How are you, Ангел?

* Это было то начало весны, когда под ногами снег уже таял и расплывался грязными лужами, а на душе – нет. Я жутко опаздывала, и красный на светофоре, который ограничивал движение перекрёстка, просто тихо посмеивался надо мной, внимательно наблюдая, как я набирала сотую к тому времени смс-ку подруге с неправдоподобным оправданием, согласно чему я пропустила первый урок последнего учебного дня в этой четверти. В наушниках играло что-то очень нудное с минимальным набором иностранных слов, и создавалось полное впечатление, что это самое мгновение никогда не закончится. Ещё тогда было понятно – этот день не сулит ничего хорошего, если даже бодрое настроение испугалось нынешней погоды и сбежало куда подальше, поэтому смело можно было перематывать часы до наступления нового, где я смогла бы отдохнуть и пожить в своё удовольствие. Выдыхая облако мгновенно остывающего воздуха, я старалась не вбирать его, смазанное отдушинами никотина, обратно в лёгкие и мысленно засекала время, в котором способна обойтись без этого условного рефлекса. Подобными делами, носившими скорее идиотический характер, я занималась несколько раз на дню в ожидании зелёного на светофоре, нужного номера автобуса на остановке, спасительного звонка с урока алгебры или окончания нудной рекламной паузы, и меня ничуть не смущали надвигающиеся, как грозовые тучи в летнюю пору, экзамены, для коих моя голова была невыносимо пуста. С места мои мысли двинулись вместе с большой толпой, потащившей меня к противоположной стороне улицы с разрешающим сигналом. Я вынырнула из этого потока в направлении моей школы, музыка в наушниках внезапно смолкла, и тут я почувствовала невесомое прикосновение к плечу, заставившее меня вздрогнуть всем телом, резко выдернуть из уха источник любимой песни и устремить недовольный взгляд на потревожившего меня человека. И на неопределённое время я просто застыла в смятении восторга и непонимания. Из-под пушистого капюшона шубы на меня смотрела пара пронзительных зелёных глаз, в которых горела искра настоящей жизни, подпитавшей меня тогда точно такой же энергией. - Девушка, вы не подскажите, как мне найти эту улицу? – она протянула помятый листок с адресом и провела пальцем по румяной щеке, аккуратно заправляя светлую прядь, выскользнувшую из причёски, за ухо. Я, выпуская из себя избыток противных уличных смолов, раскрыла рот, но тут же закусила губу, судорожно соображая, что нужно ответить. Дыхание моё становилось всё более рваным, а в теле чувствовалась приятная слабость, будто все противные мысли стёрли с встроенной в голову карты памяти и оставили только два самых важных файла, напоминающих о первой поездке на море и прекрасной незнакомке с зелёными глазами. - Пройдёте вдоль того светлого здания, – я указала ладонью на противоположную сторону, откуда считанные минуты назад пришла сама. – И направо, – на выдохе и почти еле слышно добавила я, поправляя ремешок сумки на плече и готовясь вернуть наушник на привычное место. Сердцебиение внезапно участилось, и в нос ударил лёгкий шлейф знакомых духов, стоявших, как мне казалось на тот момент, на полке в моей комнате. Но я прекрасно помнила, что утром к ним не прикасалась, и это значило только одно – удивительно красивая женщина с тёплым зелёным взглядом пользуется таким же ароматом, что и я. - Спасибо, – она подарила мне благодарную улыбку и вложила в руку зелёное яблоко, приятно охладившее вспотевшую ладонь. Я перевела взгляд с ароматного фрукта – так безумно мною любимого – на незнакомку, но её уже и след простыл, словно появилась она только в моём сознании на мгновение и никогда не ступала по этой земле своей красивой походкой. До школы я добралась без видимых приключений и вбежала в класс ровно со звонком на второй урок, но дуревыбивающие крики моей классной, собиравшейся вообще-то проводить стоявшую в расписании биологию, возмущённые перешёптывания одноклассников, которые постоянно интересовались причиной моего опоздания, и трепавшиеся в руках страницы ненавистного учебника не могли вернуть меня в ту реальность, где я находилась ещё утром, до столкновения с прекрасными зелёными глазами. Весь день я была отгорожена от гудящей толпы заметным только мне занавесом, который сдёрнула моя неугомонная подруга, очень вовремя позвавшая меня на вечернюю прогулку с одноклассниками. * Сверкавшая на календаре середина июня неустанно твердила мне только о том, что я дождалась. Дождалась изводящей обитателей города жары и полноценного отдыха тела и разума. Экзамены были сданы, и результаты, которые ни в коем разе не удовлетворили маму, для меня оказались самыми желанными. Я была готова дать голову на отсечение, что с окончанием школы жизнь моя должна была круто перевернуться и принести в моё настроение новые ощущения. Правда, тогда я ещё не знала – хорошие они, эти ощущения, или плохие. И, жадно потягивая через трубочку яблочный сок и подставляя довольное лицо под поток солнечных лучей, я критически оценивала свои дальнейшие планы и вспоминала строки Рембо про то, что «серьёзность не к лицу, когда семнадцать лет...». К удивлению беспокойного города, парк был пуст, и весело хохочущих ребятишек и целующиеся парочки можно было пересчитать по пальцам. Я отставила коробочку сока в сторону и закинула ногу на ногу, непринуждённо болтая одной в такт разливающейся по скромно обведённой забором территории музыке, ворвавшейся в этот летний день откуда-то из-за заграницы прошлого века. - Серьёзность не к лицу, когда семнадцать лет, И липы созерцать пора для вас настала, – сладко раздалось у меня над ухом, и я повернула лохматую голову на звук томного голоса, пытаясь придумать в сознании его обладательницу. – Можно присесть? – я ответила неуверенным кивком и тут же принялась озираться вокруг, понимая, что в парке слишком много свободных скамеек, чтобы кто-нибудь решился подсесть именно ко мне. Я сглотнула ком в горле и ещё раз, уже с долей храбрости, посмотрела на незнакомку, и мне хватило лишь одного взгляда, дающего понять – это та самая прекрасная блондинка с зелёными глазами, которой я помогла сориентироваться в нашем городе в промежутке между моей ненавистью к школе и радостью от прихода долгожданной весны. На ней сейчас, в отличие от того холодного марта, был лёгкий белый сарафан с тонкими бретельками, смыкающимися на шее, и от нынешнего одеяния можно было запутаться и принять её не за ту женщину, о которой я подумала в первое мгновение. Но эти глаза! Они сломали все мои сомнения, потому что только их тогда я видела и только они запали мне в душу настолько глубоко, что в моём не подающем признаков жизни теле разбушевалась нескончаемая волна энергии. И было абсолютно не важно, как она угадала строки стихотворения в моей голове. - А мне больше Цветаева нравится, – внезапно для себя самой с улыбкой обронила я. Она усмехнулась и облизнула губы – от этого простого действия по мне пробежалась тысяча мурашек, и я сдавленно выдохнула, заглушая в себе желание просить её сделать так ещё раз. А потом ещё. - Мы с Вами разные, какая благодать! Прекрасно дополняем мы друг друга. Что одинаковость нам может дать? Лишь ощущенье замкнутого круга... Она поэтично выдыхала строки, памятные наизусть, и я ловила за ней каждое шевеление губ и уже собиралась замурлыкать с ней в унисон, но вовремя поглотила в себе эти звуки вместе с собравшимся в груди клубком восхищения. Я плохо осознавала, что со мной происходило в тот момент, но была уверена только в одном – та точка, зацепившись за которую, моя жизнь хотела круто поменяться, сейчас сидела рядом в лёгком белом сарафане и мило улыбалась, переворачивая внутри меня все органы. Разум метался из стороны в сторону, искал спасения из омута, в какой меня тянуло всё глубже, и будто отчаянно просил, чтобы я не поддавалась отражению моих смятённых чувств к себе самой. - А ещё – зелёные яблоки и поздняя весна, – незнакомка игриво подмигнула мне, заметив, как в непонимании сдвигаются мои брови на переносице. И только после её очередного вызывающего касания к пересохшим губам я догадалась, что в перечень моих предпочтений вслед за Цветаевой она добавила ещё две слабости глупой девчонки. Она достала из-за спины зелёное яблоко с красным пятнышком сбоку и на бледной ладони протянула его мне. Я отрицательно помотала головой, чувствуя на своих щеках смущение, на что она ещё ближе придвинула ладонь с фруктом ко мне, и дрожащей рукой я его всё-таки заполучила. Я протёрла яблоко уголком футболки и, оглядевшись по сторонам, робко надкусила его, и по моим губам заструился сладкий сок. Белокурая красавица смотрела на меня с таким умилением, с которым обычно смотрят мамочки на своих несмышлёных чад. Я ощутила всю глупость ситуации и постаралась отвести взгляд в сторону, сжимая в руке надкусанное яблоко и тщательно пережёвывая уже попавший в рот кусочек. Но внезапный жест выбил из моей головы всё то, о чём я успела подумать в те недолгие секунды, и заставил вновь вздрогнуть – она ловко подхватила на ветру вьющуюся прядь, заправила мне за ухо, чуть касаясь ногтем чувствительной кожи, медленно спустилась к шее, задела цепочку, которая лишь недовольно колыхнулась от постороннего прикосновения, и устроила свою горячую ладонь на моём плече, слегка его сдавливая. Мне казалось, что она прочитала все мои мысли и сейчас чуть извинялась за неловкую ситуацию. Так же неожиданно, как и появилась рядом, прекрасная незнакомка исчезла, оставив после лишь сумбур мыслей и вкусное яблоко. Я не знала, что думать – бояться её? Постараться забыть, как нехороший сон? Или ждать новой встречи? Нет, забыть я её уже не смогла бы, потому что подаренные ею ощущения нельзя просто взять и выбросить за их ненадобностью. Да и не боялась я её совсем – её добрая энергетика внушала больше доверия, чем любой человек, кого я когда-то знала. Было ощущение, что меня пожевали и выплюнули, но, насколько бы странно это ни звучало, мне это жутко понравилось, что захотелось ещё. * Первые месяцы учёбы на новом месте пролетели перед глазами с такой скоростью, что, смело оглянувшись назад, я заметила лишь бредущее вдаль бабье лето и пятнистый хвост ранней осени. Погода за окном портилась не по дням, а по часам и заставляла меня выстраивать всю свою жизнь в пределах дороги от дома до университета и обратно, под проливными дождями и по грязным лужам, отражающим не менее грязный город. И уже совсем отчаявшись приступить к любимому ноябрьскому занятию – рисованию осенних пейзажей, одним утром я проснулась от нагло лезущих в глаза солнечных лучей. В прогнозе не было ни слова о дожде и «порывистом ветре столько-то метров в секунду», и я, вооружившись мольбертом, новой упаковкой красок, парой кистей и моим счастливым карандашом, отправилась на самую окраину парка, который был нечётким разделением цивилизации с высотными зданиями офисных центров и спального района панельных пятиэтажек. Оттуда открывался завораживающий сознание вид на пустующие нити дорог, протоптанных жаркой порой, тёмные ряды голых силуэтов деревьев и большие дождевые капли, разбросанные за два месяца по всей местности, невольно превратив её в непролазные, но манящие своей неизведанностью болота. Небо над головой висело низко и было однообразно серым, что хотелось плеснуть в него побольше голубой краски и радоваться позже результату. Я постелила на скамейку несколько слоёв газеты, специально купленной по пути в киоске, аккуратно разложила все свои побрякушки и нависла над листом с карандашом в руках. Лёгким ветерком трепало бумагу и приносило в голову ненужные мысли о сочном зелёном яблоке. Тогда я ещё не понимала, почему вспомнила именно про него. Потом как-то невзначай кинула взгляд на сумку, из которой торчала коробочка яблочного сока, и картинки прошедшего лета незатейливо запрыгали перед глазами, а по барабанным перепонкам ударил нежный голос, выдыхающий отныне любимые строки. С того дня я больше не видела ту прекрасную незнакомку, как ни старалась найти с ней встречи в парке, на перекрёстке, в автобусах и на остановках. Миллионы раз пытаясь повторить перед зеркалом цветаевские стихотворения, я всё глубже убеждалась, что мой голос далёк от её сладкого и кипятящего кровь произношения-выдоха. Я думала о милой блондинке с красивым взглядом каждый раз, когда чувствовала поблизости запах карамели или зелёных яблок, когда слышала тонкую речь и прерывистое дыхание с хрипотцой, когда ощущала на своей коже чужие прикосновения и приятую слабость во всём теле. Я не говорила о ней вслух, но мысленно никогда не отпускала от себя этот образ, я боялась своих чувств, но желала большего. Гораздо большего, чем у меня было. Я забыла напрочь о своей влюблённости в местного красавчика, потому что на фоне белокурой особы он погас. Я тряхнула собранными в высокий хвост волосами, отгоняя так некстати накатившие воспоминания, и сосредоточила свой взгляд на пейзаже, который должен был вот-вот начать появляться на листе бумаги. Только приложив руку с зажатым в ней карандашом в точку, откуда на маленькой копии брал истоки бескрайний нагой лес, я почувствовала жаркую волну восторга. Моё плечо уже знакомо сдавило в лёгкой истоме под тяжестью тёплых ладоней, и я прерывисто выдохнула, старательно пряча расслабленную улыбку в большом белом шарфе. Любимый аромат духов переместился из-за спины куда-то совсем рядом, и прекрасная незнакомка опустилась на скамейку рядом со мной, оставляя между нашими ладонями расстояние ровно в пять сантиметров. Я готова была разрыдаться от счастья, что снова могу видеть её и чувствовать это родное тепло критически близко. - Не понимаю, что вдохновляющего находят творческие люди в непогоде, – она закусила губу, продолжая пронзительно смотреть вдаль города, и задышала менее ровно и более часто. Моя рука уже потянулась к листку, чтобы забыть об осени и набросать несколько лёгких линий её идеального профиля, но была остановлена жарким прикосновением тонких пальцев и последовавшей за ним по-доброму насмешливой улыбкой. – Хотя тебе, как художнику, виднее, где может прятаться что-то высоко прекрасное, – я не заметила той грани, когда она перешла на «ты», и от безумного наслаждения сердцем пропустила несколько ударов и вдохов-выдохов, потому что это стало весьма незначительным. - Виднее... – в задумчивости повторила я и не узнала своего голоса, будто он звучал из глубины беспредельной пропасти ожидания. – Нет, прекрасное может увидеть... любой человек, если захочет, конечно, – я говорила с большими паузами, тщательно подбирая слова и немного задыхаясь от странного наваждения. - Влюблённый человек – ты хотела сказать? – она уже знала, что вновь вогнала меня в ступор одной простой фразой. И за неимением нужных слов я картинно подёрнула плечами и опять схватилась за карандаш. – Можно, – с задором ответила она и продемонстрировала мне идеальный профиль не менее идеального лица. Чёрт возьми, да где же она этому научилась? Ну, как можно так безошибочно знать, чего я хочу? Или у меня просто всё на раскрасневшемся лице написано? Я не следила за временем, иногда отрываясь от рисования только для того, чтобы лишний раз взглянуть на прекрасную женщину и постараться отпечатать её образ в своём сознании ещё чётче. Она сидела покорно тихо и смотрела туда, откуда тянулись большие серые тучи с дождём. Не успев сделать завершающие штрихи, я почувствовала, как рисунок выскальзывает из моих рук и оказывается перехваченным обладательницей пронзительного зелёного взгляда, запечатлеть который на бумаге получилось плохо. - Потрясающе, – одними губами прошелестела она и выудила из кармана ещё одно зелёное яблоко. Да, такому подарку от неё я могу радоваться бесконечно долго. Я приняла фрукт и уверенно вложила в свою ладонь, продолжая ловить восхищение в её взгляде. Если я скажу, что мне было приятно слышать от неё эти слова, то меня можно смело обезглавить или сжечь на костре за враньё. Беспощадное. Бесцеремонное. Потому что нет таких слов ни в одном языке, чтобы описать мои эмоции, на которые пробивает меня её голос, её запах, её прикосновения. На прощание она смело провела ладонью по моей щеке и, прижимая к груди хрупкий лист бумаги, побрела от меня к выходу из парка, который за потерянное время окончательно потускнел. А я ещё долго облизывала губы и уже ждала наступления зимы, чтобы получить от её рук не только сладкое яблоко, но и новое, будоражащее прикосновение. И отныне она стала для меня Ангелом. Моим Ангелом.