Amaryllis

Найл дарит Луи щенка на Рождество. Ну, типа того. Он притаскивает щенка для «охраны дома», а тот совсем маленький и болезненный на вид, ему никак не может быть больше двух месяцев от роду. Гарри думает, что животинка напоминает лохматую чихуахуа. - Боже мой, - это первая реакция Луи. - Ты с ума сошел? – а это – Лиама. Зейн с удовольствием наблюдает за ситуацией, расслабленно попивая гоголь-моголь, и Гарри все происходящее тоже забавляет, так что он просто присоединяется к нему. Вручение подарков переходит из спокойной и праздничной церемонии в то, что и можно ожидать в доме Томлинсона, а именно – в полный хаос. У Гарри до сих пор есть кусочки мяса и фруктов, застрявшие в его волосах после продуктовой битвы, а Зейн отказывается приближаться к елке. Гарри преподносит всем соответствующие ситуации волкошапки, Найл одаривает друзей коробками каких-то странных американских сладостей, Лиам, краснея, дарит каждому по личному дневнику, и даже Зейн, который и не празднует Рождество, припасает по диску с комиксами для Луи и Лиама, с коллекцией диснеевских фильмов для Гарри и набор подписанных медиаторов для Найла. Стайлс чувствует себя более чем неловко, потому что он и не знал, что ирландец играет на гитаре. Луи, конечно же, дарит всем забавные несоответствующие ситуации футболки. Каждая из них, к слову, сопровождается записочкой, прикрепленной внутри, – у Гарри просто «спасибо за все, Щенок :)», но и этого достаточно, чтобы его глаза увлажнились. Покончив с подарками, парни принимаются за напитки и разговоры, как престарелые сплетницы, а затем Найл исчезает. И возвращается уже с щенком. У которого вокруг шеи повязан бантик. - Он хорошо вам послужит! – провозглашает блондин, и Луи решается приблизиться к испуганному и дрожащему в углу комочку. - Мы даже не знаем, нормально ли собаки реагируют на нас, Ни, - бурчит Лиам. - Глупости. Отец проводил исследования, и они гласят, что псы могут быть лучшими помощниками для вас. - Как думаете, и с нами будет так? – спрашивает Пейн, и его глаза большие и круглые, как у ребенка рождественским утром, а рука медленно тянется к животному. Его голос звучит восхитительно обеспокоено, будто он искренне не может смириться с мыслью, что щенок может их не полюбить. - Уверен в этом, - вставляет Гарри, пока все молчат. С противоположной стороны комнаты на него смотрит Луи. - Но как мы его назовем? - Луи, мы не… мы оставим его? – недоверчиво протягивает Лиам, словно это самая возмутительная идея, которую он когда-либо слышал. – Ты говорил, что не любишь собак! - Я не говорил такого никогда, - Томлинсон воркует со щенком, наконец, касаясь его головы и нежно почесывая пальцами. Глазенки зверенка того и гляди закатятся от удовольствия, крошечные ушки развесились, а коротенький хвост взволнованно колотится об пол. – О, да ты дружелюбный, - улыбается Луи, мягко и открыто, и это мало чем отличается от его общения с Люкс. Гарри бы сказал, что они сейчас стали свидетелями чего-то непривычного для этого дома, если бы не слегка грустная улыбка наблюдающего за сценой Зейна. - Итак, мы оставляем его, - подводит итог Лиам, впрочем, его голос взлетает вверх на конце фразы, будто это вопрос. - Очевидно, - отвечает Луи, вот и все. В течение последующих нескольких часов, когда Томмо не отпускает собаку от себя ни на шаг, они спорят насчет имени. Ну, Луи и трое остальных парней спорят. Гарри же слишком занят, не сводя глаз с мальчика, в которого влюблен и который в свою очередь влюблен сейчас в четвероногий меховой шар. Забавно наблюдать, как сияют глаза Томлинсона, и как с каждым разом все шире растягивается его улыбка, когда довольный щенок лижет его руку, но кудрявый подозревает, что полное отсутствие насмешек со стороны парней неслучайно. Он сам скорее сжевал бы собственную руку, чем разрушил счастье Луи. - Что насчет супергероев? – спрашивает Лиам, склоняясь над ноутбуком, куда он заносит все варианты имени, а потом вычеркивает. Луи сидит в царской позе в своем кресле, почесывая подбородок, и совершенно игнорирует умоляющий взгляд Лиама. - Мы не назовем его Бэтменом. - А может, Тор? – оживает Зейн. - Нет, - Томмо смотрит вниз, слегка высунув язык, и охает, когда щенок вдруг вскакивает и снова бросается облизывать его. – Тор – имечко для гигантского мастиффа или кого-нибудь вроде него. - Я до сих пор думаю, что Спайдердог ему подойдет идеально, - гудит Найл со своего местечка на полу, где он лежит в окружении пивных бутылок и пассивно-агрессивно попивает, чтобы все были в курсе, что он ни во что не ставит эту выпивку и предпочитает свой припасенный бренди. - Я знаю тебя, Найл. Ты просто хочешь снять ремикс «Симпсонов». Хоран пожимает плечами и не выказывает протеста. - И похвастаться тем, что у моих друзей есть Спайдердог. - Как сладко, - ухмыляется Луи, но если что сейчас и сладко, так это его голос – приторный и наигранный, но все же в нем проскальзывают нотки подлинной любви. – Но мы все равно не назовем его Спайдердогом. - Может, Локи? – подает голос Гарри из своего гнезда из одеял, и это, вероятно, первое, что он произносит вслух за последние два часа. Все поворачиваются к нему. - Локи – не супергерой, - спорит Лиам, а его брови дергаются, воспроизводя что-то, похожее на брачный танец гусениц. - Да знаю я, - Стайлс слегка закатывает глаза. – Но вы же понимаете. Бог озорства и еще много чего. А он выглядит как озорной пес. Луи морщит нос (очаровательно). - Мне нравится, - он смотрит на щенка и почти нажимает ему на носик. – А ты что думаешь? Локи – звучит нормально? Будто чувствуя чрезвычайно серьезные слова Луи через духовную связь, что им уже удалось наладить, щенок лает и начинает со свистом махать хвостиком. - Ладно. Ты Локи, - Томлинсон поворачивается к ним, сияя и улыбаясь так сильно, что его глаза почти закрыты. – Спасибо, Гарри, - добавляет он, подумав. Гарри ухмыляется ему и пытается успокоить себя. Луи выбрал это имя, потому что оно ему понравилось, а вовсе не потому, что это он его предложил. Ему нужно взять себя в руки. Теперь, когда решение принято, можно и отдохнуть, так что Локи спрыгивает с колен Луи и сворачивается на полу, почти растворяясь на нем, – комочек темного меха, сливающийся с окружающей средой. Рука Томлинсона сразу же сползает с подлокотника, протягиваясь настолько, чтобы можно было гладить пса по спине. Поскольку никто не обращает внимания на телевизор, Гарри встает и ставит «Титаник», потому что чувствует склонность потратить три грядущих часа жизни на просмотр романтического фильма, который разрушит его полностью. Зейн и Найл принимаются стонать, как только на экране загорается главное меню. Блондин медленно собирает свои пустые бутылки и решает идти спать; брюнет задерживается в гостиной лишь секундой дольше, бросая взгляд на Гарри, растянувшегося на диване, подобно осьминогу, выброшенному из воды, и Луи, свернувшегося калачиком и положившего подбородок на колени, и хватает за руку Лиама, чтобы утащить его куда подальше. Кудрявый чувствует запах сигарет даже раньше, чем слышит грохот задней двери, и думает, что парни вернутся достаточно скоро, но от фильма проходят полчаса, а они так и не возвращаются. Луи, кажется, понимает, что они будут наедине где-то в это же время. Он прекращает круговые движения рукой между лопатками Локи и сканирует взглядом пол между своим креслом и диваном. Без единого слова он подхватывает одеяло и пса, пересекает гостиную в два шага и валится прямо на бок Гарри. Тот сразу же чувствует прилив приятного тепла по всему телу – от головы до кончиков пальцев. - Как думаешь, сможешь досмотреть до конца? – неожиданно спрашивает Луи, и в его голосе четко слышится вызов. Усмехнувшись, Гарри отводит взгляд от Кейт Уинслет и ее блестящего платья и смотрит ему в глаза. - Знаю, что смогу. Это вопрос личной гордости. – Томлинсон приподнимает бровь. Он высмеивает его, подвергая сомнениям все долгие годы просмотров «Титаника», но Гарри нравится это. – Возможно, одна из величайших моих побед. Луи хихикает. Они обращаются к экрану, погружаясь в фильм, который видели бесчисленное количество раз, а саундтреком к просмотру служит тихое похрапывание Локи. Огонь в камине гаснет, и включается отопление на ночь, но Гарри плевать: его и так греют крепость из одеял и любимый мальчик. Он следит за океанскими волнами на экране, разбивающимися о борт и набегающими друг на друга, и понимает, что его чувства странным образом перекликаются с ними. Сейчас, когда корабль медленно прокладывает себе путь через спокойные воды, такое же умиротворение поселяется и в нем. Но когда дыхание Луи начинает обжигать ему шею, как океан, возбуждая и пугая одновременно, скорость его сердца взлетает и падает вместе с волнами. Парень чувствует себя в мире, где сверху светит улыбка Луи, заставляя сверкать, как бесконечную водную гладь под солнечными лучами. Вскоре Гарри все же выходит из своего мирного оцепенения: Леонардо ДиКаприо вытряхивает воду из волос, выглядя при этом почти, как герой его мокрых снов. Стайлс не может поверить, что раньше никогда не замечал масштабы своих гомосексуальных наклонностей. Рядом с ним практически незаметно стонет Луи. - Ты в порядке? – хмурится Гарри, осторожно касаясь его груди. Тот заливается смехом. - Да в полном. Он просто чертовски горяч. Кудрявый давится слюнями, но умудряется выдать это за приступ кашля. А потом – прежде чем может остановить себя – открывает рот, и слова рвутся из него без разрешения. - Ты немного похож на него, - выдает он. Щеки начинают гореть сразу же, хотя технически, Гарри не говорил, что находит ДиКаприо привлекательным. Он просто сказал, что Луи похож на него. И вот Луи, безусловно, привлекателен; даже больше чем жгуче горяч. Опасно горяч. Лео бледнеет в сравнении с ним, на самом деле. Мысли Гарри не имеют никакого смысла, он одновременно думает, что, возможно, это самое подходящее время, чтобы признаться в своих чувствах, или же в качестве альтернативы – утопиться в мутном пиве Найла. - Хм, - бурчит Луи, и Гарри умоляет свое воображение не фантазировать слабую дрожь в его голосе. – Спасибо. Когда Стайлс решается посмотреть на него, он краснеет, он действительно краснеет. Его щеки, несомненно, заливаются густой красной краской, и половина его лица таинственным образом исчезает под одеялом. - Так, э-э, - бормочет Томмо, - а ты считаешь его горячим? – это настолько прозрачный вопрос, что абсолютно возмутительно, что Луи позволяет себе его задать. Гарри почти с ума сходит от возбуждения, но ухитряется выправить дыхание как раз вовремя и старается сдержать сердечный ритм. Он полагает, что ему в любом случае нечего терять. Луи не должен испугаться, если он назовет вещи своими именами, точно нет, Гарри уверен. Но он все же несколько оттягивает время, чтобы определиться с поведением, раз уж они затронули в разговоре темы, как-то связанные с сексом. Возможно, стоит быть немного дерзким, как ему кажется, или лучше проявить осторожность, чтобы легко свернуть в любой момент. У Гарри нет большого опыта бесед о таких вещах. - Ну да, определенно, - наконец, отвечает он, прожигая дыры в телеэкране. Луи снова хмыкает. - Каждый в мире, вероятно, с нами согласится. - Наверное, - осторожно признает Гарри, не совсем понимая, к чему ведет их разговор. - Раньше у меня в комнате висел плакат с ним, еще в Донкастере, - выпаливает Луи, закрывая лицо рукой. - Хороший выбор, - ухмыляется Гарри. - Это вроде как странно? – спрашивает Томлинсон, слегка хмурясь. - И почему бы этому быть странным? Парень пожимает плечами. - Мне так сказали. Стайлс качает головой. - Раньше у меня над кроватью висел плакат с покемоном. Я разговаривал с ним каждую ночь, перед тем как уснуть. – Гарри получает истинное удовольствие от тихого смеха Луи, безусловно, ради этого стоит раскрыть неловкие тайны детства. - А вот это реально немного странно, - заключает Томмо, глядя на него с улыбкой. - Пикачу был моим любимцем, - сознается Стайлс. – Я любил Пикачу. Довольно долго я был уверен, что выйду за него замуж в конечном итоге. - А я действительно хотел жениться на Лео некоторое время, - замечает Луи, задумчиво поглаживая подбородок. – А затем мой друг Стен сказал мне, цитирую, «живи гребаной реальностью». Гарри фыркает. - Да ладно, приятель? - Да, - бормочет Томлинсон, и его улыбка начинает сползать мало-помалу. Стайлс видит, как она исчезает, и ему хочется протянуть руку и насильно вернуть свет обратно в его глаза. - Извини, - хмурится он, потому что чувствует, будто должен извиниться. – Я что-то не то сказал? - Нет, - рука Луи автоматически устремляется к его запястью, неуверенно оборачиваясь вокруг него. – Нет, я просто… прости. – Он избегает взгляда Гарри и быстро выпаливает, словно не давая себе времени передумать. – Мы просто не разговаривали больше трех лет, Стен и я. Не очень люблю вспоминать об этом. Кудрявый сразу же помещает файл с этой информацией подальше в мысленную папку, куда он, как одержимый, собирает все о Луи. Но не чувствует никакой радости от того, что открыл что-то новое. Это то, чего Гарри никогда не хотел знать, то, как выглядит печаль на лице Луи. Он видел на нем презрение и ехидство, озорство и жажду приключений, даже счастье. А сейчас Томлинсон сворачивается в маленький клубок, раскидывая конечности, будто они весят слишком много для его организма. Теперь он переживает эмоции открыто, стены, что он так старательно возводил перед Гарри, рухнули где-то в промежутке между завтраками, изготовляемыми Стайлсом, и тем кровавым утром в лесу. Парень тянет сонного Локи себе на колени, как-то отчаянно цепляясь пальцами за его мех. Его глаза, наверное, худшая часть всего этого. Они темно-синие и омраченные призраком далеких воспоминаний, полные сожаления и чего-то горького. Инстинктивно Гарри протягивает руку, которую Луи не держит, и мягко кладет ему на плечо, поглаживая пальцами его шею. - Извини, - снова говорит он. Возможно, это и повтор, но парень эгоистично надеется, что его извинения послужат заменой чьих-то еще. Луи пожимает плечами, и рука Гарри остается на месте. - Это довольно неплохо на самом деле, - говорит Томлинсон, и его голос становится слишком громким и слишком официальным, особенно в тишине гостиной. – Я заполучил друзей куда лучше, - он бахвалится, но Стайлс видит его боль, она заметна прямо под кожей, далеко заглядывать не нужно. Это открывает свежую рану на сердце самого Гарри, когда он понимает, как все еще больно Луи после стольких лет. Он сжимает его плечо. Томмо улыбается щенку, свернувшемуся в его руках, и откашливается. - Я серьезно, Хаз, - говорит он. Гарри пытается сопротивляться его словам, но его мозг просто берет их на заметку, интерпретируя как «ты хороший друг». - Я рад, - все, что он говорит в ответ. Луи прижимается к нему так тесно, как это возможно, соприкасаясь плечами и бедрами. Зловонное дыхание Локи согревает им колени, и Гарри немного чувствует себя восьмидесятилетним дедушкой. Он старается не думать, как естественно Луи вписывается в эту сцену, но встретить с ним восьмидесятилетие было бы неплохо. - Давай-ка полностью эмоционально разрушим себя, ладно? – спрашивает Томмо хриплым голосом, когда Титаник налетает на гигантскую глыбу льда и начинает опрокидываться. - Ладно, - отвечает кудрявый, ухмыляясь, и автоматически берет руку Луи в свою, просто так. Хорошо. На самом деле у него нет никакого оправдания этому. Томлинсон же, кажется, не думает ни о чем таком. Он по-прежнему сидит рядом с Гарри, свернувшись калачиком в одеяле и прижимая к себе маленького пушистого щенка. Он выглядит слишком бледным в искусственном свете телевизора, но его глаза живые и яркие. Как и ожидалось, Луи расклеивается по пути к завершению ленты, но даже со слезами, стекающими по его лицу, он все еще самый прекрасный человек, которого Гарри когда-либо видел. * * * Новый год становится воплощением клише. А также вечеринкой самого дьявола. Она начинается с того, что Найл с Лиамом, спотыкаясь друг об друга, врываются в дом с шестью ящиками, переполненными различным алкоголем. Луи вбегает следом за ними и прыгает вокруг, как ребенок, наскакивая прямо на Гарри. - Гарольд, - кричит он, прижимаясь к нему грудью и с головой ныряя в его личное пространство, - Гарольд! Мы собираемся сегодня напиться в хлам. - А я думал, что мы не можем? - Никогда такого не утверждал, - встревает Лиам. – Просто потребуется гораздо больше алкоголя. - Истинная правда, - снова вопит Луи, и в ушах Гарри звенит. – Сегодняшняя ночь. Самый яркий момент в году у оборотней. Ночь, когда мы показываем всем, что мы еще слишком молоды, чтобы знать, что делать со своей жизнью. Эта ночь войдет в историю, даже если никто ничего не вспомнит наутро. Ночь… - Когда мы напьемся в хлам, ага, - прерывает его Стайлс, пытаясь выглядеть строго, но все заканчивается улыбкой и взглядом на Томлинсона. Он точно болен. – Разве это не опасно? - Неа, - Найл опять влетает в дом, волоча за собой Зейна. – Мы проводили типа научных экспериментов и подобное дерьмо. Все пройдет отлично, вы хоть раз повеселитесь. – Без энтузиазма Лиам бросает в него ботинок и промахивается, конечно. - Я не знаю, о чем ты говоришь, - сообщает Луи, который, по-видимому, обосновался на постоянное место жительства на расстояние не далее пяти дюймов от Гарри. – Я тот еще бунтарь. Зейн вытряхивает из волос жухлые листья, а когда воцаряется достаточная тишина, смеряет парней горящим взглядом и тихо подвывает. - Я собираюсь уже начать. Гарри озабоченно поглядывает на ярко-синее небо снаружи. - Разве технически все еще не день? Глаза Луи сразу же загораются в предвкушении. - Сейчас… - Да пять вечера где-то, Христос, - ворчит Малик, не удостаивая кудрявого вообще ответом. Они все с восхищением смотрят, как он подходит к ящикам, прописавшимся сейчас на кухонном столе, и проводит пальцем по позвякивающим бутылкам, наконец, вытаскивая водку. Парень отвинчивает крышку и решительно делает глоток, заставляя Гарри невольно вздрогнуть: напитки, которые обычно выбирает он, по большей части состоят из сахара. - Да, черт возьми, - пожимает плечами Найл, вытягивая свое пиво и коробку сока из холодильника, и начинает распределять разноцветные жидкости по пластиковым стаканчикам. Похоже, для Гарри будет проблемой вспомнить хоть что-нибудь после этих смесей. После того, как все немного выпивают, парни отправляются в гостиную и отодвигают мебель к стенам, подчиняясь желанию Луи: «Да блять, у нас должен быть танцпол, Лияяям будет танцевать со мной». Найл ворчит, потому что они отвлекают его от алкоголя на некоторое время, но все же присоединяется. Кресла кажутся весьма легкими, благодаря их сверхчеловеческой силе, а вот стол они опрокидывают, и Стайлс даже бьется об него головой. Но ставит их планы под угрозу именно диван. - Да как вы его ставили, когда переехали сюда? – фыркает Гарри прямо в лицо Луи, глядя в его голубые глаза, лишь немного помутневшие от алкоголя. Он цепляется за подлокотник и пытается сдвинуть диван хоть на дюйм. - Не знаю, - довольно кричит ему Томмо, попадая слюной на некоторые несчастные места на лице кудрявого. - Подъемник, - мрачно поясняет Зейн, сражаясь со спинкой софы. Он, видимо, впадает в уныние по мере увеличения концентрации алкоголя в его крови. Сейчас нет никаких признаков того, что двадцать минут назад он сидел на кухонном столе и распевал Кэти Перри. В конце концов, им удается как-то сдвинуть диван, и они без сил валятся друг на друга на полу. Луи вытягивает руку, подхватывая телефон, подключенный к паре колонок, и включает какой-то танцевальный трек, быстрый и с ритмичными басами, Гарри его не знает. Его мир сужается до темноты, разлившейся за окнами, музыки, звенящей в ушах, и Луи, наполовину лежащего на нем верхом и гладящего по спине. Запах Томлинсона, перемешанный с ароматом алкоголя и специй, заставляет кудрявую голову приятно кружиться. Найл первым вскакивает на ноги, выключая свет и отплясывая что-то, что шесть бутылок пива назад напомнило бы джигу. Зейн и Лиам наблюдают за этим с интересом, но не делают ничего, чтобы встать, так что Луи принимает на себя задачу раскачать вечеринку. - Потанцуй со мной, Хаз, - кричит он в правое ухо Гарри, и его горячее дыхание оставляет мурашки на коже. И поскольку рациональное мышление покинуло Стайлса еще на седьмом шоте, он соглашается на это с энтузиазмом. Все, он пошел по наклонной. Они поднимаются на удивление легко, ну, для двух оборотней, которые выпили столько алкоголя, что обычного человека после такого уже доставили бы в больницу. Гарри старается не думать о том, что ему придется делать что-то, держась за руку Луи. В гостиной почти полностью темно, а воздух тяжелый, душный и густой, как в заправском клубе, но безумные танцы Найла по периметру комнаты напоминают Гарри, где он находится. Все же нет слишком большого количества незнакомых людей, или стробоскопов, или сигаретного дыма, чересчур плотного, чтобы продохнуть. Парень идет на это спокойно, потому что все присутствующие видели его уже и в гораздо худших ситуациях. Трек меняется на новый, такой же басистый и тяжелый, и Луи ловит руки размахивающего конечностями Гарри. - Со мной, - кричит он в ухо кудрявому, и это вроде как предупреждение перед тем, как Стайлс чувствует нежные руки на своих бедрах, оборачивающиеся вокруг него. Это такое интимное прикосновение, горячее и опаляющее кожу Гарри сквозь тонкую ткань рубашки. Чувствуя себя немного расстроенным, парень смеется и придвигается ближе. Едва ли между ними есть сейчас какое-либо пространство, и, похоже, их нисколько не интересует происходящее вокруг. Гарри понимает, что поплыл. Их дыхания смешиваются, тяжелые и с привкусом алкоголя. Луи – очень хороший танцор, Гарри не может этого не отметить. Он вращает бедрами и легко двигается, закрыв глаза и полностью отдаваясь музыке. У Гарри пересыхает в горле от одного взгляда на него. Он чувствует, как Луи притягивает его еще ближе и поддается притяжению, опуская ладони ему на бедра и сжимая их. Это прекрасно – чувствовать его мышцы под пальцами, наблюдая, как Луи ухмыляется ему сейчас, когда он, наконец, получил то, о чем мечтал всегда. Без колебаний Луи кладет руки ему на плечи. Его влажная кожа касается прямо шеи, их груди сталкиваются, а фантомное чужое сердце бьется с перебоями напротив грудной клетки Гарри. Они оба отдаются во власть музыки и идеальной синхронизации, и вполне возможно, что впервые в своей жизни Гарри чувствует, что контролирует себя всего, от неуклюжих стоп до непослушных конечностей, чего не было никогда раньше. Запах Луи окружает его полностью, заключая их в маленький пузырь, позволяющий забыть о существовании чего-нибудь еще когда-либо. Кажется, сейчас можно все. Следующая песня медленнее, тяжелее, грязнее, или, возможно, это только в голове Гарри. Луи дьявольски улыбается, сверкая белыми зубами. Он прижимается еще ближе, сталкиваясь с Гарри бедрами, и его глаза загораются электрическим светом. - Ты ведь не против, да? – тихо спрашивает он, упираясь лбом в лоб Гарри. Они словно две детальки пазла, цепляющиеся друг за друга по мере движений. Ноги Луи периодически оказываются между ног Гарри, от серьезных неприятностей их отделяет порой какой-то дюйм, и мозг Стайлса просто… Короткое замыкание. Взрыв. Он даже не знает, о чем говорит Луи, но на автомате не говорит «нет». - Хорошо, - новая усмешка, новая вспышка белого и синего, как в сломанном диско-шаре. А затем Гарри чувствует, как электричество течет вниз по спине, когда бедра Луи чуть толкаются вперед. Это дразнит и заводит, можно бы принять это за несчастный случай, но даже запутанный и затуманенный похотью мозг Гарри определяет по самодовольному выражению на лице Луи, что это не случайность. Он делает это нарочно. Он подталкивает его к плохим, очень плохим вещам. Гарри на самом деле особо не задумывается об этом, сейчас не время для сожалений. Он опьянен алкоголем и Луи, и это только предлог для того, что он хотел бы сделать сам. Гарри вращается вокруг Луи, еще крепче сжимая его бедра, и тот поддается так плавно, делает все именно так, как ему хочется, и, блять, это точно самая горячая вещь, которую Стайлс когда-либо видел. Он тянет Луи к груди, цепляясь за него, отчаянно скользя пальцами по его гладкой коже. Тот хрипло смеется, кажется, Гарри никогда не слышал этого песка в его голосе, и поднимает руки. Они смыкаются на кудрявом затылке, притягивая парня вниз, до уровня шеи Луи. Их щеки прижаты друг к другу, и Гарри, наверное, совсем безнадежен, но он не может сдержать тихого стона, который срывается с его губ. Он знает, что Луи слышал это, но ему плевать. Все, чего ему хочется, – так это вонзить зубы в бледную кожу, оставить засос на ключице Томмо и стать обладателем чего-то, что никогда не могло стать его. Гарри даже не уверен, что музыка еще играет. В его ушах гремит дикий громкий-громкий-громкий ток крови и стук сердца Луи, состязающегося с его в скорости биения. В глубине души он ждал этого, так что когда Луи прижимается своей задницей к его промежности, нет элемента неожиданности, но Гарри до сих пор приходится прикладывать невероятные усилия, чтобы не забывать дышать. Чистое желание проходит по спине Гарри, наэлектризовывая его до кончиков пальцев, и он сжимает бедра Луи так сильно, что явно останутся синяки. Даже сквозь слои ткани, трения, давления, крошечного сопротивления, что достаются члену Стайлса, достаточно, чтобы проверить на прочность шов на его джинсах, и парень не может сдержать короткие толчки своих бедер, которые вряд ли можно выдать за танец. Он слышит, как гулкое сердцебиение Луи учащается еще больше, когда прижимается лицом к его шее. Гарри вдыхает аромат каждого его чувства, желая отключить свой разум, и пусть уже его животная сторона возьмет все на себя. Это похоть, это ее запах покрывает шею Луи, сочится из его пор, и это делает Гарри легкомысленным – Луи хочет его, может, только в этот момент, когда они прижаты друг к другу без единого просвета между ними, оба пьяны и отчаянны, но хочет. Он греховно извивается перед Гарри, его волосы в полнейшем беспорядке, и его тело состоит исключительно из совершенных изгибов. Луи вдруг поворачивается к нему, и Гарри видит собственные, горящие золотом глаза, отражающиеся в его расширенных зрачках. Он хочет, чтобы Луи был без одежды. Он хочет видеть каждый дюйм его кожи, видеть темно-красные отметины на ней после того, как разрушит его, после того, как доставит ему удовольствие, которое тот никогда не сможет забыть. Он хочет видеть Луи голым и раскинувшимся в отчаянии, и сам хочет быть голым и раскинувшимся в отчаянии перед ним. Необходимость остается единственной потребностью, и если бы Гарри не держался за Луи так, будто от него зависит его жизнь, он, вероятно, рухнул бы. Он не может устоять, да и не хочет противиться этому, так что прижимается влажными губами к шее Луи, чувствуя себя при этом так же легко, как при дыхании. Кожа под губами соленая и гладкая, и это лучшее, что он когда-либо пробовал. Луи не останавливает его, а лишь наклоняет голову в сторону, открывая перед ним больше места. Гарри слегка шевелит губами, пробуя, экспериментируя, и дыхание Луи срывается на стон, звучащий так красиво. Гарри прижимается сильнее, не желая ничего больше, чем раствориться в нем, заползти к нему под кожу и остаться там, сгорая ярким пламенем. Его руки движутся вперед, повинуясь собственной воле, и он оборачивает их вокруг бедер Луи. Это заставляет Гарри тоже застонать, потому что тело Луи так легко вписывается в каждую щель его тела, что он мечтает задержать его там навсегда. Они даже не танцуют больше, просто покачиваются и вращаются, толкаясь друг в друга и нажимая на определенные кнопки друг на друге. Гарри удерживает Луи строго напротив себя, горячо соприкасаясь промежностями, и Томлинсон испускает короткие ах ах ах, такие тихие, что они похожи на порывы дыхания. Другая рука Стайлса оседает на его груди – легким весом против ударов сердца. Гарри потерян, полностью уничтожен и парит где-то за пределами атмосферы. Он никогда не чувствовал ничего, близкого к этому. Это всепоглощающее желание, и оно так затягивает, что он не хочет, чтобы это уходило. - Гарри, - шепчет Луи, и его голос звучит именно так, как Гарри хотел бы, чтобы он звучал вечно. Стайлс вслушивается, но за этим ничего не следует, их сердцебиение и тяжелое дыхание – единственные звуки, достигающие его ушей. Он еще слышит музыку в фоновом режиме, но сейчас парень не смог бы сказать, что за направление играет, даже если бы очень постарался. - Да, - отвечает Гарри только потому, что Луи так и не задал вопроса, но кудрявый воспринимает это как признание того, что выросло между ними и заглядывало прямо им в лица. Он надеется, что та откровенность и отчаяние, с которыми Луи царапает его затылок, говорят о том, что тот не хочет его отпускать. У Гарри так болезненно тянет в джинсах, и нет никакой надежды, что Луи этого не чувствует. Он открывает глаза для проверки – мало ли Томлинсон взбешен – но тот замер с закрытыми глазами, а его ресницы кажутся слишком тяжелыми, слишком темными и соблазнительными. Они увлекаются, выходят из-под контроля и падают в пропасть, надеясь, что, возможно, никто этого и не заметит… Свет включается. Луи вздрагивает, вздрагивает всем телом, а его сердце отскакивает куда-то в горло. Пространство между ними растет, и руки Гарри безвольно падают вниз. Воздух вокруг снова пахнет домом и алкоголем, обжигая его ноздри, когда он открывает глаза, так что парень реально вспоминает, где находится. Гостиная пуста, но кто-то включил свет перед тем, как оставить их наедине. Луи пятится назад, и его тело дрожит так сильно, что это заметно даже на расстоянии, а туман в голове Гарри начинает медленно рассеиваться. Ему так холодно в образовавшейся вокруг пустоте, и, кажется, этот лед вознамерился пробраться прямо под кожу, заполняя вены. Его потная рубашка пристает к спине, напоминая о том, что только что происходило в комнате. Он чувствует, как его сердце падает на дно живота, усыпая осколками ноги. Недолго думая, Гарри поворачивается на каблуках и выбегает на заднее крыльцо, оставляя Луи просто стоять там, как девчонку, отвергнутую на выпускном. Абсолютно неподвижный ночной воздух покусывает его кожу, и отсюда можно услышать отдаленный шум салютов. Это не должно было зайти так далеко. Он стоит посреди притихшего сада, наедине с собственными мыслями, а это всегда опасно. Его сердцебиение до сих пор пытается вернуться к норме, а тепло гостиной медленно испаряется, как и сам недавний момент. Но Гарри все еще может почувствовать руки Луи везде, где они побывали, где оставили неизгладимый след, и возможно, отпечаток тела Томлинсона на его теле никогда не поблекнет. Нет ведь ничего плохого в паре бесстыжих танцев, или есть? Гарри побывал в огромном количестве клубов и баров в жизни, танцевал с огромным количеством незнакомых людей и целовался прямо на танцполе с теми, кого даже не мог рассмотреть в темноте. Все это было. Но было и то, чего он никогда не чувствовал раньше; руки все еще слегка дрожали от пережитого. Вот почему он сбежал и теперь мнется здесь в темноте в канун Нового года, как трус, пытаясь заглушить свои чувства; он запутан, зол на себя и чувствует, как за его спиной стоит призрак того, чем все могло сейчас закончиться. Рассеянно Гарри задается вопросом, что же переживает Луи? Хочет ли он никогда не приходить в себя от транса, в котором они только что пребывали, или уже пожалел о случившемся? Хриплый, флиртующий голос Луи, его расширенные зрачки и греховные изгибы трудно вот так просто выкинуть из головы, когда пот, проступивший от их жарких танцев, еще не высох на коже Гарри, липкий, неловкий и отдающий животной похотью. Откуда-то со стороны дороги слышится визг тормозов, но парень едва ли начинает беспокоиться, что там что-то могло стрястись. Он вдруг чувствует себя исчерпанным, переполненным мыслями, и задумывается о том, чтобы уйти отсюда и потерять все, что только что обрел. - Хазза, - внезапно раздается спокойный и собранный голос, разве что слегка дрожащий. Этот самый голос стонал Гарри на ухо меньше двадцати минут назад. - Хей, - парень медленно поворачивается, чтобы посмотреть за вышедшего за ним Луи. Он натянул на себя свитер, подаренный на его день рождения, свитер, который Гарри так старательно выбирал для него – он выглядит в нем невероятно, собственно, Стайлс и не сомневался, что так будет. Луи кажется мягким и уязвимым, его волосы немного спутались и стали завиваться на концах, и он абсолютно такой же, каким его оставил в гостиной Гарри. У того руки чешутся, чтобы прикоснутся к нему, обнять его, дать ему все, что он может когда-либо пожелать. - Десять минут до конца, - говорит Томмо, пытаясь выдавить для него слабую улыбку. Она выглядит такой хрупкой, что того и гляди разобьется. - Готов к новому году? – Гарри улыбается в ответ, надеясь по возможности утешить его этой улыбкой, хотя куда больше ему хочется запустить руку в его волосы и сказать, что он для него представляет целый мир. - Не совсем, - сухо признается Луи и закрывает за собой дверь. На мгновение тишина и прохлада успокаивают их разгоряченную кожу и измотанные нервы, и все, что чувствуется между ними, – разорванная связь. Вскоре небо загорится фейерверками и дымом, а взрывы будут греметь у Гарри в ушах. - Да. Я тоже. Деревянный пол под ними скрипит, когда Луи на цыпочках подкрадывается к Гарри, опираясь на перила рядом с ним. Он босиком. - Возможно, новый год будет лучше, чем этот. Стайлс пожимает плечами. - Невозможно. Этот год был довольно фантастическим. – Он старается, чтобы его слова звучали так, как ему хочется, чтобы они передали все, что тяжелым, невыразимым грузом лежит на его сердце. «Я нашел место, где могу быть самим собой, я нашел друзей, я нашел свой мир. Я встретил тебя». «Я вернулся домой». Луи фыркает, но ничего не говорит. Он откидывает голову назад, обнажая бледную шею, и закрывает глаза. На мгновение Гарри хочется, чтобы пошел снег – просто чтобы он мог полюбоваться тем, как мягкие снежинки будут оседать на ресницах Томлинсона. - Эй, Гарри? - Да? - Прости меня, - говорит Луи и открывает глаза, чтобы внимательно посмотреть на него. Эта неестественная для человека синева обращается Гарри в лицо, и прямо сейчас он не может этому порадоваться. - Не за что извиняться, - автоматически отвечает кудрявый, потому что ничего и не было. Луи снова громко и насмешливо фыркает. Он тянет рукава своего свитера вниз, чтобы прикрыть ими свои пальцы, и выдыхает на ладони, потирая их друг о друга. Гарри почти поддается импульсу взять его руки в свои и попробовать согреть их, но на самом деле он побаивается этого. Последние минуты уходящего года и все такое. Впрочем, если он и накосячит с этим моментом, они всегда могут просто закрыть на него глаза и двинуться дальше. Так что он берет руки Луи. Тот замирает, будто хотел сказать что-то, но слова потерялись на полпути изо рта. Он смотрит вниз почти загипнотизированный, и Гарри решается пошевелить пальцами, растирая его ладони круговыми движениями и прогоняя красноту и холод. Парень пытается всего себя излить через это прикосновение, убедить Луи открыться ему, забрать все непонимание, что между ними возникло, и вернуться к тому, что у них получалось лучше всего – быть ими. Томлинсон прочищает горло и все-таки находит слова. Он не отбирает рук. - Я имею в виду… Ну я буквально верхом влез на тебя. - Я же сказал тебе, что не против. Гул крови Луи становится только громче. Щеки пылают на декабрьском морозе, но вовсе не от холода. - Да. Я просто… я просто подумал, что ты поэтому ушел, ну, ты знаешь… Гарри прекращает поглаживания пальцами, вместо этого просто нежно держась за руку Луи. - Знаю. Извини. Прошло минут десять с тех пор, как он убежал, наверное. Теперь кажется, что это было в прошлом веке. Чувства накатывают на него, как волны прилива, он так сильно любит этого прекрасного, удивительного парня, что эмоции переполняют его до краев, заставляя мечтать взорваться, взлететь высоко, как фейерверк, и расписать все небо красками, чтобы каждый увидел. Внутри него бушует буря, ураган, но в тысячу раз мощнее. Гарри не пугают такие вещи, как татуировки, сделанные по пьяни, или прыжки с парашютом, но то свободное падение, в котором он пребывает сейчас – это новый опыт для него, что-то более волнующее, чем все, испробованное раньше. Он не хочет уклоняться от него, и он не будет. Луи, вероятно, не чувствует того же самого, и это нормально. Гарри собирается жить с этим и принять это как часть себя, потому что любит его, любит этого ласкового, замечательного мальчика. Любить его так же естественно, как дышать. - Все в порядке, - шепчет Луи, немного задыхаясь. А затем неуверенно, будто не знает, хочет ли это знать, добавляет. – Но почему ты так убежал? - Я, э-э… - Гарри хочется запустить пальцы в его волосы, чтобы отвлечься, потому что руки Луи уже согрелись. – Я просто идиот? Неожиданно Томлинсон начинает смеяться. Он тщательно выуживает одну из рук из хватки Стайлса и придвигается чуть ближе, поднося свои пальцы к его скулам. Они горячие, когда сталкиваются с кожей Гарри, тоже горящей. - Нет, не так. Ты все делаешь правильно, Гарри Стайлс. – Он говорит это мягко, с легким намеком на смех в голосе, и у кудрявого нет никакого другого выбора, кроме как поверить ему. Но есть что-то в глазах Луи, за уже отброшенными прочь шутками и притворством все равно остаются еще стены, охраняющие спрятанное внутри него. - Ты тоже, - тупо вставляет Гарри и награждается улыбкой. Они так близко, их носы почти соприкасаются, и странно, что Гарри едва это замечает. Он теряется совсем: в Луи, тепле, исходящем от его тела, в том, что ему стоит лишь наклонить немного подбородок вниз, чтобы перехватить взгляд Томлинсона. Он чувствует себя совершенно естественно, стоя перед ним, обнимая его так, как ему хотелось с самого начала. Где-то в отдалении гремит громкое «буум». Одинокий фейерверк выстреливает в небо, и Гарри наблюдает, как он рассыпается на тысячу искр в глазах Луи. - Знаешь, - Томмо моргает, медленно и очаровательно, - нужно найти кого-нибудь, чтобы поцеловать в полночь. На удачу, и все такое. Гарри хихикает. Где-то позади них еще один фейерверк со свистом взрывается, покрывая небо золотыми звездами. - Так кого же поцелуешь ты? Луи пожимает плечами. - Я целовал Лиама в прошлом году, но не думаю, что он хотел бы повторить. - Ты так плохо целуешься? – дразнит кудрявый. Томмо возмущенно смотрит на него, приоткрывая рот в поддельном шоке. - Я превосходен, большое спасибо. «Докажи это», - вертится на кончике языка Гарри. Губы Луи блестят и переливаются по мере роста числа вспышек света в небе, и Гарри хочет кусать их до тех пор, пока они не будут вишнево-красными. Он открывает рот, чтобы сказать что-то, но его прерывает голос Найла откуда-то сверху, видимо, тот высунулся из окна. - Десять! - Ладно. Тогда здесь, - деловито говорит Луи. Гарри физически не может отвести взгляд от его лица; он выглядит так, словно сделан из мрамора, окрашенного радугой красочных отражений с неба. - Девять! - Он действительно надрался, да? – спрашивает Гарри, покрывая последние дюймы между ними и сталкивая ткань их свитеров вместе. Он уверяет себя, что подходит ближе, потому что им холодно. - Восемь! Единственным ответом Луи служит фырканье. Его глаза озорно поблескивают, будто он отыскал тайник с взрывчаткой под крыльцом и собирается рвануть его в полночь. - Семь! - Какие-нибудь торжественные обещания? – спрашивает Гарри, погруженный в свои мысли. Трудно думать о чем-либо за пределами ближайших шести секунд. Его сердце бьется с ускорением. - Шесть! Луи пожимает плечами. - То же самое, что и каждый год. Буду лучшим человеком, брошу курить и бла-бла. - Ты не куришь, - вменяет ему Гарри. - Пять! - И тебе не нужно становиться лучше. Ты уже лучший. Луи смотрит на него, улыбаясь и наклоняя голову на бок, как любопытный пес. - Ты смешной, – заключает он. - Четыре! Если Гарри напряжет уши, то сможет услышать тысячи людей за окружающим их лесом, повторяющих одни и те же слова. Это звучит как молитва, будто эти слова имеют под собой власть, способную исцелять толпы и передвигать горы. - Три! - Так что насчет Лиама? – нахально уточняет Стайлс. Луи качает головой, словно не совсем веря, что он реальный человек; Гарри этим гордится. - Никакого Лиама. - Два! Они, вероятно, сейчас пожелают друг другу счастливого Нового года, возможно, обнимутся и зайдут внутрь, чтобы отпраздновать с мальчиками. Ум Гарри работает на износ. Он, вероятно, выдает желаемое за действительное. С другой стороны, Луи легко выскальзывает из его рук, а кожа его ладони теплая и сухая, пока он мягко скользит ей по его шее. - Один! Луи встает на цыпочки. Его дыхание пахнет мятой и алкоголем, немного горькое, но совершенное. Он улыбается перед тем, как закрыть глаза. - Смешной, - шепчет он, и последний слог еще звучит на его губах, когда он наклоняется и целует Гарри. - С Новым Годом! Небо над ними взрывается. Гарри плывет. Нет никакого другого способа описать то, что он сейчас испытывает, нет никакого видимого земного чувства, которое могло бы справедливо выразить его эмоции. Луи окружает его снова, и он пьет его, так жадно, что почти тонет в нем. Два сердцебиения стуком отдаются в ушах, почти синхронно, будто состязаются в скорости. Будто несутся навстречу друг другу прямо в этот момент. Гарри выпускает воздух, каким-то чудом попавший раньше в легкие, пока Луи наклоняется вперед, и у Стайлса есть лишь доли секунды, чтобы подумать: «Это происходит на самом деле!» и вдохнуть поглубже. Губы Луи кажутся невероятно мягкими и гладкими, и они совпадают с его так правильно. Это целомудренный поцелуй, в нем нет ничего кроме соприкосновения губ, но и он зажигает огонь в животе Стайлса – сильный, мощный пожар желания. Гарри сжимает руками талию Луи, притянув его так близко, как только возможно, но и этого недостаточно. Он чувствует, как кожа Томлинсона горит даже сквозь слои одежды, даже вне пределов его досягаемости. Луи оборачивает руки вокруг его шеи, хихикая в поцелуй, когда случайно их носы сталкиваются. Гарри не может сдержать ответной улыбки, так что обхватывает его лицо ладонями, разрывая связь между их губами, и мгновение спустя они оба смеются, уткнувшись в плечи друг другу. Гарри все еще обнимает Луи, и тот приникает к нему так идеально, будто они две частички одного пазла. Луи мягкий, теплый и гибкий, а его пальцы все еще сцеплены в замок на шее Гарри. Кудрявый касается мягко губами кожи за ухом Луи и улыбается, снова и снова, пытаясь свыкнуться с чувством абсолютного счастья, которое растекается по его венам, пытаясь успокоить дыхание и унять дрожь в ладонях. Они покачиваются немного из стороны в сторону, как в медленном танце, и растягивают момент близости. Если б они остались в таком положении навсегда, Гарри бы нисколько не возражал. - Счастливого чертового Нового года! – вопит Найл, оглушительно хлопая задней дверью. Луи вздрагивает и пытается немного отстраниться – их пузырь счастья лопнул – но Гарри его не пускает. Он гладит ладонью по его спине и опускает ее вплоть до бедер, успокаивая его, привязывая к себе и возвращая на место. Их момент не потерян, он по-прежнему здесь, между ними, и горит ярко, как новорожденная звезда. - С Новым годом, Ни, - тихо говорит Гарри, улыбаясь настолько, насколько ему позволяет его подбородок, лежащий на плече Луи. Когда Найл видит их, его глаза распахиваются невероятно широко, и он давится воздухом. А затем показывает Гарри поднятые большие пальцы и, не говоря ни слова, убегает в сад. - С Новым годом, Гарри, - бормочет Луи слегка придушенным голосом. Гарри осторожно проводит пальцами по лицу парня и наклоняет его подбородок. Их глаза снова встречаются, и ему хочется кричать об этом на весь мир. - И тебя тоже, Лу, - шепчет кудрявый и снова целует Луи. Так сложно отстраниться, когда уже планируешь способы не разрывать поцелуй никогда. Они улыбаются друг другу одинаково широкими улыбками и, должно быть, выглядят полными идиотами. Вскоре после Найла на крыльце появляются Зейн и Лиам, закутанные в одеяла и покачивающиеся в такт долетающей изнутри музыки. Все поворачиваются лицами к небу, смотря, как фейерверки взлетают, взрываются и опадают, как огненный дождь, осыпая мир вокруг разноцветными пятнами, будто цветным стеклом. Найл уходит в дом и возвращается с охапкой ракет. Брови Лиама сходятся вместе на переносице, и парень выглядит ну очень уж озабоченно. - Я даже не знал, что они у нас есть, - тянет Зейн, недоверчиво посматривая на предметы в руках друга. - Это потому, что я купил их вчера, - ухмыляется Хоран. Он сбегает по ступенькам и останавливается посреди сада, прямо на жалком лоскутке газона, сохраненном объединенными садоводческими усилиями Зейна и Лиама. Парень втыкает самые маленькие салюты первыми в землю и достает зажигалку, видимо, он наведывался в сигаретные запасы Малика. - Уверен, что это безопасно? – кричит Пейн сквозь треск и шипение в воздухе. - Не беспокойся, Ли. Не кажется, что это успокаивает Лиама хоть сколько-нибудь, но он ничего не делает – все смотрят на то, как фитиль вспыхивает, и по нему весело бежит огонек, забрасывая сад яркими искрами. Найл несется обратно к крыльцу и остается там, повиснув на рукаве Зейна и прыгая вверх и вниз. После того, как фитиль полностью прогорает, пламя вдруг гаснет, и ничего не происходит. - Нет, - горестно стонет Найл, опуская голову, и Гарри приходится уткнуться в плечо Луи, чтобы сдержать смех. Секунду спустя ракета взмывает со свистом. А Луи опирается на бок Гарри и улыбается широко и ярко, во все зубы, водя ладонью по свитеру кудрявого. Его глаза искрятся золотом, отражая всполохи на небе. Стайлс думает, что добился его, чувствуя себя по-настоящему счастливым. Ему кажется, что Луи переполняет его до краев. Есть что-то особенное в том, чтобы смотреть на фейерверк, выдыхать пар в морозную ночь и мирно обнимать парня, которого любишь. Стоя здесь, даже при отсутствии мамы, Джеммы и родного Холмс Чапела, Гарри считает, что у него есть все. - Еще один! – кричит Найл, и на этот раз парни подбодряют его куда больше. Новый салют взлетает, рассыпая яркие зеленые искры, они шипят и медленно гаснут, оставляя затухающий след на задней стороне век Гарри. Луи все еще хихикает, радостно смотря в небо и выглядя, как малыш на ярмарке. Гарри хочет лучше это видеть, хочет наблюдать, как счастье взрывается в его глазах снова и снова – он нежно поворачивает Луи, прижимаясь грудью к его спине, оборачивает руки вокруг его талии и опускает подбородок ему на плечо. Луи не протестует, подаваясь назад, плотнее прижимаясь к его телу и принимая объятия. Сейчас между ними нет места холоду. Наконец, Найл тащит свою самую большую ракету в сад. Блондин выглядит, как спецагент на задании – серьезный и решительный, но как только фитиль загорается, он гогочет, как мальчишка. Все они подсознательно подаются ближе и, затаив дыхание, смотрят, как пламя исчезает. Ребята прислушиваются к взрыву, который отдается грохотом аж в костях, и едва выстаивают на ногах. Найл таращится в небо, яркое, будто освещенное солнцем. Все они таращатся. - С Новым годом, ребята. Пусть все будет хорошо! И Гарри не может не думать, пока следит за маленьким шариком света, взлетающим все выше, и сжимает в волнении руки Луи, что у них, безусловно, безусловно, все будет хорошо.