Простить и отпустить

Аки чувствовал отрешение и холод. Аки чувствовал себя ненужным. Аки чувствовал, что Натсуки больше не с ним. Он лишь притворяется, что рядом, становясь одним целым с пустотой. Что-то незримое сломилось между ними и разбилось на мелкие осколки, ранив уязвимое сердце. — Натсу? — Аки не побоялся подойти к Натсуки ближе, посмотреть в его глаза и с разрешения сесть рядом, принимая из его пальцев недокуренную сигарету. Совершенно безвольный жест, совершенно нелепое желание сделать вдох горького дыма. — Тебе не надоело? — Натсуки повернулся к Аки, глядя, как недолговременный туман обволакивает воздух и рассеивается, позволяя видеть родное лицо. Родное и… неминуемо напоминающее о прошлом. — Что? — Аки понимал, расшифровывая каждый удар сердца, понимал, ощущая дрожь от холода Натсуки, но не хотел верить, пока не услышал ответ. — Все это. Мы увязли в прошлом. Здесь нет места настоящему, — снова безвольный жест и нелепое желание. Натсуки забрал из пальцев Аки сигарету и сделал глубокую затяжку. — Почему же? — Аки считал себя бесконечно сильным и не раскрывался даже сейчас, когда стоило бы позволить единственной слабости случиться и не дать Натсуки принять решение. Одно решение. Верное или неверное — зависит от того, как его воспринимать. — Потому что мы вместе, Аки. Ты напоминаешь мне о том, что было раньше, — Натсуки смотрел в глаза, намеренно раня Аки. Но ни боли, ни утраты не было в бессодержательном взгляде Аки. Натсуки всегда поражался, как… Как Аки удавалось быть скрытным и чувствительным одновременно. Только он познал его таким. В прикосновениях, поцелуях, ласках. Аки открывался только тогда, когда желал. Достоин ли был Натсуки? Несомненно. Но не теперь, когда незамедлительно рушилось то, что Аки стремился оберегать еще долгое время. Глупо и наивно было думать несколько лет назад, что дружба, переросшая в отношения, может длиться долго, бесконечно долго, что улыбки могут радовать каждый день, присутствие согревать, а слова нежить, поэтому Аки воспринимал свои чувства к Натсуки серьезнее, чем следовало бы. Если Натсуки был счастлив с Аки до распада группы, принимая его таким, какой он есть, то после кардинально изменился. Ему перестала нравиться пунктуальность Аки, требовательность в его взгляде, пустые извинения за несовершенные проступки, медлительность в действиях и даже обыкновенная робость. Можно было продолжать пополнять список нескончаемых «но», вот только Аки выдохся, устал. Натсуки не хватало группы, того настроения, которое она задавала концертами, записями, репетициями. Ему не хватало веселья и компании. Раньше, проводя с Аки меньше времени наедине, он не цеплялся к мелочам и даже не думал, что тот может надоесть ему. Он стал чаще вспоминать, сравнивать то, что было и то, что происходит сейчас. В то время, когда группа еще существовала, Аки не представлял, что когда-нибудь между ними случится разлад, что когда-нибудь их отношения затрещат по невидимым швам. Натсуки признался прямо только теперь и, похоже, ни о чем не жалел. Аки был горд и меняться даже ради него не намеревался. Может быть, Натсуки нужен лишь незначительный промежуток времени, чтобы разобраться в себе и своих чувствах, может быть, он уйдет, но вернется. Вернется так же неожиданно, как превратил крепкую дружбу в напрасные отношения. Если бы не его первый шаг, Аки и не подумал бы сближаться и привязываться к нему совсем не как к другу. Он бы вообще не узнал о своих потаенных чувствах. Они хранились бы еще длительное время нетронутыми. Аки был бессилен, чтобы удержать Натсуки рядом с собой, поэтому… — Ты можешь оставить меня. Складывалось ощущение, что сейчас он сам отрывает частичку себя. Было больно, но терпимо, если не поднимать взгляд и не слышать слов. Аки только смотрел, как тлеет сигарета, выкуренная на двоих, когда Натсуки действительно собрался уходить. Благо, что они не жили вместе, и выносить долго пытливого ожидания не пришлось. Натсуки, тихо вздохнув, развернулся и ушел в следующий момент. Простил ли Аки? Нет. Но отпустил, не затаивая в сердце даже надежду на то, что когда-нибудь потерянная дружба или растоптанные чувства вернутся к нему прежними — такими, какими он познал их впервые. Не было больше ничего, кроме группы и воспоминаний, связанных с ней.