Sedated

      – Мы дружим уже хуеву тучу лет, – выдает как-то Чед.       Мы сидим во вшивой забегаловке «У Роузи». Роузи, обрюзгшая разведенка за пятьдесят, была дочерью той самой Келли. Что за Келли – ни я, ни Чед, ни Норман – бомж, живущий на третьем этаже аварийного здания на Сорок Третьей и Лекс – не знали. Но спрашивать всегда было стремно, тем более, что на годовщину ее смерти нам всегда наливали бесплатно. А не поддержать тост «За Келли!» считалось оскорблением.       Роузи готовила самые приличные бургеры за $1.49, но они все равно были говнищем. Хотя, учитывая, что бабла у нас хватало только на них – эй, Роузи, красотка, сваргань нам два твоих фирменных, да не жалей горчицы.       Но без шлепков по заднице.       – Да, Чед, - отвечаю.       – Почему я ничего о тебе не знаю? – это что, обида?       Недоуменно перевожу на него взгляд. Заторможено. Что, прости?       – А что ты хочешь знать?       Он, кажется, не ожидал такого поворота. Конечно, куда проще нападать.       – Сколько тебе лет? – начал с простого.       Не секрет.       – Придурок, – фыркаю. – Мы каждый год мой день рождения отмечаем.       – Это-то да, но вот сколько свечек на торт ставить я в душе не ебу, – больше Чеду не наливать.       При мысли о сладком свело зубы. Дайте мне лучше батон колбасы, чем эти разнообразные сладкие высеры шоколадных монстров.       – Двадцать семь, чучело, как и тебе, – толкаю его в бок, и он смеется. – У тебя осталось два вопроса.       Он расстроенно сопит:       – Так не честно, мы не договаривались на три вопроса.       – Такова жизнь, Чеддер, – достаю из его нагрудного кармана дешевые сигареты и закуриваю.       – Тварина.       Какое-то время он молчит.       Потом вздыхает расстроенно и роняет голову на скрещенные руки.       Я с интересом смотрю на него. Где блядская пепельница?       – Как мы докатились до такого дерьма? – слышится приглушенный голос.       Прикусываю фильтр чуть сильнее, чем необходимо.       – Ты хочешь, чтобы я залечил тебе про то, что нехуй было бухать, курить и просирать учебу? – я жестко выплевываю фразу.       Блять. Ненавижу говорить о себе. Неужели за неполные восемь лет этот долбоеб так и не понял?       – А помнишь, как мы познакомились после школы? – он поднимает голову и пьяно улыбается.       – Когда я отпиздил тебя за то, что ты вылил на меня чертов слаш? – вспомнить, хохотнуть с какой-то непонятной грустью.       – Бо-о-оже, – тянет Чед и медленно стекает на сиденье.       Я закуриваю вторую и с отвращением смотрю на нетронутый бургер, прикидывая, хочу ли травануться этой мерзопакостью.       За окном дождь. Опять. Чертов апрель. Когда уже будет сухо. Хочу лето, тепло. Как тогда, на мысе, когда мне было девять, а сестре четыре. Отец кружил ее высоко над головой, а она развела руки и счастливо смеялась, щебеча своим тоненьким голосочком о том, что она летит. Мама улыбалась и мазала принесенные с собой тосты арахисовым маслом, а я выпрашивал у нее испачканный нож, чтобы облизать. Потому что так вкуснее.       Ив забрала мой сэндвич, случайно залезла в него руками и со смехом принялась облизывать пальчики. А потом я вытирал ей рот, чтобы она не испачкала платье, украдкой наблюдая за притянувшим к себе маму отцом.       Идиллия, чтоб ее.       В фонарный столб прямо напротив кафешки долбанула молния. Свет вырубило. Немногочисленные посетители заворчали. Роузи выбежала из кухни, поправляя кофточку пятьдесят второго размера. За ней вышел местный повар – еще одна причина, почему я стараюсь тут не есть.       Надо разбудить Чеда. Взваливаю его на плечи и волочусь к себе под проливным дождем. Лень тащить этого алкаша до его дома. ***       Чед. Блять, когда я докатился до того, что моей первой мыслью является этот утырок? Я что, становлюсь... хорошим? Скоро пойду в церковь и буду уступать дорогу старушкам? Лучше сдохнуть.       Этот долговязый придурок вчера упал в ванну. Что-то шутил про похмелье и булькал включенным краном. Я вырубился на полу. Возлежание в коридоре становится доброй традицией. Надо прекращать. Или срать.       Вчера так и не пожрали «У Роузи». Пятый день на пиве и пропитанной какой-то дрянью стружке, которую бравое войско маркетологов втюхивает нам вместо табака. Я привычный, но Чед загнется без еды. Блять. Придется идти.       Выгребаю из кармана пару скомканных чеков, зажигалку и монеты. Считаю. 82 цента. Потрясно. Надо проверить, что там у друга. Фыркаю от мыслей о семейном бюджете. У Чеда нахожу два бакса и купон на свиную вырезку за полсотни.       В который раз задаюсь мыслью, почему я дружу с долбоебом.       Достаю заначенную десятку из диска фильмов с Тилем Швайгером. Кроссовок только на одной ноге. Спустя минуты полторы, собрав весь мусор коленями и наступив, кажется, в кошачьи какашки, забиваю и стаскиваю туфли с Чеда. Обувь чуть жмет. Самодовольно скалюсь. А он еще доказывал, что у него больше.       Аккуратно снимаю проклятую дверь с петель, прислоняя обратно, как будто закрыта. Закуриваю, сбегая по ступенькам. Привычно перешагиваю через растяжку сумасшедшей Дороти из 2С. Она, кажется, боится Зеленой ведьмы или что-то типа. Не знаю, что там на счёт Ведьмы, но змий цвета бутылочного стекла уже давно и прочно обосновался в ее черепушке, перепутав пару проводков. Больше, чем пару.       Магазин всего в квартале. Я выхожу из подъезда, порыв воздуха выбивает сигарету изо рта. Большой Брат явно недоволен - это была последняя. В отместку плюю на плакат в поддержку больных раком. Мне бы их проблемы - лечь и страдать, знать, что ты в конечном итоге всё равно умрешь, делать, что хочешь и не заботиться о последствиях. Потому что там - нет безгрешных, все мы будем гореть.       Магазин с некогда крайне лаконичным и запоминающимся названием «Магазин» после набега каких-то вандалов - не будем показывать пальцем, каких, - стал «МагазинЕптэ». Новое название удивительно прижилось, и в радиусе десятка кварталов можно услышать, как мамаши орут из окон своим чадам, чтобы они метнулись за хавчиком, а те, в свою очередь, собирают толпу друзей, чтобы бежать в «магазинепту».       Шаркаю ногами, взметая клубы пыли. Кому делаю хуже – себе или не себе – особо не парит. Потому что итог все равно один.       Заворачиваю за угол, прохожу мимо старого лежака. Обычно тут сидит Норман и клянчит у прохожих на пиво, но сейчас его нет. Пожимаю плечами и иду к выломанной двери «Магазинепты». Киваю охраннику Стэну на входе, отвечаю на его будничное «Как оно?» и прохожу дальше. В желудке подозрительно урчит. Слабак. ***       – Можно угостить тебя выпивкой? – парень.       Блять. Парень. Что? Ладно. Такое было. Подходили милые мальчики, предлагали купить любой коктейль, но почему-то обязательно с пидорским названием. Это можно перетерпеть. Я обычно по обыкновению скалюсь и благосклонно принимаю знак внимания. А потом посылаю миленького женоподобного геечка куда подальше.       Но этот. Русоволосый, зеленоглазый милый мальчик, вряд ли совершеннолетний, предлагает мне выпить… в магазине.       – Упаковку пива мне купишь? – язвлю я.       Он лишь кивает, мило улыбаясь.       Не как баба, нет. Бабами должны быть только женщины. Этот же… какое-то обаяние, еще не развитое, в силу возраста. Но определенно нижний. Красивый. Нет, миловидный. Повзрослеет – перейдет на противоположный пол, могу утверждать.       – Ну бери, – киваю ему на самый дорогой Budwaiser.       Парень хватается за картонную ручку упаковки, даже не морщась. Я лишь танцую внутреннюю джигу-дрыгу, потому что могу купить на эти восемь баксов чего-нибудь пожрать.       Беру чипсы с сыром и луковые колечки другу. Паренек идет чуть впереди, постоянно оглядываясь. Мне же срать.       Проходим мимо мясного отдела. Решаю немного охуеть и киваю ему на нарезку бекона. Парень берет ее, не задумываясь. Он мне нравится.       Я хватаю десяток яйц. Буду охуенным и пожарю другу яичницу с натраханным беконом. Главное, Чеду не говорить.       Подходим к единственной работающей кассе. Сонная девушка выбивает мне стоимость - чуть больше трех баксов. Со своими двенадцатью долларами чувствую себя богом. Беру три пачки Camel. Семь-сорок четыре. Добавляю еще две, пачку кондомов и тюбик смазки. Одиннадцать-восемьдесят девять. Расплачиваюсь, беру на сдачу какую-то паршивую жвачку, и жду паренька – у него мое пиво и мясо.       – Дженсен, – говорит он, протягивая мне упаковку. Пакетик с беконом я стащил еще на кассе.       Предлагаю ему взять одну бутылку, которую он берет с каким-то щенячьим выражением лица. Наивный. Ни имя, ни придуманное Ив прозвище говорить не хочу.       – Что ты хочешь? – спрашиваю.       – А ты не понял? – он закатывает глаза. Считает меня долбоебом?       – У меня друг в квартире, – зачем, блять, по-твоему, я брал презервативы со смазкой. Три штуки. Тебе хватит.       – Ты с кем-то встречаешься? – ревность что ли?       Господи. Если ты есть. Умри.       – Просто друг, – говорю и толкаю дверь на выход.       – Тогда у тебя, – улыбается Дженс.       Мне срать. Прикидываю в уме – я не трахался уже около трех недель. Так что да. У меня. Закуриваю.       Иду вперед. Паренек пытается заговорить, но я не отвечаю. Что-то про то, что я клевый и как он рад, что я ответил ему взаимностью.       Хуимностью, блять. Просто присунуть – парень от девки отличается разве что наличием отростка между ног. Особенно, такой.       Вваливаемся в подъезд, придерживаю его за плечо и показательно перешагиваю через растяжку. Не знаю, что там у Дороти, но с ебанутыми лучше играть по их правилам.       Отодвигаю дверь, пропускаю его внутрь. Он слегка морщит носик, но тут же улыбается, глядя на меня. Я прохожу на кухню, кидаю пиво в холодильник, бекон отправляется следом. Дженсен мнется в коридоре. Хмыкаю и киваю ему идти за мной в комнату.       – Мне сразу раздеваться или… ? – он снимает куртку и аккуратно складывает ее на кресло.       В первый раз что ли? Кажется, да.       – Раздевайся, детка, – благосклонно киваю я и отпиваю глоток.       Хорошее, вкусное пиво, не то, что моча, которую наливают в барах или откуда-то притаскивает Чед.       Дженсен покрывается милым розовым румянцем и закусывает губу.       – Если хочешь, я могу станцевать стриптиз, – и смотрит на меня из-под шикарных девчачьих ресниц.       Огосподибоже. Воскресни и умри еще раз.       Хочется наорать на него и сказать, что вообще парней трахать – не мое. Но ведь обидится. Они же нежные.       – Тебе это надо?       Тот лишь неопределенно передергивает плечами и стаскивает майку. Под ней обнаруживается хорошо развитая мускулатура. Я аж немного наклоняю на бок голову, разглядывая.       – Нравится? – неуверенно улыбается он.       Ну не говорить же, что я просто нещадно завидую.       Вместо ответа я встаю и расстегиваю джинсы, кивая ему на диван.       – Давай, ложись.       Стряхиваю с дивана валяющиеся там чипсы и нечто, похожее на крысиный помет. Самое главное, чтобы мальчик этого не понял и не свалил.       – Может, ну, поцелуешь меня? – он не спешит подставить мне свой зад и просто свалить, упрощая мою жизнь.       – Так. Послушай меня, деточка моя, – я поднимаю руки и сплевываю прямо на пол. Он лишь морщится, но не отводит щенячьего взгляда от моего лица. – Я не твой нежный парень, который будет тебя ласкать, целовать и, возможно, отсосет тебе, перед тем как трахнуть и кончить внутрь. Нет, послушай меня, хэй, – щелкаю пальцами перед его лицом, потому что, кажется, он немного подзавис. – Я тебя трахаю, и ты сваливаешь. Понятно?       Он кивает. Китайский болванчик.       – Умница, детка. А теперь снимай штаны, – и подбадриваю его легким шлепком по заднице.       Дженсен, кажется, немного успокаивается и берется за пряжку ремня. Он как-то странно смотрит на меня, не то восторженно, не то с опаской. Срать. Достаю из заднего кармана презервативы и постукиваю пакетиком по руке, пока он неловко выпутывается из джинсов, пытаясь стащить их, не снимая кроссовок. Дорогие. Надо было две упаковки пива брать. Придурок ты, Диди.       Приподнимаю брови, когда Дженс начинает теребить резинку боксеров. Они летят следом за джинсами.       Он, стесняясь, поворачивается спиной и заползает на диван, становясь на четвереньки.       Я закатываю глаза, и разминаю пальцы. Неприятный чужому уху, но так успокаивающий мои нервы звук сопровождает мою полную едва сдерживаемого презрения и сарказма речь:       – Котеночек мой, я, конечно, понимаю, что это все смущает, туда-сюда. Но либо ты растраханный настолько, что я могу войти, и ты ничего не почувствуешь, либо ты думаешь, что я засуну свои пальцы тебе в зад и буду тебя растягивать.       Он оборачивается через плечо. В его глазах плещутся подходящие слезы. Кажется, он уже не рад, что снял меня. Надо было подкатывать к охраннику Стэну.       – Я могу сделать это сам, – сглотнув, выдавливает бедный паренек.       – Вот и умничка, – кидаю в сторону дивана тюбик лубриканта, который перепуганный Дженсен предсказуемо не ловит.       - Ты хочешь посмотреть? – он коварно улыбается, щелкая крышкой и выпячивая попку.       Я смотрю на него пару секунд.       – Думаешь, меня это возбуждает? – прищуриваюсь. – Позови, как будешь готов, – машу рукой и ухожу на кухню.       Сигареты сами себя не выкурят. Яичница с беконом сама не пожарится.       По пути на кухню захожу в ванную к Чеду. Он лежит, обняв бутылку шампуня. Самое главное, чтобы не выпил. Подумав, укрываю его какой-то тряпкой с пола. ***       Дженсен узкий, девственный. Член идет туго, не помогает даже половина флакона смазки. Чертов парень, почему он снял именно меня. Кожа натягивается, узкие стенки сдавливают и не дают протолкнуть член дальше.       – Расслабься, – рычу, хлопая его по ягодице и оставляя красный след. – Делаешь хуже и себе, и мне.       Он хрипит от боли и утыкается лбом в скрещенные руки. Мне всегда нравилось по-собачьи, не приходится смотреть на лицо. Не то, чтобы я такой уж мудак, просто… А, к черту. Я мудак. Я не ценю чувств своей «половинки». Я не покрываю ее лицо успокаивающими поцелуями, когда трахаю. Я не всегда уступаю даме. Я не… Член наконец проскальзывает внутрь и, не берусь спорить, у кого вздох получается более облегченным.       Подаю бедрами назад и вбиваюсь в крепкую задницу. А хорошо я его шлепнул, до сих пор след держится. Пальцев почему-то четыре, как в Симпсонах, но осознание того, что я хоть где-то оставил свой след, греет душу.       Вперед-назад. Вперед-назад. Парню тяжко, он явно хотел не этого. Ну, что ж, я не нанимался ему в подружки. Или как у него там… Вообще повезло, что член встал. Я, как бы, не жалуюсь на это, да и видок у паренька сзади получше, чем спереди будет. Хотя, это надо будет проверить. Интересно, эта фифа в рот берет?       За размышлениями о мягких мальчишеских губах на члене неосознанно сдвигаюсь куда-то вправо, и тут парня подо мной выгибает. Он красиво прогибает спину в пояснице и хватает ртом воздух. Я провожу теплой ладонью по позвоночнику, неосознанно сравнивая кожу: его, светлую, с редкими родинками, и свою, загорелую, хотя понятия не имею, откуда.       Ему нравится прикосновения, конечно. Он стонет громче, как в порнухе, а мне хочется заорать в духе Станиславского. Слишком много я-хочу-чтобы-тебе-нравилось-что-ты-меня-трахаешь. Щипаю его за сосок, тут же растирая огрубевшей подушечкой большого пальца. Парень, кажется, удивлен, и подается мне навстречу, ловя темп. Так намного приятнее. Он каждый раз двигает задницей вверх-вниз, подмахивая. В конечном итоге я просто замираю и наслаждаюсь ощущением, видом растянутой задницы, скользящей по смазке и обхватывающей основание члена так близко с мошонкой.       Вскоре он сбавляет темп, и я понимаю, что пора брать дело в свои руки. В прямом смысле. Крепко держа парня за бедра, вколачиваюсь в него со скоростью факинг машинс из того порно, на которое залипает Чед. От мыслей о визжащей на страпоне бабенке низ живота сводит судорогой, и я чувствую, что скоро кончу. Дженсен давно надрачивает член, пытаясь попасть в мой ритм, но срывается. Все таки, надо трахнуть его хорошо, проскальзывает мысль. Кладу руку сверху на его, поправляя темп и двигаясь синхронно. Через десяток фрикций он напрягается, а я быстро убираю руку, чтоб, блять, не запачкало. Его трясет, как в конвульсиях, он сжимается на моем члене как пресс и орет. Если этот придурок разбудит Чеда… Так, блять, сосредоточься на кончающем на тебе парне, а не на друге, иначе можешь забыть о разрядке. Бархатистые стеночки еще пульсируют внутри, когда я вбиваюсь в него последний раз, выбивая те крохи воздуха из легких. Кончаю сильно, но как-то особого кайфа нет. Лучше бы подрочил, ей богу.       Дженсен полностью лежит на диване, расставив ноги. Вытаскиваю из него опавший член, сдергивая резинку. Завязываю узлом и кидаю в окно – любимое развлечение с Чедом. Парень валяется, не шевелясь. Только из дырки медленно вытекают остатки смазки, стекая по поджавшимся яйцам.       – У тебя пятнадцать минут, – говорю. – На завтрак даже не рассчитывай. А в ванне спит Чед.       Парень уходит через десять, заглядывая ко мне на кухню, чтобы неловко поцеловать в уголок губ. Хоспаде. Выдавливаю из себя улыбку, больше похожую на гримасу неврастеника, и мой потрясающий любовник, который навсегда останется в моем сердце, как написали бы в дамских романах для юных слэшеров, покинул мою скромную обитель.       Бекон запекся через пару минут, а яйца, желтым многоглазым чудовищем залитые сверху – еще через несколько. Пиво восхитительно холодное, такое, чтобы не было желания сразу же бежать к дантисту, точнее к Шону из соседнего дома, который в детстве наблюдал за работой дяди-стоматолога, а потом по приколу купил на eBay набор всяких в-зубах-ковыряшек.       – Вставай, долбоеб, – пинком открываю дверь в ванную и ставлю на голову друга тарелку с обжигающе-горячим завтраком, аккуратно придерживая за край.       Чед начинает орать через двадцать три секунды, пополнив мой словарный запас парочкой новых не совсем приличных фраз. А этот парень умеет удивлять.       – Ты совсем с ума сошел, блять, – потирая обожженную макушку, бурчит он.       – Тут жрать будешь или на кухню пойдешь? – миролюбиво спрашиваю его, кивая на стоящую в раковине тарелку с хавчиком.       Чед косится на меня, как нассавшая в тапки болонка:       – А можно тут?       Закатываю глаза и иду на кухню за вилкой.       – Спасибо, мамочка, – несется мне вслед.       Засранец. Хоть бы не спрашивал, какого хуя я такой щедрый.