How are you, Ангел?

- Давно это у тебя? Её голос, красивый, тот, который уже ни с каким другим точно не спутать, ударил мне в спину. Он попал в невидимую мишень где-то под моими волосами. Он был острым, требовательным, но — вместе с тем — был мягким пуховым одеялом. Он обнял меня, укрывая от мира. Заглушая шумы у меня в голове. Моя спина, вечно боящаяся насмешек и косых взглядов, мгновенно выпрямилась от звуков её голоса. Она стала туго натянутой струной. Любой неопытный музыкант непременно порезал бы об неё пальцы, пытаясь сыграть даже простецкую мелодию. Она когда-то выдержала сотни слухов, сплетен, кучу грязи. Но сейчас — не выдержала. Сейчас она стала мишенью, в которую целилась самая из всех женщина. Я не понимала, зачем был задан этот вопрос. И мне хотелось бы вообще его не слышать. Или, по крайней мере, слиться от него со стеной. Провалиться сквозь землю. Испариться, не оставив за собой и горстки пепла. Потому что в голове произошёл сдвиг по фазам. В голове я себе уже представила, что у этого вопроса есть очень зыбкая, очень неосторожная основа. Я по инерции сжала одну руку в кулак. В висках запульсировало, и я явственно ощущала, как кровь разгонялась и ударяла в остатки трезвости. Я не решилась повернуться. Не нашла в себе смелости столкнуться с женщиной лицом к лицу — мы и без того находились в слишком ограниченном духотой помещении. Бросив взгляд через плечо, я неровным голосом уточнила: - О чём Вы? Она усмехнулась на мою реплику. И я на секунду, прикрывая глаза, восстановила этот образ. Весь, до деталей. Её красивый глубокий взгляд, её струящееся, по колено платье, её длинные пальцы с единственным кольцом. Она — снова в балетках, а не на каблуках. Я чувствовала, что начинаю привыкать к ней такой — лёгкой, игривой. Такой, которая заставляет забывать о разделяющих нас стенах. Краем глаза я заметила, как, складывая руки на груди, она присаживается на край стола. У меня сдавило горло от неприятных ассоциаций, и я мысленно будто заставила её спрыгнуть с него. Кажется, давным-давно, в одном из моих больных снов, завалявшемся в уголках подсознания, она меня отчитывала за это. За то, что я присаживаюсь на край стола, пока говорю. Пока объясняю, чем отличаются Present Perfect и Past Simple. - Об этом умении облекать слова в образы. Умении не просто класть мысли на бумагу, а вырисовывать целую жизнь, — вдохновлённая и воодушевлённая, она вкладывала максимум чувства (восхищения?) в свои интонации. Если бы я не знала её, то в жизни бы не различила в её голосе вот эти вот нотки — нотки правды. Она не играла. Она не иронизировала. В её словах было столько искренности, что хватило бы всю землю покрыть в пару-тройку слоёв. Ей было интересно и было любопытно. Она тонко балансировала между двумя крайностями, когда просто спрашиваешь и когда лезешь не в своё дело. Она лезла, но дело было очень даже её. В глазах у меня начало темнеть. Словно в последние минуты, я пронесла через себя киноленту — хронику жизни. Каждую особенную детальку, заставившую меня придти сюда. Заставившую стоять спиной к этой женщине. Заставившую принять на себя удар, грозящийся обернуться фатальным. Она будто всё знала. Будто всё чувствовала. И я не понимала — как она может знать? Откуда... - Откуда Вы знаете? — я съёжилась, стоя, как наказанная за непослушание, лицом к доске. Не имея возможности даже голову в её адрес подать. Мне было страшно, и не хотелось сталкиваться взглядами. В таких зрительных контактах-поединках я вечно проигрывала. Мне проще было сдаться, отпуская себя в волю прекрасных глаз, чем неумело пытаться вырвать победу. Мне проще было ощутить себя проигравшей, потому что никакое оружие в моих руках так сильно никогда не было, как просто глаза. Как чудесные, выразительные глаза этой женщины. - Читала несколько твоих работ. В это мгновение весь мир разлетелся. Он не стал стаей бабочек, которую отпустили в небо из тесной коробки. Он не стал вазой, которую уронили с полки на холодный пол. Он просто накренился, пустил по поверхности паутину трещин и разом рухнул вниз. Рухнул вместе с моим сердцем, пропустившим удар от её слов. Я вспомнила все свои неосторожные обороты в её сторону. Вспомнила, как кричала через бумагу, что однажды мне стало невмоготу без неё. Что однажды я перестала без неё жить. Я вспомнила все выплаканные через строки чувства. Все похороненные в метафорах эмоции. Вспомнила и поняла, что не так себе представляла это признание. Не так хотела, чтобы она узнала. Она через весь кабинет сверлила мне спину, настойчиво про себя приказывая повернуться. Она такая, у неё такой характер. Ей надо, чтобы всё внимание было приковано к ней. Чтобы любой, даже мой виноватый, взгляд прилипал к ней. К ней одной, словно она — центр Вселенной. Признаться себе — я писала о ней много, иногда по наитию, под вдохновением, в расстроенных чувствах. Я писала о ней каждый раз, когда она имела неосторожность заговорить со мной. Я расписывала диалоги, которые разыгрывала в своём воображении. Я разрисовывала встречи, не имеющие ни толики общего с реальностью. Не обещающие случиться даже во сне. И представляя, что она прочла, что она окунулась в каждую такую историю, представляя... я переставала дышать. - К-как... — я дёрнулась, повернулась и едва не лишилась равновесия. Сознания. Она смотрела на меня неотрывно, прожигая насквозь. Заставляя пожалеть о своём существовании. Мне хотелось закричать, что я люблю её! - Я не выдаю своих источников, — она приподняла бровь, и взгляд её стал ещё более тяжёлым. Только на губах играла тень улыбки, которая вселяла в меня остатки уверенности. Которая отбирала ненужные страхи. С этой улыбкой можно было не обращать внимания ни на что другое — так дорога и волшебна она была для мне, что я теряла связь с действительностью. — Но мне понравилось: твой слог, твои образы и образность, твои живые эмоции. Или чувства, если хочешь. Я стояла пунцовая. Я знала, что меня с ног до головы окатило краской той неловкой ситуации, в которую я сейчас вляпалась. Ни ватные руки, ни трясущиеся руки, ни влажный лоб — ничего, только подлый румянец. Предательские багровые щёки, выдающие моё внутреннее смятение. Она ведь давно уже выучила, возможно, одну из самых дурацких моих особенностей. Она ведь, возможно, давно догадывалась, что работает это почти всегда лишь с ней. Её взгляд — я проваливаюсь сквозь землю. Её обращение — моё лицо горит красными языками пламени. И от них жарко. Невыносимо жарко. Она посмотрела, наклоняя голову набок: - Давно это у тебя? Я по глазам прочла, что теперь будет долгий разговор. Не о моём слоге. А о моих чувствах. [- Знаете, не так давно.]