Amaryllis

Можно сказать, что в последнее время все возвращается в нормальное русло. За исключением, конечно, Гарри Стайлса. Так как жизнь продолжается, и ничего исключительного по сути не происходит, он начинает погружаться в некоторые… вещи. Парень постоянно возвращается и проводит каждую свободную минуту в доме парней, проходя через лес быстро, бесшумно и с низко опущенной головой. Лиам заставляет его заниматься йогой почти ежедневно, Найл собирает рецепты блюд, которые хотел бы, чтобы Гарри приготовил, а Луи действительно чертовски отвлекает. Понимаете теперь, что это за вещь? Луи. Одно его существование вдруг становится тем, что Гарри просто не может игнорировать, независимо от того, как сильно он пытается. Как бы Стайлс ни старался отводить от него глаза раньше, чем кто-нибудь обратит на это внимание, он пялится на Томлинсона так часто, что остальные парни все равно замечают. Его пристальный взгляд постоянно приклеивается к греховным очертаниям задницы Луи, плавным изгибам его бедер, искрам в его глазах, когда тот просит передать соль или сахар за обедом. Сначала Гарри думает, что просто радуется тому, что Томмо жив и здоров, что многочисленные угрозы, нависшие над ним, остались позади. Но это не проходит. Декабрь в самом разгаре, Гарри должен готовиться к экзаменам, но до сих пор все, о чем он может думать, – мужественный подбородок и голубые глаза. У него нет никаких сил бороться с этим. Он всегда был довольно-таки сознательным парнем, замечающим за собой медленную речь и странные причуды, даже лелеящим их, но сейчас, наконец, осознав, как далеко все может зайти, он немного шокирован тем, что вот этого заранее не заметил. Все происходит так: Несколько дней остается до того, как у Гарри начнутся рождественские каникулы. Сейчас уже достаточно холодно, и Лиам, наконец, убеждает его оставить ремонт наружной части дома на весну, поэтому он переходит к внутренней. Парень складывает кучу старых картинных рам на кухонном столе, сортируя их и дожидаясь, пока закипит вода. Он отрыл их на чердаке похороненными под слоями пыли и воспоминаний и теперь подбирает места, на которых, по его мнению, они смотрелись бы просто замечательно. Мальчики медленно и поодиночке возвращаются домой с работы, а Найл прибегает со своей последней лекции с красными щеками и потоком проклятий. Все парни немного измотаны в последнее время – темные, холодные дни негативно сказываются – в свободное время они в основном едят и в полукоматозном безделии валяются на диване. Так уютней и очень в духе зимы, так что Гарри едва видел кровать в своей комнате за прошедшую неделю. - Я раздобыл подходящие вам уродливые свитера! – кричит Луи, пришедший последним, влетая на кухню с красным носом и неизменной ухмылкой. Гирлянды из огоньков, которые Гарри развесил по всему дому, отражаются красными всполохами в его глазах и волосах. Найл вопит что-то нечленораздельное, бросаясь на пластиковый пакет, который Томмо держит. Он был прав – свитера абсолютно ужасные, на них на всех кривобокие олени, снеговики и жуткие расплавчатые снежинки. Обновок пять, и все разных цветов, так что парни сразу же начинают карабкаться друг на друга, пытаясь добраться до наименее яркой вещи первыми. Гарри случайно получает кулаком в глаз и решает переждать. Конечно, ему достается кричащее неоново-розовое чудовище, большое настолько, что прикрывает рукавами его ладони. Стайлсу нравится розовый, действительно нравится, но он по-прежнему считает, что одежда, подобная этой, должна продаваться с ярлычком, предупреждающим о ее опасности для здоровья. Свитер Найла цвета зеленой блевотины, у Зейна – жутковатый горчично-желтый, а вот Лиаму достаточно повезло, потому как он заполучил единственный коричневый пуловер. Луи натягивает бирюзовый и, блять, естественно, он выглядит в нем отлично. Он, наверное, единственный человек на планете, способный на такое. Они все обряжаются в свои свитера, хотя до Рождества по-прежнему много времени (если верить Луи, который уверен, что время идет медленнее, когда дожидаешься дня рождения). Шерсть на удивление мягкая, и Томмо хвастается, что на самом деле выбрал лучшее. Гарри внезапно представляет, как Томлинсон стоит посреди магазина или проходит через стойки и вешалки с жуткой праздничной одеждой, прикасаясь ко всему, чтобы не принести своим мальчикам ничего колючего. Он не сопротивляется, когда его мозг автоматически причисляет его к компании. Он любит принадлежность к чему-то. - Что на ужин? – Луи обращает свое внимание на Гарри, и это все равно, что быть ослепленным солнцем. Тот еще не привык к такому легкому взаимодействию, что у них в последнее время. - Спагетти болоньезе, - отвечает Стайлс, наклоняясь к плите, где в течение последних двух часов закипал соус. – Я только что забросил макароны, так что не придется долго ждать. Томлинсон ухмыляется (возможно, он недавно проговорился, что спагетти болоньезе – его любимое блюдо и, возможно, Гарри такую информацию вовсе не запоминает тщательно. Однако кудрявый выжидал неделю перед приготовлением, чтобы выглядеть не настолько очевидным. Судя по тому, как весело Найл на него посмотрел, это не работает). - Что это, Хаз? – спрашивает Зейн, прислонившийся к стене за кухонным столом и с любопытством рассматривающий пустые рамы для картин. Гарри ему солнечно улыбается. - Хотел развесить их по всему дому, понимаешь, чтобы оживить его немного. Мне только нужно найти фотографии, чтобы вставить в них. Глаза Зейна сразу же загораются. - Могу я нарисовать что-нибудь? - Ты рисуешь? – удивляется Стайлс, взволнованный перспективой заиметь какую-нибудь красоту, вышедшую из-под руки Малика. - Ты не знал? - Ты никогда не говорил мне, - дуется парень. Зейн улыбается ему своей дерзкой улыбкой и сверкает глазами. Гарри определенно любит принадлежность к чему-то. Кудрявый отходит к плите, помешивая соус, пробуя его и добавляя соль. - Кто мне поможет? – обращается он к комнате в целом, и все парни приходят в движение. Это традиция, которую Гарри завел в последнюю пару недель, и очень этим гордился. До его появления они жили на хлопьях, еде из «Макдоналдса», слегка обугленном беконе и сожженных завтраках всех видов. Сейчас же он готовит для них так часто, как только может, и ребята, кажется, любят собираться всем вместе за столом. Гарри никогда не встречал людей своего возраста, которым нравилось бы накрывать на стол или помогать с готовкой – но все выглядит так, будто его друзьям это действительно по душе. Стайлс находится на седьмом небе от счастья. - Если вы едите спагетти, все покрытое сыром, придерживайте свою фрикадельку, когда чихаете*, - напевает Луи, пока они с Лиамом устроили потасовку из-за посуды. Гарри улыбается так сильно, что щеки больно, и помогает Зейну расставить все на забавной ярко-зеленой скатерти. Найл заботливо зажигает свечи и продолжает разгуливать с горящей спичкой, когда Лиам выигрывает борьбу, победоносно крича и принимаясь за раскладку вилок и ложек. Луи замирает с надутыми губами, но, поймав на себе взгляд Гарри, сразу же отворачивается и начинает собирать тарелки. Он изгибает бровь, проскальзывая между ним и столом, теплый и очень-очень близко. Стайлс почти чувствует, как его мышцы тянутся, когда он подается вперед, чтобы поставить тарелку, и наклоняется слегка к нему. Тогда кудрявый решительно делает шаг назад. Ему не нужно это прямо сейчас. Или когда-нибудь еще. Наверное. Когда он оборачивается, чтобы пробраться к своему стулу, Луи перехватывает его взгляд. Он смотрит на него с обычными искорками озорства и маленькой частичкой чего-то другого – глаза полыхают синим, как у его волка, и улыбка не сходит с его лица. Гарри инстинктивно улыбается в ответ. Это случается снова, когда все раскинулись по гостиной в разных травмоопасных позах и смотрят «Лезвия славы». - Я хочу научиться кататься на коньках, - говорит Луи, глядя телевизор кверху тормашками и свесив голову с дивана. – Посмотрите на задницы этих ребят. Лиам смеется, Найл одобрительно гудит, придвигаясь поближе, чтобы посмотреть на Эми Полер в полупрозрачном платье. Пошляк Хоран. - Думаю, твоя задница довольно легко бы обошла их, Лу, - рассеянно говорит Гарри, видимо, давая отдохнуть фильтру между мозгом и ртом этим вечером. Лишь когда Зейна сдавленно кашляет, подавившись, он понимает, что только что ляпнул. Луи задумчиво смотрит на него, сдвинув брови. Он вроде улыбается, но уголки губ опущены вниз, так что больше похоже на то, что парень хмурится. Гарри почему-то приходят в голову мысли о поцелуях с Человеком-Пауком. Луи нравится Человек-Паук и, возможно, Гарри бы ему тоже понравился, если бы выступил в роли Мэри-Джейн на время. - Это что, был комплимент? – спрашивает Томмо, дразня его, но и доля любопытства в его голосе тоже есть. - Хватит напрашиваться на похвалу, - Гарри лениво откидывается на спинку дивана, сосредотачиваясь на телевизоре. Фильм действительно интересный. - Оу, Хазза, - Томлинсон прикрывает свой несуществующий румянец ладонями. – Ты говоришь мне такие сладкие вещи! Найл стонет. - Иисус Христос, - бормочет он, глядя то на одного, то на другого друга, словно не в силах поверить, что они так себя ведут. – Не могли бы двое потрахаться уже, пожалуйста? Луи смеется, легко и звонко, и посылает Найлу поцелуй. Прежде чем Гарри вспоминает, что это не для него, и что ему уже девятнадцать преклонных лет, его рука дергается немного, чтобы поймать его. Возможно. Разве что чуть-чуть. Они возвращаются к просмотру фильма в тишине, но глаза Гарри то и дело украдкой обращаются к Луи, он наблюдает за тем, как тот смотрит на экран, чувствуя себя трусом. Лицо Томлинсона становится красным от приливающей к нему крови в странном положении, в котором он смотрит фильм, а на щеках появляются два одинаковых темных пятнышка. Его глаза отражают экран и щурятся, когда он смеется, в них будто пляшут искры. Это просто фантастика, что Гарри позволено присутствовать здесь прямо сейчас, делить пространство с Луи, видеть его таким расслабленным и домашним. Он выглядит таким молодым и счастливым, таким беззаботным – с волосами, растрепанными в диком беспорядке, с взъерошенной челкой – и совершенно очаровательным. Уже второй раз за десять минут Гарри очень-очень сильно хочет поцеловать его. Понимаете, в чем дело? Гарри привык к таким мыслям. Луи сияет, как солнце, и все вокруг него только отражают его свет. Это не удивительно, что Стайлсу хочется подобраться к нему как можно ближе, получить как можно больше. Он думал, что это всего лишь влюбленность, вызванная тем, что они оба – свободные, молодые, привлекательные, и что это через некоторое время пройдет. Но притяжение продолжается неделями, и становится только сильнее. Есть все эти различные стороны Луи, вещи, которые даже не видны на первый взгляд. Он кажется таким уязвимым под своими криками и гиперактивностью. И у Гарри по-прежнему перехватывает дыхание, когда он подходит близко и ведет себя мило. С парнями, с самим Стайлсом, с детьми и с лесными зверьками, которых они иногда вспугивают, носясь по чаще. Гарри не думает, что когда-либо встречал человека, похожего на Луи, ему даже сравнить его не с кем, и это все загоняет его в петлю. Он просто хочет, так сильно хочет узнать его лучше. Он знает, что есть какие-то серьезные вещи в прошлом Луи, вещи, которые постоянно отпечатываются слабыми морщинками на его лбу, но парень не готов выслушивать ложь о них сейчас – или когда-нибудь вообще – если Томмо почувствует, что ему комфортно поговорить об этом. Нет, Гарри хочет знать, что нравится Луи и какой он на вкус. Если бы он поцеловал его прямо сейчас, возможно, он был бы на вкус, как паста, или чипсы, или мята, или ваниль, или корица; мысли об этом возбуждают, но это та еще пытка. Гарри хочет знать, какие звуки издает Луи, когда кто-то целует его шею, о чем он думает, когда лежит ночью в постели и не может заснуть, – все это в списке его желаний. Он хочет слишком многого. На середине фильма Луи начинает подталкивать Гарри в спину. Тот игнорирует его, но он продолжает, и тогда кудрявый отклоняется вперед, чтобы быть вне зоны его досягаемости. Томлинсон скользит вниз с дивана и снова толкает его, тыкая пальцами под ребра и в верхней части позвоночника. Вряд ли Стайлс мог бы сказать, что совершенно этим не наслаждается. Однако через пятнадцать минут это действительно становится немного слишком. - У тебя рука не устала? – тихо спрашивает он. Луи снова тычет его в ответ. Не отрывая глаз от экрана, Гарри заводит руку за спину и крепко перехватывает запястье Луи. Это, наверное, только его воображение, но он может поклясться, что на секунду пульс под его пальцами учащается. Прежде чем Луи может подумать о подключении второй руки, Гарри хватает и ее, удерживая теперь оба запястья. Томмо хихикает у него за спиной. А затем, раньше, чем кудрявый понимает, что, черт возьми, происходит, Луи придвигается к нему и смыкает зубы на его плече. Какого черта? - Зачем ты меня укусил? – спрашивает он в панике, потому что в комнате вдруг становится подозрительно жарко. Луи кладет голову ему на плечо, устроив подбородок на местечке, еще влажном от его слюны. Он ничего не отвечает, лишь светло улыбается и без труда выпутывает руки из ослабевшего захвата Гарри, начиная поглаживать его по груди. А потом, будто ничего и не случилось, встает и возвращается обратно на диван, снова принимая свою странную позу для просмотра телевизора. Гарри не нужно смотреть в зеркало, он и без того знает, что его лицо горит, а сердце бьется так сильно, что каждый в комнате, в том числе и Найл, вероятно, может его услышать. Он никогда так ни на кого не реагировал – ни на кого и никогда. Конечно, раньше он много кем увлекался, но никто не заставлял его до такой степени заливаться румянцем и заикаться, как Луи. Подталкиваемый ошибочным желанием вынудить и Томлинсона раскраснеться и засмущаться, Стайлс разрабатывает очень-очень плохой план. Он поднимается со своего жесткого места, игнорируя взгляд Лиама, и устраивается на диване рядом с Луи, копируя его странную позу с задранными ногами. Тот замирает и медленно поворачивает голову к нему, чтобы посмотреть, кажется, в самую душу, а затем на лице Томмо расцветает широкая улыбка, сияющая и ласковая. Именно сейчас Гарри хочется обнять его особенно сильно. - Мы должны сунуть что-нибудь под рубашку Лиаму, - шепчет Луи, улыбаясь, как маленький дьявол, и указывая жестом в сторону ничего не подозревающего Лиама, который сидит на ковре прямо перед ними и, кажется, полностью увлечен созерцанием обнаженной груди Уилла Феррела. Гарри кивает, ухмыляясь ему соответствующей улыбкой. Он сползает понемногу вниз с дивана, пока не подцепляет пакет чипсов из рук сонного Найла. Луи обоими руками прикрывает рот, стараясь не хихикать, когда кудрявый осторожно раздвигает блестящую фольгу шире. Сам Томмо тянется к рубашке Лиама, оттягивая воротник, и пока тот не понимает, что происходит, Гарри выворачивает ему все содержимое пакета за шкирку. Комната на секунду погружается в звенящую тишину. Потом Зейн начинает ржать, просыпается Найл, а Лиам оборачивается и недовольно смотрит на них. Нет ничего особенно забавного в его взгляде разочарованного щенка, который он пытается выдать за вид взбешенного лесного демона, но Луи заходится смехом вперемешку с воем, и Гарри не может не присоединиться к нему. Господи, он рассмешил его. После того как все успокаиваются, а Зейн и с Найлом убеждаются, что они вне досягаемости шебутных товарищей, Лиам оставляет компанию, видимо, чтобы сменить рубашку. Томмо все еще прикрывает улыбку рукой и, наконец, садится вертикально. Гарри смотрит на него с такого ракурса, с которого ни у кого не было бы шанса выглядеть привлекательным, но все же, Луи кажется идеальным со своими длинными ресницами и голубыми-голубыми глазами. - Привет, - улыбается ему Стайлс, у него слегка кружится голова и такое чувство, будто он пьян. - Привет, - отвечает Томлинсон, протягивая ему руку так, словно это самая естественная вещь в мире. Ничего не подозревающий Гарри берется за нее и сразу оказывается поднятым вверх, так что ему приходится сесть правильно, задыхаясь от беззвучного смеха и кренясь в сторону Луи, такого мягкого и комфортного. Кудрявый не обращает внимания на остальную часть фильма вообще, слишком отвлекаясь на Томлинсона и окружающие его ароматы, тепло и чувство безопасности. Когда фильм заканчивается, кто-то выключает телевизор, и они все остаются в темноте и тишине. Найл и Зейн определенно спят, и Гарри замечает, как Лиам карабкается наверх, потирая глаза и неуклюже шаркая по ступенькам. - Хочешь в кроватку? – тихо и жарко выдыхает ему в ухо Луи, и мозг Гарри просто… Останавливается. Парень знает, что Томлинсон не приглашает его в свою постель, да, очевидно, но он не может не думать об этом. Одной мысли достаточно, чтобы ускорить его пульс. Луи тянет его за руку наверх, но Гарри цепляется за его рубашку, дергая обратно на диван. - Щенок? – снова спрашивает Томлинсон, и его голос мягкий, немного усталый, но все равно прекрасный. - Мне лень, - бормочет Стайлс, утыкаясь лицом ему в плечо, но это только половина правды. Вторая половина в том, что он не хочет оставаться вдали от Луи, и если это превращает его в прилипчивого влюбленного подростка, то так тому и быть. - Ляжешь у меня за спиной, - довольно заключает Томмо, и когда Гарри поднимает на него глаза, улыбается ему. Он нежно подталкивает парня, пока тот не упирается в спинку дивана, а затем быстро и проворно, как кошка, вытягивается рядом с ним, прижимаясь спиной к его груди, и его волосы щекочут Стайлсу подбородок. Луи по-прежнему мягко улыбается, когда закрывает глаза и шепчет: «Спокойной ночи, Гарри». Он чувствует, как паникует напряженный и удивленный парень рядом с ним, поэтому вдыхает поглубже, выравнивая собственное дыхание, и осторожно обхватывает его руку, опуская себе на талию. Такой их близости достаточно, чтобы Стайлс впал в истерику. Теоретически, они делали это и раньше, сразу после полнолуния, но тогда они были волками, большими и пушистыми, и жались друг к другу, чтобы согреться холодным утром. А сейчас они люди, а от луны в небе едва виднеется полумесяц. Кожа Луи горит под рубашкой. Сердце Гарри бьется так быстро, что вот-вот проломит грудную клетку, вылетит и воссоединится с Луи, чтобы следовать за ним повсюду. Гарри, вероятно, хотел бы этого в действительности, чтобы все время быть с ним. Пока он пытается убедить себя, что такие объятия – совершенно нормальная вещь для оборотней, и что это абсолютно ничего не значит в глобальной схеме вещей, Луи вздыхает во сне и придвигается еще ближе. Рука Гарри автоматически обнимает его крепче, принимая его тело, желая его. «Оо», - все, что мечется в кудрявой голове, пока он таращится на бледную кожу, по которой скользят его пальцы. В этом есть смысл, как ему кажется. Он и раньше фантазировал о Луи, и именно сейчас – посреди ночи, в кромешной темноте, когда он единственный во всем доме не спит и хлопает глазами – осознание надвигается на него, как товарный поезд, и лишает дыхания. Он хочет Луи. Хочет его здесь и сейчас, когда он обнимает его и улыбается во сне, чувствуя себя в безопасности. Хочет его в будущем, годы спустя, когда они, смеясь, будут гоняться друг за другом по лесу. Гарри хочет, чтобы он сидел на кухне и потешался над его шутками, пока он будет готовить ему; хочет, чтобы он бросался попкорном в телевизор, когда в шоу ему что-то не нравится; хочет, чтобы он снисходительно улыбался, пока он будет выкладывать ему свои обширные планы по реконструкции дома. Гарри хочет Луи и в своей жизни, и в своем сердце, и в своей постели. Это так пугает, но по большей части кажется правильным. Падение не было медленным и плавным, как Стайлс всегда себе его представлял, а внезапным, сильным и неожиданным; но в любом случае – это он влюблен, а не в него. Обратного пути уже нет. Он вступает на совершенно новую территорию, а ведь когда-то был уверен, что однажды женится на одной из своих подружек из начальной школы. Возможно, с властным и надежным Луи (а сейчас еще и теплым) он сможет найти свой путь. Они так хорошо ладят в последнее время, просто команда мечты, сеющая хаос и командующая остальными парнями. Они развиваются вместе, Гарри расцветает под вниманием Луи, и они строят не просто дружбу, а нечто настоящее и реальное. Впрочем, Гарри не настолько глуп, чтобы думать, что что-то из этого означает, что Луи испытывает к нему то же самое. Но пока это его не тяготит. Прямо сейчас он готов ждать и наслаждаться тем, что у него уже есть. * * * За четыре дня до Рождества Гарри возвращается домой. Так трудно прощаться, даже если расставание это только на неделю. Он планирует вернуться с запоздавшими подарками и провести Новый год со своими четырьмя лучшими друзьями. Гарри продолжает убеждать себя, что все будет в порядке, но когда Найл бросается ему на шею, будто он собирается на войну, кудрявый быстро моргает, пытаясь сохранить самообладание. Даже лес вокруг них неспокойно гудит, и блондин сдавливает его в объятиях так, будто старается выжать жизнь. - Береги себя, - ухмыляется ему Зейн и хлопает по плечу, а Лиам проявляет куда меньший энтузиазм, потому что ему еще предстоит вытаскивать свою машину из грязи. Луи же бежит к нему, широко раскинув руки, и прежде чем Гарри понимает, что происходит, возбужденный оборотень уже висит на нем. Ноги Томмо крепко обернуты вокруг его талии, и он смеется в ухо Стайлсу, как маньяк, утыкаясь лицом ему в плечо. Он ерзает, стараясь загнать Гарри в жалкий сугроб прямо перед домом, но тот крепко стоит на ногах. - Я буду скучать по твоей кудрявой головешке, - хихикает Луи в шею Гарри, его дыхание, кажется, оставляет следы, которые приятно обжигают кожу. Позже, когда Гарри, наконец, топает вниз по грязной лесной тропинке, постепенно исчезая из поля их зрения, Луи карабкается на плечи к Зейну, опасно там покачиваясь, Найл шлет вслед кудрявому воздушные поцелуи, а Лиам бросает хлипкие снежки. Гарри улыбается всю дорогу до Лондона. Холмс Чапел выглядит странно, почти живописно в это время года. Парня приветствует полностью покрытый снегом вокзал, выглядящий, как картинка-клише из рождественского фильма. Джемма приезжает, чтобы подбросить его до дома и избавить от необходимости тащиться по снегу, так что они сидят в холодной машине минут десять и просто обнимаются. Он так соскучился по ней, и по маме, и по Робину, что готовится совершенно искренне порадоваться их совместной трапезе, метанием перемазанного маслом гороха и разговорами о прошедшем дне. Родной дом теплый и уютный как всегда, и насквозь пропитанный запахом пряников и пудинга. Мама Гарри приветствует его громким криком «Дорогой!», и заметно, что она немного навеселе от коньяка. Вечером они все усаживаются за ужином, как и надеялся Гарри. Уплетая фирменное домашнее пюре Энн, парень перечисляет все, что происходило в универе (совсем не много), и рассказывает, как продвигается его обучение (не очень хорошо, но он не говорит об этом вслух). К тому времени когда семейство переходит к десерту, допросу подвергается Джемма. Робин покачивает бровями и задает свои обычные вопросы о мальчиках, но на этот раз Джемма не закатывает глаза и не машет на него руками. - Ну, на самом деле… - улыбается она. Гарри приободряется. - Не может быть. - Может, братишка, закрой свой рот, - девушка снисходительно похлопывает его по щеке. - Ну так расскажи нам больше! – вопрошает их мама, откладывая вилку и обращая пытливый взгляд на дочь. Гарри тоже интересно, он знает, что Джемма встречалась с многими парнями – хронологическая лента ее фейсбука провела огромную работу по его информированию – но она никогда не считала их достаточно важными, чтобы упоминать о них за обеденным столом. Джемма добродушно закатывает глаза. - Его зовут Эштон. Он изучает музыку. - И? - И ничего, мама. Мы встречаемся уже несколько месяцев, и он… очень хороший. – Она слегка краснеет, закрывая лицо рукой. Гарри почти хлопает в ладоши от радости – его старшая сестра смущена, а это редкая вещь. Миссис Стайлс улыбается, поглядывая на обоих детей немного увлажнившимися глазами. Гарри делает себе мысленную пометку забрать у нее попозже коньяк. - Мы так рады за тебя, милая. Верно? – она поворачивается к Робину, который кивает так быстро, как только может. - Да, Джемс, - ухмыляется Гарри и похлопывает сестру по спине. Та ослепительно улыбается ему в ответ. - Ты один не участвуешь в разговоре, Хазхед. Когда ты приведешь домой девушку, чтобы познакомить с мамой? Ошеломленный парень с грохотом роняет ложку. Его руки совершенно внезапно начинают подрагивать. - Хм... - Неужели тебе не нравится никто из университетских девчонок? – усмехается Джемма, а Гарри хмурится. Он чувствует себя так, будто проглотил кирпич, и теперь его тяжесть тянет его вниз, кроме того, перекрывая горло. Внутренне он кричит на себя. Сейчас не время говорить об этом. Черт, половина его семьи до сих пор не знает, что он теперь любитель повыть под луной, а тут еще одна новость. Ясно одно – Гарри должен держать это в себе и хорошенько подумать, прежде чем делать какие-либо заявления. К сожалению, его рот не на замке; он начинает говорить еще до того, как формирует мысль, которую собирается выдать. Это не должно быть большим событием, в этом нет ничего особенного. Гарри хорошо знает свою семью, знает, что они не отвернутся от него, но все же чувствует себя немного странно из-за того, что утаивал что-то от людей, с которыми провел всю свою жизнь. У него ушли годы на то, чтобы понять, что он движется не по тому пути, и набраться храбрости, чтобы сделать то, что он собирается сделать. Прямо сейчас. Просто потому, что это кажется правильным. Как бы там ни было. - Не уверен, что они мне вообще нравятся? – протягивает парень, и это больше похоже на вопрос к самим домочадцам вместо конкретного заявления, и он еще больше погружается в раздумья. - Ох? – Энн склоняет голову на бок с выражением недоумения на лице. Выражение же на лице Джеммы сразу же становится извиняющимся. - Я вот о чем. Кажется, я влюблен в парня? Так что… - он хочет себя ударить. По лицу. Желательно стулом. «Почему это происходит?» - Почему ты молчал? Ты думал, что мы посчитаем тебя фриком, или что? – допытывается Джемма в замешательстве. - Честно, лучше бы я ничего не говорил. - Серьезно, малыш, мы это принимаем. Я хочу, чтобы ты был счастлив, где бы ты ни был… и с кем бы… ни обрел это счастье, - говорит его мама, улыбаясь, как он и ждал (надеялся). Она протягивается через стол, чтобы взять его за руку. Ее ладонь теплая и точно такая же, как и годы назад, когда она брала его маленького за руку, чтобы он не потерялся. Она всегда была его путеводной звездой, освещающей ему дорогу в жизнь, и Гарри не думает, что это когда-нибудь изменится. Он совсем не удивляется, когда понимает, что груз с его груди исчез. Робин ухмыляется, поглядывая на него и уписывая свое мороженое, и не кажется ничуть обеспокоенным, Джемма же ворошит его волосы. Ему хочется смеяться, ну, немного. Это забавно, что он постоянно приходит домой с новой тайной. - Ты же понимаешь, что теперь должен рассказать нам, кто он, да? – сестра придвигает свой стул поближе к его и кладет подбородок на сложенные руки, как любопытный ребенок. Гарри поворачивается к маме в надежде на поддержку, но у нее такое выражение на лице, будто она уже знает ответ на вопрос дочери. Кудрявый вздыхает. - Ты не знаешь его, Джемс. - И не узнаю, пока ты мне не скажешь. Давай. - Мааам, - вопит Гарри, но его крик о помощи напрасен. Все за столом ухмыляются, потешаясь над его смущением. Да они не ценят его вообще, ну, спасибо большое. Энн ничего не говорит. Гарри следит за тем, как улыбка медленно расползается по ее лицу, а щеки розовеют, пока она не перестает сдерживаться и начинает смеяться. - Оо, - внезапно оживляется Джемма, - это твой сосед? Тот рыжеволосый с веснушками? - Нет, - возмущается парень. – Нет, это не Эд. Нет. Правда. Нет. - Ладно, - соглашается она. – Ты можешь не говорить мне, если не хочешь, мне просто любопытно. Тогда другой вопрос – почему вы еще не встречаетесь? Гарри слегка улыбается. - Потому что я не знаю, чувствует ли он то же самое? Очевидно же. - А почему бы тебе не спросить его тогда? – она недоверчиво смотрит на него, как будто это так просто. Может, и так, но Гарри страшно уже от одной мысли. Ему это не нужно, не сейчас, еще рано. Когда-нибудь, возможно. - Я доволен тем, что есть между нами сейчас, - говорит он, в глубине души зная, что пытается убедить ее так же, как и себя самого. Парень поглядывает на растаявшие остатки своего мороженого, болтая ложкой в ванильном соусе, и избегает взглядом родственников. - О, дорогой, - начинает его мама. Она встает и наклоняется, чтобы погладить его по волосам. Гарри уже не пять, и он заливается стыдливым румянцем, но не может притвориться, что не наслаждается вниманием. – Ты же знаешь, что мы всегда здесь, если ты нуждаешься в нас. По любому поводу. Миссис Стайлс смотрит на сына так, словно знает что-то еще, и Гарри считает это логичным – она единственная в семье, кто знает о его укусе, в конце концов. - Да, - он прочищает горло. – Спасибо. На самом деле. – Парень чувствует, что нуждается в групповом объятии. Он никогда не делал этого с домочадцами, поэтому и сейчас не пытается, но когда Джемма слетает со своего стула и начинает его щекотать, он подумывает, что это неизбежно. * * * Утром двадцать четвертого числа Гарри звонит Луи, прежде чем даже встает с постели. - С Днем рождения! – кричит он, когда тот поднимает трубку, и смеется. На том конце провода уже царят шум и суматоха – парень слышит, как Найл и Зейн кричат друг на друга, а Лиам беспомощно хихикает. Прошло четыре дня с тех пор, как он видел их в последний раз. Он пропускает так много моментов из их жизни, что чувствует от этого реальную физическую боль в груди. - Спасибо, спасибо, - отвечает Луи, задыхаясь. Он, видимо, уходит в другую комнату, потому что шум существенно стихает, и Гарри теперь может слышать его дыхание в трубку. Ритм спокойный, медленный, кудрявый может явственно представить, как грудь Луи сейчас поднимается и опускается, а ладони еще помнят призрачное ощущение его плоти. - Как жизнь? Со стороны Томмо опять доносится шелест. Стайлс слышит, как тот пыхтит, передвигая что-то, и затем различает знакомый скрип качелей в саду. - Ну, я ушел достаточно далеко, как мне кажется. Мы еще не поубивали друг друга. - Празднуете? – улыбается Гарри. Луи хмыкает, и этот низкий звук щекочет ухо ему ухо. - Найл пытался приготовить для меня завтрак в честь дня рождения. - Все в порядке? – немедленно уточняет Гарри, и это лишь отчасти шутка. Все парни до смешного ужасны на кухне, так что в дальнейшем он планирует выбрать день и научить их готовить хоть что-то. - Не волнуйся, - хихикает Луи, - мое обоняние почувствовало катастрофу раньше, чем случилось что-то действительно плохое. - Хорошо, - говорит Гарри и улыбается так сильно, что даже больно. – А что подарили? Он почти может слышать, как Луи дуется. - Они все ужасно скупые, и сказали, что я получу подарки только на Рождество. Ты должен рассказать им, как плохо я себя чувствую из-за этого, тебя они послушают. (Гарри едва удается не заворковать от умиления. Приходится закусить уголок подушки, чтобы сдержать позорный звук на выходе изо рта). - Мне жаль. Ты почувствуешь себя лучше, если я упомяну, что приготовил тебе подарок? - Но ты далеко, Хазза. Я что, должен ждать, пока ты сюда вернешься? - Ты такой ребенок, - ласково шепчет Стайлс, но вовсе так не думает. – И тебе не придется ждать. Я спрятал его в доме. Томмо не говорит ни единого слова в ответ, но Гарри чувствует, как он воспрял духом. Наверняка он сейчас сел прямее, а его глаза загорелись, и если бы он был волком, его уши, скорее всего, встали бы торчком. - В этом доме? - Да, Луи, в этом доме. - Оо, - Томлинсон затихает на несколько минут. – Ладно, где? Гарри лежит в своей постели в девять утра в канун Рождества и улыбается так сильно, что щеки уже начали болеть, и есть только одно место во всем мире, где он хотел бы сейчас оказаться. Он купил подарки для Луи еще несколько недель назад, чтобы не пришлось это делать в последнюю минуту. Томлинсон на самом деле никогда не составлял список из вещей, которые хотел бы заиметь, и он слишком непростой человек в плане прочтения его желаний, так что, вероятно, Гарри приготовил очень-очень глупый подарок. Тем не менее, он немного взволнован, готовясь услышать вердикт Луи. - Я спрятал его. Это значит, что ты должен отыскать его. - Гарри, - возмущается веселым голосом Томмо. - Ла-адно, - Гарри прячет лицо в подушку. Он в буквальном смысле не может ни в чем отказать Луи, и это стыдно. – Он за кастрюлями в кухонном шкафу. - Серьезно? - Я должен был подобрать место, куда ты никогда не залезешь, - пожимает плечами кудрявый. Он снова слышит шорохи и скрипы, и как захлопываются несколько дверей, пока Луи, видимо, идет на кухню. Гул голосов сменяется звоном посуды. Это звучит так, будто Томлинсон копается в шкафу, и Стайлс не может остановить смех, представляя себе эту картину. - Эй, - обиженно тянет Луи. - Прости, Лу. Это занимает не больше минуты, так что достаточно скоро Гарри слышит шорох оберточной бумаги. - Ха! – кричит Луи и добавляет. – Оу, щенок. Гарри знает, что он видит перед собой: небрежно скрученный сверток из бумаги с узорами из оленей. Парень сам завернул его и даже приколол маленькую записочку «с Днем рождения, Лу :)» - Я просто… кхм. Мне жаль, что это не лучший или… ну ты понял, - бормочет Гарри, рассеянно проводя рукой по волосам, прежде чем Луи начнет разворачивать его, потому что… Он любит дарить подарки, любит, когда люди радуются им, и всегда впадает в ужас, когда они этого не делают. - Перестань. Ты единственный, кто приготовил мне подарок. Поверь, это автоматически делает его фантастическим. – Гарри краснеет, конечно, краснеет, но здесь нет никого, кто мог бы это увидеть. – Могу я развернуть его сейчас? - Пожалуйста. Гарри может только представлять Луи, радостно разворачивающего бумагу, разрывающего слой за слоем. Когда шорох прекращается, воцаряется тишина, и не слышно ничего, кроме звука дыхания Луи в ухо Гарри. - Лу? – осторожно спрашивает он. Томмо выдыхает через нос – короткий свистящий звук, он всегда так делает, когда удивлен. - Гарри. Господи, он мне нравится. Гарри не может прочитать его, как и не может сказать, подлинная ли это радость или Луи просто пытается (по какой-то причине) пощадить его чувства, и он не может вынести этой неопределенности. Это гребаный свитер; он подарил Луи свитер, потому что тот выглядит просто фантастически в них и все время жалуется на холод. Почему он вообще решил, что это будет хорошей идеей… - Хазза? - Да, хм, - Гарри прокашливается, - я здесь. - Не смей думать, что я вру, - говорит Луи, наполовину игривым голосом. – Он великолепный. Спасибо. И потому как Гарри не может видеть выражение лица Луи или язык его тела, не может получить никаких подсказок, которые позволили бы ему все понять, он решает просто довериться. Томлинсон всегда, всегда был честен с ним, и у него нет никаких оснований изменять привычкам. - Ладно. Я рад, что тебе нравится, - искренне отзывается кудрявый. - Никто никогда не дарил мне свитеров раньше, - голос Луи в трубке потрескивает и кажется удивленным. – Он действительно мягкий. Гарри хочет заобнимать его до смерти. - Я пытался выбрать самый мягкий, - признается он, глядя в потолок, как и положено, когда выдаешь такую важную информацию. Стайлс проторчал неприлично долго в магазине, проходя через сотни стоек со свитерами, но большинство из них просто не подходили. Он хотел что-то, что соответствовало бы Луи, когда тот был счастлив: мягкий, теплый и прекрасный, легкий и решительный, как ветерок прохладным утром. Гарри слышит, как Томмо смеется, вставая и шурша бумагой, и начинает рассказывать о всех насущных вещах – он охотился в лесу после того, как Стайлс уже ушел. Цепляясь за мысль не вылезать из постели в ближайшее время, кудрявый зарывается глубже в подушки и прячет в них довольную улыбку. В любом случае, это лучший способ начать Рождество. Позже, после того, как он помог маме готовить и печь, и каждый дюйм его кожи пропитался ароматом пирогов, Гарри смотрит в пустоту, сквозь мерцающие огоньки гирлянд. Парень задается только одним вопросом, всего на минутку, но что если Луи сейчас тоже смотрит на небо – в каком-нибудь мире из мечты – и тоже думает о Гарри. *On Top of Spaghetti – детская шуточная песенка о сбежавшей фрикадельке.