Воздух

Джо умер утром. Дождь за окном барабанит по стеклу, вызывая мурашки по телу, и Аллен кутается в клетчатый плед, кусает губы, совсем не обращая внимания на слезы. Внутри пусто. Синим инеем покрывает внутренности, превращает в лед, уничтожает родной образ за считанные секунды – льдинка тает под лучами весеннего солнца, крохотной каплей оставшись на ладони. ...Аллен глубоко дышит, смотрит на дрожащее тело еще живого пса, и внутри все обрывается. Ноет, гниет – чувствует спертый запах, он пробивается сквозь толстую броню, кислотой разъедает плоть. Держит Уолкера, тычет, словно топит новорожденного котенка, в кровавую рвоту; Джо умирает в мучениях, его рвет с кровью с полуночи, и Аллен никак не может облегчить его страдания. Он глупо гладит пса по холке, бокам, замирая, когда брюхо ходит ходуном от боли; Джо даже не скулит. Терпит. Смотрит огромными, словно блюдца, карими глазами. В них Аллену кажутся омуты, бездонные пропасти – космос. Джо дергается, стучит лапами о паркет – Аллен, закусив губу, дико воет. Прижимает к себе пса, целует, шепчет ласковые словечки, раскачиваясь из стороны в сторону. - Врач уже едет. Мелкий, мне жаль. Аллен уже не скрывает слез. Ему все равно: пусть хоть рухнет мир от его слабости, но выдержать подобную пытку он уже не в силах. Ему страшно. Джо он помнит еще совсем щенком: неуклюжим, вечно попадающим в переделки, и отец всегда кричал на заливающегося счастливым лаем пса, гоняя того палкой. Джо – последняя ниточка, связывающая Аллена с отцом. Память давно минувших дней, единственное, что еще дорого его сердцу. Потерять его равносильно смерти. - Все хорошо, малыш, - шепчет Аллен, целуя пса за ухом. Джо открывает пасть, сукровица вытекает с гноем – Уолкер берет салфетку и осторожно вытирает. – Все хорошо… Но знает: ничего уже не будет хорошо. Врач не успеет доехать – рассветные сумерки окрашиваются в багряный, и Джо тихо вздохнет, будто бы во сне ему видится что-то не совсем приятное, и навсегда закроет свои карие глаза. Джо шестнадцать. Всегда.