Самоотверженный выбор

Три недели спустя Тобиас/Четыре

      Тёмно-синий синяк, окружающий мой глаз, невероятно заметный, и я не знаю, как буду объяснять это Беатрис. Я встречаю её каждый день, когда она заканчивает занятия в школе, в том же переулке, где мы встретились. Я стараюсь учить её истокам Отречения и почему на самом деле эта фракция не страшная. Вообще, если вы знаете чей-нибудь корень, то становится легче соблюдать его законы. Я всегда думал, что Отречение отличная фракция. Я просто не особо люблю всё в ней.       Выбрать переулок для встреч было достаточно легко. Никто не мог донести об этом моему отцу или сообщить о нас, как о «несоответствующих», в силу того, что мы все время были сокрыты от чужих глаз. Только теперь я не беспокоюсь о том, увидят ли меня другие члены Отречения. Я беспокоюсь о Беатрис и о ее реакции, когда она увидит меня.       Я нажимаю несколькими пальцами на глубокий фиолетовый синяк и вздыхаю. Это не исчезнет в за нескольких дней, а я не могу избегать встречи с ней так долго.       Я был удивлён, когда Маркус вылил свой гнев на меня снова, но чего я ожидал? Он делал это со мной всю мою жизнь, почему он должен остановиться? Потому, что я выбрал Отречение?       Я даже не помню, из-за чего он разозлился на этот раз. Всё, что я помню, — это то, что я почувствовал, как его кулак столкнулся с моим лицом.       «Ты теперь мужчина, Тобиас! Ты должен принимать более обоснованные решения!»       Его голос до сих пор звучит в моём мозгу.       Он уехал на работу час назад, запрещая мне выходить неделю. Он не хочет, чтобы кто-нибудь увидел меня, пока моё лицо не заживет, также он считает, что я буду проводить неделю, работая с общественностью, прежде чем меня можно будет считать полноправным членом Отречения.       Мне повезло.       Я смотрю на часы и понимаю, что Беатрис будет идти со школы в ближайшее время. Я обдумываю, должен ли я показываться перед ней в таком внешнем виде, и не хочу, чтобы она пошла ко мне домой, желая выяснить, почему я решил не приходить. Так что я делаю глубокий вздох, проглатывая свою гордость, и выхожу за дверь. Я держу голову опущенной, когда иду на наше место встречи, и стараюсь не вступать ни с кем в зрительный контакт или разговор. Маркус сразу же узнает об этом, а мне не хотелось бы ещё один синяк на своём лице.       Когда я, наконец, нахожусь в переулке, я прислоняюсь к бетонной стене и жду.       Я слышу её раньше, чем вижу.       Её ноги делают шаркающий звук, когда она идёт. Я наблюдаю, как она идёт ко мне с другой стороны аллеи. Серая одежда на ней слишком большая для неё: футболка не держится на её плечах и соскальзывает, но её, кажется, не заботит это, когда она идёт ко мне. Чем дольше я провожу времени с Беатрис, тем больше я начинаю думать, что Отречение… не то место, где она должна быть. У неё есть огонь внутри, который только и просится стать полноценным пламенем, но он угасает здесь. Поэтому, мне кажется, что она бы преуспела в Бесстрашии. Если не в Бесстрашии, то в Эрудиции. Она умная ученица, только не осознаёт этого.       Я буду держать свои глаза опущенными и стараться не смотреть на неё прямо.       — Привет, — говорит она так, будто запыхалась, когда снимает свою школьную сумку с плеча. — Извини, я немного позднее, я не… — она останавливается на полуслове, и я понимаю, что она заметила его, независимо от того, куда был сосредоточен мой взгляд.       — Все хорошо… Сегодня мы можем начать… Есть ли есть что-нибудь конкретное, к чему ты хочешь перейти…       — Ты серьёзно не собираешься рассказывать мне, что случилось с твоим лицом?       Я смотрю на неё мгновение и чувствую, что моё сердце бьётся слишком громко в груди.       — Что-то не так с моим лицом? — Я решаю пойти бестолковым путём, хотя знаю, что она умнее.       — Тобиас, что случилось?       Я поднимаю свои плечи, пожимая ими.       — Книга упала с полки на моё лицо. У меня не было времени уклониться в сторону.       — Ты лжёшь. Почему?       Она такая чертовски проницательная, что иногда почти невозможно находиться рядом с ней.       — Беатрис, я умоляю тебя. Пожалуйста — пожалуйста — давай опустим это. Я думаю не имеет значения, что случилось с моим лицом.       — Это имеет значение! Ты выглядишь так, будто тебя избил боксёр!       Я поднимаю бровь.       — Боксёр? Ты всё-таки хочешь об этом поговорить?       — Перестань. Хватит ходить вокруг да около. Правду на этот раз, пожалуйста.       Я запускаю руки в свои волосы и издаю протяжный вздох. Я не знаю, как рассказать ей, что произошло. Я ещё никому не рассказывал. Мне никогда не приходилось. Может, оно и лучше, что я не близок с кем-то. Мне никогда не приходилось вести с кем-то такой разговор.       — Может ли это остаться моим секретом? Пожалуйста.       Она смотрит на меня мгновение, и за мельчайшие секунды я думаю, что она все-таки согласится, но потом её глаза загораются решимостью, и я понимаю, что она ни за что не захочет этого, не так легко. Она скрещивает руки на груди.       — Беатрис. Прошу тебя, — вздыхаю я.       — Прости, я не могу не обращать внимания на такое. Твоё лицо… оно фиолетовое.       Я смотрю как ее футболка опять сползает вниз с её плеча. Мне хочется поднять руку и поправить её, но Отречение во мне мешает сделать это.       — Я просто… Я подрался со своим отцом.       Она смотрит на меня, её глаза осматривают синяк, а затем она качает головой.       — Вы поссорились, или он тебя ударил?       Я кусаю изнутри свою щёку, не в состоянии что-нибудь сказать. Просто не могу.       — Тобиас, расскажи мне.       — Я… — Я закрываю глаза. — Что ты хочешь, чтобы я рассказал тебе? Это… — я показываю на глаз. — Это иногда случается. Я терплю это. Всё нормально. Ты, если узнаешь об этом, ничего не изменишь.       — Значит он бьет тебя? Твой отец сделал это с тобой?       Я киваю.       Она вздыхает.       — Почему?       — Не знаю. Может, потому, что он ненавидит меня. — Я опускаю глаза в землю и пинаю камень, лежащий рядом со своим ботинком. — Он говорит, что пытается сделать меня лучше. Может быть. Я не знаю.       — Не понимаю, как избиение может сделать тебя лучше.       Я снова пожимаю плечами.       — Почему ты выбрал Отречение? Ты мог бы пойти куда угодно и убежать от него… — она протягивает руку, касаясь моего синяка, и затем опускает её, одумавшись.       — Я хотел выбрать Бесстрашие… — я сглатываю. — Об этом я и думал, по крайней мере. Эта фракция единственная, в который я мог бы жить, но… не знаю.       — Да, так оно и есть. Что заставило тебя выбрать Отречение?       — Я был… Я очень боялся его реакции. — Я чувствую себя таким бесполезным, когда признаю это. Я так контролируем Маркусом Итоном, что это почти стыдно.       — Нет… тут что-то ещё. Ещё одна причина. Какая? — настаивает она.       Я смотрю на неё.       — В день своего теста я встретил блондинку по имени Беатрис. Она была из Отречения.       Онаизучает меня долгим взглядом, а затем делает крошечный шаг ко мне.       — Ты выбрал Отречение из-за меня? — её голос такой тихий, когда она это говорит.       — Не… только из-за тебя, но… вроде… да.       Мы настолько близки сейчас, что любой член Отречения будет потрясён. Я вижу каждую морщинку на её лице и всё ресницы. Она рядом, что заметны капельки воды, которые зацепились за её ресницы, и она хочет заплакать, но сдерживается. Она приближает свою дрожащую руку и пробегает пальцами по моему синяку. Они прохладные, и Беатрис, на самом деле, чувствует себя хорошо. Я закрываю глаза от её прикосновений.       — Нужно было выбрать Бесстрашие… — шепчет она.       Я мгновенно открываю глаза.       — Что?       — Нужно было выбрать Бесстрашие. Это того не стоит. Я этого не стою.       Я вздыхаю.       — Не тебе решать, стоишь ты меня или нет.       Она убирает свою руку прочь, вздыхая.       — Возможно, если бы ты выбрал Бесстрашие, ты мог бы научиться защищаться — как минимум. <tan>Вот почему Беатрис так интересна мне. Её ум прогрессирует в тех местах, о которых я не могу и мечтать.       Отпор? Я мог бы дать отпор? Мысли появляются в моём мозгу, но я сохраняю свои идеи при себе.       — Я буду в порядке. Я уже достаточно долго продержался, — киваю я.       — Мы должны кому-нибудь рассказать. Мой отец… он что-нибудь сделает. Другим лидерам отречения…       — Нет! Беатрис, мы это делать! Ты понимаешь? — Я хватаю её за плечи, и она смотрит на меня с широко распахнутыми глазами. — Ты не знаешь моего отца, как я. Он контролирует других лидеров, у него все под каблуком. Твой папа — тоже. Если мы скажем… — я качаю головой. — Мне никто не поверит, и будет только хуже.       — Они поверят тебе, потому что у тебя синяк на лице, Тобиас!       — Нет! Маркус найдёт способ отвертеться, и будет казаться, что я вру или что я виноват. Мы не можем сказать, Беатрис. Мы не можем!       — Но…       — Нет! Конец дискуссии! — Я сжимаю её плечи, вероятно, слишком сильно и жёстко, и она морщится.       — Ладно, — шепчет она.       Я опускаю свои руки с её плеч. Она всхлипывает, и я понимаю, что никогда ранее не кричал на неё. Я, вероятно, обидел её.       — Извини, — говорю я тихо. — Я просто… это действительно важно, поэтому мы ничего не скажем. Ладно? Я обещаю, что что-нибудь придумаю.       Она смотрит на меня, а затем кивает.       — Ладно, но если ты ничего не придумаешь в ближайшее время, я расскажу.       Я киваю.       — Достаточно справедливо. — Я не сдерживаюсь и поднимаю её футболку вверх на плечо. Она улыбается мне, и я пытаюсь устоять перед желанием прикоснуться не только к плечу. Моя рука задерживается на нем, хотя футболка на месте сейчас.       — Беатрис!       Слышно, как зовут ее с другой стороне переулка. Я быстро поворачиваюсь и вижу Калеба, стоящего перед нами, уставившись на нас широко открытыми глазами.       — Калеб! — кричит Беатрис.       Я понимаю, что моя рука всё ещё на её плече и быстро убираю её. Калеб смотрит на нас с разочарованием, поворачивается и уходит.       — Калеб, подожди! — Беатрис бежит за ним, а я бегу за ней и с трудом могу дышать. Если Калеб расскажет своим родителям, не только Беатрис будет в беде. Ей запретят видеться со мной, и Эндрю наверняка расскажет моему отцу, а эта мысль заставляет меня съёжиться. Когда мы, наконец, догоняем Калеба, Беатрис хватает его руку, и он перестаёт идти, смотря на неё.       — Калеб, пожалуйста. Может ли это быть одним из наших секретов?       Беатрис рассказывала мне, что в прошлом Калеб хорошим хранителем её тайн, но ему будет сложно удерживать это в себе. Он смотрит на нас и вздыхает.       — Мы ничего не делали против правил. Честно, — Беатрис умоляет его; она берёт его руку и сжимает её. — Тобиас помогает мне стать самоотверженной. Только и всего.       Когда Калеб поднимает глаза на меня, я киваю, подтверждая слова Беатрис.       — Он коснулся твоего плеча… как… как… как парень!       Беатрис обменивается взглядом со мной, и мне становится неловко.       — Это не повторится, но я надеюсь, что буду ухаживать за твоей сестрой. В один день. После её теста, и если она выберет Отречение.       Щёки Беатрис становятся ярко-красными. Калеб поднимает брови.       — Отлично. Только ты не останешься с ней наедине.       Я качаю головой.       — Ты прав. Я знаю, так будет лучше. Приношу свои извинения. Мы можем оставить это между нами? Я не увижу её снова, так как это не правильно. Я обещаю.       Калеб смотрит на Беатрис, а потом качает головой.       — хорошо. Я буду держать это в секрете. Только в этот раз.       — О-о, Калеб! — Беатрис вздыхает, а потом повисает на его шее. Он отстраняется от неё довольно быстро, а затем уходит в сторону дома. Мы с Беатрис смотрим в его удаляющуюся спину.       — Он иногда такой негодяй, — говорит она, разглаживая свою футболку.       Как только я понимаю, что мы снова у всех на виду, я наклоняю голову вниз. Беатрис смотрит на меня с озадаченным выражением.       — Что?       — Ничего… Я просто… не хочу, чтобы кто-то видел меня.       — Ой… — говорит она тихо. — Ты же не всерьёз, да? Что не будешь видеться со мной, пока всё не разрешится?       Я немного пожимаю плечами.       — Нам просто придётся быть очень осторожными. Я не хочу быть вдали от тебя, Беатрис.       Она улыбается.       — И я не хочу.       — Мне нужно идти. Встретимся завтра на этом месте, и найдём себе другое развлечение — такое, чтобы больше не сталкиваться с твоим братом, хорошо?       Она кивает, начиная поворачиваться в сторону той дороги, по которой ушел Калеб, но оборачивается в последний момент.       — Тобиас?       Я смотрю на неё.       — Мне понравилось, как ты коснулся моего плеча.       Мои щёки вспыхивают, становясь ярко-красными и горячими, как бушующая лава, которая сидит в моей груди. Я чувствую к ней то, что не должен чувствовать парень, живущий в Отречении, то, что оно не уважает, но, тем не менее, это происходит. Сидит в моей груди, будто раскаленная лава.       — Ты не должна… — мягко говорю я.       — Я знаю, — перебивает она, улыбаясь. — Но я… — Затем она поворачивается и бежит по тропинке.       Так… Беатрис. Она наверняка бы преуспела в Бесстрашии.