***
Конфетка Секс-машина грязный предатель, мои любимые стринги пропали, а мистер Лапка стащил с себя весь гавайский антураж и угрюмо провожает взглядом неприступных кошек, которые не желают даже мимолетным «мурром» бедняжку удостоить. И где счастье в этой жизни, спрашивается? Я едва слышу, что там наяривает Красавчик Питти. И он забыл обо мне, купаясь в лучах музыкальной славы. Может, капитулировать, сбрить бороду и начать подкладывать силиконовые нашлепки в бюстгальтер? Или же, напротив, отрастить бороду побрутальнее, пустить любимое алое платье на тряпки для вытирания барной стойки и отыгрываться на этих противных мерзавцах в качестве сурового бригадира на плантациях? Мои невеселые размышления прерывает бархатный голос с испанским акцентом: — Позвольте пригласить вас на танец? Поднимаю глаза и теряю дар речи. Настоящий кубинский мачо! А ягодицы, ягодицы… да Секс-машина бы от зависти удавился, если бы их разглядел! — Конечно! — удается выговорить мне. — Меня зовут Эстебан, а вас? — К-конфетка, — аж заикаюсь от избытка чувств я. — Вы пели такую трагическую песню сегодня… я аж прослезился. Не могу спокойно вспоминать, — кубинец шмыгает носом, но мужественно загоняет предательскую склизкую вестницу сентиментальности обратно. — Я до сих пор не согласен с концовкой. Категорически. Только натуралы могут так поступать друг с другом… — Да, да… Я тоже думаю, что на той двери могли поместиться оба! — горячо подхватываю я. — Правда? — оживляется Эстебан и моментально извлекает из кармана изрядно помятую бумажку. — Вы тоже так считаете? Я вот тут даже набросал несколько вариантов! Могли, ей-богу, могли!***** Я на мгновение даже про танец забываю. Вот это мужчина! — У нас в голубой лагуне есть диски с «Титаником», — потрясенно шепчу я, — вы просто обязаны к нам заглянуть. Засадим кого-нибудь поспортивнее крутить педали генератора и пересмотрим этот прекрасный фильм минимум три раза! — Нет… четыре, — пылко выдыхает Эстебан, и у меня даже борода покрывается мурашками. Неужели я нашла свою судьбу? Эстебан протягивает мне мужественную руку, и мы неторопливо бредем вдоль берега, любуясь переливчатой золотистой дорожкой, окрасившей волны. И, разумеется, такой романтический момент просто не могут не испохабить эти полосатые негодяи, сидящие на каком-то камне и выясняющие, кто, когда и какими способами преступал обет верности. А непристойные бусы сковывают их, точно рабов на галерах. Не успеваю я отвлечь внимание Эстебана от этого зрелища, дабы он не подумал чего дурного обо всех обитателях голубой лагуны, раздается свист и с небес прямиком на греховодников устремляется не иначе как божий перст. Я закрываю глаза ладошкой. Не выношу размазанные по песку мозги. Однако душераздирающего хруста проламываемых черепушек так и не раздается, и я нерешительно отнимаю руку от лица. Между нашими ревнивцами лежит булыжник, а на шее каждого болтается по обрывку чудовищного девайса. — Вот! — поднимает палец к безмолвствующим небесам Корк. — Это знак! Даже ТАМ видят, что нас отныне ничего не связывает! Сама Вселенная благословляет мое решение! Отныне каждый из нас волен жить, как ему вздумается… и с кем ему вздумается. Лично мне начинает нравиться Красавчик Питти, — мстительно добавляет наш Отелльчик и, гордо вздернув нос, удаляется. Спокки семенит за ним. — Любовь это боль, — вздыхает Эстебан, и я услужливо протягиваю ему кружевной платочек.***
Малость сократив зомбопоголовье соседнего островка, мы возвращаемся продолжать банкет. Опаньки, конь педальный уже танцует с Рикой. Ну слава яйцам, разродился! Я уж думала, пинком придется отправить его девку на танец звать. О, и *опа конопатая здесь? И, как я погляжу, преуспевает на любовном фронте — обвившая его, точно лиана, смуглянка явно не страдает ненужной по нынешним смутным временами застенчивостью, и у пацана появились наконец реальные шансы расстаться со своей заплесневелой девственностью, не сорванной даже кудесницами тетушки Фло из-за нашего, хехе, переворота. Е-мое, и Конфетка даже сложила свою чахлую бороденку на плечо рослого сына острова Свободы… и толерантности. Едрит-мадрит, прям досадно, такой недурной образчик пропадает в голубой бездне! Это я про кубинца, конечно, не про Конфетку... Лосяре бы еще милашку подобрать — и все было бы чики-пуки, ядрен батон. — Ди-и-и, королева моя! — метет голубым хвостом и постукивает так и не снятым с шеи обрывком дьявольского девайса мутант. — Как вы взираете на то, чтобы узаконить и ваши отношения с мистером Зисманом? Подберем для вас лучший репертуар, перепоем всех Битлов, а какое я вам платьице сошью — все зашатаются! Вот здесь, здесь и здесь открыто, а тут лямочка, а тут… — Окстись, остроухий, едрит-мадрит! Тебя что, Гименей покусал? — без лишних церемоний обрываю я эти излияния. — Так хотелось бы всеобщего счастья! — блеет Спокки. — Ты геморроем-то не крути, говори прямо — чего надо, елочки трухлявые? — Как бы это сказать… — мнется мутант, оглядываясь на угрюмого, точно вампир после визита к дантисту, дружка. — Я, понимаете ли, Корку обещал, что со мной его постапокалиптическая музыкальная карьера взлетит ввысь… а где, как ни на свадьбах, нам еще проявить свои таланты? — Фигня вопрос. Мир в *опе, но он еще не склеил ласты. Пакуем гитары, кожаные штаны и моих удальцов и отправляемся в турне по островам. Всегда мечтала побывать на Ямайке, едрит-мадрит.***
Шарль-Анри, он же *опа конопатая Кубинская красотка что-то лопочет по-своему, увлекая меня за собой. Первая и последняя практика в испанском у меня была еще в тюрьме, когда туда прикатили мексиканцы, но сейчас и она мне не помогает. Ничего не могу разобрать. Звук поехавшей вниз «молнии» на ширинке становится самым доступным онлайн-переводчиком. — Селесте? — только и могу выговорить я, но она не расположена более к разговорам и закрывает мне рот поцелуем, виртуозно преодолевая языковой барьер. Не успеваю опомниться, как красотка уже сидит на мне верхом. И когда она, невзирая на вечернюю прохладу, скидывает с себя платье, я радуюсь, что ширинка уже расстегнута. Иначе — прощайте бы штаны, а может, и красоткин глаз от сорванной пуговицы… Кажется, сейчас свершится обряд инициации моего Лероя, как выражается мистер Зисман!***
Конопатую *опу утягивает в сгустившиеся сумерки его цепкая, точно молодой осьминог, кубинская партнерша по танцам. Сколько ему там годков-то? Пятнадцать? Пора. Самое время, едрит-мадрит. — Надеюсь, хотя бы такой элементарный способ предохранения, как своевременно выдернутый шланг с салютом в воздух, ему известен, — ворчу я. — А то через девять месяцев есть все шансы нянчить еще одну лысую конопатую *опу. — Ты думаешь, его гейзер успеет извергнуться за вратами в мир чувственных наслаждений? — сомневается Ирв. — Молодо-зелено… — Покуда они со смуглянкой тискались во время танцев, пару резиновых макинтошей в карман я ему впихнуть все-таки успела, но вот шепнуть об этом позабыла, — сокрушаюсь я. — Когда запасы этих изделий закончатся, в мире грядет демографический взрыв, — задумчиво замечает Берта. — Впрочем, я-то всегда обходилась без них... — Ставишь чувака на табуретку, а когда у него иллюминаторы начинают закатываться, табуреточку выбиваешь? — деловито интересуюсь я. Анестезия хихикает: — Да я, коли на то пошло, могу так его причиндал там зажать в момент икс, что поток двинет в обратном направлении и польется из его же ушей, у меня ж все мышцы тренированные, и те… тоже. Но обычно, когда я только об этом методе упоминаю, всегда обостряется мужской самоконтроль, хех. — Моя прабабка говорила, что в ее времена тудыть кружок лимона заталкивали в качестве барьерного, ядрен батон, метода предохранения, — припоминаю я. — А что, дешево и практично, и всегда есть, с чем чай опосля попить, — философски замечает мой дед. Сестрица коня педального крутится возле заметно напрягшегося от ее внимания скандинава, сексапильные усищи Альваро щекочут в медленном танце шею самурайши, Конфетка обольщает своей бородой нетрадиционно ориентированного Фиделева адепта, и только мой лосяра отшельничает. Этак и все местные клозеты скоро украсятся росписью, а его одноглазый змей так и будет наружу только в их стенах башку высовывать, ешки-матрешки. Мелкая блондиночка сломила-таки сопротивление закоренелого шведского холостяка, чего не удалось нашей Анестезеюшке, и уже танцует с ним. Правда, парень того гляди отдавит ей все ноги, но ее это, похоже, не смущает. Оно и верно — положит варяга в койку, там все как по маслу пойдет, ядрен батон. Если танцору что-то мешает — возможно, это препятствует проявлению хореографических талантов приличный бонус для кекса… Подзываю мутанта, у которого с тоски аж уши обвисли, точно лопухи по осени: — Ну так что насчет турне, голубки? Золотые пляжи Ямайки ждут нас? Договорить мне не дает вопль чертовой бородатой дивы: — Эстебанчик! Держи ворюгу! Это он!!! Здоровенный кубинец без колебаний прыгает на торчащие из-под сцены неопознанные криминальные ягодицы в стрингах с вызывающе поблескивающими меж полу*опий стразами, исторгнув из глотки бедного вора хриплый вой. Когда того вытягивают целиком, Конфетка потрясенно таращится на него: — Ты? Это ты? Красавчик Питти, так я и знала, что ты низкая продувная бестия! Втерся ко мне в доверие, а сам… злыдень! Лживая скотина! — Если бы я не уронил чертов медиатор, в жизни бы ты меня не расколола, — угрюмо замечает Питти, пытаясь разогнуться из позы «зю», в которую его ввергла обрушившаяся на спину увесистая тушка кубинца. — Дело раскрыто, едрит-мадрит! — радуюсь я. — А как, к слову, у вас в голубой устрице принято карать подобные деяния? Ручаюсь, даже половина содомитских бус сотворит маленькое пенитенциарное чудо, если мы сумеем отцепить ее от одного из голубят! Красавчик Питти заметно бледнеет даже под слоем грима.