* * *
Приходил в себя я уже куда тяжелее. — Саша! — послышался голос Никиты, но брат никогда меня так не называет. Болело все. Было мучительно тяжело. Я застонал и открыл глаза. — Жив? Саша, скажи! Это всё же оказался Никита. Перепуганный, больной. Во всяком случае, выглядел так, будто били именно его и он был при смерти. Я прохрипел что-то невразумительное, выдать что-то членораздельное не получилось. — Сейчас, — понял что-то Никита и ушёл. Вернувшись со стаканом воды, он помог мне сесть. Это оказалось таким ужасом, что все побои показались цветочками, вернее они, наконец, стали ягодками. Промочив горло, я почувствовал что могу говорить. — Всё в порядке, — просипел я. Собственный голос пугал. Дела мои явно были плохи, но что делать? Больница — не вариант. — Сейчас вызову врача, — Никита хотел меня уложить. Но я вцепился в него так, что пальцы побелели. Он спятил! Любой врач поймет, что тут было. Я конечно не ребёнок, но условно на попечении Никиты. — Никаких врачей! Я в порядке! — поспешно заверил я. Ага, в порядке, как же! Но лучше сдохну, чем брата подставлю. — Я понимаю, что тебе стыдно. Но тебе нужна помощь квалифицированного врача. Это не шутки! — закрыв глаза, он горестно простонал: — Ты бы сейчас себя со стороны видел! Не знаю, как я выглядел, но судя по поведению Никиты — паршиво. И потом тело говорило, что все ещё хуже. Но это не повод подвергать его опасности. — Мне не стыдно, — я твердо посмотрел ему в глаза, когда он соизволил их открыть. — Тебе нужен врач, — умоляюще зашептал Никита. — Только такой, который не задает вопросов и не распускает язык, — обозначил я свою позицию. Удостоверившись, что он меня понял, я позволил брату уложить себя и отойти. Похоже, я задремал. Никита иногда будил меня, вытирая прохладным, мокрым полотенцем. — Где этот сопляк! — чужой ор, иначе не назовёшь, прервал моё беспамятство. — Тише! — грубо оборвал пришельца Никита. О! Братец никак пришёл в себя, если уж он может на кого-то злиться и повышать голос. — С какой стати я должен говорить тише?! — ответил незнакомец, но тон поубавил. — Эта мелкая гадина плохо себя чувствует, и ты уже срываешь меня с работы? — Заткнись! — в голосе Никиты было предупреждение. Ого! Да он просто в ярости. Что-то сейчас будет! Ждать этого «что-то» я не стал. — Прошу Вас, пройдите сюда! — крикнул я что было сил. Получилось карканье, мало напоминающее человеческую речь. Однако через пару минут в поле зрения появилось лицо, похожее на Никиту лет через двадцать. Лицо это было хмурым, недоброжелательным и настороженным. Это оказался отец Никиты — Андрей Сергеевич Андреев, хирург. Взглянув на меня, он больше не кричал, только распоряжался мной и братом. Сразу видно — профессионал. Андрей Сергеевич видел работу, которую должен был сделать, как бы он ко мне ни относился. — Кто его так? — будничным тоном спросил отец Никиты, вплотную занимаясь… моей задней частью. — Я, — флегматично ответил брат. Его отец дернулся и замер. Хм-м-м… не завидую ему, вот таким оригинальным способом узнать о некоторых склонностях своего чада. — Всё это? — Всё. Больше они не разговаривали. Когда со мной закончили, я тут же отрубился. Разбудил меня Никита. — Саша, проснись, надо поесть. Брат кормил меня сам, сидел рядом, только что на руках не держал. Вот оно — счастье! Экстрим, конечно, получать подобные радости такой ценой. Но если по-другому никак… — Отец заберёт тебя к себе, как только ты поправишься, — моя идиллия рухнула не продлившись и двадцати минут. Да, за радость надо платить, но кто сказал, что я уплатил сполна? Нет! По своим счетам я ещё платить и не начал. — Зачем? — с тоской взвыл я. — Чтобы защитить, — грустно улыбнулся Никита. — От кого? — заупрямился я. — От меня, — брат спокойно рассматривал меня. — Глупости! Что за бред! Меня не надо защищать от тебя. Конечно, не надо! От кого угодно, только не от него. Он может убить меня, если ему захочется — разве я возражаю! Главное, чтобы это был Никита, остальное неважно. — Надо. В следующий раз я могу тебя убить, — он поморщился, как от боли. — Ерунда! — уверенно заявил я. Кто бы мне сказал, откуда эта вера? Я знаю, что он сможет меня убить, просто случайно. Тогда почему я не верю в возможность такого исхода? Знаю, что Никита не хочет мне зла. — Это правда, — просто сказал он. А его горячие губы нырнули за воротник, прижимаясь к шее. Я вздрогнул, сжимаясь. Это остаточная реакция после истязаний дала о себе знать. Тело ждало побоев. Никита зло сощурился, по его телу пробежала дрожь, а кулаки сжались. — Боишься? Правильно! — яростно зашептал он. Никита хотел сказать что-то ещё, но… Меня накрыло. Что значит боюсь? Я не боюсь его. Что бы он ни делал, я не боюсь. Может, я сумасшедший, может, самоубийца. Только одно верно — сумасшедший и самоубийца я его! Я набросился на его губы, превозмогая боль. Брат пораженно застыл и через томительные секунды ответил. Просто не мог не ответить! И ещё как. Он завалил меня на постель и придавил к ней, заставив тем самым задохнуться от боли. Впрочем, уже через секунду, притерпевшись, я стал отвечать на поцелуи. — Ну и… что тут происходит? — вкрадчивый голос Андрея Сергеевича тут был совсем не к месту. А картина представшая его взгляду была та ещё. Никита навис надо мной, его губы на моих губах, одна его рука на моём паху. Мои руки в его волосах. Ну и обоюдный стояк. — Я остаюсь здесь, — облизнувшись, сказал я с вызовом, не выпуская из объятий Никиту. — Другого от тебя и не ожидалось. Хочешь испортить Никите жизнь? — Да, хочу, — у меня ничего не дрогнуло дать такой ответ. В конце концов, что тут портить? Он на работе живёт. А вот Андрей Сергеевич такой наглости явно не ожидал. Правда, Никита тоже, прищурившись, он разглядывал мое лицо. — Невозможно испортить то, чего нет, — пришлось пояснить для брата. — И я не смогу тебя разубедить? — спросил отец Никиты. Никита поднялся, помогая мне сесть рядом с ним на кровати. И я скорее прижался к брату, а он безропотно притянул меня поближе. — Нет, — решение было простым ясным. — А если мы заключим сделку? Ты оставишь моего сына до своего… хотя бы до окончания института. А я обеспечу тебе безбедное существование… квартиру, деньги, что там ещё?.. Машину. Я правда задумался над его словами и понял, что всё это мне не надо, вернее, я даже не понял, что от меня хотят. А с другой стороны, я так привык, что все блага прилагаются к Никите, что забыл о неимении у себя за душой ни денег, ни других материальных благ этого мира. Кроме того, откажись от меня Никита и я бы оказался не только без денег, но и без жилья. Куда ни глянь, а мы с Никитой не ровня. Хотелось бы мне предложить ему что-то большее чем своё тело. Ну и душу, разумеется, как бонус… — Никаких сделок, — сказал я, а Никита резко выдохнул будто сам с волнением ждал моего решения. Я удивлённо поднял на него взгляд, а он только улыбнулся. Вот и как понимать его метания и терзания? И тут я вспомнил про нашу мать. Она же их бросила. Обоих. И ведь оба судя по всему видели во мне её. Сейчас так точно. В глазах у отца и сына застыли настороженность, отголоски старой боли и страх. Почему-то из нас троих брошенными и одинокими выглядели именно они, а не я. Просто, чтобы быть одиноким, надо потерять, а мне ведь было некого терять. У меня всегда был только я сам. Мои размышления прервал отец Никиты: — А если на твоих условиях? Чего ты хочешь? Чего я хочу… Кроме Никиты? Ничего. Ну, у меня есть разные потребности. Но только одна кажется мне жизненно важной — брат. — А оставить нас в покое Вы не можете? — с надеждой спросил я. — Он мой сын. — И мой брат, — Никита вздрогнул от этих слов. — Братья не трахаются! — Трахаются, и не только братья, это инцестом называется, — доверительно сообщил я. Никита же начал давиться смехом. — И потом, теперь-то какая уже разница? — Действительно! Мой сын гей и насильник, притом всё это по отношению к своему брату. «Какая разница» говоришь?! — Не стоит беспокоиться, я не против. — Вот это-то меня и беспокоит, — развернулся Андрей Сергеевич и на выходе из комнаты сообщил: — Никита, я на кухне. Удивительный человек надо сказать, становится понятно, откуда всё это в Никите. Если твой папа стойко переносит всё, то ты вполне можешь не утруждать себя моральными страданиями и творить, что в голову взбредёт. Вот именно этим мой брат и занялся. Если я думал, что появление его отца что-то изменило в ситуации, то я плохо знал своего брата. Никита, разделавшись с нижней частью моей одежды, опрокинул меня на спину и теперь нацеловывал бёдра, поглаживая спавшую было эрекцию. Я по въевшейся привычке пытался раздвинуть бёдра, чтобы открыть ему доступ к стратегически важным местам. Вот только это было крайне болезненно. Мои страдания прекратил Никита, сдвинув ноги обратно. — Нельзя, — только и прошептал он. Я воспринял это, как собака команду хозяина. То есть, перестал рыпаться вообще. А дальше мне оставалось только попытаться глушить свои стоны, что у меня всегда плохо выходило, и цепляться за волосы Никиты. Потому что он накрыл мой стояк своим ртом и просто издевался, не позволяя мне потереться о себя, легонько щекотал член и мошонку языком. — Н-никита! — умоляюще застонал я, сопровождая это давлением своих рук на его затылок. Мне уже было абсолютно наплевать на посторонних в доме, только бы получить обещанное его языком наслаждение. Брат, наконец, внял моей просьбе. Взяв мой член одной рукой, он обхватил губами головку и медленно стал двигаться по стволу, то всасывая плоть, то ослабляя давление. Понятное дело, что собрать себя по частям я смог только когда кончил. Вот в такие моменты Никита всегда напоминал мурчащего кошака. Довольная улыбка никак не желала покидать его губ, частенько с остатками на них моей спермы, которые то и дело теребил его влажный язык. Зрелище было еще то, а главное, просто гипнотизировало своей откровенной эротичностью. Полюбоваться на это брат мне не дал. Одел меня обратно и вышел из комнаты. В общем, правильно не дал, иначе одним минетом не обошлось бы. И вот тут я вспомнил о его отце на кухне, который всё это слышал. Так стыдно мне не было за всю мою жизнь! Андрей Сергеевич ушёл, не попрощавшись со мной, что меня несказанно порадовало. Смотреть ему в глаза после того как кричал, кончая от минета, который делал его сын, я был просто не в состоянии. Это только Никита мог оставаться спокойным и невозмутимым, будто мы тут цветочки на окне весь день поливали! О моём переезде пока не говорилось ни слова. Я так и не понял, было ли услышано моё мнение. Или его как всегда проигнорировали, потому что со стороны Никиты это была традиционная позиция. В горизонтальном положении пришлось провести неделю, оба Андреева настаивали на постельном режиме. Радовало одно — Никита был рядом. Постельный режим мы соблюдали, только не совсем точно, потому что изначальный «покой и постельный режим» в нашем исполнении получился «активный постельный режим». Не обошлось без неожиданностей, а для меня так и шокотерапии. В один из дней, когда я уже мог сидеть, а у брата вновь проснулось желание немного «поиграть», все пошло совсем не по тому сценарию, к которому я привык. Вернее, сначала ничто не предвещало бури. Я, сидя в постели, играл с членом Никиты и слушал его сбившееся дыхание. Оттягивал крайнюю плоть и нежно водил языком по уздечке. Рука на затылке собрала волосы в кулак, фиксируя мою голову в одном положении. Член терся о мои губы, которые я открыл, чтобы впустить его в рот, после чего сомкнул, чтобы плотнее обхватить… И тут Никита забрал у меня «игрушку»! С обидой и нетерпением я посмотрел на брата. Не понимая, что ему не понравилось. Гадая, неужели зубами задел? Никита вытащил из карманов смазку и презервативы, положил их рядом с кроватью и стянул остатки одежды. Я не очень понял зачем, ведь в тот момент заняться сексом мы не могли. А вернее, не мог я. Тем временем брат забрался ко мне в кровать, смещая меня на край, и по-хозяйски завалился на спину. Я удивленно пялился на это действо, но с вопросами не спешил. Сначала стоило попробовать, чего я хотел от Никиты на самом деле. А потом спрашивать, чего хочет он. Никита валялся голышом на моей кровати, из-под полуопущенных ресниц бешено сверкали его глаза. Больше всего в этой картине возбуждал его нагло торчащий член, тогда как поза была полностью расслабленной. Я начал с осторожного поглаживания открывшегося испытательного полигона. Потом в ход пошёл рот со всем своим потенциалом. Боевой комплект, блин, губы, язык и зубы. Обожаю торс Никиты, и свое восхищение ему я выразил поглаживанием, поцелуями от пупка к груди, языком вывел обратный путь к пупку и нырнул в это отверстие, извращаясь там языком и прикусывая кожу зубами. Протяжный стон был мне наградой. Я переместился к груди, а именно, вонзил зубы в левый сосок, втягивая тот в рот, посасывая. Рукой надавил на правый сосок. Кто б мне раньше сказал, что мужские соски такие сексуальные? Маленькие и беззащитные, но от меня не спрячешься. Эта игра надолго меня захватила. Пока я не осознал, что в пылу эксперимента залез на Никиту, и теперь мы тремся друг о друга возбужденные до крайности. Я стянул с себя пижаму, она только мешала. Никита накрыл мои ягодицы ладонями, поглаживая их. Как же я его хотел в тот момент! — Возьми меня! — хрипло попросил брат, чем поставил меня в тупик. Всё, о чем я мог думать тогда — это о его губах. Но Никита перехватил подушку, запихнул её себе под задницу, подхватил с пола смазку и презик. Презерватив он швырнул мне, а сам широко раздвинул ноги, нанёс гель на пальцы и проник ими в собственную задницу, отчего у меня внутри будто скрутился тугой узел вожделения. Тюбик Никита тоже метко запустил в меня и, пока я судорожно упаковывался в презерватив и наносил гель на член, его пальцы всё дальше проникали в покрасневшее отверстие. Вид Никиты с раздвинутыми ногами, жадно принимающей пальцы дырочкой, всё его раскинувшееся подо мной телом невероятно заводило! О таком я и не мечтал. У меня просто сносило крышу! Я суетился, одурев от желания. Меня хватило ещё немного растянуть его пальцами, но долго я терпеть не мог. Мне надо было немедленно оказаться в нём! Что я и проделал, судя по всему, крайне неуклюже. Никита напрягся и выгнулся, помогая мне проникнуть внутрь. Думаю, приятно ему не было ни сколько, но остановиться мне было невозможно. Позже он ещё не раз позволял мне себя брать, но больше я не срывался. Вернее, с того раза я всегда помнил о его удовлетворении, а не только о своём. Он, конечно, ничего так и не сказал, но мне от этого было не легче.* * *
— Никита, я собираюсь встретиться с Ромой, — огорошил я брата. Долго обдумывал, стоит ли и надо ли, но пока не разберусь с небесной стервой, покоя мне не видать. До начала учёбы ещё две недели, после вспышки агрессии Никиты я уже оклемался. К своему отцу брат меня так и не отправил. Так что пора. Сказать, что отразилось на лице брата после моей новости, было сложно и страшно. В таком бешенстве я Никиту ещё не видел. — Что, разнообразия захотелось? — зло прошипел он. А кто сказал, что будет просто? Я сам не знал, чего от себя ждать. — Нет. Но разобраться я должен, хотя бы ради Жеки. — А с этим гомиком ты вообще больше не увидишься! — Он мой друг. К тому же я тоже гей, так что не вижу никаких препятствий нам дружить. — В том-то и проблема, что вы оба бляди! — сказал, как выплюнул, Никита. Было больно. А чего я ожидал, правда всегда болезненна. — Мне надо разобраться! Что толку убегать от проблем. Потом будет хуже. Лучше узнать всё прямо сейчас, чем потом это достанет меня, когда я буду совершенно не готов. Никита зажмурился, пытаясь, видимо, совладать с собой. — Только в моём присутствии, — твердо сказал он, когда открыл глаза. Во взгляде же его отразился холод и отстраненность. «Вот и всё», — промелькнуло в голове. — Как скажешь, — поспорить я бы мог, но ведь в итоге всё равно бы подчинился, так что смысла особого не было и начинать.* * *
И вот мы собрались у Романа. Я, Никита, Жека, которого я всё же уговорил поприсутствовать, и хозяин дома. Всем было не по себе. Рома с жадностью и тоской разглядывал своего возлюбленного. Мы с Жекой были мирно настроены по отношению друг к другу, но холодность присутствовала. О Никите я вообще молчу. Брат выглядел полностью собранным и способным на убийство. — Итак, начнём, — решил не тянуть потерявший свой нимб крылун. — То, что произошло на выпускном, спровоцировал я. Не знаю, что конкретно на меня нашло. Но вечная бравада Сани о его «натуральности» достала. Я ему не нравился, поэтому мне хотелось раз и навсегда с этим разобраться. А вернее хотелось знать причину. Разговор ничего не дал, поэтому в тот момент узнать всё таким способом показалось удачной идеей. — И как? Узнал? — с издёвкой спросил я. Было обидно. — Ага. Первое, ты гей. Второе, мазохист, помешанный на подчинении. Третье, ты в меня не влюблён. Четвёртое, от тебя сносит крышу, — спокойно перечислил свои открытия, потускневший от своей нелёгкой жизни ангелок. На такую наглость я даже не знал, что ответить! — То есть, ты его хотел? — уточнил Жека, отчего с лица ныне пощипанное пернатое отродье совсем спал. — До того как набросился на него с поцелуями — нет. Потом… да. Но нужен мне только ты, Женька! Если бы я знал, во что всё это выльется, близко бы к нему не подошёл! Да и когда вы нас увидели, мы уже остановились. Я разозлился. — Вот только не надо обвинять во всём меня! Можно подумать, я тебя в постель тянул! — возмутился его попытке спихнуть вину на меня. — А тебе и не надо тянуть в постель, — подал голос Никита. — Просто глянешь из-под ресничек, и тебя прямо у стеночки отымеют и в ротик, и в попку. Пока ты полностью удовлетворён не будешь. У меня от возмущения и шока от того, что мой брат такое обо мне говорит, просто в голове не укладывалось всё сказанное им. И самое поганое то, что слова Никиты, судя по всему, были правдой. Двое свидетелей его спича с удивлением и непониманием смотрели на нас. Конечно! Я же их не посвящал в наши отнюдь не братские отношения. Для них он моя семья, кровный родственник и опекун. — Хочешь сказать, что я шлюха? — зло бросил я Никите. — Именно. Притом любишь, чтоб тебя пожёстче брали, а это заводит. И сопротивляться ты при этом совершенно не в состоянии. От такой наглости я задохнулся. Хотя, в общем-то, понимал, что он прав, но говорить такое при всех!.. А эти самые «все» в шоке уставились на нас. Хм… Неужели заподозрили, что Никита это не просто так сказал? Опыт, так сказать, ощущался, ведь он на собственной практике убедился в моей слабости по отношению к крепкой мужской хватке. — Э… Никита, может, не стоит так говорить о брате. Он не виноват в том, что произошло, — вежливо попытался угомонить его Женя. Он, наверное, решил, что у брата приступ гомофобии. — Не виноват, говоришь… — как-то очень спокойно и настораживающе ласково бросил Никита. После чего он оказался рядом, рывком поднял меня с кресла и жёстко впился в мои губы. Боль на миг ослепила. Я попытался сопротивляться, отслеживая каким-то кусочком сознания перепуганные возгласы и возню рядом. Это продолжалось недолго, ровно до того момента, пока брат не прижал меня к себе. Больше я не сопротивлялся, покорно открывая рот и запрокидывая голову. То есть, сделал всё именно так, как он только что и предсказывал. После чего меня опустили обратно в кресло. Горящий взгляд Никиты потух, и он тоже вернулся на своё место. Невольные свидетели этой сцены застыли, непонимающе скрестив взгляды на мне. На брата они не смотрели, то, что он готов был прибить кого-нибудь, было очевидно. И потому жертвой своего любопытства Рома и Жека выбрали меня. — Что это только что было? — первым решился спросить Роман. — Демонстрация! — с отвращением пожал я плечами. Да! Никита подтвердил свои слова и показал, кому я принадлежу. Всё по полкам разложил, зараза! — Но мы не из-за этого тут сидим! В общем, Роман нажрался и решил прояснить для себя вопрос о моей к нему нелюбви и попутно просветить меня относительно моих сексуальных предпочтений. Увлёкся. Что, собственно, вы и видели. Я прикрыл глаза. Чёрт-те что! Ну, зачем Никита стал меня при посторонних целовать? Однако это сейчас было не главным. Мысли вновь упорно вернулись к событиям выпускного. А именно к вопросу, зачем Роман полез меня целовать, и тому, что из этого вышло. Назойливо мучило, почему мне не нравилась эта ангелоподобная сволочь? Ведь изначально я проникся к нему симпатией. А потом был тот разговор и я его почти возненавидел за то, что он видит: во мне не осталось «невинности». Уже тогда меня от Никиты крыло, о какой невинности разговор, когда ты, пусть и подсознательно, хочешь быть оттраханным собственным братом? Я был уязвлён его проницательностью, тем, что он разобрался и в Жеке, и во мне и предпочёл его, потому что тот «невинен»… телом — нет, а вот душой — да. Роман тогда назвал это искренностью. Но я всегда понимал это иначе. И еще он хотел защитить Жеку, хотел быть рядом с ним, а меня Никита бросил. Было обидно. В общем, тем разговором Рома хорошо прошёлся по всем моим мозолям. Я подумал, стоит ли говорить об этом другим. Глянул на Романа, всего такого виноватого, исстрадавшегося. На Жеку, раздавленного той сценой, но до сих пор державшегося лишь каким-то чудом, а сейчас рядом с Ромой вновь оживавшего. На Никиту… брат был невозмутим. Только я не поверил ему, потому что обычно его губы не были сжаты так плотно, а морщинка между бровей не была столь глубокой. Невозмутимость Никиты была ненастоящей. Решив, что от моих откровений хуже будет только мне, а остальным и так хуже уже некуда, я выложил всё. Жека и Роман удивились и не совсем меня поняли. Никита всё так же изображал загадочность и невозмутимость. На том мы и разошлись. Ну, почти. Я отослал всех, а сам вернулся на пару минут в квартиру недокрылуна. — Что-то забыл? — спросил Роман, открывая дверь. Мой кулак был ему ответом. Боль прошила от костяшек до запястья. И я только понадеялся, что белобрысой сволочи было больнее. — Кажется, я предупреждал тебя насчет Жеки. Так вот, не исправишь положение — пеняй на себя! Слов, которые он там хотел или мог мне сказать, я ждать не стал, развернулся и ушёл в машину к Никите и Жеке. Брат и друг — оба были на взводе. Моё возвращение Никита и Жека встретили хмуро. Но беспокоились, судя по всему, о разном. Вернее, беспокоились они об одном и том же, но в отношении разных людей. Брат жадно исследовал моё лицо на наличие «следов преступления», в общем-то, друг делал то же самое. — Ничего не было, — я поспешил их успокоить. — Ну да? Костяшки об косяк поцарапал, — заметил Никита. — Это был мужской разговор, — гордо вскинул я голову и забрался на заднее сидение к Жеке. — Что с Ромой? — с беспокойством спросил друг. — Да что твоему дылде сделается, у него череп чугунный! Это скорее моей руке трындец! — возмутился я под дружный хохот Жеки и Никиты. Похоже, пронесло. Никита никого не убил. Жека немного оттаял. Идиллия!* * *
А дома меня ждало нечто особенное. Никита в ярости. Так что от порога мы далеко не ушли. Вернее, мы и от двери-то не ушли. Меня уткнули лицом в дверь, стянули штаны и вставили мне хорошенько. Я был полностью удовлетворён. Это-то и пугало. Видимо, брат разделял мою тревогу. Мы прошли в гостиную и судя по сумрачному виду, у Никиты было, что сказать: — Продолжим откровения, чтобы уже не возвращаться к этому. Я когда о тебе узнал, сразу решил, что ты мне не брат, — выдал он, разглядывая моё лицо. Такого я не ожидал и просто застыл, плюхнувшись на диван, а Никита продолжил: — Ребёнок шлюхи не мог быть моим братом. Поехал взглянуть на то, что осталось от женщины, которая никогда не была мне матерью. Увиденное меня поразило, выбило почву из-под ног. Оставить тебя в приюте я не смог, как и избавиться впоследствии. А потом стало поздно. Братом я тебя не считал, но хотеть парня и, более того, кровного родственника, — уже чересчур. Я не признавал очевидное, сколько мог… Но сын шлюхи тоже оказался шлюхой. Я вздрогнул от его слов, как от пощёчины. Он уже говорил, что я шлюха, но я почему-то не воспринял это всерьёз. Только сейчас понял, что он так обо мне в действительности думает! И что теперь? Не давать братику?.. Если бы я мог. Да, я шлюха и блядь! Но, чёрт возьми, его шлюха и блядь! — Так что никаких угрызений совести я не испытал, — тем временем продолжил он. — Правда, гордость не позволяла подчиняться прихотям сопляка, а упрямство говорило, что я сильнее. И я тебя отослал, а сам сбежал в Америку. Пытался проверить, насколько я гей. Но, сколько ни пробовал, ни черта не получилось. Никита нервно прошёлся до окна и вернулся к дивану, на котором расположился я. — Вернулся — и всё по-новой! — его голос задрожал от возмущения. — Снова желание, снова самое важное — сопляк. Уйма народа, сующего к тебе свой нос, бесила. Присутствие этого Романа, твой друг гей, младшая девчонка Морозовых вечно вертится под ногами. Над всем этим понимание: какая же ты шлюха! То, что я тебя трахну, было вопросом времени. Только секс ничего не менял. То, что до меня у тебя никого не было, не успокаивало. Ведь главное начать. А потом я сорвался, думал, убью. Испугался, как никогда. Мне это не понравилось. Когда ты с отцом говорил… Всегда думал, буду в таком разговоре на его стороне. Но не был. Ты был прав, моя прошлая жизнь — не жизнь. А когда я понял, что ты всё это время считал меня братом… Даже не знаю!.. Я себя предателем и последней сволочью почувствовал. Сам я о нашем кровном родстве не вспоминал. А у тебя кроме меня никого не было. Друзья не в счёт. Нет ничего важнее семьи. Отец предлагал тебе уйти… Но, если ты считал меня своей семьёй, как ты мог уйти? А если ты всё время думал только о том, чтобы тебя не выгнали?.. В общем, причин думать, что ты меня не хочешь, у меня не было, но мне надо было точно знать. Так мне пришло в голову предложить тебе себя… Не думал, что это вызовет такую массу эмоций, как с твоей стороны, так и от себя… не ожидал. И не то, чтобы мне понравилось, особенно в первый раз… но, как ни странно, от мысли быть под тобой я не отказался. Никита на мгновение закрыл глаза, будто собираясь с силами. — И тут опять замаячил Роман! Ты сам сказал, что он тебе понравился. И тогда на выпускном его действия тебе тоже понравились. Я был… нет, я до сих пор в бешенстве! И этот тоже хорош, что он в твоём друге нашёл? О какой невинности вы говорили, если твой друг меняет партнёров чуть ли не ежедневно? Для меня сейчас понять всё это было невозможно. Надо было осмыслить, но отчего-то было так больно! «Он меня шлюхой считает…» — упорно билась в голове мысль. А раз не уважает, как может любить? Надо было хоть что-то ответить… сказать, что-то, что я понял. — Думаю, я гей. И мужчины в целом меня привлекают. То, что вы с Ромой обо мне говорили, наверное, правда. Хотеть я могу кого угодно. Проблема в том, что мне никто, кроме тебя, не нужен, — голос был хриплым и едва слушался. — А если то, что ты чувствуешь — это только братская любовь? — не согласился со мной Никита. — Ты хоть сам понял, что сказал? — как бы мне сейчас ни было плохо, я выдавил улыбку. — Где ты видел «братскую любовь» с постоянными отсосами и перепихом? Даже если я считаю тебя братом и своей семьёй, это не мешает мне любить тебя, как возлюбленного. Э-хм? Какое смущающее слово… хотя «любовник» звучит грубо. — А Романа ты тоже любишь? — что выражал голос брата, я не понял. — Романа я вообще не люблю! Он мне как человек понравился. Мне просто было обидно, когда в сравнении с Жекой я проиграл, — и, опережая его возражения: — А то, что я его хотел, так это потому, что подросткам по возрасту положено хотеть всё, что движется. Никита помолчал всматриваясь в моё лицо. — Саша, боюсь, что тебе придётся принять то, что ты мой. Запомни, я не потерплю никого другого в твоей постели. Ты сам сказал, что любишь меня. И как бы это ни было дико, мне, кроме тебя, тоже никто не нужен. Говорить тебе о любви… я пока не научился, но зная тебя… тебе недолго осталось ждать. Чего ждать? Я и так получил, что хотел. И, несмотря ни на какую боль, я его не отпущу. Это уже давно не обсуждается. Но легко точно не будет. Когда жизнь была лёгкой?