Воздух

Be a dose of protection through the blood and the tears If you losing yourself, then my body is here (с) Zella Day - Sacrifice

Погода в мае не радует - сильный ветер, пробирающий до костей, и Аллен то постоянно кутается в походный плащ в крохотной надежде согреться, то старается быть ближе к разведенному костру; огонь пленит, завораживает, языки пламени танцуют чарующий танец, и Уолкера так и тянет к нему, как жалкого мотылька на губительный свет. Проливные дожди превращают проселочную дорогу в кашу, ноги тонут с противным хлюпающим звуком в грязи, что пробралась даже под ногти – неудачное падение, и вот, пожалуйста, я же предупреждал, мелочь, он весь с ног до головы покрыт противной жижей. Руки посинели, и он их уже не чувствует – словно деревянные, пальцы не слушаются, и с трудом получается отправить сообщение в Штаб: «Чистой Силы не обнаружено». Не обнаружено. Черные слова траурной лентой каждый раз, каждый час, каждый день - год проходит быстро, пролетает метеоритом, входя в атмосферу и сгорая за мгновение. Но поиски идут. Чистой Силы так мало, и каждая крупинка для них - подарок Судьбы. Судьба недовольно поджимает обветренные губы, но отдает все, что удается найти. Не сдается. Аллен не помнит, когда в последний раз нормально спал – то ли еще в Ордене, где в начале весны уже вовсю гуляют шальные ветра, то ли еще в то время, когда путешествовал с учителем. Мысль о нормальном спальном месте настолько похожа на детскую мечту, что Уолкер все же не выдерживает: на очередном привале его пробирает крупная дрожь, он кусает губы в кровь, чтобы позора не было слышно напарнику – Канда спит, лежа практически на голой земле, на почерневших от времени досках(благо, они забрели в очередную Богом забытую деревушку, где заброшенных домов больше, чем обитаемых), и отвернувшись от Уолкера; горячие слезы крупными каплями падают на воротник форменной рубашки, заляпанный каплями грязи и чем-то еще. Аллен сжимается, обхватывает себя руками, проклиная весь мир в целом – он устал, устал так сильно, что сил больше терпеть нет. Война бесит, уничтожает, крушит построенный в собственном сознании хрупкий мирок спокойствия. Это полный пиздец, полный провал; истребление личности. Война смотрит глазами загнанной в клетку жертвы, истошно верещит в страхе перед хищником. Он готов прыгнуть, растерзать, и внутри все клокочет от ярости и нетерпения; чистый адреналин в крови через вену, будто бы наркотик, и от этого так охрененно хорошо, почти нирвана, что кровавые брызги на лице нисколько не смущают. Наоборот, слизывать их с дрожащих пальцев, зажмуриваясь от нахлынувшего наслаждения, как ощущать себя единым целым. Война смеется в лицо, скалит свои огромные клыки и стреляет в упор. Всего один миг – и уже полная пустота в голове. Душа свободна, летит ввысь, обернувшись дивной птицей, расправив крылья, и поет очаровательную песню. Эта страшная угроза надрывно плачет холодным дождем. Небеса укрыты в кокон серых облаков, густых, полных соленой влаги – кристальных бусин с фамильного ожерелья одной из знатных семей, что спасли совсем недавно. Дождь хлещет по лицу, одежда промокла еще в первые минуты, и где-то вдали Аллен слышит воскресный хор, поющий монотонную песнь о всепрощении и взаимопонимании. Аллену смешно. В этом чертовом дерьме, в этой борьбе против добра и зла, конца которой не видать еще долго, кто-то имеет надежду. Хотя это громко сказано. Для обычных людей мир не меняется. Для них же – экзорцистов, искателей и особенных людей – на земле творится Ад. У Ада множество личин. То он преображается до размеров человеческого тела, то крохотный и незаметный в своей злобе; в одно мгновенье срабатывает бомба, и в реальность стремительно врывается демон. У демона черные впалые глаза, широкий рот с огромными шрамами-нитками, словно зашивали насильно, и на сером теле, худом до невозможности, виднеются черные пентаграммы. Демоны ревут, и на боевой клич слетается вся нечисть их грешного мира. Люди становятся пешками, марионетками, и только некоторых из них удается спасти. В другой момент Ад принимает облик животных, и тогда будто бы сама природа идет против них. Аллен бессилен. Он может только очищать запятнанные души, когда закат окрашивается в алое и еще не темное ночное небо пронзают первые звезды. Уолкер может жестоко убивать демонов, не давать забирать души, разбивая в кровь свое собственное тело, будто бы хрупкую посуду. Пропитанное ядом, напичканное мнимым эндорфином и кислым адреналином, тело медленно умирает. Приносит себя в жертву, предстает на Божий суд, и исчезает, медленно и мучительно. И нет этому конца. «Закрой глаза, мелочь, представь, что этого нет ничего вокруг – станет легче» Аллен закрывает глаза, надеется увидеть в собственной реальности мнимое мирное существование, но видит лишь перед собой огромное поле с растущими маками. Багряный цвет врезается в мысли, входит ровными порциями в организм, словно пичкают лекарствами – и, о Боже, Аллен ненавидит лекарства: они горькие, вяжут рот, от них тошнит еще несколько дней к ряду; происходящее кажется большим Адом, чем реальность. Уолкер открывает глаза – перед ним ночь. Мерное дыхание напарника чуть впереди, почти догоревший костер, и во рту противный вкус медикаментов. Его все еще трясет, и дрожащими руками достать до фляги с водой практически нереально – она начинает громко плескаться о металлические стенки, проливаясь – но помощь приходит внезапно. - Спасибо, - шепчет потрескавшимися губами Уолкер. Их немного щиплет, и он слизывает языком капельки крови с открывшихся ран. - Спи, Стручок. Заеб шуметь. Внутри противно ноет, рыдает, тянет, и хочется выть. В последнее время ему хочется кричать до хрипоты, выть раненым зверем – выплеснуть наружу все, что скопилось за годы войны. Станет легче хотя бы на несколько минут. А потом все снова по кругу. У Ада еще девять кругов.* * Ночью становится холоднее, и походный плащ не спасает. Аллен пыхтит, трет руки в жалкой попытке согреться, но чувствует только боль. Он настолько продрог, что даже самое простейшее средство не помогает. В крохотный домик, где двери держатся на честном слове, ветер проникает чуть меньше, а дождь тревожит только редкими каплями, упавшими за воротник. Уолкер сидит возле стены, но крыша, видимо, протекает по всему периметру. Аллен с шумом втягивает воздух, чувствуя легкий аромат озона, как после грозы. И тихое пение нежных голосов; Уолкера трясет. Беглый взгляд в документы – разум забывает о насущных проблемах тела – и ему сразу все понятно. Аномальное место. Запретное, невозможное, ощутимое только легким покалыванием в запястьях; плотным кольцом окружившее временное пристанище. Спасение. Утром он умоется дождевой водой – на небе ни облачка и солнце своим теплом согревает. Станет немного холодно, дрожь пройдет по телу, но настолько приятная, что это даже не страшно. Прикоснется к вышитому знаку Ордена на груди, задумчиво потрет золотую сережку-передатчик и вздохнет полной грудью, ощущая как по телу стремится чистое удовольствие и спокойствие; карман дорожной сумки оттопырен, и если прикоснуться к нему, то можно будет почувствовать чуть легкое тепло. Изуродованный глаз не дергает от боли, и мир вокруг наконец-то приобрел совершенно другие краски. Утром Аллену станет легче. Аллен будет счастлив. Он прикоснется к спине напарника – тот сидит и пытается медитировать после напряженной ночи; волосы собраны в небрежный хвост, плащ отброшен куда-то в сторону, и игривый лучик света пройдется по ножнам незаменимой катаны. Аллен ухмыльнется на недовольное ворчание, пройдется рукой по выступающим позвонкам – Господи, так исхудал – отчего напарник вздрогнет, но быстро запрокинет голову чуть назад. Аллен увидит в глазах напротив маковое поле, чистую синеву летнего неба и еще что-то, пока не имеющее название. Это утром. Сейчас же ночь, и нужно разбудить напарника, не забыв отправить короткое «Нашли». _________________ * Круги подсчитаны по "Божественной комедии" Данте Алигьери.