Бабуля летального действия

      Не без труда изловив Рыжую Заразу, дабы запустить ее в наш новый дом на островке, мы приступаем к генеральной уборке. Омен, слоняющийся тут же, внезапно заводит разговор о качестве персиков. Это меня настораживает. Все-таки не вхолостую, что ли, через бордель бежали, успел отведать плода порока?       — Давай-ка поподробней, едрит-мадрит, — я даже отрываюсь от полировки зеркала. И он дает поподробней. По мере его рассказа у меня зловеще багровеют те самые персики. Да, те самые… охаянные этим старым пердуном! Каково? Да на мои персики никто еще не жаловался и из молодых, а этот троглодит, стало быть, решив, что кончается на заднем дворе публичного дома, завещал Омену выбирать персики тщательней, чтобы не пролететь, как он сам? Не свали уже кубинцы восвояси, я бы отомстила тут же, не сходя с этого места. Прямо у так кстати начищенного зеркала. Люблю наблюдать за этим делом, особенно, когда я сама в главной, едрит-мадрит, роли. Но пока… придется обойтись тем, что под рукой. Ухватив самый увесистый экспонат своего музея красноголовых резиновых удальцов, я вихрем слетаю вниз по лестнице. Мерзавец, мурлыкая какую-то похабную песенку, драит бассейн.       — Кажется, назрел небольшой разговор, ядрен батон! Значит, не подфартило тебе с персиками, скунс ты облезлый? — импровизированная резиновая дубинка грозно постукивает по моей ноге. — Песец лысый, твой собственный тыл, как морда старого шарпея, и ты еще смеешь катить бочку на мои свежие персики?! Твой Омен сдал тебя с потрохами и с твоим яйцекладом!       С завидной прытью Ирв ускользает от моего резинового орудия возмездия, лопоча что-то про ответный удар внучка, низко отмстившего ему за милую безобидную шутку с талантливо разыгранной кончиной. С трудом затормозив замах своего удальца, дабы не разнести вновь обретенный дом, реву в унисон с моим дедом:       — О-о-омен!!! А ну явись на наш зов, отродье Сатаны, покуда по твоей пентаграмме ремень не прошелся!       — Держи, держи этого пухло*опого кренделя, етишки-кочерыжки! — ору я, потрясая своим красноголовым молодцом, когда вижу промелькнувшую в окне задницу, но Омен уже задает стрекача вдоль улицы. — Ирв, ядрен батон, знаешь, тут по соседству имеется симпатичнейшая живая изгородь…       — Ты хочешь посадить вокруг нашего дома такую же, моя ласточка? — льстиво метет хвостом упустивший мелкого заср*нца дед.       — На будущее - однозначно. А пока и из чужой розог можно надергать. Кажется, в хозяйстве они нам весьма пригодятся.       — Бегство маленького негодяя доказывает мою полную невиновность, моя прелестница, - с достоинством изрекает мой дедуля. - Я наказывал паршивцу передать тебе, что твои ягодицы самые упругие на всем Побережье и за его пределами. А что до моего собственного тыла... Если это и шарпей, то будь уверена — самый породистый. А теперь я, пожалуй, пропущу стаканчик. Аж в горле пересохло от столь гнусной клеветы. Воспитывать и воспитывать еще заср*нца...       После такой встряски мне просто жизненно необходима двойная доза эндорфинов. Задумчиво взираю то на удальца, то на скрывшегося в дверях дома старого сатира. Ладно, сперва тряхнем древним шарпеем, а потом можно догнаться и моим крупнокалиберным разводным ключом любви. Драить зеркала определенно больше настроения нет, едрит-мадрит. Иду следом за Ирвом на кухню.       — Мои персики не верят болтовне. Персики жаждут не аргументов, но фактов. В самых сочных персиках всегда заводится червь. Выдолби червоточину, кольчатый ты мой, и тогда я, быть может, тебе поверю!

***

      Жизнь на островке скучновата, но налаженные деловые связи творят чудеса — голубая лагуна уже распахнула для меня и моих удальцов свои объятия, надо бы прощупать почву и на других более или менее независимых островках вроде Пайна. Так что скучать, в общем-то, особо некогда. Правда, перед первым походом сперва приходится выдернуть своего конягу из обители уток и клистиров, где он все еще ошивается у одра покоцанной юной девы.       *опа бритая увязывается в плавание за мной, я не возражаю. Палубу-то надо же кому-то, едрит-мадрит, драить? Восторжествовавший над конем и его битой шут гороховый приходит на причал с целым списком покупок. Финн издалека сверлит его ненавидящим взглядом, но терпит, ни битой, ни якорем не швыряется.       Ко дню тайного охомутания волкоакульей укротительницы мы возвращаемся из очередного рейда. Конфетка жаждет побывать на свадьбе, поэтому прихватываем и ее. В усыпанном блестками платье и с бородой эта подружка, мать ее за волосатую ягодицу, невесты выглядит чуть менее сногсшибательно, нежели Анестезия в игривом девичьем платьишке в рюшках и оборочках. В душе Берточка просто фея Тинкербелл, ядрен батон, кто бы сомневался.       Лосяра мрачен, и даже гребень его уныло обвис. Угрюм и коняга — его зазноба является под ручку со своим чудищем в гавайке. Надо бы как-то подбодрить чуваков, елочки трухлявые, а то чего сидят, сопли на кулак мотают.       — Кони педальные, чего гривами поникли? — без обиняков начинаю я свою психотерапевтическую речугу. — Закон природы — самочки выбирают доминирующих самцов. Даже Анестезиюшка мечтает повстречать-таки того анестезиолога с железными ягодицами, который скажет ей: «Усе окей, Берта, мужик все уладит».       — Миссис Ди, вы о чем вообще? — горестно восклицает финн. — Это Снук-то доминирующий самец?!       — А то нет? Ты на его шутовские панталоны-то не засматривайся, в них стальные яйца, если на то пошло. И соображалка у него не в коме, что бы ты о нем там ни думал.       — Он же придурок! — искренне возмущается бейсбольный конь. Лосяра молчит и ковыряет ногой песчаный холмик.       — Придурок — не придурок, а его тактика покорения девы дала лучшие плоды, чем твоя, — отбриваю я финна, и он сдувается, как лопнувший резиновый макинтош. — Я ж о чем вам толкую, безрогие вы мои… Если у тебя при деве язык в гландах запутывается, и ты можешь только промямлить какую-нибудь унылую, точно застиранная ряса старого пастора, банальщинку, то чем ты надеешься ее покорить? А дальше как, коль по жизни ощущаешь себя на ее фоне раскатанной асфальтовым катком жабой? Можно пыжиться и корчить из себя гребаного чугунноголового рэмбо, но если ты не чувствуешь себя как минимум ее ровней — на один овощ все это, ядрен батон! Может, один олень из миллиона и попытается вырасти сам над собой и вытянуть себя за шевелюру из болота, а остальные будут бубнить, нудить и всячески пытаться утянуть в это самое болото превосходящую их самочку. А коли она даст деру или они сами смотают удочки к простой и удобной, как испытанный временем ночной вазон, телке, то станут потом поминать свою прежнюю занозу в заднице… то есть в сердце… исключительно с матерщинными артиклями. Потому как зелен виноград… И вот оно вам надо, едрит-мадрит?       Ладно, хватит с них, и так уже шары вон остекленели, как иллюминаторы у яхты. Я сюда, етишкины пряники, веселиться в конце концов пришла, а не доктором Зигмундом подрабатывать.       Судя по выражению лица нашей дрессировщицы акул, этот сюрприз для нее — примерно из той же серии, что и мое зачатие для папули. Да и для мамули, впрочем, тоже. Эти два оленя про контрацепцию вообще как будто и не слыхали никогда, а дело-то это уважали не на шутку.       Лосяра даже как-то приободряется, когда морской конек утаскивает свою несколько позеленевшую с перепугу невестушку в сторонку и о чем-то с ней озабоченно переговаривается.       — Лосяра… лосярааааа, забудь. Присмотрись-таки к Берте, огонь-баба же. И без заморочек. И кстати, ты мне напомнил… Мой лучший экземпляр. Аманда! Блондиночка, четвертый размер, три рабочих отверстия, надувается за тридцать секунд… Уступлю по сходной цене.       Теперь и наш реднек принимает чудесный оттенок новенькой долларовой купюры. Конь педальный после дозы психотерапии тихо слинял и уже сидит рядом со своей больничной протеже. Морды у обоих таких постные, что хоть добавляй их в диетический раздел меню племени Мумбо-Юмбо. Я что-то не втыкаю, ядрен батон, а когда танцы-то? Веселуха-то вся когда?       — Она все же не сделала ноги, — удовлетворенно замечает Ирв, когда морской конек ведет обратно свою зазнобу. И даже без аркана, это уже недурно. Следовательно, вечеринке быть!       — Значит, уже можно стрельнуть? — оживляется Омен.       — Ш-ш, Уильям, сперва святой отец должен провести обряд.       Омен снова погружается в режим ожидания, от нетерпения переступая с ноги на ногу. Причем, каждый раз это оказываются чужие ноги. Падре нынче что-то разошелся. Видать, задолбался за последний год одни поминальные службы бубнить.       — Миссис Ди, вы Петера не видели? — басит над ухом Анестезия, шурша складками своего наряда, в который можно было бы завернуть всех прочих невестиных подружек и еще бы для хора херувимов место осталось.       — Не видела. Да забей ты уже на этого перестраховщика своих варяжских булок. Вон лучше на лосяру моего глянь. Мировой чувак. А какие он варганит отбивные из белок… мммм… пальчики оближешь. Он-то всегда их облизывает.       Все когда-то заканчивается, даже кекс с самым горячим механиком, торжественный обед у свекрови и речь Люциферыча. Наконец-то подходит время неофициальной части — барбекю, танцы-шманцы и все прочее. Толпа катится на пляж, и вдруг сумрак пронзают лучи фонарей, призванных изображать прожекторы на сцене. Их лучи выхватывают из тени несколько фигур, от которых даже я тихо охреневаю.       Нет, ну с кожано*опым Секс-машиной я, предположим, уже практически на короткой ноге… Хотя конкретно вот в этих штанах, с тылу коих словно толстые щеки Омена проглядывают, я его, пожалуй, не встречала… А что говорить про перетянутого ремнями громилу в фуражке копа, да еще и с колоссальных размеров жетоном, прикрывающим на манер фигового листочка его сундуки с пропадающим задарма генофондом… Про дубинку на поясе определенно из моих выставочных образцов уж и подавно молчу.       Рядом с ним — еще одно создание в коже и цепях, в каске в голубой цветочек с подозрительной ручкой сбоку, в которую продет букетик, и с подвешенной на самом интересном месте тактической лопаткой. Перья, воткнутые во все подходящие места нашего старого стриженоухого знакомца, от макушки до мадам Сижу, меня уже почти не шокируют. Чего там, едрит-мадрит, ясное дело — индеец Остроухий Перье*оп. Его сосед смотрелся бы почти брутально и прилично в форме цвета хаки, не будь она усыпана чудными розочками, а на погонах не алели бы какие-то мохнатые, точно подмышки чукчи после долгой зимовки без эпилятора, сердечки. Но страшный, как моя жизнь, лысый кот в ковбойской шляпе и с игрушечным «кольт-питоном» на поясе меня добивает. Кот чинно сидит на каком-то крутящемся стульчике, явно свистнутым из бара, и пялится на нас своими жуткими инопланетными моргалами.       Вижу, как бледнеет и пятится педальный конь. Конфетка ахает: «Мистер Лапка! Что за упадочнический костюм на тебе, мой мальчик?!», а мексиканка очень тихо и четко выдает испанское ругательство: она заметила своего поднадзорного в первом ряду… с дирижерской палочкой.