, бросил на стол несколько монет рядом с нетронутой едой и сказал: — Спасибо, Мара. Пойдем в кузницу, Эри.***
Покидая кузницу после тяжелого разговора со Свани, который сказал Рольфу то же, что и Мара, барон представлял, как сжимает руки на горле ублюдка, лишившего его чести. Родбекер-младший, сын того, кто когда-то убил его отца и обесчестил мать. Аса не могла бы унизить мужа сильнее, даже если бы захотела. Она знала о том, что случилось со свекровью — от жены у Валенберга секретов не было, знала, кто убил отца Рольфа, и все равно совершила то, чему нет, и не может быть прощения. Отдавалась врагу. Понесла. Солгала. — Мы возвращаемся домой, Эри, — бросил барон эльфу, направляясь к конюшне за Вороном. — У меня уже есть подарок для Асы. Только боюсь, не по душе придется... Сука... — слово вырвалось само и упало на камни мостовой комком липкой грязи. — Стой! — Эрианель догнал барона, забежал вперед и положил обе руки на плечи. Капюшон с головы эльфа упал, но он не обратил на это внимания. — Не делай того, о чем пожалеешь! — Ты о чем? — словно не видя и не слыша, переспросил Валенберг. — Не обагряй клинок кровью женщины. Боги... — Плевал я на богов! — заорал Рольф, сильно стискивая кисти эльфа. — Нет их! Ни твоих, ни этого, — кивнул головой в сторону храма. — Прошу тебя, не кричи, — прошептал Эрианель, видя, что вокруг них уже собираются зеваки, — не надо... Не надо, чтобы слышали и видели твою боль. — И верно, — тяжело перевел дыхание Рольф, — ни к чему народ веселить. Идем. Отпустив руки эльфа, барон почти побежал к лошадям, вскочил в седло и Ворон, чувствуя ярость и гнев хозяина, вдруг взвился черной свечой, пронзительно заржал, а потом понесся к городским воротам так быстро, как только мог. Эрианель взобрался на Ласси, надеясь, что ему удастся догнать Рольфа и не позволить барону совершить того, что нельзя будет исправить.