Just Me, You, And This Box of Matches

— Думаю, нам нужно поговорить о сексе, — произносит Лиам. На его лицо обрушивается ливень из блёсток. Луи моргает, а затем осторожно опускается в розовое пушистое кресло, поднимая на дыбы облако блёсток у своих бёдер. — Я… почему… что на тебе надето? Лиам опускает с неким изумлением взгляд на свой ярко-розовый блейзер. — Сегодня День святого Валентина! Розовый — традиция! — У тебя рубашка сверкает. — О да. — Лиам хлопает по светодиодным лампочкам, вышитым в форме сердца у него на груди. — Сам сделал. Очень празднично, правда? Стой, стой. — Его счастливая улыбка сменяется вынужденным хмурым взглядом. — Хватит пытаться перевести тему.  — С чего? С секса? — Луи останавливает проходящего мимо официанта, стойко игнорируя розовую тиару в его тёмных кудрях. — Мне бутылку шампанского, самого дорогого. Платить будет он. — Я? — Конечно, ты. Ты сказал, сегодня День святого Валентина. Ты же не позволишь мне платить за наш ужин в День святого Валентина, да, Лиам? — Луи слегка хлопает ресницами и, жалобно надув губы, прикусывает нижнюю. Лиам выглядит расстроенным. — Конечно же, нет. Нет, я заплачу, я… хватит переводить тему! — Хорошо, Лиам. — Луи переводит взгляд на свою пустую тарелку, накрытую розовой блестящей салфеткой, аккуратно сложенной в форме бумажного лебедя. — Ты хочешь поговорить о сексе. — Да. — Лиам сцепляет пальцы перед собой с крайне серьёзным видом. — Мне кажется, мы должны это обсудить. Луи закатывает глаза и давит тыльной стороной ладони на лебедя. — Речь о том, кто будет сверху? Кажется, ты торопишь события: мы с тобой даже за руки не держались. — Нет, речь не об этом. Хотя для справки: это был бы я. Луи с восторгом подаётся вперёд. — Лиам. Ты серьезно думаешь, что был бы тем, кто доминирует? — Только потому, что ты умеешь делать минет… — Здесь не может быть никаких «только»… — Ваше шампанское, господа. — Официант ставит на столик прозрачную бутылку в розовой помятой фольге и пару матовых фужеров. — Наслаждайтесь. — Благодарю, — отзывается Лиам, протягивая руку за бокалами, пока Луи пытается справиться с пробкой. Первый как раз расставляет по местам посуду, когда второй подносит бутылку к губам и делает несколько внушительных глотков. — Правила этикета, Луи, — укоризненно напоминает Лиам. Луи пропускает замечание мимо ушей и вместо этого делает из бутылки еще пару глотков, последний из которых омрачается феерверком из блёсток, пришедшимся ему прямо в рот. Ещё один громкий глоток, а затем Луи проводит тыльной стороной ладони по своим губам и корчит гримасу, передавая бутылку Лиаму. — Что за чёрт? — Пушки с конфетти! — возбужденно восклицает Лиам. Теперь, осмотревшись, Луи замечает, как ими обложен весь потолок, точно шеренгами особо гламурных солдат, время от времени выстреливающих зарядами блесток в ничего не подозревающие лица посетителей. — Ну разве они не клёвые? — Клёвые — не то слово, которое пришло мне на ум. — Он смахивает кучку блёсток со своей тарелки. — Проехали. Почему ты хотел поговорить о сексе? — Оу. — Серьёзное выражение на лице Лиама возвращается буквально мгновенно. — Что ж, Луи, я не мог не заметить, что за прошлую неделю ты пытался вступить со мной в половую связь без непосредственного контакта уже даже не единожды, а дважды. — О Боже. — Луи тянется за шампанским, но Лиам откидывается назад, держа бутылку за пределами его досягаемости. — Лиам, надеюсь, ты не решил, что я… — Кроме того, я не мог не заметить, — продолжает он громко, игнорируя попытки Луи, — что ты, похоже, испытываешь ко мне чрезвычайно сильное сексуальное влечение… Луи фыркает: — Лиам, ты не совсем в моём вкусе. — Значит, ты утверждаешь, — говорит Лиам, тыча штопором в его сторону, — что, даже несмотря на это, ты продолжаешь свои заигрывания, которые я абсолютно не разделяю, в мою сторону… — Не разделяешь… ах, ты мелкий врунишка, даже не притворяйся, что тебе не хочется отведать этой… — Ваша еда готова, джентльмены! — На поверхность стола падает тень, и Луи поднимает глаза как раз вовремя, чтобы пронаблюдать, как мужчина в белом халате, застёгнутом по горло, и спущенном на глаза огромном поварском колпаке роняет два серебристых подноса, разбрасывая по полу и их ногам источающую пар курицу и окрашенный в розовый рис. Луи не успевает и глазом моргнуть, как повар ныряет прямо под стол. — Простите, просите, господа, джентельмен, примите мои самые искренние извинения! — его сильный американский акцент приглушается в районе линолеума. — Всё уберу, я всё уберу! Луи опускает глаза на выпяченную из-под стола округлую задницу повара, а затем снова возвращает своё внимание к Лиаму, который, разинув рот, пялится на пол. — Эм. Грубые пальцы поглаживают по обнажённой лодыжке Луи, делая вид, что счищают с неё брызги соуса, и тот комкает одной рукой и без того смятого лебедя, а другой тянется через стол, чтобы захлопнуть отвисшую челюсть Лиама: — Передай-ка мне бутылочку, дорогой. Лиам выполняет просьбу. Ему в висок выстреливает струя блёсток. — Итак, Лиам, продолжим нашу увлекательную беседу, — говорит Луи после пары успокоительных глотков, с грохотом опуская поразительно лёгкую бутылку на стол с такой силой, что мебельные ножки врезаются в мужчину, всё ещё скрючившегося у их ног, обжигая лодыжки Луи своим горячим дыханием. Заряд конфетти приходится ему прямо по левой ягодице, и тот покачивает в ответ бёдрами. Луи отводит глаза. Детские карие глаза Лиама расширяются: — Сейчас? Но, Луи… — Он бросает многозначительный взгляд вниз, где ноги повара растянулись через проход рядом с ними, вынуждая официантов через них перешагивать. Одна девушка спотыкается о его лодыжку по пути в туалет и ударяется в слёзы. — Лиам, в здоровой половой жизни нет ничего постыдного. — Луи, мы не ведём половую жизнь… — А как же наша половая связь без непосредственного контакта… Ножки стола пошатываются, и Луи с Лиамом хватаются за свои тарелки, чтобы те не опрокинулись с края. Повар выползает из-под стола — у него задрался халат, обнажая татуировку в блёстках чуть выше левой ягодицы, на которой Луи невольно задерживает внимание — и вскакивает на ноги, его огромный колпак опущен почти до носа. — Всё чисто! Можете продолжать! — После чего он их покидает, перепрыгнув через стул в явной спешке вернуться на кухню. — Мы продолжим, — кричит ему вслед Луи, а затем: — Этот ресторан просто нечто, Ли. — Правда? — Лиам, как всегда, невосприимчив к сарказму. — Я решил, что тебе бы понравились блёстки. Луи как раз намеревается прочитать Лиаму лекцию о стереотипах, когда у их столика оказывается официант с не особо жизнерадостным видом из-за пары блестящих серебристых крыльев у него за спиной. — Ваша еда. — Что ж, довольно быстро, — счастливо произносит Лиам, принимая свою тарелку с порцией источающей пар пасты. Официант бросает на него непонимающий взгляд: — Прошло полчаса, чувак. В смысле сэр. Извините. — Не с тех пор, как вы уронили наш первый заказ, — замечает Лиам. Взгляд официанта становится ещё более непонимающим. — Не бери в голову, — Луи вклинивается, когда становится ясно, что этот диалог может занять немало времени, и вручает парню пустую бутылку. — Принесёшь нам ещё одну, добрый джентльмен? Официант забирает бутылку и исчезает; маятниковая дверь, ведущая в кухню, с шумом закрывается у него за спиной. Лиам награждает его неодобрительным взглядом: — Ещё одну, Луи? Ты что, алкоголик? Луи злобно втыкает вилку в свой стейк: — Я стремлюсь к этому, Лиам. — Он осознаёт, что сейчас они до боли похожи на пару. Нужно будет залить в Инстаграм фотку для Зейна, который, скорее всего, сидит сейчас в трениках у них на диване, оплакивая отсутствие отношений в этот священный день. Луи напомнит ему, чего он лишается. — Тебе, наверное, тоже придётся немного выпить, если захочешь расслабиться, чтобы засунуть мой член себе в… Пламя охватывает их стол. Луи с Лиамом падают со своих стульев — второй с визгом и размахивая ногами, а первый с тяжёлым стуком и злобными проклятиями, — и, только задница Луи касается пола, он резко оглядывается на Лиама под столом, пока огонь поднимается выше, испуская радостное шипение, когда касается очень блестящей и очень легко воспламенившейся скатерти. По ресторану разносятся крики, как только другие начинают замечать столик неподалёку от кухни, который решил, очевидно, без каких-либо причин самопроизвольно воспламениться. Посетители разбегаются, позади них на пол с грохотом падают стулья, из рук коллективно валятся бокалы и ложки, бывшие на половине пути ко рту. Подбегает какой-то официант, чтобы залить огонь кувшином холодного чая со льдом, но быстро разворачивается и убегает, когда кубики льда, растаяв, испаряются, едва достигнув стола. Разносится вой пожарной сирены, пронзительный и настойчивый. Разбрызгиватели у выхода приходят в действие и начинают распылять слабые струи воды по тарелкам с сырной пастой и петухом в вине на подносах. Луи поворачивается к Лиаму, чьё лицо кажется очень бледным в тусклом свете огня. — Я не знал, что Гарри здесь, — говорит тот. — И я, — отвечает Луи. Он до сих пор сжимает в руке вилку с нанизанным на неё кусочком стейка, а затем в качестве эксперимента пробует поднести её к огню. Может, хотя бы получится придать ему настоящий вкус жаренного на углях мяса. Лиам раскрывает рот, намереваясь что-то сказать, но люстра над столом загорается и вспыхивает ярким пламенем, осыпая их дождём из блёсток, и он исчезает из виду, зацепив стул и опрокинув его; между выходом и Луи образуется барьер из огня. — Блять, — произносит Луи, отползая назад. Дым, должно быть, каким-то образом задействовал пушки, потому что теперь, вместо стрельбы с промежутком в пять минут, они шмаляют без остановки, взрыв за взрывом разбрасывая разноцветные конфетти, которые ливнем рассыпаются по ресторану, зловеще мерцая в свете огня. Их кучки ловятся жаром и по спирали устремляются вниз; крошечные сверкающие языки пламени оседают на мебели, заражая стулья, бумажные салфетки и пакетики с солью. Внезапно Луи остаётся совершенно один, и путь к выходу ему преграждает стена из пылающих розовых стульев и столиков. Попытавшись встать, он спотыкается и ударяется головой об угол стола, отчего комната расплывается в ворохе красных искр, а зрение ухудшается. Ему на голову обрушивается тарелка с недоеденной пастой, и жирный соус растекается по плечам, заползая за ворот рубашки. Спотыкаясь, он поднимается на ноги, без умолку бросаясь проклятиями, и пытается стереть с лица масло, пока нетвёрдым шагом идёт в сторону кухни через маятниковую дверь, прижимая к носу рукав. Кухня совершенно пуста, разбрызгиватели уныло барабанят по полу — на конфорках всё ещё шипят сковородки, хотя вряд ли вероятность возникновения небольшого пожара сейчас так уж важна, — Луи вздыхает и бросает свой тлеющий кусок стейка в раковину под напором оставленной включенной воды. Его всегда страшила мысль остаться одному в День святого Валентина, но он никогда не ожидал этого. — Ты придаёшь новое значение выражению «пылающий гей», — доносится чей-то голос. Луи оборачивается и видит Гарри, устроившегося на кухонной стойке, скрестив ноги, и поедающего пальцами куриный пирог. На столе рядом с ним лежит смятый гигантский колпак, а с узких плеч ниспадает белый халат, странным образом обтягивающий грудь, но свободно свисающий в области талии. — Ты конченный ублюдок, — шипит Луи, начиная двигаться в его направлении. В голове пульсирует, на руках ожоги лёгкой степени, масло медленно просачивается в трусы, но он готов пойти на убийство, если это будет означать, что блядская улыбка исчезнет с лица Гарри Стайлса. Гарри вытягивает руку: — Нет, это не шутка. Ты пылаешь. В смысле, огнём. Луи останавливается. — Правое плечо. Луи проверяет. — Другое правое. У нег на плече тихонько тлеет маленький кусочек конфетти. Луи стряхивает его — ладонь обжигается, но в этот момент он решает, что ему действительно всё равно — и поворачивается к Гарри, обнажая свои зубы: — Ты сжёг целый ресторан из-за зависти, что у меня было свидание? Гарри пожимает плечами и облизывает свои пальцы, а затем беспечно отправляет пирог в раковину. — Справедливости ради, это мой ресторан, и я оставил достаточно времени, чтобы люди успели безопасно выбраться. Что все и сделали. Кроме тебя. — Ах, мне так жаль, — отвечает Луи сквозь стиснутые зубы. — Как грубо с моей стороны нарушать твои планы убить меня из-за того, что у тебя не было свидания, а у меня было. Гарри невозмутим: — Каждый год Кара устраивает оргию в честь Дня святого Валентина. У меня были варианты. Луи пристально на него смотрит: — Ты пропустил оргию… чтобы испортить мне свидание. Гарри ухмыляется: — Знаю. Разве это не романтично? Луи прищуривается. Становится всё труднее разглядеть черты лица Гарри сквозь пелену дыма. Наверное, им действительно стоит бежать, но Гарри выглядит совершенно равнодушным к происходящему, а Луи не намерен сдаваться первым. Именно тогда он бросает незначительный взгляд на халат, почти задевающий голенища до боли хипстерских ботинок Гарри, и складывает дважды два, получая в сумме огненную четвёрку. — Бог мой, ты тот повар, который… ты специально уронил поднос, чтобы поджечь наш стол. Гарри демонстративно подмигивает ему. Луи надеется, что кусок курицы навсегда застрянет в его трахее. — Это твой ресторан, и ты его сжёг… — Ну, — Гарри растягивает слово, заводя руку за спину, чтобы указать на разбрызгиватель, который продолжает мочить его просторный халат. — Я позаботился о том, чтобы избежать основных структурных элементов. — Он стягивает со своих плеч халат, чтобы сунуть его под разбрызгиватель. — Ресторан не сгорит полностью, будут только незначительные внутренние повреждения. Крупное пожертвование от анонимного благотворителя всё исправит. — Под халатом на нём только лёгкий тэнк-топ и лиф в форме конуса, а за спиной кобура со стрелами. — Что, — спрашивает Луи ровным голосом, — на тебе надето? — Ах. — Гарри обводит взглядом своё одеяние. — Весь персонал должен был нарядиться на День святого Валентина. Все зовут меня «Купидон в бюстгальтере». Луи таращится на него — на Гарри Стайлса, безумного пиромана, который днём работает поваром, а ночью лепит глиняные горшки, но каким-то образом зарабатывает достаточно, чтобы заново перестраивать целые рестораны, когда ему приспичит; на Гарри Стайлса, который достаточно привлекателен, чтобы переспать с половиной мужчин и женщин в городе, но всё ещё может позволить себе надеть бюстгальтер конической формы поверх тэнк-топа и нарядиться Купидоном для ресторана, потому что остался без пары в Валентинов день — и говорит: «Да кто ты, нахер, такой?». Или, по крайней мере, пытается это сказать. В действительности же дым, просочившийся из-под слабо пылающей двери, оседает у него в горле на слове «ты», и, к тому времени как очередь доходит до «нахер», он начинает выплёвывать слова сквозь густой, мучительный кашель. Гарри хмурится и протягивает ему свой промокший халат: — Вот. Луи выкашливает, по ощущениям, огромный кусок своего лёгкого. — Вот это да, спасибо. Всегда мечтал о гигантском вонючем халате, — хрипит он. Гарри закатывает глаза и спрыгивает со столешницы, скользя ботинками по мокрому полу. Оказавшись на удобном расстоянии, Луи пытается ударить его, но, вместо плеча, попадает в кончик правого конуса на бюстгальтере, который, несмотря на первое впечатление, оказывается жутко острым и, видимо, вылитым из титана. — Ау, — Луи стонет, заливаясь очередным приступом кашля. Гарри закатывает глаза и прижимает мокрую ткань ко рту и носу Луи. Тот сопротивляется — как будто недостаточно того, что Гарри чуть не сжёг его заживо, он теперь активно пытается его задушить, — но затем его мир переворачивается; ноги отрываются от земли, когда руки Гарри хватают его под коленями. Луи издаёт настолько оскорблённый крик, насколько возможно это сделать из-под халата, накинутого ему на лицо: — Какого хрена? Другая рука Гарри ложится ему под спину, и да, теперь его несут через кухню, полную дыма, как новобрачного. — У тебя ссадина на голове и кислородное голодание. Настал мой час оправдать статус героя и спасти тебе жизнь. Луи поднимает голову с плеча Гарри, наблюдая за тем, как тот пытается удержать его на руках и одновременно возится с оконной задвижкой над раковиной. — О нет. — О нет что? — Гарри справляется с поставленной задачей и толкает окно наружу. Решётка уже перерезана. Если Луи и узнал что-то о Гарри, так это то, что он очень хорошо умеет планировать наперёд. — Ты не выпрыгнешь из горящего здания со мной на руках. Нет. Это слишком драматично даже для тебя. Ты не станешь. Гарри ухмыляется, и это выглядит абсолютно устрашающе: в его расширенных зрачках отражается пламя, линия челюсти чётко очерчена отблесками огня. — Черт возьми, да, стану. Он прыгает. Луи крепко зажмуривает глаза, сворачивается калачиком и старается не обращать внимания на бюстгальтер, врезающийся остриём в его грудную клетку. Они пролетают три метра, Гарри приземляется на ноги и тут же роняет Луи. — Прости, ты весь в масле, — извиняется он, когда Луи с мужественным ворчанием падает на землю. — Пошёл ты, — отвечает он, роняя больную голову на газон. Вокруг разносятся вспышки камер. Луи ожидал увидеть скопление пожарных машин (это и есть нормальная реакция на подобную ситуацию), и полицейских (самое время отправить Гарри Стайлса туда, где ему самое место), и даже скорую помощь (вся эта фигня с «невозможностью нормально дышать» уже его раздражала). Чего он, однако, не ожидал, так это репортёров. — Каково это — быть спасённым Купидоном в бюстгальтере, Луи? Луи сердито кашляет: — Спасённым? Да, из пожара, который он с… Гарри прикрывает ему рот ладонью и обворожительно улыбается женщине, нетерпеливо сжимающей в одной руке свой iPad, а в другой — цифровой диктофон. — Он крайне признателен и по-настоящему счастлив. А теперь нам пора, его зовёт кислородная маска. — Слушай, приятель, я всего лишь парень с каталкой. У меня нет на это никаких полномочий. Луи снимает с лица кислородную маску, чтобы сказать: — Прошу. Он — всё, что у меня есть в этом мире, — что оказывается гораздо правдивее, чем ему бы хотелось. У парня с каталкой встревоженный вид. Он откладывает возню с дефибриллятором, чтобы вернуть кислородную маску на прежнее место: — Ладно, ладно! Просто не снимай эту дурацкую маску. Луи улыбается изо всех сил, несмотря на зажатый между зубами пластик, и ныряет одной рукой под себя, шаря по карманам, пока не находит свой сотовый и не вручает его парню с каталкой. (Луи был категорически против всей этой затеи с носилками — заявил фельдшерам, что лучше пешком доберётся до больницы, чем его привезут туда на скорой помощи, — пока крайне раздражённый санитар не пригрозил достать ремни: «Обычно мы используем их для парализованных пациентов, но для вас сделаем исключение», — и после этого Луи оказался довольно сговорчив.) Парень с каталкой берёт телефон и хмуро глядит на экран: — Какой пароль? Луи отодвигает ото рта маску, чтобы произнести: «ж-о-п-ы». Парень с каталкой переводит на него неодобрительный взгляд: — Очень по-взрослому. Луи вздыхает в пластик, а затем отодвигает маску к ушам. — Друг взломал мой телефон, ясно? Просто напиши первому в быстром наборе. — Он снова начинает кашлять и натягивает маску обратно, пока парень с каталкой не начал паниковать. Тот быстро листает что-то в телефоне, а затем: — Мне написать в доставку жареных цыплят? Луи закатывает глаза и засовывает палец под маску: — Значит, не первому. Попробуй второй. — Какашка Зейни? — Он самый. Напиши: «Я в больнице Святого Милосердия из-за Гарри». Всё. — Окей, только хватит снимать дурацкую маску. Для медицинского работника он не очень профессионален. Луи лежит, уставившись в потолок, и морщится от каждой неровности на дороге, пока машина скорой помощи мчится по выбоинам, вдыхая воздух с запахом пластика через трубку, вставленную ему в рот, целых три минуты, пока его терпению не приходит конец. Он переворачивается набок и обнаруживает, что парень с каталкой всё ещё усердно стучит по экрану; его язык выглядывает из-за потрескавшихся губ. Луи бы очень хотелось пульнуть этой идиотской маской прямо в его детское личико. — Я продиктовал тебе текст из шести слов. Какого хера ты до сих пор печатаешь? — Я добавил подпись, чтобы он знал, что сообщение отправил не ты — Парень с каталкой нажимает «отправить» с преувеличенным энтузиазмом. — Я написал: «Кстати, это пишет Фред — сокращённо от Фредерика, — практикант. Мы находимся в машине скорой помощи. Это моя третья поездка на неотложке, потому что я ещё только практикуюсь, но пока машина едет, мы…». О! Он ответил! Очень сложно закатывать глаза под громоздкой пластмассовой маской, но Луи справляется. — И что там, парень с каталкой? — Пишет: «Ладно». — Да, это он. — Луи закрывает глаза и откидывает голову на носилки. Зейн примчится в больницу, будет держать его за руку и кормить яблочным пюре с ложечки. С Зейном всё станет лучше. Раздаётся жужжание, а затем: — Он опять ответил! Луи даже не утруждает себя попытками стянуть с себя маску — слишком сильно трещит голова, чтобы двигаться, — только использует руку, безвольно свисающую с края каталки, чтобы подать знать рассказывать дальше. — Здесь написано… «не ул в тюрьме вннеи заалг?». Звучит как нечто очень важное. Возможно, это будет важно чуть позже. Сейчас Луи сосредоточится на сглатывании вокруг этой дебильной трубки и на попытках удержать свой череп от нежелательного разрыва на тысячи мелких осколков. — Какой вердикт? — Лиам сидит, скрестив ноги, на пластиковом стуле у койки, что удивляет, учитывая, что Луи ещё даже не принял горизонтальное положение. — Как ты добрался сюда так быстро? — спрашивает он. Голос будто принадлежит заядлому курильщику, который попытался заглотить бензопилу. Может быть, это сексуально. — Мой голос тебе кажется сексуальным? Лиам встаёт и страхует Луи сзади, пока тот, спотыкаясь, плетётся к кровати. — Я проследил за скорой помощью, пробрался в техзону и увидел, как тебе выделяют палату. И поднялся сюда до того, как привели тебя. И нет, не кажется. Так что они говорят? — Небольшое сотрясение мозга. Отравление дымом. Они хотят понаблюдать за мной ночью «на всякий случай». — Луи демонстрирует кавычки в воздухе и быстро теряет равновесие, падая лицом в кровать с тихим стоном. Лиам вскакивает, спеша перевернуть Луи на спину, очевидно, чтобы тот не задохнулся в складках подушек. — Я так понимаю, тебе уже дали лекарства. — Раз или два. — Луи хватает его за руку и прижимает её к своему бешено колотящемуся сердцу, когда комната в его глазах переворачивается. — Это лучше, чем водка, скажу я тебе. Может, мне бросить алкоголизм и стать морфинистом. — Не очень хорошая идея. — Лиам будто разочарован его жизненным выбором. Луи крепче сжимает его руку в знак порицания. Дверь в палату с щелчком открывается. Рука Луи чувствует, как у Лиама напрягаются мышцы запястья, когда тот замирает от шока и пытается вырвать кисть из его хватки. Луи цепляется за неё крепче, не давая пошевельнуться. — Ой. — Зейн, одной ногой уже вошедший в палату, застывает на пороге. У него зачёсанные назад волосы и небрежно закатанные до локтей рукава рубашки. Он выглядит на удивление шикарно для человека, оставшегося без пары в Валентинов день. Под левой рукой у него большая коробка с блестящим фиолетовым бантом на макушке, за которой наверняка последует какая-нибудь захватывающая предыстория, если Луи будет достаточно сосредоточен, чтобы спросить. — Подойди, Зейн. — Звучит скорее как просьба, чем требование. Зейн сейчас выглядит более неуютно, чем кто-либо, кого Луи когда-либо видел, включая тот раз, когда мать обнаружила его коллекцию анальных пробок. — Я могу зайти попозже, если… — Я сказал, подойди. — То, что Луи находится при смерти, не означает, что он не может быть напористым, если требует ситуация. Зейн медленно опускает коробку на пол у двери и плетётся к Луи, как на расстрел. Как только он оказывается в пределах досягаемости, Луи хватает его за запястье, плотно прижимая руки обоих парней к своей груди. — Луи, — говорит Зейн. — Най… — Зейн, — перебивает Луи с блаженной улыбкой. — Луи, — повторяет Зейн, у него слегка напряжённый голос, что, конечно же, означает, что внутри он совершенно взбешён. Подпустив его ближе, Луи улавливает приторно-сладкий аромат одеколона у него на ключицах — тот самый, который возрождает в людях желание его облизать. — Луи, мне нужно было рассказать тебе о… — Зе-е-е-е-е-ейн, — перебивает Луи, растягивая его имя на добрых шесть слогов длиннее, чем это возможно. — Зейн. И Лиам. Зи и Ли. Лейн. Зиам. — Луи, — произносят оба одновременно — Лиам с паникой в голосе, а Зейн слегка раздражённо, — и Луи смеётся так сильно, что выкашливает из лёгких немного крови, потому что они настолько очевидные соулмейты — аж противно. Лиам выглядит встревоженным, хотя, справедливости ради, паника — это выражение его лица по умолчанию, так что, вероятно, было бы более тревожно, если бы он не был встревожен. — Луи, тебе нужно позвонить… — Зейнлиам, — невнятно произносит Луи и снова опускает глаза. — Поскольку я умираю… — Ты не умрёшь… — О, да заткнись ты, драматург хренов… — Поскольку я умираю, — громко продолжает Луи, — я хочу, чтобы вы кое-что сделали для меня, прежде чем я вас покину. — Ты никого не покинешь… — Можно я буду диджеем на твоих похоронах? — Всего одна маленькая просьба, пока я не ушёл из жизни… — Господи, Лу… — Диджей Малик: устраивает веселье на похоронах с 2009-го… — Я хочу, чтобы вы занялись сексом. Тишина. — Прямо здесь. Прямо сейчас. Дикая животная страсть. Хочу, чтобы это было последнее, что я увижу перед смертью. Тишина. Луи издаёт глубокий вздох и соединяет свои кулаки, заставляя соприкоснуться тыльные стороны их ладоней. Он практически чувствует химию между ними. — Можете начинать, — бормочет он, пока его веки медленно опускаются ниже. Над головой доносится вздох — ласково-раздражённый и тревожно-родительский, он мог исходить как от Зейна, так и от Лиама, что является вещественным доказательством под номером 503 в презентации причин, по которым им суждено быть вместе, — и обе руки переплетаются с его пальцами. — Сладких снов, Лу. — Я не собираюсь спать, — шепчет Луи, изо всех сил стараясь держать глаза открытыми. — Нет, пока вы не трахнетесь у меня на глазах. — С Днём святого Валентина, мелкий засранец. Луи засыпает, бормоча под нос: «Кто сверху?», — и хуже всего то, что ни один из них не потрудился ответить. Скорее всего, они стоят там и трахают друг друга глазами, так что нет смысла переживать по этому поводу. В конце концов, раз уж они увлечены своим зрительным любовным соитием, то кто он, чтобы мешать? Это судьба. Когда Луи вновь открывает затуманенные глаза, вокруг него — темнота. Над ним склоняется Гарри, держа в руках нечто, похожее на бумажную тарелку куриных наггетсов в форме динозавров. — Чсоэсо? — невнятно произносит Луи, его язык стал очень тяжёлым во рту. — Бумажная тарелка куриных наггетсов в форме динозавров, — отвечает Гарри, перегрызая голову бронтозавру. — Будешь? Луи стонет и предпринимает слабую попытку отбросить пальцем предложенный наггетс, который приземляется не меньше чем в тридцати сантиметрах от намеченной цели. — Ммф. Гарри пожимает плечами и отрывает динозавру лапу ровными белыми зубами. Одна лямка его бюстгальтера продета через петлю на ремне, мерцая в тусклом свете, проникающем из просвета под дверью. — Как хочешь. Луи позволяет векам медленно опуститься. Лекарства делают всё вокруг таким лёгким и невещественным, и ему кажется, что если он разожмёт на простынях свой кулак, то тут же соскользнёт с больничной кровати. — Почемутзесь? У Гарри, должно быть, было много практики в сфере перевода с тарабарщины, потому что он даже не моргает. — Я пришёл извиниться. Просто немного отвлёкся. Луи морщится, чувствуя, как крошка упала ему на щеку. — Вау, я наслышан о том, как тяжко в больнице с едой, но вообще это даже вкусно. Я съел бы это, даже если бы это была не единственная еда в кафетерии. Тебе стоит попробовать. — Куриный наггетс оказывается у поджатых губ Луи как раз в тот момент, когда тёплая рука обхватывает подол его больничной сорочки и задирает её прямо до бёдер. Его глаза в шоке распахиваются, и Гарри, воспользовавшись моментом и отвисшей челюстью Луи, проталкивает между его губ наггетс в панировке. — Расслабься, — произносит он спокойным голосом, проскальзывая рукой под хлопчатобумажную ткань, чтобы крепко обхватить основание члена. — Я извиняюсь. Луи пытается открыть рот в возражении, но тут же давится курицей в масляной панировке. Его бёдра пытаются высвободиться от хватки Гарри, но мышцы реагируют медленно, поэтому всё, что ему удаётся, — это немного сместиться в руке, из-за чего его глаза слегка закатываются от трения. — Лежи спокойно, Лу. — Гарри поглаживает большим пальцем головку и медленно опускает ладонь. Луи с остервенением жуёт, пытаясь освободить дыхательные пути, чтобы позвать наконец медсестру или хоть кого-нибудь, потому что это наверняка неэтично — дрочить больному под тяжёлыми медикаментами, когда тот слишком слаб, чтобы сопротивляться. Он как раз сглатывает, когда Гарри как-то прокручивает своей рукой, что спина Луи невольно выгибается над постелью, а вымазанные в масле губы приоткрываются в судорожном вздохе. У Гарри большие руки — действительно большие — и сухие ладони, но от лекарств ощущения почему-то даже лучше. Гарри снова и снова двигает кулаком, пока дрочит ему твёрдыми напористыми толчками, от которых у Луи перехватывает дыхание, а пальцы ног врезаются в простыни, скомканные снизу кровати. — Это… не… сексуально, — выдавливает он с тяжёлым дыханием. — Ты не соблазнишь меня дурацкими куриными наггетсами. — Но они в форме динозавров. — Гарри ускоряет темп. Его движения становятся более плавными благодаря тому, что Луи возбуждён и истекает ему на ладонь, несмотря на то, что всё это абсолютно непривлекательно и до боли несоблазнительно. Луи поворачивает свою затуманенную голову и впивается зубами в ткань наволочки, чтобы сдержать тихие всхлипы, угрожающие вырваться из его горла: — М-меня это… не… заводит. — Конечно, нет. — Гарри ласково соглашается, а затем делает последний толчок и прижимается большим пальцем к головке. Бёдра Луи дёргаются вверх, теряя контроль, и зрение затуманивается, пока он кончает мощнее, чем за последние несколько лет. Гарри делает ещё пару деликатных скольжений, и, как только Луи приходит в себя от послеоргазменного шока, он слабо высвобождается из твёрдой хватки, низко постанывая от чрезмерной чувствительности. Гарри, наконец, отпускает его, вытирает липкую руку о влажную ткань у Луи над животом и аккуратно опускает сорочку, а затем наклоняется, чтобы поднять с прикроватного стула оставленную им тарелку куриных наггетсов. — Рад, что мы всё уладили, — говорит Гарри на полпути к двери. Ещё один куриный наггетс уже свисает с уголка его рта. В голове у Луи туман, лекарства и посторгазменная пелена превращают все образы в одно размытое пёстрое пятно, но он всё ещё достаточно управляет своим языком, чтобы сказать: — Что заставляет тебя думать, что мы всё уладили? Гарри останавливается в дверном проёме: — Дрочка была моим извинением. Ты кончил — значит, извинения приняты. — Он бросает на Луи взгляд — «пф, все это знают», — а затем уходит, оставляя его обмякать в постели под запах спермы и наггетсов. — Делает ли это тебя моей Валентинкой? — спрашивает он спустя две минуты после того, как за Гарри закрывается дверь.