Как я понимаю, все наши Данко с сердцами в руках направили свои копыта подальше от злополучной богадельни, позабыв нас в этой юдоли смертной тоски. Иду к своему динамитному прелюбодею и предлагаю ему не задерживаться в этом оазисе плотского воздержания.
— Не пора ли и нам паковать чемоданы, ядрен батон? Грузи в багажник свою Джен и почешем отсюда на пляжи солнечной Флориды, ешки-кочережки.
— Как скажешь, моя ласточка. Билли, пакуй чемоданы, на рассвете уезжаем!
Омен с энтузиазмом кидается собирать вещи, сопровождаемый грозным окриком:
— Динамит вместе с едой не клади!
***
Есть только одна вещь, которая выбешивает меня больше биты, обрушивающейся на затылок в самый интимный, мать его, момент: просыпаться среди ночи от запаха дыма. Да-да, этот запах я ни с чем не перепутаю. Два собственноручно устроенных пожара в счастливом детстве (минус соседский сарай, кровать старшего брата и два слоя шкуры на заднице). Три аналогичных прикола от единоутробных братцев, за которые все равно и мне перепало (минус еще пара слоев покрытия моей мадам Сижу). Один поджог от моего персонального Омена. Подпалил наше с Сэмом ложе, когда мы ему велик на день рождения не купили за предыдущую, не припомню уже, какую именно, подлянку.
Едрит-мадрит, аж ностальгическая ненависть всколыхнулась… Вскакиваю с постели, хватаю дробовик в одну руку, а лифчик — в другую (надевать некогда, а без титькохранилища моим подружкам будет как-то неуютно по пепелищу потом бродить, еще обвиснут с перепугу до коленок, ядрен батон) и выскакиваю в коридор с воплем:
— Пожар, етишкины пряники! Подожмите яйца и бегом на выход!
Если бы четырехглазый руко*оп был жив, даже он бы обзавидовался такому венцу руко*опства… В ночи божий дом горит, конечно, впечатляюще. Неужели Омен?
— Джен! Моя Джен в подвале! Я ведь так и не положил ее в багажник! — орет вдруг дед и норовит нырнуть в завесу дыма, окутавшего стены монастыря.
Етишкины пряники, у моего старикана мозг, должно быть, перегрелся! Какого лешего он лезет в огонь спасать зомби, мать его за ягодицу!
— Стой, етишкины пряники, стой, говорю! Там, кроме твоей покойницы, еще полон подвал взрывчатки, ядрен батон!
—
Голые бабы по небу летят, в баню попал реактивный снаряд Черные рясы по небу летят, и монастырь превращается в ад, — бормочу я, отнимая ладони от ушей. Стены богадельни неспешно оседают после отменного взрыва. Мимо на бешеной скорости пролетает рыжая молния и мгновенно оказывается на верхушке дерева. Гляди-ка, жива, зараза, не поджарилась! Бык что-то подозрительно примолк… А ведь ревела эта скотина громче, чем Сэм, когда ему счета за мои новые шмотки приходили…
Когда за нашими спинами что-то с треском ломается, меня посещает нехорошая догадка. Поворачиваюсь — едрит-мадрит! Бычара сшиб деревянный крест на могилке, который зацепился и теперь торчит у него промеж рогов. А копытом он как-то очень многообещающе роет землю… Ядрен батон! Рыжая зараза была права, когда взгромоздилась на дерево! Остальные с похвальной скоростью разлетаются в разные стороны.
Обзор с дерева, ядрен батон, безусловно, хорош, да и яблоки можно пожрать, если дристафона кто не боится с зеленых-то яблочек, да только моя мадам Сижу уже вся одеревенела, пардон за тавтологию. Злогребучий бык. А барбекю из него было бы отличным. Вон как огонь-то полыхает, едрит-динамит.
Интересно, куда запропастился Омен? Что-то мне слабо верится, что это исчадье ада смирно сидит в склепе вместе с мексиканскими отпрысками, которых укрыл там от бычьего гнева местный священник с мордой Люцифера. Кошатина над нашими головами протяжно орет. Типа, прощальная песнь по монастырю? Ну пой, пой… Бычара вон тоже устроил тут прощание славянки, мать его. Достойная дебильная концовка дебильной Варфоломеевской ночи.
— Дедуля, я здесь! — машет рукой с персикового древа Омен. Речь его звучит чертовски неразборчиво — он уже успел набить рот сочными плодами. Оживившийся при звуке голоса бык душевно лупит рожищами по стволу. Сыплются спелые персики, мой дедок орет: «Держись крепче, Билли!», а я, недолго думая, прицеливаюсь и даю залп из своего ружьишка. Заряд дроби уходит в бычью филейную часть, и скотина, яростно взревев, выносит калитку и исчезает во мраке.
— Отлично… сейчас мертвяки попрут, — бурчит кто-то из вояк, начиная спускаться со своего дерева.
Ну что ж, я попала, хотя, конечно, не совсем туда, куда целилась. Да только попробуй толком прицелиться, когда балансируешь на гребаной ветке! Мертвяки попрут, ядрен батон? Какое ценное наблюдение!
— А вы что, едрит-мадрит, собирались еще ламбаду на углях сплясать перед тем, как отсюда сваливать? *опы по машинам — и катимся отсюда к ядреной фене!
Эх, едрит-динамит, какое барбекю нам обломалось… Проклятый бык. Какого полового органа его раньше никто на отбивные не завалил? Если его схомячит какое-нибудь мертвячье стадо, я сочту это личным оскорблением… Когда здешний сапер-минер-или-хрен-поймет-кто-он-там орет: «По машинам!», даже кошка слетает с верхушки дерева. Я спрыгиваю с нижней ветви прямиком в ручки моего старого ловеласа.
— Огого, старый похабник, так там же у тебя просто-таки дуло Царь-пушки, ядрен батон!
— Эээ… дуло Царь-пушки всегда к твоим услугам, свет очей моих, но конкретно то, что ты ухватила в данный момент, это ключ от подвала, где осталась моя бедная Джен.
— Ну можем потом, как угли догорят, вернуться и подмести ее прах, чтобы развеять над океаном, етишки-кочерыжки. А сейчас — валим!
Но эту благословенную идею приходится отложить. Мой дед вылетает уже из-за руля с какой-то гребаной банкой. Какого…
— Эй, что это еще за беготня с банками, ты анализы, что ль, сдавать собрался?
Он орет что-то про последнюю волю Джен. Елочки трухлявые! Тут зомби прут, а он собрался
зерна от плевел пепел супруги от пепла всяких святых даров отделять? Приходится поработать моему дробовику, потому как я пока что морально не готова остаться вдовой в кубе. Так недалеко и до кликухи Черная Вдова, ядрен батон…
Хорошо, что дедуля оказался не сильно педантичен в своем стремлении собрать прах зомбобабки и нагреб в банку то, что подвернулось. Ну наконец-то. Теперь-то все дела в богадельне завершены, надеюсь, никому помолиться на дорожку не приспичит?
Когда дымящиеся развалины и любующиеся догорающим заревом пожара мертвяки остаются позади, останавливаемся. Многие из нас до сих пор в подштанниках, не мешало бы хоть одеться. Мы с дедулей и финским лосем в выигрышном положении по сравнению с остальными: все наши шмотки, ружья и запасы жратвы при нас, уложенные еще с вечера в сумки и закинутые в багажники автомобилей. И моя шпага ненаглядная тоже там. Я без нее никуда.
— Не знаю, кто что думает, едрит-мадрит, а мы с моими лосярами — во Флориду, на золотые пляжи, как и собирались, — натягивая штаны и рубашку, заявляю я. — Если кто еще хочет погреть свои задницы на побережье — запасайтесь плавками и айда с нами. Эй, Ирв, и ты, того, банку с пеплом убери подальше, ядрен батон, мне как-то ни шиша не улыбается перспектива в одно прекрасное утро спросонок бухнуть его вместо кофе себе в кружку.
— Во Флориду, так во Флориду, мля! — неожиданно гаркает бесоподобный отче. Остальные как-то безучастно кивают:
— Едем… куда-нибудь. Эта Джорджия уже поперек глотки стоит.
— Припасы только пополнить надо…
Правда, мексикашки на этом этапе от нашей туристической группы откалываются и решают ехать к себе на родину. Ну, их дело. По мне, так наше турне обещает быть увлекательнее, пальмочки трухлявые.
***
Яри Ярвинен
Эта группа, очевидно, ниспослана мне для того, чтобы я пересмотрел все свои представления о жизни, типичных пожилых леди, дедушках преклонных лет, детях и священниках… Чем еще они меня порадуют? Миссис Ди начнет топлесс по пляжу разгуливать?
