Фиолетовое небо

Землянам казалось, что планеты-гиганты огромны. Нам же кажется, что Земля тоже огромна, потому что наша искусственная планета в два раза меньше первого Дома. Численность населения Новой Земли едва достигает три миллиарда. Этому есть великое множество объяснений. Во-первых, многие земляне были не в состоянии покинуть дом, поскольку имели смертельные заболевания. Во-вторых, немало людей погибло от испуга — и такое бывает. В-третьих, кто-то был слишком слаб для полета в космос. В-четвертых, мы и сейчас умираем огромными количествами и не все успевают вывести потомство. Особо высокая смертность у гуманитариев-хранителей — они работают на Силовых Электростанциях и имеют большую нагрузку. Порой они умирают прямо на беговых дорожках от изнеможения, голода. Сословие гуманитариев живет в тяжелых условиях — звание хранителя передается по наследству. Гуманитарии обязаны бежать по движущимся линиям, чтобы вырабатывать электроэнергию. У некоторых рабочих задача попроще: они ездят на называемых «немых» велосипедах — они не имеют колес; на «немых» нужно просто быстро крутить педали. У нас имеются семь крупных электростанций в городе и две в пригороде. Гуманитарии производят почти все электричество, вырабатываемое на планете. Лишь одну десятую часть дорабатывает ГЭС — на Новой Земле есть одна река, сопоставимая с древней Амазонкой. И, да, люди учатся на своих ошибках, поэтому автомобили не душат нас выхлопными газами и работают исключительно на электричестве. Новый день — новые открытия. Будильник снова пищит, оглашая цифру — шесть утра. Мы работаем без выходных. Может, то, что мы спим всего пять часов является еще одной причиной нашей короткой жизни? Я вылезаю из теплой постели и иду к зашторенному окну, находящемуся напротив кровати. Хватаюсь за края ткани в надежде, что раздвину шторы и увижу полотно грозовых туч. Последний раз дождь был полгода назад — чтобы люди не привыкали. Раз, два, три, — и шторы в разных сторонах. Когда они разъезжаются, я вижу тучи, висящие над горизонтом. И я радуюсь, потому что скоро придет гроза. Я люблю свой вид из окна. Квартира располагается на восемьдесят третьем этаже, а здание, находящееся перед нашим домом — всего в шестьдесят. К тому же, я живу почти на окраине, поэтому я вижу лес. Его даже не вырубают — боятся из-за своего прошлого, которое вынудило нас уехать. Думаю, жизнь на Новой планете не вечна, потому что эта веха — лишь промежуточный период, пока Земля восстанавливает ресурсы. Там мы снова возродимся, расселимся и начнем с умом распоряжаться дарами природы. Мне звонит Джером. Даже не знаю, как его назвать. Скорее, женихом, поскольку я собираюсь избрать его в качестве спутника жизни. Он довольно умен и красив, мне с ним хорошо и интересно, почему бы не стать его женой? Но пока я тяну время. Не знаю, зачем. У меня очень мало времени, но я использую его с умом. Я беру трубку и смотрю в окно. Новый мир... Какой он чужой, какой черствый и глупый. Я вывожу узоры на запотевшем стекле, но их не рекомендуют рисовать. Как хорошо, что во многом Джером соглашается со мной. — Августа, привет! - произносит Джером весело. На самом деле, я не знаю человека одухотвореннее его. Его жизнерадостность существует в противовес моей депрессивности. Наверное, если бы я не общалась с Джеромом, так вообще стала ходячим унылым куском мяса. Так я хоть иногда улыбаюсь. Улыбки... Редко их встретишь на Новой Земле. Иногда я нахожу запахи улыбок или обычные фотографии, и мне кажется, что улыбки исчезли, потому что им не придавали большого значения. Улыбаются гуманитарии, и когда я вижу их улыбки, мне становится не по себе. На их плечи взвален огромнейший труд, какой нам не снился, но они улыбаются даже больше дегустаторов печенья с шоколадом. И, возвращаясь домой поздно вечером, они смеются, передвигаются бодрой походкой, словно совсем не устали. — Привет, - отвечаю я и пытаюсь улыбнуться, но не удается. Мои лицевые мышцы не знают, как это делается. Это меня ужасно огорчает. — Я тебя не разбудил? - я слышу, что он улыбается. Удивительные вещи может человек: слышать то, что надо видеть. Голос Джерома содержит в себе глубокую ласку, которая присутствует всегда, потому что Джером очень любит людей. Я тоже люблю людей, но так по-иному, в другой стороне шкалы. — Нет. Даже если так, на работу пора, - мне изо всех сил хочется улыбнуться, но ни одна мышца не поддается. Наверное, раньше женихи и невесты говорили друг с другом не так. Улыбались, плакали от счастья, смеялись, быстро моргали и кокетничали, даже в телефонном разговоре. Но все изменилось: мы не улыбаемся. — Я за тобой зайду, Августа, - он всегда называет меня полным именем, и мне это нравится. Попрощавшись, кладу трубку. Мы всегда ходим пешком. Планета до невозможности мала, до любой точки можно дойти пешком довольно-таки быстро. Автомобилей у нас мало, ими пользуются больные, ленивые, богатые, сорокалетние, чиновники и те, кому надо ехать в противоположную точку планеты. Для нас пеший ход — это очень просто. Мы, по сравнению с последними поколениями людей на Земле, довольно рослые и худые; у нас большой шаг. Как говорят ученые, люди в среднем выросли на семь сантиметров. Очень просто определить, ездит ли человек на автомобиле или ходит пешком. Если он полноват, неспортивен и маловат ростом — лови ленивца! Я одеваюсь в белое платье в крупный цветок. При Джероме я всегда стараюсь одеваться в красивое, потому что он этого заслуживает. Забыла сказать — он тоже ненавидит лозунг «К черту духовность». И почему я должна идти на встречу к человеку, который является моей опорой и поддержкой, в потрепанных джинсах? После того, как я навожу небольшой утренний марафет, сажусь за стол. До встречи с Джеромом еще десять минут. Включаю настольную лампу и тянусь к ящику, который всегда закрыт на ключ — там лежат книги. Открывая замок, я слегка выдвигаю ящик в целях конспирации, лезу туда рукой. Пальцами начинаю вслепую перебирать в поисках книги, которую взяла вчера. Вроде бы, чей-то дневник. Наконец под рукой оказывается книга в скользком лакированном переплете. Я обхватываю ее и вытягиваю из ящика. «Дневник Анны Франк». Что же это такое? Открываю книгу, а она слегка потрескивает, словно ее давно не открывали. С форзацев сдуваю пыль. На титульной странице снова читаю название. За пять минут я успеваю прочесть семь страниц. Это что-то не по-детски серьезное и страшное. Мне хочется читать дальше, но звонок в дверь прерывает это запрещенное занятие. С грохотом выдвигаю ящик, бросаю туда книгу, с хлопком задвигаю обратно и закрываю на ключ. Я конечно, не стесняюсь перед Джеромом, мы часто читаем вместе, он знает, что в ящике с замком лежат книги. Но конспирацию еще никто не отменял. Я иду к двери и открываю. На пороге стоит Джером с огромным букетом орхидей. Пугаюсь, и за рукав тяну его через порог, в квартиру. Хлопаю дверью и спрашиваю у Джерома строгим тоном: — Ты откуда это взял? Мужчина внимательно оглядывает цветы и отвечает: — Из дома. Я вспоминаю, что у него дома растет много цветов. Дома нельзя ничего выращивать, но Джерому как-то удается скрывать свою оранжерею не один год. Наверное, благодаря тому, что он живет на сто третьем этаже. Я немного смягчаюсь. — Надеюсь, тебя никто не видел? Джером улыбается и протягивает букет. В глазах читается: «Поставь их в воду». — Поверь мне, никто, - продолжает улыбаться Джером. Он тянется ко мне и целует в щеку. Я пытаюсь улыбнуться, но ничего не получается. Улыбку выдают лишь мои глаза. Джером это ловит. Я иду на кухню. Джером тянется за мной. Нахожу вазу и набираю воду. Вскоре ставлю цветы в вазу, и мы с Джеромом молча выходим. Мы и дальше безмолвно идем. Лишние слова ни к чему, если человек понимает тебя по взгляду, по вздохам, по походке. Сейчас такое общение практикуется далеко не у всех, но, думаю, эта практика никогда не канет в лету. Стоит попробовать один день прожить без слов — своего сожителя можно понять иначе. Даже пытаясь активно жестикулировать, выглядя при этом, как идиот. Я смотрю на фиолетовое небо, и вижу очертания пролетающей рядом Венеры. Говорят, она настолько раскаленная, что когда Новая Земля и Венера пролетают рядом, наша Река вскипает. Лично я слабо в это верю. Но когда в небе видна одна из планет, я благодарю небосклон за такую красоту. Чувствую, что солнце прячется за грозовыми тучами. Мы с Джеромом переглядываемся и, не сговариваясь, бежим со всех ног к Библиотеке, пока нас не смыло. Очень здорово находиться на работе в ненастную погоду. Кажется, будто находишься на уютном островке среди хаоса непогоды. Через две минуты нашего бега видим знакомый просвет между небоскребами. Мы пришли. На асфальте чернеют точки — первые капли дождя приземляются на дорогу. С северо-востока разносится грохот. Мы спешим в Библиотеку по длинным ступеням, а небо темнеет, превращая день в ночь. Как только начинается ливень, мы оказываемся в просторном холле Библиотеки. Лампы зажжены. Они редко включатся, потому что источником света являются огромные окна, находящиеся на солнечной стороне. И какая-то непривычная суета жужжит повсюду. Может, люди отвыкли от гроз и просто боятся? — Привет, Августа, - печально произносит Линдси. - И тебе, Джером, привет. — Привет, - Джером улыбается. Я начинаю подозревать неладное, но решаю спросить, что случилось, потом. Возможно, на обеде и без Джерома. Отмечаюсь в аппарате и иду на свой пост. Сегодня вряд ли будут посетители, поэтому я смогу заняться документами. Меня не сильно радуют встречи с людьми — почти все население Новой планеты состоит из невежд. Экскурсии проходили бы гораздо интереснее, если бы приходили гуманитарии, но им запрещено появляться в любых местах, кроме улицы, дома, работы и местах утилизации мусора. На центральные улицы вход запрещен. На природу выезжать только по разрешению. Грохот грома, и в здании начинает мигать свет. Линдси бежит со своего рабочего места и начинает суетиться и командовать. Она замечательный организатор, но ее никак не могут повысить. Меня это жутко смущает, потому что система бы пришла в порядок, будь Лин администратором. Пять минут — и с электричеством все в порядке. Работа Линдси. Сквозь дверь и окна в помещение проникает запах грозы: озон, мокрый асфальт, вода, холодный ветер, сорванные листы. Только в Библиотеке ценят запахи, да и не все работники. Лично здесь проходит моя жизнь, это и есть моя жизнь. Два раза разносится такой грохот, что я забиваюсь под шкаф. В такие моменты мне казалось, что обвалились небоскребы. Или Замок, где находится правительство. Лучше бы второй вариант оказался верным. Правительство не делает ничего уже десять лет. Оно не нужно: войн нет — на Новой Земле одна страна, в которой один город, а значит, воевать не с кем; преступности нет — она сведена к нулю; система казны уже давно стабилизирована, за правительство работают все клерки планеты. Чиновники и министры живут в замке, пьют мартини и купаются в бассейне с лепестками роз. Взрывается шаровая молния, и мне кажется, что сердце выпрыгнуло из меня, а волосы стали дыбом и поседели. Разумеется, работа нарушена: все жутко испугались и попрятались за полками. Работает лишь Линд, старается перебороть страх и систематизировать труд, но, увы, ничего не выходит. Такой грозы давно не было, и все отвыкли, даже я. Быстро наступает обед, и все убегают в столовую. Остается лишь Линдси. Джером спрашивает у меня, пойду ли обедать. Я отвечаю, что пусть возьмет пока порцию на меня и подождет. Я подхожу к Лин. Она колупается в компьютере и не обращает на меня внимание. Я разглядываю ее стол. Удивительно, на них столько душевных вещиц, но стоят та, что и не догадаешься, что это чувственное. Это мне и нравится в Лин — открытость, долгие годы не становящаяся вопиющей. — Лин, - неловко произношу я. - Что случилось? Она окидывает меня недовольным взглядом синих глаз. Может, в семье что-то не ладится, но будет бестактно спросить у нее прямо. — Тебе не стоит знать, - холодно выдавливает она. Начинаю пугаться еще сильнее. Кого это касается? Что происходит? С работой, с семьей, с друзьями, с любимым? Голова идет кругом. Линдси выходит из-за стойки и походит к полкам со справочниками. — Если это не что-то личное, что касается только тебя, то я должна знать об этом, - твердо произношу. Лин стоит полминуты, глядя в пол. — Нашу Библиотеку хотят закрыть, - неторопливо, но вместе с тем и скоро выкладывает она. В голове перемешались все мысли. Как? Закрыть всю память человечества? Я сажусь на ближайший диван и бросаюсь в раздумья. Щеки пылают от обиды. Обиды на человечество. — Зря я сказала, - с сожалением бросает Лин.