Game over

Ветер выл нещадно, задувая в любую щель, дырочку, любое слабое место, продирая до костей. Но у меня лишь стучали зубы — самого холода я не чувствовала, просто лежала на крыше машины, смотря на звезды среди огромного поля. Неподалеку, в паре десятков километров слева моя родная академия, куда мне хода нет. Да и не хочу. Слишком плотные рамки морали: тех не бей, этих не убивай. Хочу обратно на войну. Хочу туда, где нет рамок общества. Где есть только песок, враг и ты. Где единственное правило: либо ты, либо тебя. Я уже привыкла к такому. Да и так жить проще. Не нужно думать лишний раз, убиваешь того, на кого тебе показывают. Не нужно было заморачиваться лишний раз. — Это странно, — Стужев забирается на крышу, держа в руках одеяло и термос. Уверена, в нем так мною любимое горячее вино с корицей и цедрой апельсина, которое он варил сам, — что даже спустя шесть лет я знаю, где тебя можно найти в четвертом часу утра. Это даже пугает, в какой-то степени. — я обдолбана под завязку. Напичкана таблетками настолько, что даже не сопротивляюсь, когда он кладет мою голову себе на плечо и укрывает меня по горло. Я лишь сильнее жмусь к нему. — Это нормально. — Вздохнула, поглубже носом втягивая его запах в себя, будто пытаясь засунуть самого парня внутрь. — Я точно так же смогу найти тебя. В любой ситуации. — Замолчала на секунду, снова втягивая в себя запах его кожи. — Да, это действительно пугает. — А я с бутылкой, — он улыбается, и будто бы не было тех шести лет между нами. Будто бы не было той пропасти из моих слез, боли и горы таблеток. Будто ничего из этого не было. А было ли вообще? — А шел бы ты, Никит, дорогой дальней, прямиком к Жанне своей. — Встала, стряхивая с себя одеяло, пропитанное его запахом, стараясь стряхнуть его самого с себя, вытряхнуть из своей головы. Что вообще происходит? — Мне сейчас правда не до тебя. — Задрала голову вверх, пытаясь найти звезду. Нашу звезду. Потому что в этой звезде — мой смысл жизни. — Ты какая-то слишком спокойная. — Заключает он, обнимая меня со спины, вместе с собой заворачивая в кокон одеяла. — Это таблетки, — просто пожала я плечами, откидываясь ему на грудь, голову кладя на плечо, щека к щеке, переплетая наши пальцы на моем животе. — Если бы не убойная доза антидепрессантов, я бы тут все поле перелопатила. Я очень зла, Никит, очень. Просто мне слишком безразлично. Правда. — Ты все такая же, — рассмеялся он мне в бритый затылок, проводя носом против роста короткого ёжика волос. — Ты ни на грамм не изменилась. Ну, может, стала чуточку наркоманкой, — он снова тихо хмыкнул мне в ухо, обдавая кожу огнем своего дыхания. — А так все та же Ярослава. Моя Ярослава. Ты же до сих пор носишь мое кольцо в носу. Как память обо мне. — Так вот чего ты приперся — эго потешить. — Заключила с некоторой обидой, хотя и старалась скрыть её в голосе. — Ничуть. Просто мне приятно, что ты вспоминаешь обо мне. — Я люблю вспоминать о людях, которые меня убивают. Люблю мазохизм. Особенно моральный. Мне вставляет. — Глупышка. — Его тихий смех успокаивал. Колыхал в душе те эмоции и чувства, которые были зарыты глубже всего. Самые больные и сладкие. Те, что вспоминать было страшнее всего. Потому что они затягивали. Как мы со Стужевым переспали — я и сама не знаю, просто утром проснулась на заднем сидении своего джипа, лежа на его груди, все еще ощущая его внутри. Хотя почему же не знаю? Зачем скидывать на неизвестное нечто свои проблемы? Все я прекрасно знаю: я сама повернулась в его руках, сама поцеловала, сама повалила на крышу своего джипа, и сама села сверху. Я все сделала сама. Просто чтобы было. Из серии почему бы и нет. И вот сейчас, лежа прямо на нем, чувствуя его пальцы, бегающие в моих коротких волосах, его дыхание, и… И не чувствую ничего. Кроме дикого чувства удовлетворения, что он все еще мой. Что Стужев все еще под моим каблуком, и я знаю, куда давить. Это чувство опьяняло. Но я все равно ничего не чувствовала. Кроме боли в коже, мышцах, костях. Ломило все, потому что я уже больше семи часов не принимала таблетки, а действие старых уже закончилось, поэтому меня слегка потряхивало, а зубы стучали так, что периодически сами прикусывали язык. — С тобой все хорошо? — обеспокоенно спросил он, заглядывая мне в глаза. Прямо как раньше. Будто и не было шести лет между нами. Шести лет, моего Кирилла, его Жанны. Будто не было расставания и Леры между нами. Будто нам снова по восемнадцать, и это чувство волшебно. — Нет, — ответила честно. Даже через столько лет я не могу ему врать, смотря в глаза. Всем могу, даже матери, а вот ему не могу. — У меня ломка, — села, плотнее сжимая бедра и член Стужева в себе, потягиваясь всем телом, сразу же обнимая себя покрепче, чтобы так ощутимо не трясло. — В бардачке таблетки, надо выпить, чтобы это прекратилось, — передернулась всем телом от боли в мышцах и костях. Болели даже зубы и глазные яблоки. Я прекрасно это чувствовала. — Нет, — жесткое и непрекословное. Сильные руки обхватывают мое тело, кладя обратно и прижимая к парню. — Ты не будешь пить таблетки. — Давай проясним пару моментов, — проскрипела я, не попадая зубом на зуб. — Ты мне кто, чтобы что-либо запрещать? Муж? Брат? Сват? Стужев, ты мне никто ровно с того момента, как поднял на меня руку. — Шесть лет назад ты сказала, что могла бы простить своего бывшего, если бы он попросил у тебя прощения? — Припомнил он мне мои же слова. — А ты попросил? — Взглянула исподлобья, и парень вздрогнул: уверена, сейчас у меня полностью красные бельма. — Нет. Да и мне давно не восемнадцать, чтобы слушать тебя. Кстати, на таблетки я села из-за тебя. И сижу я на них уже шесть лет. Так что слезть с них как в прошлый раз: просидеть в закрытой ванне, употребляя только воду, не получится. Теперь только закрытые учреждения. А я туда не собираюсь. — насильно разогнула его руки, снова поднимаясь и перелезая на переднее сидение, доставая из бардачка баночки с таблетками. — Времени нет. — Закинула двенадцать таблеток сразу, и тут же расслабилась в ожидании эффекта. — Знаешь, Романова, я, конечно, еще не врач, — он перелез на переднее сидение, абсолютно не стесняясь своей наготы, лишь рубашкой прикрыл пах, — но двенадцать таблеток что-то много. — Именно, Стужев, — не преминула поддеть я. — Ты пока еще не врач. Как только получишь лицензию, так сразу сможешь мне на мозги капать. А пока расслабься и получай удовольствие. — Похотливо улыбнулась, облизывая губы и опускаясь к его члену. — Я есть хочу, — призналась я в шестом часу вечера, лежа на Стужевской груди и откровенно млея от его легких прикосновений к спине. — И не трогай шрамы, пожалуйста. Мне неприятно. — Прости, — он поцеловал меня в плечо, аккурат в один из надрезов. Назло. — Но они тебя не портят. Они наоборот… придают какую-то индивидуальность. У меня стоит от одного вида на твою спину. — Извращенец! — захохотала я, крепче обнимая его, греясь в тепле его тела. И меня не трясло без таблеток, что уже странно. — Но мне впервые за все время сказочно спокойно. И такое дикое ощущение, что сейчас постучатся в окно и заберут на войну. Хотя я и сама рада была бы. Там было весело. Только не возьмут. Не годна больше. Из-за травмы руки. — Он аккуратно взял ту самую руку, перебрал немного кривые от переломов пальцы и нежно прижал к губам, зажмуривая глаза. — Была бы моя воля, — прошептал он в мои ладони, — я бы никогда отсюда не ушел. Всю жизнь провел бы с тобой среди этого поля. — С Жанной своей проведи! — громко и весело захохотала я, ухом прижимаясь к его груди. — Кстати, на кой ты её с моими родителями познакомил? — Вообще, так-то, если брать по факту, это она меня с ними поволокла знакомить, и страшно была удивлена, когда оказалось, что мы знакомы, и уже довольно давно. — О, — удивилась не на шутку я, упираясь подбородком в солнечное сплетение, с интересом заглядывая ему в глаза, — а как это так? — Ну, твой отец, вроде, покровительствует ей как-то. Я не знаю точно, у него лучше спроси. Он еще что-то говорил, но я его не слушала, оглушенная его фразой «твой отец покровительствует ей». Не говорите мне, пожалуйста, что он изменяет маме с ней! Я же оторву ему все, чем он изменяет! Хотя мама у меня тоже не дура, а тогда она очень ласково обходилась с этой девчонкой, да и не стал бы батя так радостно улыбаться и пожимать руку ёбарю своей любовницы. Тогда что? В чем корень зла? А потом до меня резко дошло: она для них такая же замена, как для Стужева. Эта мысль больно резанула по самолюбию: могли бы выбрать кого посимпатичнее. — Ладно, Никит, лучше расскажи, что с моим братом происходит? Что у него с Алей стряслось? Какого он свой член сует во все, что движется и нет? — Ну, — протянул парень, задумчиво поглядывая на меня. Оценивая, можно ли говорить мне или нет, — я не знаю, — сдался наконец он под поим тяжелым взглядом. — Правда не знаю! Просто в какой-то момент начал ходить по девкам, менять их по три штуки в день, как стояло только? — Хихикнули над шуткой оба, заглядывая друг другу в глаза. — Я сам не вникал, если честно. Чего я буду лезть в чужую душу, если сам не приглашает? — Действительно, — согласилась я, — че ж ты тогда в мою душу лезешь? — Мы одного безумия люди! — озорно улыбнулся он, крепче сжимая меня в руках. — И нам срочно нужно познакомить наших чертей! — Не волнуйся, — улыбнулась, — они давно знакомы и на все согласны! И, — мой желудок неприятно заурчал, заставив меня дико покраснеть, — я правда очень хочу кушать. Стужев лишь улыбался, смотря на мои красные щеки, легко оглаживая шрамы на спине, и я не могла не улыбаться, потому что мне впервые за долгое время было хорошо. Хорошо и без таблеток. — Что будешь? — Он прикрывает лукавую улыбку бордовой обложкой меню, весело стреляя в меня взглядом. — На твой вкус, — не менее лукаво улыбнулась я, добавляя в отместку: — Только мне сверху десерт из самого большого ванильного мороженного с апельсиновым сиропом! Много апельсинового сиропа! Официантка явно растерялась, затравленно пялясь на громко смеющегося Стужева: — У нас только порция для пар… — Пролепетала молоденькая блондиночка, испуганно прижимая к груди блокнот. — Дайте две! — хохотнул парень, отпуская девушку и с улыбкой смотря на меня. Наверное, среди шикарного ресторана мы смотрелись комично, даже несуразно, ведь девушка в парадном изумрудном платье, кое-где испачканном в крови и лишь поверхностно застиранном в ближайшей реке, в тяжелых высоких сапогах, растрепанная, и парень в спортивной майке, джинсах и кроссовках, согласитесь, привлекают внимание. Но это того стоило, Господи, это правда того стоило! Стоило того счастья, того веселья и хорошего настроения. Стоило спокойствия без таблеток. — Мне хорошо как никогда! — призналась я через пару часов, сытая, счастливая, спокойная, гоняя по фужеру легкое, сладкое, почти безалкогольное вино, потому что прибухивать Стужев мне в ультимативной форме запретил, а мне даже спорить почему-то не хотелось. — Чудесный вечер, — улыбнулся он мне, а потом, посмотрев мне за спину, резко выпалил: — Пиздец полный! Яр! — Схватил меня за руку, не давая развернуться. — Ты, главное, успокойся, у нас же хороший вечер, хорошо сидим же! Ты не психуй главное, мать! Если раньше и был шанс, что я не посмотрю туда, то теперь, скептично приподняв бровь, развернулась с другого бока, не отпуская его руки. Взгляд потемнел, когда нашел среди столиков знакомую рыжую макушку и блядь рядом с ним. — Никит, — улыбнулась ему спокойно, ничего не обещая, — я сейчас вернусь. Ничего непоправимого не сделаю, правда! У меня, как ни у кого другого есть право начистить ему морду. Пожалуйста! — Он сжал мою руку, заглядывая на дно моих глаз, и, убедившись в моих словах, отпустил мою ладонь. Благодарно улыбнувшись ему, встала из-за столика, вытаскивая бутылку шампанского из ведра со льдом, подхватывая это самое ведро. — Россик, это так мило, что ты привел меня сюда! — щебетала она, влюбленной собачкой заглядывая в рот моему брату, не обращая внимания на меня. Ну, а брат меня попросту не видел, поэтому, улыбнувшись остолбеневшей девушке, надела ему на голову ведро со льдом, хватая ложку из его рук и начиная самозабвенно настукивать по дну этого ведра, отбивая веселенький ритм. — Нравится, Ростислав? — усмехнулась я, крепко держа его за плечо, чтобы не двигался, а потом, когда уже даже мне надоел этот стук, сняла с его головы ведро. — Ты выглядишь жалко. Как, впрочем, и всегда! — похлопала ему по спине, заставляя закашляться. — Что, братишка, тратишь папкины бабки на блядей? Похвально. Сам зарабатывать не пробовал? Так и будешь всю жизнь на его шее сидеть? А ты, милая, не рассчитывай на многое. Помимо него, — я похлопала Ростислава по шее. Унизительно. Боже, как же это унизительно! И как ему, наверное, стыдно! — В семье еще четверо детей. А завещание уже есть. И не в его пользу. А ты давай, продолжай в том же духе! Алю, единственную, кто в тебя верил, ты уже отвернул от себя. Остальные не за горами! — весело хохотнула и, отписав ему знатную затрещину, развернулась, направляясь к улыбающемуся Стужеву. Секунда, и улыбаться он резко перестает, а я останавливаюсь, ожидая слов брата. — Ты сама не лучше. — Донеслось из-за спины. — Что-что? — нарочито заинтересованно переспросила я, разворачиваясь к нему лицом. — Ты сама ничем не лучше! — проорал во все горло. Обиженно, зло, ревностно. — Ты сама такая же! Что сделала ты, чтобы так говорить обо мне! — Маленький Ростислав, чье самолюбие вечно подрывается обществом и поддерживается мамочкой, — елейно пропела я, намеренно давя на него, намеренно ударяя по всем болевым местам, — благодаря мне ты сейчас по ресторанам гоняешь, да девок трахаешь, а не на фронте время коротаешь. Благодаря тому, что я шесть лет отслужила, шесть лет работала на государство, как проклятая, ты сейчас живешь праздной жизнью. Только благодаря мне, маленький отброс. Кстати, спроси у мамы наше свидетельство о рождении, если тебе интересно, почему я тебя маленьким называю. — Ты… — Он хватал ртом воздух, яростно сжимая кулаки, играя желваками, всем своим видом показывая свое разозленное состояние. — Я, милый младший братик, я! Официант, — улыбнулась я девочке на обратном пути к Стужеву. — Подайте за тот столик самое дешевое и горькое пойло, какое у вас есть, запишите это на мой счет. Вот тебе, Ростислав, такая же цена, как и этому винцу. — Кивнула на бутылку и, глубоко вздохнув, направилась обратно к парню. — Давай уйдем отсюда? Здесь нечем дышать. — Хорошо, — тут же согласился парень, кидая в книжку счета пару купюр, поднимаясь и помогая одеться мне. Стоя под абсолютно чистым звездным небом, греясь в лучах стужевского тепла, я откровенно наслаждалась штилем в своей жизни. Но я, так же легко, как опытный моряк чувствует приближающуюся грозу, чувствовала грядущие проблемы. Проблемы, которые, возможно, затянут меня с головой. Просто убьют. — Ты мои розы, Стужев. — Сказала тихо, не отнимая головы от его плеча.  — В смысле любишь меня сильно? — по-доброму усмехнулся он, обнимая меня крепче. Господи-боже, как же хорошо! — В смысле убьешь меня рано или поздно, — устало вздохнула, опуская руки. Объятья окаменели, стискивая меня и будто запирая в клетку. Зря, Стужев, зря. Если я захочу уйти, даже все замки мира меня не удержат. Дверь моего подъезда неприятно скрипит, но этот скрип даже не замечается, потому мне было так хорошо, так удобно, пока он держит мою руку, так комфортно, когда он улыбается и лукаво сверкает своими глазами. Поднимаемся по лестнице на мой этаж, смеемся, впервые мне так хорошо. Так светло и радостно на душе, что не верится! — А помнишь наш последний четырнадцатый февраля? — спрашивает он, запрыгивая на лестничную площадку. — О, — рассмеялась я, — конечно помню. А еще помню, как мы проснулись в клетке, а отец нас потом забирал. Это было весело! — я обгоняю его, запрыгивая на свой этаж, склоняясь к его лицу. — Да, — протянул он, тоже заходя на площадку и вставая за моей спиной. Тогда-то я и повернулась к своей двери, замечая под ней Стужева. Что? — А? — я указала на парня, поворачиваясь к, собственно, Стужеву, стоящему за моей спиной. — Что? Снова на Стужева под дверью, который недоуменно смотрел на меня, пытаясь понять, что происходит. — А-а-а, — протянула понятливо, видя его виноватую улыбку. — Шиза? — спросила я у парня. Тот радостно кивает и указывает на настоящего Стужева. — Я поняла тебя. Да, Никит, ты что-то хотел? — Мне звонил Ростислав, рассказал о случившемся в ресторане. Его твое поведение насторожило. — Он поднялся на ноги, тихо ожидая, пока я открою дверь. Будто зверя дикого сторожил. — С таблетками, наверное, переборщила, — пустяково махнула я рукой, пропуская его вслед за собой. — Ничего страшного. Не разувайся, ты же не собираешься задерживаться? — Приподняла бровь, наблюдая, как он снимает кроссовки. — Ну, я думал, что ты проявишь хоть каплю гостеприимства. — Усмехнулся он, всовывая пятку обратно в обувь. — Нет. Стужев больше ничего не сказал, просто зло сверкнул глазами, громко захлопывая за собой дверь. — Дома у себя так хлопать будешь. — Усмехнулась я, заваливаясь прямо на диван, который стоял прямо здесь, в прихожей. Стужев приземлился рядом со мной. — Я с таблетками переборщила? — спросила у него, не открывая глаз. — Я-то откуда знаю? — Он обнимает меня, укладываясь на мой живот. — Я просто плод твоего воображения. Самое страшное, что я чувствовала все его прикосновения. Каждой клеточкой, где он касался меня. Я ощущала его дыхание, пальцы на своих бедрах, губы на животе. — Ты просто шиза. — Попыталась успокоиться, потому что истерика, она накатывала. Чувство комфорта рядом с ним незаметно сменилось на дикую тревогу. Плохо, когда тебя обманывают окружающие; еще хуже, когда обманываешь сам себя; страшно, когда с тобой играет твое собственное сознание. Собственно, Ярослава, ты дошла до той черты, когда назад дороги нет, а впереди — могила с твоим именем. Очень удобно.