Красные Бабочки

Он не двигался. Не двигался, и меня это пугало. Нащупав пульс, я облегченно вздохнул. Он всё же дышал, но в сознание не приходил. - Надо обработать, - завёл я диалог сам с собой и потащил Диму в ванну. Набрав тёплой воды, я сначала отмыл его от спермы и запёкшейся на царапинах крови. Проводя пальцами по искусанным губам моего «двойника», по всем тем шрамам на его теле, происхождение которых принадлежало моим рукам, я невольно вспомнил историю каждого шрама. Один я поставил в порыве возбуждения, когда он не хотел одевать ошейник. Другой, вот этот, проходящий прямо по левой брови, он получил, когда за обедом я кинул в него вилкой. Шрам растягивался сантиметров на пять, зато счастливая случайность сохранила ему глаз. Мои пальцы бережно обводили каждый из этих великолепных - как я считал - шрамов с невыносимой нежностью. Дима всегда был для меня красивым. Никакие шрамы не могли испортить его бледные скулы. Ни один шрам не затмил бы всю прелесть его впадины на подбородке, как бы не был этот шрам велик и глубок. Будь этих шрамов хоть сотня, губы моего близнеца будут всегда оставаться прекрасными. Прекрасными и до жути манящими. Это губы, которые хочется целовать. Губы, которые хочется разорвать на части в страстном и грубом поцелуе. Губы, являющиеся хранилищем истории каждого шрама, который покоился на них. Губы, которые я хочу оборвать, лишь бы он только не целовал никого кроме меня. Малиновые губы. - Ты у меня такой красавец, - прошептал я бессознательному братцу и наклонился к неподвижному рту. Кажется, за эти несколько десятков минут, что я его не целовал, моё тело уже и позабыло, каково это - целовать холодные, но яркие губы. Не зря я назвал их малиновыми, они и правда обладали привкусом малины, чем манили ещё больше. Я посасывал сначала верхнюю, а затем нижнюю губу, оттягивал их на себя, нежно покусывая. Вода начала выливаться за края ванны, что напомнило о надоедливой реальности, но мне было абсолютно всё равно. Я прижимал, цепкой хваткой стискивая в объятиях, хрупкое, почти бездыханное тело моей частицы к себе, терзал острыми зубами эти малиновые, пухлые и до безумия вкусные губы. Когда я всё-таки оторвался от «поедания» отключенного братишки, на полу царило маленькое море. Я выключил воду и продолжил умывать моё «зеркало», стирая с его губ кровь, сочившуюся из укусов. Насчёт луж, немалые размеры которых уже пересекли порог и растекались по коридору, я ни капли не беспокоился, ведь у нас свой собственный дом, а это значит, что у нас обязательно есть собственная горничная и, хочу заметить, даже не одна. Внезапно моего плеча коснулась слабая хватка, веки близняшки приоткрылись, а серые глаза моментально устремились вопросительным взглядом на меня. - Чш, малыш, это я, - он немного пугался, если просыпался не в кровати, так что пришлось сразу же налаживать с ним зрительный контакт и гладить рукой по щеке, давая почувствовать своё тепло. Дима любил всё трогать, его представления о мире строились на осязании. Он сразу же начал ощупывать мои ладони, сплетая наши пальцы в замок. Когда пальцы закончили скользить по очертаниям моих рук и лица, мелкий бесшумно выдохнул и потянулся меня обнимать, как вдруг на его лице резко вспыхнула болезненная гримаса, от чего Дима поднёс руку к своему виску, кровотечение которого не прекратилось. Эту гримасу я прекрасно знал. Гримаса боли размером в 11 баллов по шкале от 1 до 10. - Тихо, родной, тихо, не делай резких движений, - я аккуратно приподнял и усадил нашего пострадавшего на бортик ванной, затем принявшись натягивать на его худые бёдра боксы. Он зарылся рукой в мои волосы и тонкими пальцами начал перебирать тёмные пряди. Как я уже и говорил, наша внешность была полностью идентична, так что такими тёмными локонами обладали мы оба, из-за чего получили от мамы прозвище «угольки». Когда с процессом одевания было покончено, я всё же решил извиниться. - Твой дурак брат опять не рассчитал силу, опять не смог контролировать себя, уголёк, - моя рука плавно переместилась на тумбочку около раковины, где покоилась покрытая тёмно-алыми пятнами застывшей крови бритва. Мы - близнецы и извиняемся по-особенному. Я сполз на пол, облокотившись спиной на ванну, и посадил мелкого между своих ног, вручив ему бритву, и положил свою руку внутренней стороной вверх на его колени. - Сегодня можешь даже поесть, - шепнул я на ухо Диме, прикусив его хрящ и обведя колечко серьги языком. Он любил мою кровь, но больше всего на свете он любил мясо. Моё мясо. Мою свежую плоть. И нередко ему удавалось отхватить от меня кусочек, поэтому в некоторых местах, труднодоступных для глаз окружающих, на моей коже виднелись ямочки от недостатка плоти и отпечатки зубов. Я начал медленно поглаживать подушечками пальцев второй руки хрупкую талию моего юного каннибала. Дима уже полоснул по моей руке бритвой, пересекая дорожкой алой жидкости вены и затапливая струями хлынувшей крови заржавевшие лезвия. Мне не было больно, нет. Мне было до жути приятно это зрелище. Мне нравится, когда он так смотрит на меня. Нравится, как уголки его губ приподнимаются вверх, даруя этому бледному лицу безумную улыбку. Лизок. Первый, второй, третий. Он слизывал обилие моей крови прямо из-под лезвий, что обошлось ему в несколько порезов на губах и языке. Когда острые зубы проткнули нежные ткани, я был практически в отключке из-за достаточно немалой потери крови, так что особой боли мне это «проникновение» не доставило. Он терзал мои руки своими клычками, грубыми рывками выдирая маленькие кусочки сочной плоти и глотая их. В моих глазах уже начало окончательно темнеть, когда уши уловили сразу три звука: хлопок входной двери, цоканье каблуков, принадлежавшее множеству домработниц, которые были заняты нашими поисками, и громкий визг выигравшей в «искалки близнецов» горничной. Бедняжка только недавно вернулась после воскресного похода за покупками в центральный супермаркет, а судьба сразу же предоставила ей выигрыш в столь ужасную игру. Последнее, что я смог различить в расплывчатом окружении, было по истине прекрасно: окровавленный рот моей копии, лужи крови, смешавшиеся с маленькими морями уже остывшей воды, и глубокие выемки от укусов по всей руке. Дима, кажется, потерял сознание и с глухим звуком приземлился на мои колени. Алиса, вроде бы эту миловидную девушку лет 24 звали именно так, наклонилась к нам, но бритва выпала из руки моего любимого братишки и подняла волну кровавых брызг, которые запачкали белый фартук, что заставило её с визгом отпрянуть. - Он красивый, - только и сумел прошептать я с глупой улыбкой перед полной потерей связи с внешним миром, - да?