Кленовый лист

— Готово, — процедил сквозь зубы высокий совершенно лысый эльф, протягивая Рольфу ошейник. — Спасибо, — ответил Валенберг, не испытывая на самом деле ни капли признательности. Мастер не скрывал своего пренебрежительного презрения к человеку. Оно сквозило в каждом взгляде, кривой усмешке, отрывистых фразах. Эльф взялся за подгонку только потому, что это был приказ Хэллона, которому они, его бывшие солдаты, до сих пор беспрекословно повиновались. — Оставь свою благодарность для тех, кто поверит в неё, — сужая глаза, сказал мастер, — и убирайся. Ты и так отнял слишком много моего времени. Кулаки Рольфа сжались сами, а с губ почти сорвалось ругательство. И только воспоминание о том, что Эри поручился за него, остановило занесенную для удара руку. Руку, на которую лысый мастер смотрел с полной яда усмешкой. Весь вид эльфа говорил: ну давай, человек, ударь. Покажи наконец, какой ты на самом деле. Выпусти на волю зло, которое ты напрасно пытаешься скрыть. «А вот хрен тебе», — подумал Рольф, почесал в затылке, якобы для этого руку и поднимал, а потом развернулся и пошел прочь, стремясь оказаться как можно дальше от мастера, не пожелавшего прикинуться доброжелательным хотя бы на мгновение. Впрочем, точно так же на него смотрел практически каждый встреченный эльф. Они его ненавидели, презирали, считали виновником всех своих бед и желали ему смерти, словно она могла повернуть время вспять. Если так пойдет и дальше, его хватит ненадолго, чужая ненависть отравит и без того непростое существование, встанет стеной между ним и Эрианелем, и может в конце концов навсегда разделить их. Рольф понимал, что иначе не могло и быть, но легче от этого не становилось. И осознание того, что бессилен что-то изменить, наваливалось на плечи гранитной глыбой, такой же тяжелой и серой, как потолок, нависающий над головой и, казалось, придавливающий к такому же серому камню коридоров. Это было невыносимо, и с этим нужно было что-то делать. Но что? Как доказать им всем, что он — не враг? Слова в данном случае совершенно бесполезны, в этом принц Арану был прав. Задумавшись, Рольф и сам не заметил, как заблудился, и вместо их с Эрианелем комнаты оказался в той, куда уже заходил сегодня с принцем. Ту, в которой было так много изувеченных и среди них — ослепленный юноша. Именно его изуродованное лицо, на которое упал взгляд, и вернуло Валенберга в реальность. Он резко остановился, собираясь развернуться и как можно быстрее покинуть это место, но встретился с глазами уже немолодой эльфийки, сидевшей рядом с юношей и кормившей его чем-то из котелка. Увидев Рольфа, женщина медленно поставила посудину на пол, а потом поднялась и шагнула к нему, прожигая взглядом: — Ты? Снова ты? Явился потешиться нашим горем? На слезы наши полюбоваться? — она наступала на Рольфа — страшная, растрепанная, с искаженным ненавистью лицом. — Ну так смотри! — закричала громко и яростно, указывая на слепого юношу. — Смотри, что вы сделали с моим сыном! Из-за таких, как ты, он никогда не увидит солнца! А может, мне вырвать твои бесстыжие глаза?! — эти слова, сочащиеся злобой, сопровождал сильный и хлесткий удар по щеке, защититься от которого Рольф не успел. Почувствовал, что ногти эльфийки раздирают кожу и по щеке течет кровь, увидел совсем близко ее полубезумные глаза и попятился, не пытаясь заслониться или ударить в ответ, не имея сил даже отвести глаз. — Может, тогда ты поймешь, что натворил? Почувствуешь тьму, в которой живет мой сын? Тьму, в которую ушли мои дочери, после того, как твои солдаты изнасиловали их, а потом распяли на деревьях? Отвечай, человек! — она снова ударила Рольфа по щеке, а вокруг них уже собрались почти все обитатели этой комнаты и смотрели на Валенберга с такой же ненавистью. Он понимал, что не стоит и пытаться урезонить женщину. Любое движение или даже слово будет воспринято, как агрессия, и эльфы его просто разорвут, вымещая на нем ненависть, которой отравили их люди. И он молчал, надеясь, что это успокоит эльфийку, отступал, пока не уперся спиной в стену, а женщина сорвала с пояса кинжал: — Сейчас ты узнаешь, что чувствовал мой сын, и пусть боги потом судят меня! — Успокойся, Налия, — холодный голос раздался из-за спин окруживших их эльфов, а потом толпа расступилась, давая дорогу магу с белыми волосами и тонкой усмешкой на губах. Морану. — Сердце человека тверже камня, из которого он был когда-то создан. Его не трогают наши слезы и боль, а наша кровь не разъедает его подобно кислоте. Твоя месть не научит человека ничему, только сделает злее. Опусти оружие и вернись к сыну, — говоря это, маг протянул руку в сторону эльфийки, и ту окружило зеленовато-голубое сияние. А через мгновение женщина тряхнула головой, словно просыпаясь, сунула кинжал в ножны, еще раз смерила Рольфа ненавидящим взглядом, плюнула ему под ноги и быстро пошагала прочь. — А ты уходи, — теперь Моран смотрел в глаза Валенберга, — упивайся нашей болью в другом месте. Тебе вообще не стоило приходить сюда. И говоря «сюда», я имею в виду не только эту комнату, в которой слишком много слез и горя. На сожженной лавой земле никогда не вырастут цветы, человек, а любовь не способна прорасти из ненависти. Запомни это, если ты, конечно, способен помнить, в чем я сомневаюсь. — Почему? — наконец-то выдавил Рольф, все еще стоя у стены и даже не решаясь стереть с лица кровь. — Потому что иначе тебя бы здесь не было, — холодно усмехнулся Моран. — Или ты думал, что у всех такая короткая память? Что стоит высохнуть чернилам на мирном договоре, и всё станет как прежде? Канут в Забвение слезы? Сотрутся из памяти имена тех, кто ушел раньше срока? Исчезнет из сердец ненависть? Если ты так думал, то ты безнадежно глуп, человек. И чем скорее ты это поймешь, тем лучше для тебя. Любовь — слишком хрупкий щит, его так просто сломать, и тогда уже ничто и никто не удержит их, — маг обвел взглядом стоявших поодаль эльфов. — Я ошибся дверью, — буркнул Валенберг, чтобы не молчать. — Именно. Ты ошибся дверью, — многозначительно повторил Моран. — Но эту ошибку пока еще не поздно исправить. Ты не сможешь вечно прятаться за спиной мужа, а Арану не будет всегда носить корону. Уже этой весной выжившие могут потребовать у него оставить трон, и знаешь что? Он сделает это, потому что так велит закон. В тот день, когда Арану передаст корону более достойному, его приказы, защищающие тебя, превратятся в прах. Догадываешься, что случится потом? Рольф кивнул молча, читая холодную насмешку в глазах Морана, стоявшего сейчас очень близко, но не ответил ничего. А что тут можно было сказать? Чем оправдаться? Как доказать, что никогда никого не насиловал и не пытал? Не приказывал вырезать глаза, кастрировать, живьем сдирать кожу? В глазах выживших он уже виновен во всем этом, потому что — человек. — Но меня беспокоит не это... — задумчиво продолжил Моран, — твоя смерть не заставит меня плакать или даже огорчиться. Как видишь, я откровенен с тобой, да и к чему играть? Мне мешает спокойно спать по ночам другое: утопая, ты утащишь на дно того, кого привязал к себе, хоть и не имел на это права. Того, кого ты отнял у меня. И если тебя это не волнует, то я не могу не думать о том, что твоя смерть станет его смертью. — Я не собираюсь обсуждать это с тобой, — процедил Рольф, наконец-то проводя рукой по щеке и стирая кровь. — Обсуждать? — слово сочилось презрением. — Обсуждать что-либо можно с равным, человек, а ты даже не способен понять, о чем я только что говорил. Ты ведом похотью, злобой и жадностью, как и все подобные тебе! — Ага, — ощущая, как снова просыпается злость, процедил Валенберг, — и это я в одиночку победил всех ваших солдат, я захапал ваши богатства и объявил себя властелином всея Эйланда. — Твой сарказм жалок, как и ты сам, — покачал головой Моран, глядя на Рольфа, как на что-то невыразимо гадкое. — Пожалуй, не стоило мешать Налии... Хотя, нет, стоило, потому что для Эри ты сейчас ценен, как солнечный свет. Но рано или поздно он поймет, что ты такое на самом деле, преисполнится презрения и будет проклинать тот день, когда позволил прикоснуться к себе. Впрочем, я сомневаюсь, что ты спрашивал его согласия. — Замолчи, — Валенберг сжал кулаки, понимая, что это может быть его последний бой, но и выслушивать оскорбления молча больше не мог. — Я не позволю тебе... Громкий и ледяной смех Морана заглушил слова Рольфа, а потом послышалось: — Ты? Не позволишь мне? Насмешил, человек. Если бы я хотел убить тебя, твой труп уже пожирали бы саги. Нет, ты был бы маленькой вонючей кучкой сажьего дерьма на полу пещеры. Не льсти себе, думая, что способен победить меня, и радуйся, что твою жалкую жизнь защищает приказ Арану, слишком сильно любящего своего брата. Радуйся. Пока что, — сказав это, маг повернулся к остальным обитателям комнаты: — Не марайте о него своих рук, братья и сестры. Боги видят и слышат все, и кара их неизбежно настигнет пролившего нашу кровь. Я знаю, что так будет, я видел это, вы верите мне? Эльфы нестройно согласились, а потом стали расходиться по местам, уже не глядя на Рольфа, словно переставшего для них существовать. — Ты великий маг, Моран, — это выкрикнула Налия, снова сидевшая рядом с сыном, — тебе ведомо тайное. Так скажи мне, когда эта кара падет на людей? — Скоро, Налия, — нехорошо усмехнулся Моран, — не успеет весна убрать с земли белый покров. Вы же карайте человека презрением, которое острее меча. Так я говорю вам именем богов. Слушая это, Рольф ощутил, как по спине пробежал холодок и впервые усомнился в том, что Арану действительно правит. В словах Морана чувствовалась пугающая сила, это были не просто звуки, сотрясающие воздух. Его не просто слушали, ему верили, за ним они готовы были пойти и убивать по его приказу. И это пугало. — У тебя есть только один шанс доказать, что отличаешься от своих сородичей, — Моран снова повернулся к Рольфу, иглы непроницаемого взгляда, казалось, пригвоздили мужчину к стене. — Верни Эри свободу. Исчезни. Уйди туда, откуда пришел. Если ты сделаешь это, я, возможно, и поверю в то, что не все люди — зло. Впрочем, это так же реально, как чудо, в которое я не верю с тех пор, как был мальчишкой, впервые ощутившим в себе магию. Ты так же сильно хочешь жить, как и весь ваш род, — добавлять что-либо еще Моран не стал, повернулся к Рольфу спиной и направился к Налии, обнявшей сына и покачивающей его, словно младенца. Валенберг проводил мага взглядом, а потом, опустив голову и избегая смотреть по сторонам, пошел к двери. Он шел, ожидая, что в спину снова полетят проклятия или даже камни, но ошибся. В комнате царила тишина, подобная тиши погоста. Эльфы просто ждали, когда же он уберется прочь. Ненависть и ярость сменились презрением, которое ударило гораздо сильнее любого булыжника, заставило ускорять шаг и только оказавшись по ту сторону двери, бессильно привалиться к стене, слушая, как колотится сердце, и понимая, что в словах Морана были не только ненависть и ревность. Там была правда. Та самая, горше которой может быть только хина. Он действительно не может сейчас уйти, оставив здесь Айдена и Эрианеля. Его бегство они оба воспримут как предательство и не простят. И если малыш вскоре просто-напросто забудет о нем, то Эри... «Я люблю тебя» — снова прозвучало в ушах, и Рольф сжал голову руками. Если бы не эти слова, не поцелуи и прикосновения, не ласки, в которых было гораздо большее, чем желание плоти. Не будь всего этого, он, не раздумывая, покинул бы подземное убежище, спертый воздух которого пропитан ненавистью и болью. Но это было, а значит — бежать некуда. Разве что... в Забвение? На тот свет. Туда, куда собирался Эрианель, считая, что Рольф никогда не согласится на настоящее супружество. Только и здесь все не так просто. Если и умирать, то в бою, а не затягивая на шее собственноручно завязанную петлю. Это путь труса, которым Рольф не был никогда. Смерть, достойная воина, не отравит Эрианеля и Айдена, они не будут проклинать его имя, рано или поздно смирятся с потерей и станут жить дальше. Эри обязательно найдет себе нового супруга, Айден вырастет настоящим эльфом, несмотря на примесь человеческой крови, а мать... Она будет долго оплакивать его, но, в конце концов — успокоится, списав все на волю божью, на которую вообще можно свалить что угодно. Да, это единственный выход, если, конечно, чуда не случится, вопреки заявлениями Морана.

***

Больше дверью Рольф не ошибался, а когда оказался в своей комнате, бросил на стол ошейник и рухнул на постель. Он чувствовал себя так, словно вывалялся в огромной навозной луже, пропитался вонью и продолжает смердеть, несмотря на то, что уже раз десять вымылся до скрипа. Ощущение было на редкость гадостным, напрочь отбивало аппетит и желание что-либо делать. Эльфийская ненависть обессилила Валенберга, высосала из него энергию, словно упырь кровь, а перед глазами по-прежнему стояло и не хотело исчезать изуродованное лицо юноши, который никогда больше не увидит солнца. Вина за чужое преступление сдавливала сердце Рольфа, перехватывала дыхание и стирала с лица даже намек на улыбку. Как долго сможет он принимать ванны из ненависти и презрения? Насколько хватит воли и духа? И не покажется ли вскоре смерть гораздо лучше отравленной чужой злобой жизни? Единственной альтернативой? Когда наступит день, который станет для него последним? И не вздохнет ли он свободно, уходя туда, откуда еще никто не вернулся? Пожалуй, так тяжело Рольфу не было даже тогда, когда он узнал об измене Асы. Тогда гнев помог победить темноту, заполнявшую душу, а сейчас Валенберг остался с тьмой один на один. Она выползала из углов комнаты, скудно освещенной светильниками, обвивалась вокруг рук и шеи Рольфа, словно змея, и медленно сжимала кольца. Дышать становилось все сложнее, и он рывком сел, понимая, что отдал бы все на свете за глоток свежего горного воздуха, за клочок неба, пусть даже по-зимнему хмурого, за возможность забыть увиденное и услышанное сегодня. Вот только... что он мог отдать, кроме своей жизни? Горько усмехнувшись, Рольф снова лег, закинул руки за голову и закрыл глаза, надеясь, что сможет уснуть, хоть ненадолго освободившись от черных змеиных колец. Однако сон не пришел, вместо него за дверью послышались быстрые и легкие шаги и голоса — звонкие и чистые, полные радости и жизни. А через мгновение дверь открылась, и в комнату вошел Эрианель, неся на руках Айдена. Малыш улыбался во весь рот и щебетал, обнимая целителя за шею, а потом увидел Рольфа и потянулся к нему. Подбежал, забрался на кровать и обнял, прижался, а потом сунул Валенбергу в рот конфету, которую до этого крепко сжимал в руке: — Ня, — широко улыбаясь, сказал мальчик, — тебе. — Спасибо, родной, — вымученно улыбнулся в ответ Рольф, обнимая ребенка, прижимая к себе, вдыхая запах теплого тельца. — Вкуснотища, — облизнулся он, вернул Айдену конфету и увидел, что Эрианель пристально смотрит на его щеку. — Что случилось? — спросил целитель, садясь рядом и касаясь уже засохших царапин. — Ничего, — скривился Валенберг, — порезался, когда брился. — Неправда, — покачал головой Эрианель, тревожно вглядываясь в глаза Рольфа, — я сам брил тебя сегодня утром и ни разу не порезал. Так что случилось, таэми? — Эри... — вспоминать не хотелось, а рассказывать — еще меньше. Но и солгать, видя искреннюю тревогу в зеленых глазах, невозможно. — Давай поговорим об этом, когда Айден уснет? Хоть я предпочел бы не тратить наше время на это. Оно того не стоит. — Стоит, — нахмурился эльф, — в твоих глазах темнота, твое сердце болит, а на душе лежит тяжесть, и только губы пытаются улыбаться, но этого мало, чтобы обмануть меня. Вместо слов Валенберг просто притянул целителя к себе, обнял, зарылся лицом в пахнущие травами шелковистые волосы и спросил: — Что такое таэми? Я слышу это слово уже в третий раз, сначала от тебя, потом — от твоего брата, но понятия не имею, что это значит... — Его сложно перевести на твой язык, — так же негромко ответил Эрианель, — самое близкое по смыслу — любимый. — Вот как, — невольно улыбаясь, произнес Рольф, — теперь знать буду, что оно такое. Хорошее слово... — Сейчас мы поужинаем, уложим Айдена спать, и ты расскажешь мне всё, — ладони эльфа обхватили лицо Валенберга, он ощутил, как по коже побежала мелкая дрожь — магия. — А я расскажу, как прошел наш день. Он принес Айдену не только конфету, но и друзей. — Даже так? — приподнял бровь Рольф. — А вот это действительно интересно. Это новость, всем новостям новость! Я уж думал, он еще долго шарахаться от людей будет. От эльфов, — поправился мужчина. — Я говорил тебе, что дети всегда выздоравливают быстро, — целитель нехотя отодвинулся, — очень скоро Айден будет совершенно здоров, тем более... — Эрианель замолчал, решая, а стоит ли говорить сейчас об услышанном от Верховного. — Что? — тут же насторожился Рольф, заглянул целителю в глаза. — С ним что-то не так? — Нет, — успокаивающе улыбнулся эльф, а потом рассказал Валенбергу всё. — Однако, — крякнул Рольф, внимательно глядя на играющего на полу Айдена. — А ты сам веришь в эти сказки? — Не знаю, — пожал плечами Эрианель, — но в нем действительно есть сила, она странная... Не такая, как у меня или наших магов. Да ты и сам должен был заметить, что Айден чувствует людей, читает их... сердцем. Я не могу пояснить лучше, сам еще не разобрался до конца. — В любом случае, он пока что совсем малец, — подвел черту Рольф, — рано его в обучение отдавать. — Конечно, — светло улыбнулся Эрианель, — пусть подрастет и тогда мы... — Давай сначала доживем, — невесело улыбнулся Валенберг, — твой брат говорит — весну увидят не все. Кстати, почему ты не сказал раньше, из какой семьи родом? — задал он вопрос, который временно был забыт, поскольку слишком многое случилось. — А зачем? — пожал плечами целитель. — Я не имею никаких прав на трон, маги не носят короны. Да и у Арану она не пожизненно, — добавил Эрианель, и Рольф тут же вспомнил слова Морана. — Власть и магия — это слишком тяжелая ноша для одного, под ней легко сломаться, как Белегану. — И то верно, — согласно кивнул Рольф, — если бы не дай бог тот же Бреки узнал про кровь твою голубую — беды бы не обрались. И хрен бы ты ему доказал, что не настоящий принц. Отправили бы тебя в Каррас и требовали с твоего брата выкуп. И посылали бы ему тебя по частям, если б свои богатства отдать не согласился. — Но у Арану ничего нет, — негромко обронил целитель. — Хах, — хохотнул невесело Валенберг, — а кто б ему поверил? Раз король, значит должны быть сокровища! А про ваши, эльфийские, у нас такие легенды ходили. — Нашими сокровищами были леса, реки, небо, — грустно улыбнулся Эрианель, — только это действительно ценно. — Да я ж не спорю, — Рольф снова обнял целителя, уже жалея о том, что задал этот вопрос. — Ладно, проехали, а то я и тебе настроение испорчу. Лучше давай ужинать, да спать, мне завтра под начало Хэллона заступать и в пещеры на охоту топать, да и у малого уже глаза слипаются, видишь? — кивнул на Айдена, зевающего во весь рот. — Как скажешь, таэми, — согласился целитель, поднимаясь с кровати. — Совсем забыл, Верховный хотел поговорить и с тобой. — Проклятье, — ругнулся сквозь зубы Рольф, — а подождать эта беседа может? Нет? Ладно, хрен с ним, схожу.