Тобиас
Движения Зика лёгкие, когда он показывает удары. У меня такое ощущение, что я никогда не стану таким подвижным, как он. Зик придаёт устойчивость боксёрской груше и вытирает пот со своего лба. – Ладно, твоя очередь. Большинство всех остальных, что были с нами в поезде, ушли спать, поэтому здесь просто я и Зик, в тренировочном зале. – Я не могу. Я даже не знаю с чего начать. – Просто имитируй именно то, что делал я. Это легко, как только начнёшь. Я смотрю на грушу долгое время, а потом делаю пару шагов к нему и бью кулаком. Я стараюсь направлять свою руку так же, как я наблюдал, как Зик делал это, но смотреть и делать не то же самое. Мой кулак ударяется о грушу, и стреляющая боль проходит через мою руку. Зик улыбается, когда я издаю стон. – Ну да, если будешь так бить, то будет больно. Я вытягиваю пальцы и трясу своей рукой. Может быть, это была глупая идея. Зик смотрит, и разочарование мелькает на моём лице, я вижу жалость в его глазах. Он наклоняет голову к боксёрской груше на мгновение, а потом поворачивается ко мне. – Кто сделал это с твоим лицом? Я пожимаю плечами. Я просто встретил его. Ему не нужно знать детали. Он поднимает руки. – Ты не должен рассказывать мне, кто это, просто… – он подходит к груше, держась за бока. – Ты должен верить, что это он. Тебе нужен стимул. Я перевожу свои глаза на боксёрскую грушу и, через секунду, лицо моего отца вспыхивает на ней. Ненависть протекает через меня, до кончиков пальцев. Я бью кулаком и направляю свою руку в грушу так, как показывал Зик. Мешок качается в разные стороны, и я возобновляю своё дыхание. Зик немного кивает. – Да. Вот так. Мы проводим следующие несколько часов, отрабатывая удары. В конце концов, я устаю, мои суставы ломит, и я весь в синяках. Зик протягивает мне полотенце, и я использую его, для того, чтобы вытереть пот с лица. – Тебе нужно будет приложить лёд, – говорит он, кивая на мои руки. Я смотрю себе под ноги, а через мгновение и на синяки на костяшках. Я так привык к этой расцветке, поэтому она едва тревожит меня. – Да. Я вижу свет, который пробивается сквозь окно, который говорит мне, что я здесь уже слишком долго. Я резко встаю, и Зик смотрит на меня, приподняв одну бровь. – Я сожалею. Мне нужно идти. Он кивает мне, и его глаза переходят к окну. – Мне тоже, на самом деле… – он медленно встаёт. – Спасибо. Я не могу сказать тебе, насколько это поможет мне. Он кивает. – Конечно. Тогда, завтра в то же время? Я не знаю, почему он хочет мне помогать, он едва знает меня, но меня переполняет столько благодарности, что это почти подавляюще. – Я буду здесь. Я двигаюсь к двери, но, прежде чем я смогу выйти, я слышу голос Зика снова. – Только не будь одет, как труп снова, хорошо, Стифф? Я делаю пару шагов, моя рука на ручке двери. – Тобиас. – Что? – Это моё имя, – говорю я мягко. Я сглатываю, ожидая вопроса с его стороны, но вместо этого он просто пожимает плечами. – Мне не нужно было знать это. Я мог бы называть тебя Стифф. Я делаю небольшой вздох, а затем слегка киваю. – Увидимся, – мямлю я и выхожу за порог.***
Когда я толкаю дверь своего дома, она открывается со скрипом. Я автоматически замираю, так как страшно даже дышать. В доме темно и тихо. Я не думаю, что Маркус проснулся, но иногда самый маленький звук мог разбудить его. Я жду пару минут, а затем иду по лестнице, стараясь передвигаться бесшумно. Я легко ступаю по ступенькам и добираюсь до своей комнаты. Прижимаю себя к поверхности двери в течение длительного времени и просто выдыхаю с облегчением. Я сделал это, я был в Бесстрашии и вернулся обратно, и я всё ещё жив. Это всё. Я быстро снимаю тёмную одежду и засовываю её в нижнюю часть своего ящика, затем надеваю привычную серую одежду так же, как я делаю каждое утро всю свою жизнь. Я слышу тихий стук в дверь, и быстро сажусь на свою кровать. Маркус никогда не ждёт ответа прежде, чем он открывает дверь, не давая мне даже подумать. Дверь распахивается, и он стоит возле неё в одежде для работы. – Доброе утро, – тихо говорю я. Он оглядывает меня и его глаза перемещаются к моему синяку. Он по-прежнему выглядит плохо, становясь жёлтым в некоторых местах. – Ты выглядишь уставшим, – просто говорит он. Я киваю совсем чуть-чуть. – Дождь не давал мне спать. Его глаза двигаются вниз на мои руки, и я понимаю, что мои суставы всё ещё болят. Я сжимаю свои руки в кулаки и завожу их за спину. Он поднимает глаза снова, смотря на меня, я сглатываю, ожидая неизбежного взрыва, который может случиться. Он увидел мои ушибленные костяшки пальцев, не было никакого пути, и он не мог пропустить их, и я понятия не имею, как я это собираюсь объяснять. Но он не спрашивает. – Там внизу коробка с консервами и хлеб. Я хочу, чтобы ты взял её и отнёс к афракционерам. Ты будешь работать с общественностью. Это смешно, что он думает, что это для меня наказание. Работа с афракционерами – рай для меня. Я предпочёл бы быть, скорее, где угодно, чем с ним в его офисе. Кроме того, у меня осталась неделя до того, как я стану полноправным членом Отречения. Я немного киваю, и он поворачивается для того, чтобы уйти. – Эм… пап? Он оборачивается и с любопытством смотрит на меня. – Я знаю, что имеется много мест, где проходит посвящение и куда размещают после него. Мне просто… интересно, куда ты решил определить меня? Я знаю, что он собирается определить меня, где-то так, чтобы он мог видеть меня, и я просто молюсь, что это не будет его офис. Он на мгновение задумывается, наклоняя голову в мою сторону. – Ну, – говорит он тихо. – Изначально я хотел обучать тебя, чтобы ты стал моим приемником, – его глаза перемещаются на мой синяк. – Но я не думаю, что ты готов принять этот вызов. Это слишком большая ответственность, я думаю, для кого-то вроде тебя. Так что вместо этого, я заставлю тебя работать с афракционерами. Ты достаточно хорошо впишешься там, и, таким образом, ты поймёшь, как тебе повезло иметь фракцию вообще. Работа с афракционерами. Это его тонкий способ сказать мне, что он может сделать меня афракционером легко, если я продолжу всё портить. – Благодарю тебя, за предоставленную мне возможность, – тихо проговариваю я. Он позволяет своим глазам осмотреть меня ещё, а затем, ничего больше не сказав, выходит из моей комнаты.***
Приносить еду для афракционеров не новинка для меня. Множество членов Отречения делают это, а я приходил с мамой, когда был маленьким и помогал ей раздавать еду. Она была хороша в этом роде. Я не знаю, буду ли я таким. Я не боюсь людей без фракций, как и многие из Отречения, но я точно не хочу тратить уйму времени на них. Когда они вокруг, существует своего рода печаль в воздухе, и я их не виню. Каждый хочет принадлежать чему-то, и эта проблема есть у афракционеров. Они никому вообще не принадлежат. Когда я дохожу до их пустыря, то вижу несколько других самоотверженных членов, которые разбрелись вокруг, предлагая также еду. Мои глаза осматривают их, и я пытаюсь отыскать их в своей памяти. Там женщина в углу, которая работает с моим отцом и пожилой джентельмен, которого я видел во время вечерней трапезы, на которую он был приглашён к нам домой. Я не знаю никого из них лично, хотя, есть девушка, предлагающая питание для пожилого человека, которая выглядит вроде как знакомой. Моё сердце замирает, когда я понимаю, кого она мне напоминает. Беатрис. Я знал предварительно, что Натали работает с афракционерами, но я просто даже не сложил два плюс два до сих пор. Её глаза перемещаются в мою сторону, и она показывает мне небольшую отречённую и вежливую улыбку, и я дарю ей то же самое в ответ. Она подходит ко мне и осторожно берёт коробку из моих рук. – Позволь мне помочь тебе с этим, – тихо говорит она. – Приятно видеть тебя, Тобиас. Ты будешь заниматься общественными работами с нами, после посвящения? Я медленно киваю. – Да. Я с нетерпением жду этого. – Здорово, – улыбается она, и её глаза осматривают мой синяк. – Тебе нужна помощь с этим синяком? У меня есть некоторая медицинская помощь, и я могу посмотреть, что можно сделать с ним. Я поднимаю свои плечи, пожимая ими. – Нет, спасибо. Это не так плохо, как кажется. Я очень неловок, и столкнулся с такими вот вещами, – я выдавливаю улыбку, и она кивает. – Я возьму некоторое из этого и распределю между группами. Я киваю и лезу в коробку, достав буханку хлеба и баночку горошка. – Я возьму это. Она наклоняет голову ко мне на мгновение, потом поворачивается и берёт коробку себе и несёт её людям, которые были вместе с ней. Я медленно двигаюсь, пытаясь найти одного из афракционеров, чтобы предложить ему пищу. Вижу человека в углу, который замыкается в себе. Я двигаюсь к нему и сажусь на колени рядом с ним. – Могу ли я предложить вам немного хлеба? – говорю я вежливо. Мужчина оглядывает меня, и лишь на секунду его глаза встречаются с моими. – У тебя знакомое лицо, – говорит он спокойно. – Вы можете знать моего отца, – бормочу я, процедив сквозь плотно закрытую челюсть. – Нет. Дело не в этом, – тихо говорит он, но не продолжает, берёт хлеб из моих рук. Я смотрю, как он ест, и его слова слегка меня смутили. Я не был очень видным членом Отречения, мой отец всегда об этом заботился, так что если он не знает моего отца… я, наверняка, не должен был показаться ему знакомым. – Может быть, вы когда-то меня здесь видели, – говорю я. – Я приходил сюда с моей матерью, но это было несколько лет назад. Мужчина останавливает хлеб на полпути к своему рту. – Ага… вот оно что. Твоя мама, – он кивает, а потом кусает хлеб. Я смотрю на него немного, наблюдая, как он ест, снова. – Вы… вы знали мою мать? – Ну... – Тобиас! Я оборачиваюсь и быстро нахожу Натали, которая смотрит на меня. Она машет мне рукой. – Могу ли я отвлечь тебя на секунду? Я быстро встаю. – Конечно. Я смотрю на мужчину, наверное, с минуту. – Я скоро вернусь. Не уходи. Я продвигаюсь в сторону Натали и помогаю ей перенести несколько ящиков в другую сторону сектора. Когда заканчиваю, я, в свою очередь, хочу продолжить свой разговор с тем человеком, но его нет, как будто никогда не было вообще.***
Дни проходят относительно одинаково. Я просыпаюсь, я одеваюсь, и я направляюсь в сектор афракционеров. Вчера вечером я завершил общественные работы и разделял трапезу с лидерами Отречения, вежливо делясь и передавая им еду. Чувствуется странным становиться самоотверженным, когда я проникаю теперь в Бесстрашие практически каждую ночь. Если Маркус замечает моё отсутствие, то ничего об этом не говорит, и я благодарен. Я нуждаюсь в Бесстрашии. Бесстрашие даёт мне не только навыки, чтобы защитить себя, оно даёт мне друзей. Зик – первый друг, кроме Беатрис, и я никогда толком не осознавал, как сильно я жаждал дружбы, прежде чем я встретился с ним. Сегодняшний день, как и любой другой.Я устремляю свой путь к афракционерам в их сектор, а в голове лишь находится Бесстрашие. Сегодня, Зик собирается научить меня сложной самообороне. Я вежливо поприветствовал Натали, и мои глаза ищут в толпе человека, которого я видел в первый день, который утверждал, что знает мою мать, но он никогда не бывает здесь. Я начинаю удивляться, если это было только сном. Может быть, я скучаю по своей матери так сильно, что создаю ситуацию для себя, где я не могу говорить о ней только потому, что Маркус запрещает. – Тобиас? Натали подходит ко мне и вытаскивает меня из своих мыслей. Я поворачиваюсь к ней и заставляю себя улыбнуться. – Пожалуйста, позволь мне помочь тебе и позаботиться о твоём синяке. У меня есть крем, который уберёт жёлтые пятна. Могу ли я? Первое правило члена Отречения: отказать в помощи в первый раз. – Нет, спасибо. Вы очень милы, но я в порядке. Натали улыбается, и она так похожа на Беатрис, что делает хуже мою душевную боль. – Пожалуйста. Я хочу. Я немного киваю, и она берёт мою руку и ведёт меня к краю сектора. Она лезет в карман и достаёт маленький контейнер. Откручивает крышку и погружает свои пальцы в белый крем, слегка смазывает им мой синяк. – Тебе нравится работать с афракционерами? Я знаю, что это, может быть, немного обескураживающим. Я пожимаю плечами. – Я не возражаю против этого. Мне нравится помогать людям. Она снова кивает, всё ещё втирая крем в мой синяк. – Тобиас, я думаю это замечательно, что ты хочешь ухаживать за Беатрис. Я смотрю на неё мгновение. – …Вы так считаете? Она кивает. – Она несчастна, не имея возможности поговорить с тобой. Я действительно думаю, что ты замечательно действуешь на неё. Я думаю, что ей нужен кто-то вроде тебя, чтобы помогать держать её подальше от неприятностей. Держать её на пути самоотверженности. – Она кладёт крышку от крема обратно и смотрит на меня. – Эндрю очень защищает Беатрис, но я понимаю, что она уже достаточно взрослая, для ухаживаний. Ей скоро будет пятнадцать и… – она закрывает свои глаза. – Я волнуюсь за неё. Сильно. Мне бы понравилось, если бы у неё был кто-нибудь другой, кто присматривал бы за ней тоже. – Я был бы более чем счастлив, заботиться о ней, но Беатрис – очень сильная девушка, я не думаю, что она нуждается в моей заботе. Натали улыбается и кивает. – Я знаю, но я мать, я буду переживать до того дня, пока не умру. Её слова заставляют меня думать о своей матери, и мои мысли возвращаются к мужчине, которого я видел в первый день, снова. – Если всё в порядке с твоим отцом, я бы хотела пригласить тебя на ужин сегодня вечером. Моё сердце согревается только на немного, внутри моей груди. – Спасибо. Я спрошу. Она дотрагивается до моего плеча, а затем направляется к остальной группе.***
Маркус за столом сидит в тишине. Он делает какую-то бумажную работу с тех пор, как оказался дома. Я только спустился по лестнице пару минут назад, чтобы сесть с ним, пытаясь набраться храбрости, чтобы спросить у него, могу ли я пойти на ужин к Приорам. Он делает пометку на одной из бумаг и потом переворачивает её, и поднимает глаза на меня. – Тебе что-нибудь нужно, Тобиас? У меня во рту пересохло и вдруг я теряю все слова, которые кружились в моей голове несколько минут назад. – Хм… – Не «Хм», Тобиас, просто скажи, что ты имеешь в виду. Я немного прочищаю горло. – Натали Приор пригласила меня на ужин сегодня вечером. Мне было интересно, будет ли хорошо, если я пойду? Он мгновение смотрит на меня, его голова наклонена в мою сторону. – Ты же не хочешь, чтобы та ситуация с Беатрис повторилась, не так ли? Я смотрю на стол перед собой с сожалением, лучше в данный момент где-нибудь исчезнуть, например, в лесу. Я никогда не пойму его способность заставлять меня чувствовать себя таким жалким. – Я был приглашён. Было бы не вежливо с моей стороны не пойти. Маркус молчит где-то минуту, затем берёт перо и начинает помечать что-то на своих бумагах ещё раз. – Ты можешь идти. Я встаю и быстро поворачиваюсь в направление к лестнице, я не хочу давать ему время, чтобы передумать. – Тобиас? Я останавливаю свою ногу, не наступив на первую ступеньку и медленно поворачиваюсь. – Неважно, насколько близко ты становишься с Приорами, пожалуйста, помни, что все наши семейные дела должны быть частными. Я смотрю на него долгим взглядом, обдумывая его слова. Семейные ценности. Интересный способ описать то, почему я всегда в синяках. – Конечно, – говорю я сквозь зубы прежде, чем я исчезаю вверх по лестнице.***
За несколько минут до ужина с семьёй Приор я звоню в дверной звонок. Я держу две розы. Для Натали и другую, конечно, для Беатрис. В Отречении редко принимают полные букеты, так как это считается неподобающим. Дверь распахивается, и я вижу Эндрю. Он, кажется, не в восторге, что я здесь, но приглашает меня в любом случае. Как только мы заходим в гостиную, Натали встречает меня, и я предлагаю ей розу. – Это было очень мило с твоей стороны, Тобиас. Спасибо. – Она обменивается взглядом с Эндрю, чьё выражение смягчается. Можно сказать, как сильно он её любит, даже при именно таком взаимодействии. Калеб спускается по лестнице и, спустя несколько мгновений, за ним следует его сестра. Моё дыхание перехватывает в горле, когда я вижу её. Прошло всего чуть больше недели, но я понимаю, как сильно скучал по ней, только в этот момент. Светлые волосы Беатрис зачёсаны назад в тугой пучок, и она одета всё в тот же размер одежды, который ей велик. Я немного улыбаюсь. – Здравствуй, Беатрис. – Она некоторое время оглядывает меня, и её глаза падают на розу. – Это тебе, – говорю я и передаю её ей. Она берёт её из моей руки, её пальцы слегка касаются моих, всего лишь слегка. – Спасибо, – тихо говорит она, устремляя свой нос в розу. – К ужину всё готово, – голос Натали вытаскивает меня и Беатрис из наведённого транса. Мы все следуем за ней в столовую и рассаживаемся. Беатрис и Калеб остаются спокойными во время ужина, как и Натали с Эндрю, которые задают мне всякие вопросы, на которые я стараюсь отвечать с умом. К концу ужина, я думаю, что Эндрю смягчился по отношению ко мне, и даже Калеб, кажется, стал чуть менее холодным. Когда ужин подходит к концу, я предлагаю помыть посуду, и Эндрю следует за мной на кухню. Я мою, а он вытирает – между нами некоторое время царит только молчание. До тех пор, пока мы почти не закончили с посудой, он поворачивается ко мне для разговора. – Я позволю тебе ухаживать за Беатрис, – просто говорит он. – Благодарю вас, сэр. Я не могу сказать вам, как сильно я ценю это. Он чуть кивает и оставляет меня на кухне в одиночку на пару минут. Через мгновение или два, я вижу, как голова Беатрис выглядывает из угла. Её улыбка настолько широка, что я думаю, что её щёки болят от этого. – Мама сказала, что я могу проводить тебя домой. Я немного улыбаюсь. – Здорово, – мягко говорю я. Затем, мгновение спустя, Калеб просовывает свою голову на кухню. – Не нужно так переживать, она сказала, что я обязан тоже пойти. Беатрис закатывает глаза, но ничего не может остановить тепло, которое наполняет меня сегодняшним вечером.***
Мы прогуливаемся до моего дома, я с Беатрис и Калебом, который идёт позади нас, пиная камни. Очевидно, что он раздражён, и это заключается в том, что за Беатрис теперь разрешили ухаживать. – Я не знаю, почему он так расстроен, – бормочет она мне. – Он постоянно ужинает со Сьюзен. Я немного пожимаю плечами. – Может, он просто пытается защитить тебя. Беатрис смеётся. – Да, верно. Он недолюбливает меня всё время. – Он твой брат. Он любит тебя, – тихо говорю я. Мы молчим некоторое время, хотя у меня есть миллион вещей, которые крутятся в моём мозгу, и которые я хочу ей рассказать. Я хочу рассказать ей о своей матери. Рассказать о Бесстрашии. Я хочу всё рассказать ей, но не могу. Не перед Калебом. – Твой синяк выглядит лучше, – тихо говорит она. – Да, твоя мама, на самом деле, помогла мне с ним. Беатрис кивает. – Чемпионка по оказанию первой помощи. Она идёт так близко ко мне, что наши пальцы касаются, но я не смею взять её за руку из-за Калеба, который следует за нами. – Ты в порядке? – спрашивает она. Я киваю. – Конечно. Почему ты спрашиваешь? – Твои костяшки в синяках. Я смотрю вниз на свои руки, а затем немного киваю, подтверждая. – У меня есть много того, что я хочу рассказать тебе, но… я не могу здесь. – Хорошо. Мы продолжаем нашу прогулку, пока тихий Калеб не останавливается. – Эй, подождите минутку, – говорит он. – Я скоро вернусь. Он заворачивает за угол и бежит по длинной улице. – Что он делает? – спрашиваю я у Беатрис, приподняв бровь. – Эта улица Сьюзен, - говорит она со вздохом. – Он оставляет ей записки в почтовом ящике. Я ухмыляюсь. – Может и мне стоит начать оставлять тебе записки в почтовом ящике? Она брезгливо морщит носик. – Мне не нужны письма. Мне нужно знать, почему твои костяшки в синяках. Я смотрю, как она закусывает свою нижнюю губу. – Я… я учусь, как защищаться. Как ты и сказала. Она смотрит на меня с замешательством на своём лице. – Я этого не говорила. – Ты делала это на самом деле. Ты сказала, что, если бы я выбрал Бесстрашие, я бы научился защите. – Да… но ты не выбрал Бесстрашие. – Это не обязательно должно означать, что я не могу быть Бесстрашным. Она сужает немного свои глаза. – Я тебя не понимаю. – Беатрис, я пробрался в Бесстрашие. Её глаза расширяются, и она оглядывается быстро, просто, чтобы убедиться, что никто не слышит. – Что? Я слегка киваю. – Да. Я хожу по ночам. Никто не видит меня. Маркус спит. Я… я нашёл несколько друзей там, и они… помогают мне. Она медленно покачивает своей головой. – Тобиас! Это так опасно. Ты можешь попасть в массу неприятностей. Ты выбрал Отречение, ты не можешь просто… ходить и учиться в Бесстрашии их методам. – Я знаю, что это опасно. Я не хочу быть «предателем фракции», и это всё не правильно. Ты знаешь это лучше, чем кто-либо. Её глаза возвращаются к моему лицу и на пожелтевший синяк. Беатрис позволяет себе выдохнуть. – Тебя могут поймать. Я киваю. – Я знаю это. Поверь мне. Она скрещивает руки на груди на мгновение, уставившись в землю, а затем резко поднимает свои глаза. – Я хочу пойти с тобой, – тихо говорит она. – Пойти со мной, куда? – говорю я, не обращая внимания. – В Бесстрашие. – Что? Нет! Абсолютно нет. – Почему нет? – умоляет она. – Потому что! Я не подвергну тебя такой опасности! Я хожу туда – это одно, а идти с тобой в Бесстрашие – совсем другое. Она хмурится на меня, покачивая головой. – Это не честно! – Беатрис, зачем тебе в Бесстрашие, а? – Я… - она закатывает глаза и испускает вздох. – …В порядке. Я знаю, что Отречение душит её. Каждый её дюйм болит, с чувством приключения, но я не могу взять её с собой, только из-за этого. Я слегка прикасаюсь к её плечу. – Эй… я собираюсь ухаживать за тобой и стараться учить тебя правильному. Я не собираюсь вовлекать тебя в неприятности. Она смотрит на меня, приоткрывая слегка свой рот, когда дышит. – Ты уже ставишь меня в неловкое положение. – Как? – Каждый раз, когда ты прикасаешься ко мне, моё плечо, моя рука… я чувствую… – она умолкает, не потрудившись закончить предложение. Я убираю руку с её плеча и улыбаюсь. – Да, я тоже. Она несколько секунд смотрит в землю. – Возьми меня в Бесстрашие с собой. Только один раз. Я закрываю глаза. Невозможно отказать ей, но если она решит тайно пойти со мной, то наши ухаживания кончатся, не успев даже начаться. – Ладно. Я отведу тебя, но ты должна быть осторожна. Я имею в виду, что не одна душа не должна знать, что ты идёшь со мной, хорошо? Она с энтузиазмом кивает. – Пятница. В пятницу вечером, я возьму тебя с собой. Сегодня среда. Это даёт мне время, чтобы предупредить Зика и для того, чтобы найти Беатрис подходящую одежду. – Подожди, пока все дома уснут, а потом… – Я знаю, как выбраться. Я поднимаю брови с удивлением на своём лице. – Откуда ты знаешь, как это делается? Она пожимает плечами. – Я раньше всё время сбегала из дома. – Делала что? – В основном, просто, чтобы прогуляться, что-нибудь исследовать. Я чувствую, что ночное время – это единственный раз, когда мне можно делать всё, что я захочу. Больше доказательства, что Отречение – фракция не для неё, не требуется. Я стараюсь игнорировать эти мысли, как можно сильнее. Если Беатрис не выберет Отречение на своей Церемонии выбора… мы не сможем быть вместе. – Тогда ладно, – говорю я мягко. – Постарайся улизнуть. Встретимся возле моей входной двери. Мы пойдём оттуда. Она кивает, когда Калеб бежит к нам обратно. – Хорошо. Пошли дальше, - тихо говорит она. Мы с Беатрис продолжаем свой путь до моего дома в молчании.